Текст книги "Черный свет"

Но Сэм не терпел произвола. Проверив все доказательства, он лично позвонил судье Гаррисону и отправился к нему на ферму, в восемнадцати милях от города, чтобы подписать ордер на обыск и распоряжение о возбуждении уголовного дела, если таковое потребуется.

– Это вам не чертов Миссисипи, – заявил он. – И не чертова Алабама. У нас здесь все по закону.

Сэм принял участие и в задержании. Он знал, что его присутствие позволит избежать лишнего шума и предотвратит стычку. Еще не хватало, чтобы белые полицейские посреди ночи распахивали пинками двери домов негров. В его округе этому не бывать.

Поэтому, вместо того чтобы долбить ногами двери, полицейские тихо-мирно наблюдали, как Сэм с шерифом тактично стучатся в самый большой и самый белоснежный дом так называемого Негритянского города – шесть кварталов в западной части Блу-Ай.

Они пришли в четыре утра. Дверь открыл испуганный Фуллер. Увидев в его руке дробовик, Сэм обрадовался, что сопровождает группу: не будь его, полицейские могли бы открыть огонь.

– Мистер Фуллер, меня зовут Сэм Винсент. Я – прокурор округа Полк. А шерифа, полагаю, вы узнали.

В глазах хозяина отразился панический страх: он увидел у дверей своего дома суровые лица белых людей, а чуть дальше, у обочины, четыре полицейских автомобиля с включенными мигалками.

– В чем дело?

– Сэр, нам нужно допросить вашего сына Регги. И сделать обыск. Я проинструктировал ребят. Они будут работать профессионально, без грубости. Но нам необходимо произвести дознание. Пожалуйста, пригласите Регги, скажем, в гостиную.

– Что…

– Мистер Фуллер, полагаю, вы слышали, что сегодня стало известно еще об одном ужасном преступлении. Убита негритянка. Мы должны расследовать дело.

– Мой сын ни в чем не виноват, – произнес Фуллер.

– Вы знаете, я человек справедливый, и, клянусь, ни сегодня, ни в какой-либо другой день не будет предпринято ни одного шага, который противоречил бы закону. Это мое правило. Но мы должны исполнить свой долг. Полицейские произведут обыск в доме. У меня есть официальное разрешение. Они ничего не поломают и не повредят, а если испортят что-нибудь, возместят убытки из собственного кармана. Но мы должны исполнить свой долг.

Вскоре перед Сэмом предстал сонный Регги. Сэм мог бы забрать его в участок и допросить там, но из уважения к Фуллеру решил первые показания снять на месте.

– Регги, где ты был вечером пять дней назад, девятнадцатого июля?

– Он был дома, – ответила за него миссис Фуллер.

– Мэм, позвольте ему отвечать самому, иначе мне придется забрать его в полицию.

Регги, упитанный восемнадцатилетний юноша, довольно светлокожий, озирался вокруг с глуповато-рассеянным выражением, не сходившим с его лица ни днем ни ночью. Он медленно скользил непонимающим взглядом по людям и предметам, переминался с ноги на ногу, дергал руками. Потом вдруг улыбнулся, но на его улыбку никто не ответил. Он заморгал и, казалось, позабыв, где находится, ушел в себя. Регги был одет в пижаму с бабочками, и весь его вид выдавал скорее смущение, чем страх. Ничто в нем не говорило об агрессивном характере, о склонности к насилию. Но негры – весьма странный народ: сейчас они спокойные и безмятежные, а через минуту – хоть смирительную рубашку надевай.

– Не помню, сэр, – наконец произнес Регги. – Где-то здесь был. Может, у себя в комнате. Не могу точно сказать. Нет, кажется, ездил покататься на папиной машине.

– На катафалке?

– Да, сэр. Кататься ездил, больше ничего. Радио послушал, станцию Мемфиса.

– Тебя кто-нибудь видел? Есть человек, который может подтвердить, где ты был?

– Нет, сэр.

– Регги, ты был у церкви? Ходил в тот вечер на собрание в церковь?

– Нет, сэр.

– Регги, послушай: если ты ходил в такое место, где родители запрещают бывать, не скрывай, сознайся, будь мужчиной. Так где ты был? В ночном клубе? Пил, да? Играл, с женщиной развлекался?

– Сэр, я…

– Мистер Сэм, мой сын Регги – хороший мальчик. Не гений, но трудолюбивый и…

– Сэм! – прервал допрос шериф. – Ребята нашли кое-что.

Да, они нашли то, что искали. Сэм направился в спальню. Один из полицейских указал на кровать, с которой сдернули белье. Из-под матраса торчал уголок синей рубашки. Сэм кивнул. Полицейский отогнул край матраса. Сэм осторожно поддел находку карандашом и поднял над пружинной сеткой. То была рубашка – синяя, хлопчатобумажная, с отодранным карманом, вся в ржавых пятнах, которые, как знал Сэм, соответствовали цвету засохшей крови.

– Вот и попался черномазый, – произнес кто-то.

– Ладно, – сказал Сэм и, обращаясь к одному из полицейских, добавил: – Пометь ее и положи в сумку. Обращайся с уликой очень осторожно. Это дело получит широкую огласку. Мы не имеем права на ошибку.

Сэм вернулся в гостиную и арестовал Регги Фуллера по обвинению в убийстве.

Спустя три месяца состоялся суд, который разобрался с делом за один день. Фуллеры, готовые потратить все свои сбережения ради спасения сына, хотели нанять адвоката из Литл-Рока, но Сэм, изучив доказательства, посоветовал им убедить Регги признать свою вину и сдаться на милость правосудия. Адвокат из Литл-Рока сказал им то же самое: рубашка действительно принадлежала Регги, о чем свидетельствовала маркировка прачечной, и этот факт никто не пытался отрицать. Карман по всем параметрам соответствовал рубашке – и по цвету, и по размеру сохранившихся стежков. Засохшая кровь была третьей группы, резус положительный, как у Ширелл. Регги не имел убедительного алиби.

Никакой сделки о признании вины быть не могло. Улики выглядели так, что признания даже не требовалось. Сэм принял решение просить для Регги смертной казни, хоть тот был еще совсем юным и немного ненормальным. Сэм не считал себя жестоким человеком, но чувствовал, что несложный ритм существования вселенной нарушен и теперь должен быть восстановлен. Око за око. Лучший метод, единственно верный. Кроме того, это последнее дело Эрла, а Эрл тоже стал бы добиваться соответствующего наказания для убийцы.

Фуллерам все-таки удалось найти адвоката, который согласился защищать Регги в апелляционном суде. Сэм предупреждал их, что не стоит выбрасывать деньги на ветер, но они не оставляли тщетных попыток спасти сына. На протяжении двух с лишним лет, пока дело гуляло по инстанциям, а Регги гнил в тюрьме Камминз-Фарм в Гулде, куда отправляли негров, миссис Фуллер каждую неделю писала Сэму письма, взывая к его милосердию. Когда у Фуллеров кончились деньги, они продали свой дом и переселились в другой, поменьше. Деньги кончились опять, и мистер Фуллер продал свою фирму белому человеку, пойдя к нему в услужение, а тот за спиной называл бывшего владельца «самым тупым черномазым во всем Арканзасе, которому взбрело в голову продать бизнес, ежегодно приносящий шестьдесят тысяч на каждые вложенные шестьдесят тысяч!». Потом миссис Фуллер умерла, старший сын, Джейк Фуллер, ушел служить во флот, а две дочери, Эмили и Сьюзетта, переехали к своей тете в Сент-Луис. Однако старик Дэвидсон Фуллер каждую неделю уговаривал Сэма еще раз проверить улики:

– Вы справедливый человек, сэр. Спасите моего мальчика. Он не виноват.

– Дэвидсон, даже все ваши негры утверждают, что это он убил. Мне ведь обо всем докладывают. Я знаю, о чем говорят в церквях и ночных клубах.

– Не отнимайте у меня сына, мистер Сэм.

– Я не отнимаю у вас сына. Это закон делает свое дело. Мы не в Миссисипи. Был честный суд, его защищали хорошие адвокаты. Он понесет заслуженное наказание. Лучше смиритесь, сэр. Я понимаю, вашей семье нелегко, но ведь и семья Ширелл страдает.

– Скажите, что преступление совершил я, если обязательно надо казнить негра. Я пойду. Признаюсь во всем. Заберите меня. Пожалуйста, прошу вас, умоляю, мистер Сэм. Только отпустите моего бедного мальчика.

Сэм холодно взглянул на убитого горем отца.

– Ты слишком любишь своего сына, – вымолвил он. – Он этого не заслуживает. Он убил невинную девочку.

Оставалось разыграть только один, последний акт. Это свершилось 6 октября 1957 года в Таккере, в тюрьме штата Арканзас, куда Регги перевели из Камминз-Фарм после отклонения последней апелляции. В тот день проводилась четвертая игра «Уорлд сириз»[21]21
  «Уорлд сириз» – чемпионат США по бейсболу среди обладателей кубков Американской и Национальной лиг с участием канадских команд.


[Закрыть], и Сэм слушал трансляцию матча по радио, направляясь на машине в Таккер – за сто с лишним миль от Блу-Ай, к юго-востоку от Литл-Рока. Сэм пускался в это путешествие не в первый раз и наверняка не в последний, хотя оно не стало для него привычным: из двадцати трех преступников, отправленных им на электрический стул, только одиннадцать были казнены у него на глазах. Сегодня вечером наступит очередь Регги.

Слава богу, ему удалось послушать репортаж. Он поймал чистый сигнал из Литл-Рока и всю дорогу тупо слушал трансляцию бейсбольного матча. В кругу питчера находился Уоррен Спан, косивший всех бэттеров. Сэм ненавидел «Нью-Йорк янки» – как и все, что содержало в своем названии слова «Нью-Йорк» или «янки», – и поэтому болел за объявившуюся не так давно команду «Милуоки», в прошлом многострадальную «Бостон брейвз». Он внимательно следил за разворачивавшейся на поле драмой: были назначены дополнительные иннинги, в девятом «Янки» благодаря Элстону Хоуэрду сравняли счет и в начале десятого вырвались вперед (проклятье!).

Казалось, «Брейвз» уже ничто не спасет, но они прорвались: счет сравнялся, когда Мантилла пропустил мячи Логана, посланные влево. Сэм чувствовал, что вот-вот должно произойти нечто особенное. И угадал. Буквально через несколько минут Эдди Мэтью послал мяч за правое ограждение и заработал два очка. «Брейвз» победили со счетом семь – пять.

Сэм проскочил через весь город, забыв поужинать. Пришлось повернуть назад, чтобы съесть ростбиф с картофельным пюре в ближайшем кафе.

Одиннадцать часов вечера. Охранник у ворот, узнавший Сэма, кивком разрешил ему проехать на территорию тюрьмы. Сэм припарковался и вышел из машины. Его здесь знали, и потому он, без труда миновав контрольно-пропускные пункты, спустя некоторое время уже стоял в числе других двадцати зрителей в маленькой аудитории, откуда можно было наблюдать, как приводят в исполнение смертные приговоры. Среди пришедших посмотреть на казнь Сэм заметил двух репортеров из Литл-Рока, представителя администрации губернатора, помощника начальника тюрьмы и еще нескольких знакомых. На редкость странное сборище. Собравшиеся обменивались банальностями, многие обсуждали интересный послеобеденный матч и шансы команды «Брейвз» в игре против полосатых гигантов Готэма[22]22
  Готэм (амер. шутл.) – город Нью-Йорк.


[Закрыть] – Мэнтла, Берры, Ларсена, Макдагалда и Бауэра.

В комнате для казней шли последние приготовления. Электрик закреплял провода на дубовом кресле, добротной штуке в строгом стиле, которую не стыдно было бы поставить в баптистскую церковь.

– У тебя, должно быть, замечательное настроение, – заметил Хэнк Келли, репортер «Арканзас газетт».

– Не совсем, – отозвался Сэм. – Хочется, чтобы все скорее закончилось.

– Да и мне тоже. Он ведь просто негр, да к тому же девочку убил, а нас теперь пытаются убедить, что негры – тоже люди. Сколько хлопот они нам доставили этим летом. Вызов войск и все такое. И это только начало, попомни мои слова.

Сэм кивнул. Хэнк, пожалуй, прав, хотя старик Гарри Этеридж и поднял шумиху в сенате, выступив заодно с диксикратами[23]23
  Диксикраты – демократы, проживающие в южных штатах, ярые противники гражданских свобод.


[Закрыть]. Он поклялся, что Дуайт Эйзенхауэр заплатит за унижение великого штата Арканзас в глазах всей страны – президент послал в Литл-Рок Сто первую воздушно-десантную дивизию и одновременно урезал ассигнования на содержание армии в бюджете следующего года. Однако все понимали, что босс Гарри грозится лишь для виду – чтобы продемонстрировать свою преданность землякам, которые каждые два года во время выборов в сенат отдавали ему девяносто четыре процента голосов.

Правда, все это не имело никакого отношения к данному событию, знаменовавшему отвратительный конец одного весьма неприятного дела: подробностей его не помнил никто, кроме Сэма, оно никого не занимало и не задевало за живое. Да и сама церемония не представляла интереса. Им предстояло стать свидетелями банальной, сухой процедуры. Никаких масонских ритуалов.

Отделившись от толпы, Сэм подошел к окну, чтобы лучше видеть машину смерти – прочное, надежное кресло. При более пристальном рассмотрении на нем были видны царапины, отчего оно, вопреки своему грозному предназначению, казалось типичным предметом конторской мебели, дарующим отдохновение уставшим ногам. Сэм молча стоял и разглядывал стул: от щита, за которым скрытый от глаз присутствующих палач приведет в исполнение приговор, к одной ножке тянулись толстые провода. Далее они поднимались к спинке и заканчивали свой путь в пластмассовой коробке, из которой выходили провода потоньше: два тянулись вперед, по подлокотникам, один – вверх, образуя на каждом конце крепления вовсе не браслет, как можно было бы предположить, а нечто вроде колпачка. Сработано в тридцатые годы, подумал Сэм.

Зажужжал телефон. Помощник начальника тюрьмы снял трубку и, приняв сообщение, объявил:

– Господа, прошу занять свои места. Приговоренного вывели из камеры смертников.

Сэм взглянул на часы. Две минуты первого. Опаздывают. Сэм нашел свободное место и сел. Лампы притушили. Люди, как в театре, ерзали на стульях, устраиваясь поудобнее, и наконец затихли. Минуты текли. Помощник начальника тюрьмы стал уменьшать свет, пока не наступила полная темнота, и тоже сел.

В комнате для казней отворилась дверь. Первыми вошли два тюремщика, за ними – начальник тюрьмы и священник. Шествие замыкал Регги Фуллер, девятнадцатилетний житель Блу-Ай, штат Арканзас, черный, вес – двести тридцать фунтов, глаза карие, волосы каштановые (приговоренный был обрит наголо).

Регги плакал. Слезы из его глаз струились нескончаемым потоком. Лицо было мокрым, опухшим. Сэм заметил, как он убрал языком вытекавшую из носа слизь. Регги был в наручниках. Глядя перед собой невидящим взглядом, он мелко, неуверенно семенил и что-то отчаянно бубнил себе под нос. Он по-прежнему выглядел очень полным. Тюрьма не убавила ему веса и, судя по всему, не закалила его характер.

Беднягу Регги подвели к стулу, но усадили не сразу. Ноги у него совсем не гнулись, будто одеревенели, и он с трудом понимал, что ему говорят. Наконец он сел, и тут случилось ужасное: один из охранников отскочил в сторону, и все увидели, как на тюремных штанах Регги расплывается темное пятно.

Священник что-то шепнул юноше, но тому стало только хуже: он в ужасе зажмурился, продолжая бормотать, словно сумасшедший. Тюремщики вновь приблизились к Регги и стали пристегивать его к креслу. Один из них смочил соляным раствором голые лодыжки, запястья и макушку – те места, к которым будут прижаты электроды. Жидкость послужит проводником тока и воспрепятствует появлению ожогов на коже, хотя это не всегда помогало, как не раз убеждался Сэм. Два других тюремщика затянули ремни и закрепили на макушке бритой круглой головы кожаную шапочку, посадив ее чуть набок, так что она напоминала дурацкий колпак.

Из-за щита выскочил маленький человечек, чтобы в последний раз проверить готовность электродов. Опытный профессионал, он мгновенно заметил недочет и, дождавшись, когда один из тюремщиков устранит неполадку, опять исчез за щитом.

Сэм вновь взглянул на часы: 12:08. Задержка на восемь минут. Роль распорядителя исполнял начальник тюрьмы. Он кивнул, и тюремщики покинули комнату, оставив его наедине с Регги. Следующий кивок, очевидно, являлся сигналом к включению микрофона: когда начальник заговорил, его торжественный голос стал слышен также в комнате для свидетелей.

– Реджинальд Джерард Фуллер, штат Арканзас, в соответствии с действующим законодательством, объявляет вас виновным в совершении убийства первой степени и приговаривает к смертной казни. Приговор будет приведен в исполнение сегодня, шестого, э… седьмого октября тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года. Регги Джерард Фуллер, вы хотите что-нибудь сказать перед смертью?

Воцарилась тишина, нарушаемая лишь прерывистым дыханием Регги. Наконец юноша сделал глубокий вдох и, всхлипывая, заговорил:

– Сэр, прошу простить за то, что я обмочился. Пожалуйста, не говорите никому, что я написал в штаны. И мне очень жаль, если я обмочил мистера Джорджа. Он всегда был добр ко мне.

Регги захлебнулся рыданиями, не в силах больше произнести ни слова, но все же взял себя в руки. Из его носа сочились сопли, которые он не мог утереть. Глядя на людей по другую сторону окна, Регги глубоко вздохнул и добавил:

– И еще я очень скучаю по папе и маме. Я их очень люблю. А Ширелл я не убивал. Да благословит Господь всех тех, кто был добр ко мне. Надеюсь, однажды кто-нибудь сможет объяснить, почему этому суждено было случиться.

– Ты кончил, Регги?

– Да, сэр. Я готов отправиться к Иисусу.

– Только вот Иисус, видимо, не готов принять его, – произнес сидевший рядом с Сэмом мужчина.

Начальник тюрьмы склонился над приговоренным протянул руки к шапочке и что-то отстегнул. На лицо Регги упала плотная маска, полностью скрыв его.

Начальник тюрьмы вышел из комнаты для казней. Регги неподвижно сидел на стуле. Сэм уже подумал, что… но нет. Через тело Регги прошел первый разряд.

Когда в фильмах демонстрируют казнь на электрическом стуле, свет всегда тускнеет. Но это кинематографический штамп: электрический стул и система освещения в тюрьме питаются от разных генераторов. Сэм не раз присутствовал при казнях и знал, что происходит на самом деле: зрители непроизвольно вздрагивают, моргают – нелегко сохранять невозмутимость, когда на твоих глазах хладнокровно уничтожают человека, пусть и преступника. И потому в сознании этот момент сопряжен с уменьшением силы света. Сегодня Сэм не вздрогнул, не отвел взгляд и еще раз убедился, что свет не мигает. Он внимательно наблюдал за ходом процедуры от начала до конца. Это был его долг. Он представлял Ширелл и верил, что, честно наблюдая за казнью ее мучителя, облегчает душу несчастной девушки.

Получив разряд в две тысячи вольт, Регги напрягся в кресле, словно стремился разорвать стягивавшие его ремни. Пытка длилась полминуты или чуть дольше. Юноша сопротивлялся, как бык. Жилы на его шее вздулись, руки сжались в кулаки, побелевшие от напряжения. Казалось, Регги вертится на стуле, едва заметно, как бы пытаясь перехитрить судьбу. Над его головой взвилась серая струйка, запястья тоже дымились. Он обмяк, но потом каким-то чудом вновь собрался с силами и закашлялся. Из-под маски на голую грудь хлынула рвотная масса, на рукавах рубашки проступили пятна пота.

– Еще раз! – приказал по телефону начальник тюрьмы.

Через Регги вновь пробежал ток. На десятой секунде тело повисло на ремнях, но палач подавал электричество еще двадцать секунд, о чем Сэм догадался по мелкой вибрации пальцев несчастного, ставших вялыми. Потом дрожание прекратилось.

В комнату для казней вошли начальник тюрьмы, два тюремщика и врач. Сэм уловил запах электризации. Нет, он не был похож на смрад горелого мяса. У Сэма этот запах ассоциировался с Рождеством, когда он дарил сыновьям игрушечную железную дорогу. Они вместе собирали ее и играли, пока им не надоедало жужжание поездов. В комнате потом долго висел тяжелый дух горячего металла.

Сэм отмахнулся от воспоминаний о Рождестве.

Врач вытащил стетоскоп и приставил его к голой груди Регги: пуговицы на рубашке были сорваны. Через несколько секунд врач отрицательно покачал головой, и все четверо покинули комнату, предоставляя палачу завершить начатое.

Сердце Регги перестало биться только после подачи пятого разряда.

– Парень никак не хотел умирать, – прокомментировал кто-то из зрителей.

Сэм достал из папки последний официальный документ – свидетельство о приведении в исполнение смертного приговора, означавшее, что правосудие свершилось и дело закрыто. Сэм оцепенело смотрел на документ.

«Регги, мальчик, зачем ты это сделал?»

Ответ на этот вопрос – одна из величайших загадок человеческого сердца. Почему один человек идет и убивает себе подобного? Причины могут быть разные: деньги, страсть, гнев, подлость…

В случае с Регги все, похоже, очень просто: верно, увязался за девчонкой после собрания в церкви и выпросил у нее поцелуй. Молодая кровь взыграла, а может, он к тому же выпил в ночном клубе, хотя доказательств этого не удалось раздобыть, – короче, парень пустился в разгул. Сопротивление девушки лишь распалило в нем желание. Добившись своего, он испугался, что она обо всем расскажет. Поэтому отвез ее по Семьдесят первому шоссе в лес и размозжил камнем голову. А когда убивал, не заметил, что она содрала с его рубашки карман. Вот и все. В те времена, если негр убивал негра, белые, как правило, не особенно тужили. В обычных обстоятельствах Сэм тоже не стал бы суетиться. Просто так уж случилось, что это оказалось последним делом Эрла. Именно поэтому белые, такие как он, и решили, что необходимо наказать преступника по заслугам. Только поэтому.

В папке оставались лишь письма сумасшедшей миссис Фуллер, которая до самой своей смерти присылала ему по три-четыре письма в неделю. Бедняга отчаянно боролась за жизнь сына, пока не умерла от аневризмы головного мозга. Сэм почти сразу перестал читать письма, а какая-то из его секретарш, чьих имен он никогда не мог вспомнить, очевидно, складывала нераспечатанные послания в папку. Глупая женщина! Зачем это делать? Будь она сейчас здесь, он непременно вспомнил бы, как ее звали. Он кричал на всех своих секретарш. Вот почему те постоянно менялись! Мало кто выдерживал больше года.

Сэм смотрел на письма, но уже не соображал, что это такое. Надо же, стоит на коленях, роется в пыльных папках. Зачем? Не помнит. Проклятье, опять эта чертовщина!

Сэм еще раз прочитал на папке: «Паркер». Паркер! Ах да, погибшая девочка, Регги. Вспомнил. Последнее дело Эрла.

Ах да, это письма матери Регги. Все на розовой бумаге. А одно почему-то на голубой. Странно. Сэм вытащил голубое письмо из стопки. И почерк другой. Кажется, он раньше его не видел. Написано 5 сентября 1957 года.

Сэм перевернул страницу, чтобы взглянуть на подпись.

Люсиль Паркер.

Да это же мама погибшей девочки, сообразил старик.

Спустя тридцать девять лет он наконец-то вскрыл письмо и стал читать.