Текст книги "Мёртвая зона"

Глава двенадцатая

1

Из больницы в больницу, в полудреме крутилось в голове у Джонни. Перед тем как уйти из больницы и забраться в новенький «кадиллак-эльдорадо» Сэма, он проглотил маленькую голубую таблетку и теперь парил в каких-то неведомых высотах. Из больницы в больницу, от одного к другому, с места на место.

Впервые почти за пять лет оказавшись вне больницы, Джонни получал удовольствие от поездки. Ночь выдалась ясной, на черном небе светлой полосой раскинулся Млечный Путь, а месяц над темными деревьями вдоль шоссе плыл за машиной, мчавшейся на юг через Пальмиру, Ньюпорт, Бентон и Клинтон. Тишину нарушали только легкое шуршание шин и негромкая музыка Гайдна, доносившаяся из четырех динамиков стереосистемы.

Попал в одну больницу на скорой помощи «Службы спасения Кливс-Миллс», думал Джонни, а в другую еду на «кадиллаке». Но никакого беспокойства он при этом не испытывал. Он просто мчался по шоссе, а все переживания, связанные с матерью, его новым даром и людьми, пытавшимися влезть ему в душу (Он сам напросился… Не надо до меня дотрагиваться, ладно?), отодвинулись на задний план. Вейзак молчал и только изредка вторил музыке, негромко мурлыкая.

Джонни смотрел на звезды и шоссе, почти пустынное в столь поздний час. Казалось, ему нет конца. В Огасте они проехали контрольный пост, где Вейзак оплатил проезд по платной дороге, и замелькали новые города: Гарднер, Саббатус, Льюистон.

Почти пять лет. Дольше, чем иные преступники проводят в тюрьме за убийство.

Джонни уснул.

И ему приснился сон.

– Джонни, – молила его мать во сне, – Джонни, помоги мне исцелиться!

Она была в нищенских лохмотьях, в лице ни кровинки, и ползла к нему по брусчатке. Колени окровавлены, в жидких волосах кишат вши. Она протягивала к нему дрожащие руки.

– Господь наделил тебя силой. Это большая ответственность. И большое доверие, Джонни. Не подведи Его!

Он взял ее за руки и произнес:

– Духи, оставьте эту женщину!

Она поднялась.

– Исцелилась! – закричала она с каким-то зловещим торжеством. – Исцелилась! Мой сын исцелил меня! Восславим его земные деяния!

Джонни пытался возразить, объяснить ей, что не хотел ни вершить славных дел, ни исцелять, ни говорить на неведомых языках, ни предсказывать будущее, ни находить потерянные вещи. Он пытался сказать все это, но язык не слушался его. А мать обошла Джонни и стала быстро удаляться по мощенной булыжником мостовой, всем своим видом выражая раболепие и вместе с тем вызов. Ее громкий голос звучал как набат:

– Спасена! Спаситель! Спасена! Спаситель!

И вдруг Джонни с ужасом увидел за ней толпы из тысяч, нет, миллионов людей – искалеченных, обезображенных, испуганных. Среди них он заметил грузную журналистку, которая спрашивала о кандидате от демократов на выборах 1976 года. Одетый в комбинезон фермер с бесцветными глазами протягивал фотографию сына – улыбающегося молодого человека в летной форме, пропавшего без вести в Ханое, – и хотел знать, жив ли он. Похожая на Сару молодая заплаканная женщина держала на руках младенца – его огромная голова была испещрена венами, что предвещало скорую смерть. Старик со скрюченными от артрита пальцами и многие, многие другие. Стоя в бесконечной очереди, они были готовы терпеливо ждать своего часа. Это море людского горя его самого сведет в могилу.

– Спасена! – доносился настойчивый голос матери. – Спаситель! Спасена! Спаситель!

Джонни пытался сказать, что не может дать им ни исцеления, ни спасения, но прежде чем он успел произнести хоть слово, первый взял его за плечи и встряхнул.

Джонни действительно трясли. Он открыл глаза: его будил Вейзак. Салон машины заливал яркий оранжевый свет, искажая доброе лицо доктора. Джонни решил, что все еще спит и кошмар продолжается, но тут заметил, что источник света – фонари на стоянке. Судя по всему, их заменили, пока он лежал в коме. Теперь они излучали не холодный белый свет, а непонятный оранжевый, ложившийся на кожу как краска.

– Где мы? – спросил он, с трудом ворочая языком.

– Около больницы, – ответил Сэм. – Камберлендской больницы общего профиля.

– Понятно. Хорошо.

Он выпрямился на сиденье. Перед глазами еще мелькали обрывки сна.

– Вы готовы пойти? – спросил Вейзак.

– Да.

Они шли по стоянке под стрекотание летних сверчков. В темноте кружились светлячки. Все мысли Джонни занимала мать, однако он все же заметил чарующую прелесть ночи и нежное прикосновение легкого ветерка. Его радовал здоровый воздух, словно наполнявший силой. При сложившихся обстоятельствах это ощущение казалось почти кощунственным, но именно «почти», и оно не отпускало его.

2

Эрб шел по коридору им навстречу, и Джонни заметил, что отец в старых брюках, ботинках на босу ногу и пижамной куртке. Это свидетельствовало о том, что все произошло неожиданно, и сказало больше, чем Джонни хотелось знать.

– Сынок! – Эрб пытался что-то добавить, но не смог. Он весь как-то съежился и казался меньше ростом. Джонни обнял отца, и тот заплакал, уткнувшись ему в плечо.

– Пап, не надо. Все хорошо, пап, все в порядке.

Отец обнял Джонни и никак не мог успокоиться. Вейзак отвернулся и разглядывал невыразительные акварели местных художников, развешанные по стенам.

Эрб вытер глаза.

– Видишь, так и приехал в пижаме. До «скорой» было время переодеться, но я об этом даже не подумал. Наверное, совсем выжил из ума.

– Нет, пап, не выжил.

– Ладно… – Эрб пожал плечами. – Тебя привез доктор? Очень любезно с вашей стороны, доктор Вейзак.

– Ерунда.

Джонни и Эрб прошли в маленькую приемную и сели.

– Пап, она…

– Угасает, – ответил Эрб. – Она в сознании, но угасает. Спрашивала про тебя, Джонни. Мне кажется, ее держит только то, что она хочет дождаться тебя.

– Это я виноват, – сказал Джонни. – Это все из-за ме…

Он умолк, почувствовав резкую боль, и изумленно уставился на отца – тот схватил его за ухо и вывернул. А за минуту до этого плакал у него на груди! Отец прибегал к этому, наказывая Джонни за самые серьезные проступки. Джонни вспомнил, что последний раз отец драл его за уши, когда ему было лет тринадцать. Он залез в их старенький «рэмблер» и случайно нажал на сцепление. Машина покатилась под горку и врезалась в сарай за домом.

– Никогда не смей так говорить! – воскликнул Эрб.

– Пап, ты что?!

Эрб отпустил ухо сына, и уголки его губ тронула улыбка.

– Забыл, наверное, как тебя драли за уши? И решил, что я тоже? И не надейся, Джонни!

Джонни все так же изумленно смотрел на отца.

– Не смей винить себя!

– Но она же смотрела этот чертов телевизор…

– Да, новости. Она пришла в исступленное возбуждение… а потом вдруг оказалась на полу и стала хватать воздух ртом, как выброшенная на берег рыба. – Эрб наклонился поближе к сыну. – Врач, конечно, ничего толком не говорит, но спросил у меня насчет «героических усилий». Я не стал ему ничего рассказывать. Она, по-своему, сама совершила грех – вообразила, что знает замысел Божий. Поэтому не смей винить себя за ее ошибку. – В глазах Эрба снова заблестели слезы. – Бог – свидетель: я любил ее всю жизнь, но в последние годы мне было ох как непросто. Может, оно и к лучшему.

– Я могу увидеть ее?

– Да, она в конце коридора, тридцать пятая палата. Тебя там ждут, и она тоже. И вот еще что, Джонни. Соглашайся со всем, что она скажет, и ни в чем не перечь. Не дай… умереть ей с мыслью, что все было напрасно.

– Конечно. Ты со мной?

– Не сейчас. Позже.

Джонни кивнул и направился по коридору. На ночь свет приглушили, и сейчас короткое мгновение мягкой и ласковой ночи казалось далеким прошлым, а приснившийся кошмар – очень близким.

Палата 35. На маленькой карточке, пришпиленной к двери, значилось: «Вера Хелен Смит». А он знал, что ее второе имя Хелен? Наверное, хотя точно припомнить не мог. Но зато помнил другое. Как жарким летним днем они гуляли по пляжу «Оулд Орчад», и мать, веселая и радостная, принесла ему мороженое, обернув его носовым платком. Как он с отцом и матерью играл в карты на спички. Потом, когда религия стала занимать в жизни Веры все больше места, она запретила держать карты в доме даже для криббиджа. Джонни помнил, как однажды его ужалила пчела, и он прибежал к ней, ревя во все горло, а она поцеловала опухшее место, вытащила пинцетом жало и обмотала ранку бинтом, смоченным в питьевой соде.

Джонни толкнул дверь и вошел. Увидев на кровати какую-то бесформенную фигуру, подумал: Совсем как я после аварии.

Медсестра считала Вере пульс и обернулась, услышав, как он входит. Приглушенный свет из коридора скользнул по линзам очков.

– Вы сын миссис Смит?

– Да.

– Джонни? – послышался безжизненный надтреснутый голос. У Джонни мурашки поползли по телу. Он подошел ближе. Левая часть ее лица была перекошена и напоминала ухмыляющуюся маску, а рука, лежавшая на одеяле, – клешню.

Инсульт, подумал он. Старики называют это ударом. Да. Именно так она и выглядит. Будто перенесла страшный удар.

– Это ты, Джон?

– Это я, мама.

– Джонни? Это ты?

– Да, мам.

Он подошел еще ближе и заставил себя взять ее скрюченную руку.

– Мне нужен мой Джонни, – жалобно произнесла Вера.

Медсестра бросила на него сочувственный взгляд, и он ощутил неприязнь к ней.

– Вы не оставите нас одних? – попросил он.

– Я не должна уходить, пока…

– Это моя мать! И я хочу побыть с ней наедине! Это что – запрещено?

– Нет, но…

– Отец, принеси мне сока! – хрипло воскликнула Вера. – Я выпью целый литр!

– Да уйдете же вы наконец?! – не выдержал Джонни, охваченный невыразимой тоской.

Медсестра вышла.

– Мам!.. – шепнул он, сев рядом и чувствуя, будто время повернулось вспять и они поменялись местами. Сколько раз она сидела возле него, держа безжизненную, высохшую руку и разговаривая с ним?

Джонни вспоминал, как во время комы ощущал сквозь пелену тумана склонившееся над собой лицо матери, которая произносила неразличимые слова.

– Мам, – снова шепнул он и поцеловал скрюченные пальцы.

– Дайте мне гвозди, я сама сделаю, – сказала Вера. Левый глаз ее неподвижно застыл, а правый вращался. – Мне нужен Джонни.

– Это я, мама.

– Джон-ни! Джон-ни! Джон-ни!

– Мам, – позвал он, боясь, что сестра вернется.

– Ты… – Она чуть повернула голову. – Наклонись, чтобы я могла видеть тебя, – прошептала она.

Он так и сделал.

– Ты пришел. Спасибо! Спасибо!

Из здорового глаза потекли слезы. Другой – на парализованной стороне лица – безразлично смотрел вверх.

– Ну а как же иначе!

– Я видела тебя, – прошептала Вера. – Какой силой наградил тебя Господь! Я же говорила тебе! Разве не так?

– Говорила.

– Он уготовил тебе великую миссию. Слушайся Его, Джонни. Не прячься, подобно Илие, в пещере и не заставляй Его посылать кита, чтобы проглотить тебя, как Иону. Обещай мне, Джонни.

– Обещаю, мама! – Он держал ее за пальцы. В голове стучало.

– Ты не горшечник, а глина в Его руках, Джон. Помни об этом.

– Хорошо.

– Помни об этом! – воскликнула Вера, и Джонни решил, что она снова погружается в мир религиозных грез. Но он ошибался. Во всяком случае, сейчас она «грезила» ничуть не больше, чем все время после того, как он вышел из комы. – Слушай свой внутренний голос, – сказала она.

– Да, мам, обязательно!

Ее голова чуть заметно повернулась на подушке: неужели Вера улыбалась?

– Наверное, ты считаешь меня сумасшедшей. – Она снова чуть подвинула голову и смотрела прямо на него. – Но это не важно. Ты узнаешь этот голос, когда услышишь его. Он направит тебя. Его слышали Иеремия, Даниил, Амос и Авраам. Ты услышишь его. И он направит тебя. А когда это случится… исполни свой долг.

– Хорошо, мама.

– Какая власть! – пробормотала она. Слова становились все неразборчивее, а голос глуше. – Какой властью наделил тебя Господь! Я знала… всегда знала…

Она замолчала, и здоровый глаз закрылся, а второй так же безучастно смотрел вверх.

Посидев с ней еще минут пять, Джонни поднялся. Он уже взялся за ручку двери, когда надтреснутый голос громко скомандовал:

– Исполни свой долг, Джонни!

– Да, мама.

Это была их последняя беседа. Она умерла утром 20 августа в пять минут девятого. А в это время где-то на севере Уолт и Сара Хазлетт спорили о Джонни и чуть не ссорились, – а на юге Грег Стилсон объяснял одному юноше, какой он подонок.

Глава тринадцатая

1

– Ты не понимаешь. – В голосе Грега Стилсона звучало безграничное терпение. Он обращался к парню, сидевшему на складном стуле в задней комнате полицейского участка в Риджуэе. На парне не было рубашки; развалившись, он потягивал пепси из бутылки и снисходительно улыбался, не понимая, что Грег Стилсон никогда и ничего не повторяет дважды. Парень не сомневался, что один из них – полный кретин, однако еще не осознал, что это именно он.

Это и надлежало довести до его сведения.

Если понадобится – силой.

Стояло теплое августовское утро. В листве деревьев щебетали птицы. Грег чувствовал, что в его судьбе вот-вот произойдут долгожданные перемены, и не собирался рисковать, проявив несдержанность по отношению к этому кретину. Перед ним сидел не кривоногий байкер, от которого разило потом, а студент колледжа – пусть и с длинноватыми, но безупречно чистыми волосами. К тому же он племянник Джорджа Харви. Не то чтобы Джордж особо радел о нем (в сорок пятом Джордж воевал в Германии и для длинноволосых уродов всегда имел в запасе два-три слова, совсем непохожих на «с днем рождения»), но, как ни крути, парень – его близкий родственник. А Джордж – влиятельный человек в городском совете.

– Разберись с ним сам, – попросил Джордж Грега, узнав, что Уиггинс, начальник полиции, арестовал сына его сестры.

Но в его глазах Грег прочитал: Только не переусердствуй. Как-никак родная кровь.

Парень разглядывал Грега с ленивым презрением.

– Понимаю, – сказал он. – Ваш полицейский Дауг отобрал мою футболку, и я хочу получить ее обратно. И заодно предупреждаю: если вы не вернете ее, я натравлю на вас Американский союз защиты гражданских свобод.

Грег поднялся, подошел к металлическому сейфу, стоявшему напротив автомата с содовой водой, вытащил связку ключей и отпер его. На стопке бланков для регистрации ДТП лежала красная футболка. Грег вынул и развернул ее, показывая надпись: «Давай трахнемся, малышка».

– Ты ходил в этом по улице, – заметил Грег так же мягко.

Парень качнулся на задних ножках стула и отхлебнул глоток пепси. На его лице по-прежнему играла нагловатая улыбка.

– Совершенно верно, – подтвердил он. – И я хочу получить ее назад. Это моя собственность!

Грег почувствовал первые признаки головной боли. Этот наглец просто не сознает, что к чему. Ведь комната не случайно звуконепроницаемая, она не раз заглушала раздававшиеся здесь крики. Он просто не понимает.

Но нужно держать себя в руках. Нельзя давать волю эмоциям и поставить на будущем крест своими собственными руками.

Обычно Грег быстро соображал и легко добивался задуманного. Но иногда эмоции так захлестывали, что он терял контроль над собой.

Грег сунул руку в карман и вытащил разовую зажигалку.

– Поэтому напомните своему шефу гестапо и моему фашистскому дядюшке, что Первая поправка… – Парень замолчал, а глаза его расширились от изумления. – Что вы?.. Эй! Эй!

Не обращая на него ни малейшего внимания и сохраняя – по крайней мере чисто внешне – спокойствие, Грег чиркнул зажигалкой и поджег футболку. Она сразу занялась.

Передние ножки стула с грохотом стукнулись об пол, и парень подался вперед, зажав бутылку с пепси в руке. Самодовольная ухмылка сменилась растерянностью и бешенством избалованного ребенка, привыкшего, что ему все потакают.

Его никогда не ставили на место, подумал Грег Стилсон, чувствуя, что головная боль усилилась. Нужно держать себя в руках и не давать воли эмоциям.

– Отдай! – закричал парень.

Грег держал футболку за ворот двумя пальцами, готовый бросить ее, как только огонь подберется слишком близко.

– Отдай, кретин! Она – моя! Это…

Стилсон уперся парню в грудь рукой и толкнул его со всей силы. Тот отлетел к противоположной стене, и лицо его выражало уже не злость, а – наконец-то! – страх, чего и добивался Грег.

Грег бросил горящую футболку на пол, поднял бутылку с пепси и залил остатками жидкости тлевшую ткань. Та зашипела.

Парень поднимался с пола, упираясь спиной в стену, и Грег поймал его взгляд. Карие глаза парня были широко раскрыты.

– Нам нужно достичь взаимопонимания, – сказал Грег. – Мы устроим небольшой семинар прямо здесь, в этой комнате, и разберемся на месте, кто же из нас кретин. Я понятно излагаю? Мы должны прийти к определенным выводам. Разве не этим вы занимаетесь в колледже? Я имею в виду, что вы приходите к выводам?

Парень судорожно вздохнул, облизнул сухие губы и хотел что-то сказать, но вместо этого закричал:

– На помощь!

– Тебе действительно необходима помощь, – согласился Грег. – И я помогу тебе.

– Вы – сумасшедший! – воскликнул племянник Джорджа Харви и заорал еще громче: – На помощь!

– Вполне возможно, – заметил Грег. – Спорить не стану. Но нам нужно выяснить, сынок, кто же из нас действительно кретин. Я понятно излагаю?

Взглянув на бутылку пепси в своей руке, Грег грохнул ею о край металлического сейфа. Она разлетелась на куски, а в руке у Грега осталось горлышко с выступающими острыми краями. Увидев, что жуткое оружие направлено на него, парень заорал во все горло. Вытертые джинсы между его ног потемнели от расплывающегося пятна, а лицо стало серым. Когда Грег начал приближаться, расплющивая осколки тяжелыми ботинками, которые он носил круглый год, парень вдавился в стену.

– Выходя на улицу, я надеваю белую рубашку. – Грег, широко улыбаясь, обнажил белые зубы. – Иногда с галстуком. А ты, выходя на улицу, надеваешь тряпье с непотребной надписью. Так кто же из нас кретин, приятель?

Племянник Джорджа Харви что-то промямлил, не сводя круглых от ужаса глаз с горлышка бутылки в руке Грега.

– Вот я стою перед тобой сухой и опрятный, – продолжал Грег, подходя чуть ближе, – а ты обмочился до самых ботинок. Так кто из нас кретин?

Он тихонько кольнул острым осколком в потную голую грудь племянника Джорджа Харви, и тот заплакал.

И вот из-за таких мерзавцев разваливается страна, подумал Грег, и его захлестнуло бешенство. Из-за таких плаксивых и вонючих мерзавцев!

Не переусердствуй! Держи себя в руках!

– Я разговариваю, как приличный человек, – продолжал он, – а ты выражаешься, как свинья в грязной канаве. Так кто из нас кретин?

Он снова кольнул парня в грудь: один из осколков проткнул кожу под правым соском, и там выступила кровь. Парень взвыл.

– Я с тобой разговариваю, так что лучше отвечай, как своему преподавателю. Так кто же из нас кретин?

Парень проскулил что-то невнятное.

– Если хочешь сдать экзамен, отвечай вразумительно, – продолжал Грег. – Я ведь запросто могу выпустить тебе кишки, приятель.

И он не шутил. Грег специально отводил взгляд от набухавшей капли крови, чтобы не сорваться и не разделаться с парнем по заслугам – и не важно, чей он племянник!

– Так кто же из нас кретин?

– Я… – Парень начал всхлипывать, как ребенок, которого пугают страшилищем, затаившимся в шкафу.

Грег улыбнулся. Голова разламывалась от боли.

– Ну что, для начала очень даже неплохо. Но этого мало. Я хочу, чтобы ты сказал: «Я – кретин!»

– Я – кретин, – повторил парень, всхлипывая. Из носа свисали сопли, и он вытер их тыльной стороной ладони.

– А теперь я хочу, чтобы ты сказал: «Я – полный кретин!»

– Я… я – полный кретин.

– А теперь последнее, на чем, пожалуй, можно будет и закончить. Скажи: «Спасибо, что сожгли эту поганую футболку, мэр Стилсон».

Парень был готов на все – впереди забрезжила свобода.

– Спасибо, что сожгли эту поганую футболку.

Грег чиркнул осколком бутылки по животу наискось, и на царапине проступила кровь. Царапина была пустяковой, но парень взвыл так, будто оказался в преисподней.

– Ты забыл сказать «мэр Стилсон», – пояснил Грег, и боль, мучительно сдавив лоб, отступила. В глазах прояснилось, и Грег с удивлением обнаружил у себя в руке разбитую бутылку. Он едва понимал, как она там оказалась. Проклятие! Из-за какого-то никчемного придурка он чуть все не испортил!

– Мэр Стилсон! – вне себя от ужаса кричал парень. – Мэр Стилсон! Мэр Стилсон! Мэр Стил…

– Хорошо, – сказал Грег.

– …сон! Мэр Стилсон! Мэр Стилсон!

Грег залепил ему звонкую пощечину, парень стукнулся головой о стену и замолчал, испуганно тараща глаза.

Грег подошел к нему вплотную и, взяв за уши, притянул к себе. Их носы почти соприкоснулись. Расстояние между глазами не превышало дюйма.

– Твой дядя в нашем городе – важный человек, – мягко заметил он, держа парня за уши, как за ручки, и глядя в огромные карие, полные слез глаза. – Я тоже не последний человек и продолжаю набирать силу, но я – не Джордж Харви. Он здесь родился, вырос и все такое. И если ты расскажешь ему, что здесь произошло, он может решить, что меня нужно убрать из города.

У парня дрожали губы, и он тихо поскуливал. Грег потряс его за уши.

– Может, конечно, и нет – уж больно сильно он разозлился из-за футболки. Но кто знает. Как-никак родная кровь. Так что заруби себе на носу: если расскажешь дяде, что здесь произошло, и тот выживет меня отсюда, я найду и убью тебя. Ты веришь мне?

– Да, – прошептал парень. Его мокрые щеки блестели. – Да, сэр, мэр Стилсон. Да, сэр, мэр Стилсон.

Грег отпустил его уши.

– Да, я убью тебя, но сначала расскажу всем, как ты здесь обмочился и рыдал, распуская сопли.

Он повернулся и быстро отошел, будто от парня исходило зловоние, и направился к сейфу. Затем достал с полки упаковку с пластырем и бросил ее парню. Тот невольно отшатнулся и, не поймав, поспешно нагнулся за упаковкой, словно боялся, что его опять накажут.

– Ванная там, – показал Грег. – Ступай и приведи себя в порядок. Я дам тебе толстовку с надписью «Я из Риджуэя». Ты вернешь мне ее по почте, чистую и без единого пятнышка. Понял?

– Да, – прошептал парень.

– Сэр! – заорал Стилсон. – Сэр! Сэр! Сэр! Неужели трудно запомнить?

– Сэр, – простонал парень. – Да, сэр! Да, сэр!

– Совсем разболтались, никакого уважения! Чему вас только учат? – возмутился Грег.

Головная боль снова дала о себе знать. Грег сделал несколько глубоких вдохов и подавил ее, но с желудком было явно не все в порядке.

– Ладно, закончим на этом. Но напоследок позволь дать тебе один дельный совет. Когда вернешься осенью в колледж, даже не думай, что ты что-то не так понял. И не строй никаких иллюзий насчет Грега Стилсона. Лучше, если об этом вообще никто и никогда не вспомнит. Ни ты, ни я, ни Джордж. Если ты все-таки не послушаешься и начнешь возникать, то совершишь самую большую ошибку в жизни. Возможно, последнюю.

С этими словами Грег вышел, бросив презрительный взгляд на парня с поцарапанной грудью, испуганными глазами и дрожащими губами.

Грег мысленно заключил с собой пари, что больше никогда не увидит и не услышит этого парня, и не ошибся. В конце той же недели к нему заглянул Джордж Харви и поблагодарил за то, что он «сумел образумить племянника».

– Вы умеете найти к ним подход, – сказал он. – Даже не знаю… они, похоже, уважают вас.

Грег только махнул рукой.