Текст книги "Черный свет"

Глава 18

– Кому же понадобилось тело твоего отца? – спросил Расс.

– Глупый вопрос, – отозвался Боб.

Они сидели в старом трейлере Боба, в семи милях от Блу-Ай, возле горы Блэк-Форк. Этот участок земли у федерального Двести семидесятого шоссе по-прежнему принадлежал ему. За годы его отсутствия охотники за сувенирами опустошили его жилище и исписали стены, однако замки, как ни странно, отпирались. Вместе с Рассом они быстро обустроили помещение для жилья, хотя телефона и электричества здесь, разумеется, не было. Воду они кипятили на костре, а ночью включали фонари «Коулмен». Жить в трейлере было гораздо удобнее, чем под открытым небом, и намного дешевле, чем в «Дейз инн».

На землю опустилась ночь. С кладбища они возвращались в унылом молчании. Боб расплатился с могильщиками, а доктор сказал, что попросит лишь возместить затраты на поездку, но за профессиональные услуги денег брать не станет. Поужинав в придорожном кафе, они вернулись к себе.

– Почему глупый? – обиделся Расс.

– Чему тебя учили в твоем университете? Мне казалось, ты должен быть умнее.

– А я и не утверждал, что я умный. Я говорил, что хочу быть писателем. Это разные вещи.

– Пожалуй. Бессмысленно задаваться вопросом, кто это сделал, пока не выясним, извлекали ли тело вообще. И если да, то каким образом. Кто – не имеет значения, пока ты не выяснил, был ли этот «кто». Усек?

– Ну…

– Соображай. Как такое могло случиться?

– Может, земля как-то… сдвинулась?

– Нет. Земля так не сдвигается. Мне казалось, ты вырос в Оклахоме, а не в Нью-Йорке.

– Я вырос в Оклахоме, но не на ферме. Как бы то ни было, тело могли подменить. Под покровом темноты пришли на кладбище, переложили в другую могилу и…

Расс замолчал.

– Ты ведь сам видел, как тяжело раскопать могилу, – сказал Боб. – Трое сильных мужчин работали почти полдня. А для того, чтобы вытащить гроб, нужны веревки, лебедка… Подменить гроб – сложная операция. Я уж не говорю о том, что надо выровнять грунт, придать потревоженным могилам нетронутый вид, ведь никто ничего не должен заметить. С такой работой за одну ночь не управишься. Пришлось бы возиться и днем. Причем нужно иметь законный предлог, что весьма и весьма проблематично. Здесь не обойтись без юристов, и в результате дело получило бы огласку, которая, естественно, нежелательна.

Расс кивнул.

– Ну и как бы ты поступил? – спросил Боб. – Думай, сынок. Или звони в свой Принстон и требуй вернуть полмиллиона долларов, которые твой бедняга отец заплатил за твое образование.

– Он не истратил ни цента, – возразил Расс.

– Ах да, совсем забыл, что отец у тебя дерьмо. Все равно думай. Думай!

– Не…

И тут его осенило. Ура! Он спасен от унижения!

– Камни! Они поменяли местами могильные камни! Два человека справятся с этим за несколько часов под покровом темноты. И все проблемы решены! Тем более что регистрационные документы давно потеряны, а до самих могил никому нет дела.

– Неплохо, – похвалил Боб. – Но погоди-ка. Ведь могло случиться и так: однажды ночью на кладбище забрели несколько подвыпивших подростков, захотели покуражиться и стали выворачивать надгробья. Положим, их застукали, потом судья заставил хулиганов расставить камни по местам. Но детям, как ты понимаешь, нет дела до мертвых. Они взяли и понатыкали камни как придется. И с чем мы остаемся?

– С кукишем.

– Вот именно. С другой стороны… Постой, к нам, кажется, кто-то пожаловал.

По окну скользнул свет автомобильных фар. Послышался звук мотора.

Боб отворил дверь.

– Здравствуйте, полицейский, – окликнул он ночного гостя. – Входите.

Боб отступил в сторону, пропуская в трейлер Дуэйна Пека. Тот был без темных очков, и у Расса появилась возможность рассмотреть его глаза – маленькие, темные.

– Мистер Свэггер, хочу сообщить вам кое-что. Помните, я обещал порыться в архиве шерифа?

– Конечно, Дуэйн. Чашку кофе? Расс, подсуетись.

– Нет-нет, – отказался Пек, быстрым взглядом окидывая комнату. – Я на работе… Так вот, документы тех лет переместили в подвал здания суда. Там хранился почти весь муниципальный архив. А в девяносто четвертом году здание сгорело.

– Черт! – воскликнул Боб. – Я знал, что судебные материалы пропали, но надеялся, что с архивом шерифа все в порядке. Проклятье!

– Я вам искренне сочувствую.

– Ладно, Дуэйн, не берите в голову. Пока все наши результаты сводятся к нулю. Тело исчезло, кладбищенские документы тоже. Все летит к чертям собачьим. Думаю, придется уехать ни с чем.

– Сочувствую. Просто хотел, чтобы вы знали…

Пек одарил обоих сердечной улыбкой и вышел.

Дождавшись, когда его машина отъехала, Боб произнес:

– Так на чем мы остановились?

– Ты говорил, что, если могильные камни перетасовали подростки, ловить нечего. Но с другой стороны…

– С другой стороны, если предположить, что это сделали намеренно, значит передвинуты всего два камня, так?

– Так.

– А нам известно, что один смещенный камень стоял на могиле двадцатипятилетнего парня, погибшего в Гражданскую войну, так?

– Понял, понял! Мы попробуем отыскать документы в суде – ах, черт, он же сгорел. Тогда в историческом обществе. Там должен быть список тех, кто погиб в округе Полк за годы Гражданской войны. Может, удастся найти фамилии молодых мужчин, попадающих в эту категорию. Это значительно сузит круг поиска. Но все равно… неужто придется раскапывать с десяток могил, а то и больше? Я не…

Боб порылся в знакомой папке с газетными вырезками и извлек из нее первую страницу «Саут-Уэстерн таймс рекорд» за 23 июля 1955 года.

«ПОХОРОНЫ ОТВАЖНОГО ПОЛИЦЕЙСКОГО», – гласил заголовок.

На засаженном деревьями неровном поле, под раскидистым вязом, стояли несколько угрюмых людей, пришедших проводить в последний путь хорошего человека.

– Я не… – повторил Расс. – Деревьев больше нет! На этой фотографии ничего толком не разглядишь. Одно поле.

– Деревьев нет, но земля та же. Посмотри на неровности, на расположение могилы относительно солнца, на горы вдали. Держу пари, я смогу сориентироваться по фотографии и методом триангуляции сделаю привязку к определенному участку кладбища. Останется только установить, чья могила находится в этом месте.

– Значит, ты не собираешься сдаваться? – спросил Расс.

Свэггер пристально посмотрел ему в глаза:

– Ни в коем случае!

Дуэйн Пек отъехал на милю от владений Свэггера, остановил машину, вытащил из бардачка аппарат сотовой связи и нажал кнопку.

– Свэггер с пацаном, похоже, застряли, – начал он свой отчет после сигнала приема. – Тела не нашли. Теперь не знают, куда дальше ткнуться. Я заезжал к ним сегодня вечером. Они совсем расклеились. Думаю, откажутся от поисков… Я заезжал и к Сэму Винсенту. Постучал в дверь, но ответа не было. Тогда я обошел дом и заглянул в окно. Черт побери, он сидел на полу и читал какое-то старое дело. Что это было за дело, не могу сказать, но на полу лежала фотография какой-то негритянки. Я стучал, кричал – старый козел не реагировал. В каких облаках он витал, не знаю. Он даже не слышал меня, хотя я был совсем рядом, в десяти шагах. Может, он совсем оглох.

Пек положил трубку, завел машину и отправился домой. Через десять минут раздался телефонный звонок.

– Дуэйн?

– Да, сэр!

– Дуэйн, с Сэма Винсента глаз не спускать. Он хоть и старый, но соображает будь здоров.

– Хорошо, сэр.

– Наведайся к нему тайком и узнай, что за дело он читал. Ясно?

– Да, сэр, – ответил Дуэйн.

Боб стоял под палящими лучами солнца на поле, где покоились мертвые. Вокруг, словно разложенные ребенком подушечки жевательной резинки, тянулись ровные ряды надгробий. Сколько же здесь мертвых! Сколько раз воевала Америка!

Боб взглянул на фотографию. При ярком свете изображение выглядело еще хуже. Утром он зашел в ателье и попросил увеличить снимок, но ему объяснили, что нужен негатив оригинала, иначе получатся белые пятна. Чем крупнее будет фото, тем более расплывчатыми и объемными станут пятна. Яснее, чем на газетном листе, изображения не получить.

Расс предложил увеличить изображение на компьютере. Это мог бы сделать его друг, работающий в редакции газеты «Оклахомен». Они переслали бы фотографию в Оклахома-Сити через почтовый сервис «Федерал экспресс». Но Боб отверг предложение юного журналиста. Пересылка заняла бы слишком много времени. К тому же он не желал выпускать газетный листок из своих рук. Поэтому Боб решил довольствоваться тем, что имеет. Расса он отослал в историческое общество – искать фамилии погибших, которые могли бы указать на нужную могилу.

Боб поворачивался во все стороны, пытаясь определить, где находится гора, силуэт которой вырисовывался на заднем плане снимка. Задача непростая: на фото виднелись лишь фрагменты очертаний, и Боб даже засомневался, гора это или брак, допущенный при проявке либо печати. Он не хотел всматриваться в снимок чересчур пристально: чем внимательнее он вглядывался, тем меньше видел – детали сливались с пятнами. Прямо-таки заколдованная фотография! Можно понять что-нибудь, если бросить мимолетный взгляд. А так – замысловатый узор из размытых штрихов и теней.

Боб стал читать фамилии на могильных камнях.

Мартин.

Фимстер.

О’Брайан.

Лотский.

Камлер.

Фамилии юнцов. Неизвестных ребят…

Зачем он здесь? В глазах потемнело. Он не забыл фамилии солдат, воевавших вместе с ним в первом взводе в 1965 году. Во всяком случае, тринадцать из двадцати шести – тех, что не вернулись с войны, – помнил хорошо. Не забыл, как зовут тех пятерых, которые потеряли руки и ноги. Помнил также парня, угодившего в сумасшедший дом. И того, который выстрелил себе в ногу. Значит, только семеро вернулись домой такими, какими уходили на войну, – по крайней мере, внешне. Но их фамилий он как раз и не помнил.

Боб огляделся. Сколько же их здесь! Как звезд на небе! Слишком много. Пожалуй, не стоило приходить сюда одному средь бела дня. Если б только можно было поговорить сейчас с Джулией или с ИКН4, с любым живым человеком, здоровым физически и духовно. «Заберите меня с этой ледяной звезды, – думал Боб, – дайте вернуться в нормальный мир!»

Бенсен.

Форбс.

Клузевский.

Обермайер.

Он шел между могилами, и ему казалось, что белые могильные камни шагают стройными рядами. Так же стройно двигались, наверное, римские когорты, тяжело и размеренно наступая на варваров, – спокойные, решительные солдаты, уверенные в своей мощи. И сейчас, шагая сквозь когорты мертвых, он не мог отделаться от чувства, что покойники смотрят на него, живого, и вопрошают: «Почему ты не с нами? Чем ты лучше нас?»

Ганнинг.

Абрамович.

Бенджамин.

Луфтмен.

«Потому что я везучий», – отвечал он им.

«Торжество стремительности».

Почему на ум пришла эта строчка? Строчка из стихотворения, прочитанного много лет назад, когда он, пытаясь понять, что же это такое – война, читал все, что было написано на интересовавшую его тему.

И здесь то же самое. Торжество стремительности. Мир, где одна чертовщина следует за другой, и ты то ли выкарабкаешься, то ли нет, причем это никак не зависит от твоих способностей и мастерства. Вот, например, его отец. Настоящий профессионал. Герой. Бил японцев на Иводзиме, на Тараве, на Сайпане. Прикончил человек двести. А он сам – триста сорок одного, хотя официально считается, что восемьдесят семь. Сколько же погибло людей, сколько полегло молодых парней и с той стороны, и с этой – морских пехотинцев, и джапов, и гуков, или как их там называли. Боб поежился. Сколько же ребят пропало ни за что ни про что, сколько сгинуло мужчин, которые могли бы стать отцами, поэтами, врачами.

Бергман.

Димз.

Вер Кут.

Трули.

Боб остановился, сообразив, что находится на возвышении, на одной из складок земли, которые замечаешь, только когда идешь по ним ногами. Он развернул газетный лист со снимком и стал сравнивать местность, запечатленную на фотографии, с тем, что открывалось взору.

Похоже, церемония похорон тоже разворачивалась на некоей возвышенности. А за ней, до самых деревьев, еще несколько пригорков? Нет, непонятно. Задний план был забит пятнами, которые могли означать что угодно. Ориентирами могли бы послужить деревья, но их зачем-то срубили. Его отец похоронен под большим деревом. За ним, ярдах в ста, наверно, стоит еще одно дерево? А вон та тень – тоже дерево? Если так, значит где-то стояли три дерева в одну линию. Где же именно? Трудно сказать.

«Ну-ка, ребята, помогите. Помогите сотоварищу, который должен лежать рядом с вами, помогите!»

Но мертвые молчали.

Расстроенный, сбитый с толку, Боб сделал еще шаг, собираясь искать другую возвышенность, как вдруг боковым зрением ухватил вдалеке нечто необычное. Повернул голову – ничего примечательного. Он пошел было прочь, но подсознание опять послало ему сигнал.

Неужели мертвые откликнулись на его зов?

«Ну, ребята, не молчите. Что вы хотите сказать?»

Ответом ему была тишина, нарушаемая стрекотом работавшей где-то вдалеке газонокосилки. Высоко над головой поблескивал самолет, оставляя след в синеве. В отдалении маячил белый автомобиль.

Это, конечно, Дуэйн Пек. Следит.

«На кого ты работаешь, Дуэйн? Возможно, скоро нам с тобой придется жестко поговорить».

Боб опять повернулся – еще какая-то странность – и стал анализировать свои ощущения. Что он чувствует, что видит? Похоже, он замечает это лишь на ходу и только боковым зрением.

Надо повторить эксперимент.

Так, шагнул, повернулся, взгляд направлен строго вперед, ни о чем не думать. Ничего. Еще раз. Опять ничего. Должно быть, он сейчас похож на идиота.

Есть! В геометрически аккуратном ряду надгробий зияла – довольно далеко – брешь. Вернее, то был излом прямой линии. Один могильный камень стоял чуть в стороне. С чего бы это?

Боб направился к выбивавшемуся из ряда надгробию. Оно находилось в ста пятидесяти ярдах.

Мейсон.

Черт побери, Мейсон, в чем дело? Что это ты учинил путаницу? Ах ты, маменькин сынок, думаешь, закон для тебя не писан? Именно так разговаривал бы сержант с солдатом, нарушившим строй.

Почему ты лежишь на фут правее Шидловского и Донохью? Почему навалился на Мерфи?

Это ошибка или…

Дерево.

Вязы живут по сто с лишним лет. Гигантское дерево как пить дать стояло на этом самом месте в 1899 году, когда закапывали в землю беднягу Мейсона, убитого пулей в сердце из испанского маузера. Потому-то могилу и пришлось рыть чуть в стороне. Позже дерево погибло, а Мейсон навечно сделался нарушителем порядка.

Боб вытащил снимок.

Если присмотреться внимательнее, можно убедить себя, что раньше здесь росло дерево. А поскольку рядом проходит граница кладбища, значит, скорее всего, это было третье, дальнее дерево на той самой линии.

Боб опять взглянул на снимок. В котором часу снимали церемонию? Он обратился к воспоминаниям сорокалетней давности, большинство из которых отзывалось в душе болью и лишь немногие – радостью. Он отыскал в памяти образ величавой миссис Конни, торопливо кормившей его завтраком и одевавшей к похоронам вместо матери – та все время плакала и не могла ничего делать. Значит, похороны прошли утром, во всяком случае до обеда. Фотограф, наверное, располагался спиной к солнцу, которое уже опустилось довольно низко. Видимо, лицом на восток. Если это последнее дерево, следовательно, два других стояли восточнее.

Боб глянул в ту сторону, но увидел только кресты. Тогда он снял свою синюю хлопчатобумажную рубашку, повесил ее на надгробие Мейсона, решив, что тот не стал бы возражать, и зашагал строго на восток.

Вторую «брешь» он обнаружил в пятидесяти ярдах. Окрыленный удачей, Боб кинулся вперед. Однако там, где, согласно фотографии, должно было стоять третье дерево, он увидел дорожку, ведущую к небольшой площадке с абстрактной скульптурной композицией. Могилы здесь тянулись безукоризненно ровными рядами. Боб огляделся, недоумевая, как такое огромное дерево не нарушило порядка в рядах. Что тут не так?

Он внимательнее всмотрелся в снимок.

Дорожка. Куда, черт побери, она ведет?

Боб прошел к площадке с памятником. Кому он посвящен? Конфедератам? Да нет же, черт побери, погибшим во Вьетнаме. Власти округа, решив почтить их память, воздвигли небольшой мемориал – скульптуру и доску с изречениями о чести, долге, самопожертвовании и, конечно же, с фамилиями. Боб посмотрел на доску. Он знал Гаррисона, знал Марлоу. И Джефферсона тоже знал, хотя тот был черным. Джефферсон, кажется, служил в воздушной разведке? А Симпсон? Пехотинец без парашютно-десантной подготовки, угодил в армию по призыву и подорвался на мине-ловушке чуть ли не в день демобилизации, – в городе только и разговоров было, что о бедняге Симпсоне.

Голова разболелась. Боб больше не мог думать, повернулся, чтобы уйти, – и все понял.

Именно здесь стояло дерево, пока кому-то не вздумалось его срубить. Могильщики настолько благоговели перед величественным вязом, что никогда не копали возле него. А потом вяз срубили и на его месте установили мемориал погибшим во Вьетнаме. Значит, могила отца находится где-то возле дорожки, скорее всего, по правую сторону. Что ж, определенный смысл в этом есть. Если какие-то парни ночью переставляли надгробия весом по двести-триста фунтов, они наверняка пользовались тележкой, и дорожка была весьма кстати.

Боб прошел чуть вперед, повернул на запад, ничего не увидел, прошагал еще немного, двинулся назад, потом опять вперед. Теперь он стоял на возвышении, западнее него на одной линии были две «бреши». У дальней «бреши», на надгробии, синела его рубашка.

– Привет!

Боб обернулся. Это был Расс.

– Оказалось, из тех старых документов много не высосешь. Мне удалось отыскать тринадцать имен. Боже, какие только материалы у них не хранятся!

Боб скосил глаза вправо.

– Держу пари, в твоем списке значится Джейкоб Финли, – сказал он.

Расс глянул в свои записи и подтвердил:

– Да. Джейкоб Финли. Пятый арканзасский полк легкой пехоты.

Боб указал на надгробие. Грязный, потемневший от времени камень слегка наклонился вправо.

Боб опустился на колени и провел рукой по холодному известняку.

«Привет, старина, – молча поздоровался он. – Я пришел. Пора».

На этот раз все было сделано быстро и легко. Они пришли к окружному коронеру и оформили документы на эксгумацию бедняги Джейкоба Финли, якобы двоюродного брата Боба, которого тот потерял много лет назад. Поскольку вопрос об эксгумации уже был решен положительно, в конторе коронера никто не стал интересоваться, почему они хотят эксгумировать другое тело. Так что много лгать не пришлось. Присутствие Сэма даже не потребовалось. После нескольких телефонных звонков был вновь запущен в действие тот же механизм, что и днем ранее.

Коггинзу и его ребятам на этот раз повезло больше. Могила находилась у самой дорожки, и к ней удалось подогнать экскаватор, которым Коггинз управлял мастерски. И часу не прошло, как откопали гроб. Тут подоспел доктор Филлипс.

– Как вы его нашли? – поинтересовался он.

Боб объяснил.

– Что ж, может, вы и правы, но ошибка не исключена. – Он подошел к могиле и стал наблюдать, как поднимают гроб. – Так, гроб металлический, изготовлен примерно в пятидесятых. А чье похоронное бюро?

– Не помню, – ответил Боб, и тут же в памяти всплыло имя владельца. – Девилин.

– Верно, – подтвердил доктор. – А вашего отца звали Эрл Свэггер.

– Да, сэр.

– Здесь так и написано. Это он. Ладно, ребята, загружайте гроб в катафалк и поехали.

В морге доктор Филлипс проработал недолго.

Боб с Рассом ждали на улице. За это время в одной из комнат для прощания образовалась похоронная процессия; народ рассаживался по машинам, собираясь проводить покойника в последний путь. Катафалк, привезший Эрла, через полчаса вновь вернется на кладбище, уже с другим беднягой.

– Такое ощущение, будто я пропитался смертью, – сообщил Расс.

Вскоре к ним вышел доктор Филлипс. Они направились в тенистый поминальный садик, который располагался рядом с похоронным бюро. Погода стояла замечательная. Близился вечер. Солнце только начинало садиться.

– Я могу изложить результаты на бумаге, но на это потребуется день, – сказал доктор, прикуривая сигарету.

– Письменный отчет не нужен. Парень запишет за вами все, что необходимо.

– Вот и прекрасно. Тогда слушайте. Во-первых, я обнаружил останки мужчины лет сорока пяти в поздней стадии разложения. Это означает, что тканей почти не осталось и, следовательно, патологический анализ невозможен. Например, нельзя выявить следы от пуль. Мы не можем сказать, под каким углом и в каком направлении пуля прошла через тело, какие разрушения вызвала, какие органы зацепила.

– Проклятье! – воскликнул Боб.

«Поговори со мной, отец, – молча молил он. – Это твой единственный шанс».

– Но, – продолжил доктор, – скелет сохранился хорошо, и на нем видны отметины.

– Так, – произнес Боб. – Рассказывайте.

– Сначала я заметил две раны. Первая – на левой локтевой кости, под утолщением, которое мы называем локтевым отростком, примерно на дюйм ниже локтя. Судя по форме скоса, пуля раздробила кость; на некоторых отколовшихся сегментах заметна яйцевидная впадина – значит повреждение нанесено остроконечной пулей с высокой начальной скоростью, выпущенной с близкого расстояния.

– «Супер» тридцать восьмого калибра.

– Да, судя по характеру повреждений, это могла быть оболочечная пуля, выпущенная из кольта «Супер» тридцать восьмого калибра. Кость сильно расщеплена, мне даже не удалось собрать осколки в правильном порядке, чтобы определить калибр. Это можно сделать потом, при более тщательном осмотре.

– В этом нет необходимости, – сказал Боб.

– Вторая рана похожа на первую. Кость тоже раздроблена, видны такие же осколки и овальные вмятины, что опять же характерно для высокоскоростной пули малого калибра. Это повреждение наблюдается в переднем изгибе третьего ребра слева.

Боб размышлял над услышанным.

– Он мог бы передвигаться с такими ранами?

– Пожалуй, да.

– Обе были несмертельными?

– Категорически утверждать нельзя. Все зависит от жизнестойкости организма. Но если учесть, что ваш отец обладал крепким здоровьем, прежде бывал ранен и понимал, что не каждая рана влечет за собой смерть, если предположить, что он остановил кровотечение и знал, что через несколько часов прибудет помощь, я осмелюсь утверждать, что обе раны были несмертельными. Однако имелась еще и третья рана.

– Продолжайте.

– Сначала я ее не заметил. На костях сохранились остатки разлагающейся ткани. Учтите, я работал не в своей лаборатории, где есть все условия для подобных исследований.

– Тем не менее вы что-то обнаружили?

– Да, в итоге обнаружил. В грудине, передней пластинке кости, которая прикрывает сердце и фиксирует ребра, проделана очень аккуратная дырочка, почти круглая, вернее, овальная. Выходит, пуля двигалась сверху вниз. В том месте, где она вошла, есть скос. Пуля, пробившая грудину под таким углом, летит прямо в сердце, в правый желудочек, куда по легочной артерии передается бедная кислородом кровь. В этом случае легочная артерия и желудочек мгновенно разрушаются. Через десять-двенадцать секунд наступает смерть головного мозга.

– Значит, получив пулю в сердце, он не смог бы пройти триста футов и вернуться туда, где его нашли?

– Он и шагу не смог бы сделать. Думаю, после ранения в сердце он не пробыл в сознании и трех секунд.

Боб кивнул и обратился к Рассу:

– Джимми Пай, будь он проклят, стрелял в отца, когда тот был в кукурузе, в ста ярдах от машины. Как же он дошел дотуда?

Расс молча смотрел на него.

– Вы, очевидно, измерили отверстие, – обратился Боб к врачу.

– Да.

– Полагаю, его диаметр – не триста пятьдесят семь тысячных дюйма и не четыреста двадцать девять, верно? Скорее всего, триста одиннадцать или триста двенадцать?

– Угадали. Триста пятнадцать, если быть точным.

– Насколько я понимаю, входное отверстие в теле всегда шире пули на несколько тысячных дюйма?

– Как правило, так и есть.

– Значит, мой отец был убит пулей, скажем, калибра триста восемь тысячных?

– Судя по всему, да, – подтвердил доктор.

– Ничего не понимаю, – вмешался Расс. – Что означают все эти цифры?

– Они подсказывают, кто убил моего отца, – ответил Боб, поворачиваясь к журналисту. – И это как пить дать не Джимми Пай.

– А кто же? – спросил юноша.

– Снайпер, – объявил Боб.