Текст книги "Мёртвая зона"

6

Он добрался до Бриджтона на четверть часа позже условленного времени. Ресторанчик «У Джона» казался единственным работающим заведением на Мейн-стрит. Снегоочистители не успевали расчищать заносы на дорогах, на перекрестке 302-й и 117-й автострад раскачивался на ветру мигающий светофор. Перед рестораном была припаркована полицейская патрульная машина с золоченой надписью на дверце: «Шериф округа Касл». Джонни поставил свою машину рядом и вошел.

На столике перед Баннерманом стояли чашка кофе и плошка с чили. Телевизор ввел Джонни в заблуждение: шериф был не просто крупным, а огромным. Джонни подошел и представился.

Баннерман поднялся и пожал ему руку. Увидев бледного и худого Джонни в слишком просторном бушлате, шериф подумал, что его новый знакомый сильно болен и вряд ли долго протянет. Живыми казались только пронзительно-синие глаза, с любопытством смотревшие на него. При рукопожатии Баннерман ощутил странное чувство, как будто от него к Джонни перебежала электрическая искра, но длилось это всего один миг.

– Рад, что вы согласились приехать, – сказал Баннерман. – Кофе?

– Да.

– А как насчет порции чили? Здесь его потрясающе готовят. Мне вообще-то нельзя из-за язвы, но не могу удержаться. – Заметив удивление Джонни, Баннерман улыбнулся. – Понимаю, трудно представить, что здоровяки вроде меня страдают язвой, верно?

– Наверное, язва может быть у любого.

– Вы правы, черт возьми! А что заставило вас согласиться?

– Новости. Маленькая девочка. Вы уверены, что это тот же тип?

– Уверен. Тот же способ совершения преступления. Та же группа спермы.

Он внимательно наблюдал за Джонни, пока тот разговаривал с официанткой.

– Кофе? – спросила она.

– Чай, – ответил он.

– И принесите ему порцию чили, мисс, – попросил Баннерман. Дождавшись, когда официантка уйдет, он обратился к Джонни: – Доктор сказал, что иногда, потрогав вещь, вы можете определить, откуда она, чья и все такое.

Джонни улыбнулся:

– Ну, пожав вам руку, я узнал, что у вас есть ирландский сеттер по кличке Расти. Еще я знаю, что он стар и слепнет, и вы подумываете, не усыпить ли его, только вам будет трудно объяснить это дочке.

Баннерман смотрел на Джонни, разинув рот, и вилка, выскользнув из пальцев, упала в плошку.

– Господи Боже! И вы узнали это от меня? Прямо сейчас?

Джонни кивнул.

Баннерман покачал головой.

– Одно дело – услышать о чем-то таком, но столкнуться… А вы от этого сильно устаете?

Джонни удивился: подобный вопрос ему еще никто не задавал.

– Да. Сильно.

– Но все в самую точку! Будь я проклят!

– Послушайте, шериф…

– Джордж. Зовите меня просто Джордж.

– Хорошо. А я – Джонни, просто Джонни. Джордж, того, что я не знаю о вас, хватит на несколько книг. Я не знаю, где вы росли, где учились, где живете и кто ваши друзья. Я знаю, что у вас есть маленькая дочка, ее имя похоже на Кэти, но не Кэти точно. Я не знаю, чем вы занимались на прошлой неделе, какое любите пиво и какие программы смотрите.

– Мою дочь зовут Катрина. Ей девять лет. Они с Мэри Кейт учились в одном классе.

– Я просто хочу сказать, что есть вещи… недоступные мне. Из-за мертвой зоны.

– «Мертвой зоны»?

– Да, какие-то сигналы у меня в голове не проходят, – объяснил Джонни. – Я не могу запомнить названия улиц или адрес. С цифрами тоже проблема, хотя и не всегда.

Официантка принесла чай и порцию чили. Джонни попробовал и одобрительно кивнул:

– Вы правы. Очень вкусно. Особенно в такую погоду.

– Ешьте! Чили – моя слабость. Язва, конечно, моментально реагирует самой что ни на есть острой болью, но я посылаю ее подальше и продолжаю наворачивать.

Они ненадолго замолчали. Джонни занялся чили, а Баннерман с интересом разглядывал его. Наверное, кличку собаки Смит мог узнать заранее. Как и то, что собака старая и слепнет. Точно так же, зная, что дочку зовут Катрина, Смит для убедительности мог «предположить», что ее имя похоже на Кэти. Правда, непонятно, зачем ему это было нужно. И как объяснить странное ощущение от рукопожатия? Если Смит действительно мошенник, то самого высокого класса.

Ветер завывал на улице с такой силой, что небольшое строение подрагивало от его порывов. Здание кегельбана напротив заносило снегом.

– Вы только послушайте, как завывает! – воскликнул Баннерман. – И до утра точно не стихнет. А еще говорят, что зимы стали мягче!

– Вы нашли хоть что-то, принадлежащее убийце?

– Мы предполагаем, что да, хотя особой уверенности нет.

– Расскажите-ка подробнее.

Баннерман объяснил, что начальную школу и библиотеку разделяет городской парк. И если на занятии нужна какая-то книга для доклада или выступления, учитель обычно посылает кого-нибудь за ней в библиотеку, дав специальный пропуск, в котором библиотекарь проставляет время. В центре парка есть небольшой склон: на восточной его стороне находится музыкальная эстрада, а на самом склоне – скамейки. На них сидят зрители во время концертов или спортивных состязаний.

– Мы считаем, что он сидел на скамейке и ждал, когда кто-то из учениц пройдет мимо. Это место не видно ни со стороны входа в парк, ни со стороны выхода, но тропинка проходит рядом со скамейками.

Баннерман покачал головой.

– Самое ужасное, что девушка по фамилии Фречетт была убита как раз на той самой эстраде. Представляю, что мне предстоит выслушать в марте на собрании горожан, если, конечно, я еще буду шерифом. Понятно, что я могу сослаться на свою докладную мэру, в которой предлагал организовать патрулирование парка во время занятий в школе. Правда, вовсе не из-за убийцы: мне и в страшном сне не могло привидеться, что он вернется на старое место.

– И мэр не поддержал идеи патрулирования?

– Не нашлось средств. Разумеется, он переложит вину на членов городского совета, те – на меня, а на могиле Мэри Кейт Хендрасен будет расти трава и… С другой стороны, это вряд ли что-то изменило. На патрулирование мы обычно отряжаем женщин, а для этого подонка, судя по всему, возраст совершенно не важен.

– Так вы считаете, что он ждал на скамейке?

– Да.

Баннерман добавил, что возле скамейки нашли дюжину окурков и возле эстрады – еще четыре вместе с пустой пачкой. К сожалению, это были «Мальборо» – вторая или третья по популярности марка сигарет. Целлофан на коробке проверили на отпечатки пальцев, но их не нашли.

– Никаких? – удивился Джонни. – Странно!

– А что вас удивляет?

– Ну, убийца мог быть в перчатках, даже если и не думал об отпечатках пальцев, а из-за холода, но продавец…

Баннерман одобрительно улыбнулся:

– А вы годитесь для нашей работы, но явно не курильщик.

– Верно. В колледже я еще изредка баловался, но после аварии бросил совсем.

– Мужчины носят сигареты в нагрудном кармане. Достают пачку, вытаскивают сигарету, убирают пачку на место. Если делать это в перчатках и каждый раз засовывать пачку в нагрудный карман, то даже старые следы на целлофане сотрутся. Но объяснение может быть и другим, Джонни. Сказать?

– Пачку могли взять из блока, а блоки упаковываются автоматически, – предположил Джонни.

– Точно! Вы действительно хорошо соображаете в нашем деле.

– А акцизная марка на пачке?

– Штата Мэн.

– Выходит, если убийца и курильщик – одно и то же лицо… – задумчиво начал Джонни.

Баннерман пожал плечами:

– Конечно, теоретически возможно допустить, что это были разные люди. Но я тщетно пытался представить себе хоть кого-то, кто сидел бы на скамейке в холодный зимний день и выкурил двенадцать или шестнадцать сигарет.

– И никто из детей ничего не видел?

– Никто и ничего. Мы опросили всех ребят, которых посылали в библиотеку тем утром.

– А ведь это еще удивительнее, чем отсутствие отпечатков на пачке. Не думаете?

– Меня это не столько удивляет, сколько пугает. Представьте, наш парень сидит на скамейке и поджидает, когда по тропинке пойдет одна девочка. Он слышит, когда дети идут вдвоем, и прячется за эстрадой…

– Следы, – сказал Джонни.

– Сегодня утром снега не было, только мерзлая земля. И вот этот подонок, которого не то что кастрировать, разорвать на части мало, прячется за эстрадой. Примерно без десяти девять, то есть через двадцать минут после начала занятий, здесь проходят Питер Харрингтон и Мелисса Логгинс. Когда они скрываются из виду, он возвращается на скамейку. В четверть десятого он снова прячется – на этот раз идут две маленькие девочки. Сьюзен Флархэти и Катрина Баннерман.

Джонни со стуком поставил кружку на стол.

– Ваша дочь проходила по парку утром? Боже милостивый!

Лицо Баннермана потемнело от ярости.

– Да, моя дочь. Она прошла в каких-то сорока футах от этого… скота. Вы представляете себе, что я чувствую?

– Догадываюсь.

– Нет! Как будто я почти шагнул в пустую шахту лифта. Или передал за столом грибы, а они оказались ядовитыми, и человек умер. Я чувствую, будто меня вываляли в грязи и изгадили с головы до ног. Наверное, поэтому я и позвонил вам. Сейчас я готов на все, лишь бы остановить этого типа. Буквально на все!

Снаружи из снежных вихрей, как в фильме ужасов, вдруг показался огромный оранжевый снегоочиститель. Из кабины вылезли двое, направились к ресторану и устроились возле стойки. Джонни допил чай. Аппетит у него пропал.

– Наш парень возвращается на скамейку, – продолжил Баннерман, – но ненадолго. В девять двадцать пять он слышит, как Харрингтон и Логгинс идут из библиотеки. Библиотекарь отметил время их ухода как девять восемнадцать. Без четверти десять три пятиклассника прошли мимо эстрады в библиотеку. Одному из них показалось, что он видел кого-то за эстрадой. Вот и все описание преступника, которым мы располагаем. «Кто-то». Наверное, надо разослать его по участкам – пусть будут повнимательнее и не дадут ему ускользнуть. – Баннерман горько усмехнулся. – Без пяти десять моя дочь и ее подружка Сьюзен прошли по тропинке в школу. А через десять минут там оказалась Мэри Кейт Хендрасен. Одна. Катрина и Сью встретили ее на ступеньках школы, когда входили в здание, и поздоровались.

– Бог мой! – прошептал Джонни.

– И последнее. Двадцать минут одиннадцатого. Трое пятиклассников возвращаются в школу. Один из них замечает что-то на эстраде. Они подходят ближе и видят Мэри Кейт, рейтузы и трусики спущены, ноги залиты кровью. А лицо… лицо…

– Успокойтесь! – Джонни положил руку на плечо Баннерману.

– Не могу говорить об этом спокойно. Я прослужил в полиции восемнадцать лет, но никогда не видел ничего подобного. Он изнасиловал малышку, и уже одно это убило бы ее… патологоанатом сказал, что он там что-то порвал внутри, и она все равно не выжила бы… но ему все было мало, и он задушил ее. И бросил на эстраде. Задушенную и со спущенными рейтузами!

Баннерман заплакал. Слезы текли из-под очков двумя ручейками. Два парня из дорожной службы за стойкой обсуждали кубковые игры по футболу. Баннерман снял очки и вытер лицо платком. Его мощные плечи судорожно подрагивали. Джонни молча ждал, рассеянно ковыряя вилкой чили.

Наконец Баннерман успокоился. Глаза его покраснели, а без очков лицо казалось беззащитным.

– Извините, – сказал он. – День выдался очень трудный.

– Все в порядке, – заверил его Джонни.

– Я знал, что этим кончится, но надеялся продержаться до дома.

– Оказалось, что это слишком долго.

– Вы умеете слушать, – заметил Баннерман. – Нет, даже не так. У вас есть дар. Не знаю, как выразиться, но у вас он точно есть!

– Имеются ли хоть какие-то зацепки?

– Никаких! Вообще-то все шишки достаются мне, но от полиции штата толку никакого. Как и от следователя прокуратуры, и от всеми любимых сотрудников ФБР. Окружной судмедэксперт определил группу спермы, но на данном этапе это ничего не дает. Больше всего меня тревожит полное отсутствие улик: ни волоска, ни кусочка кожи под ногтями жертвы. Все жертвы наверняка сопротивлялись, но нам совершенно не за что зацепиться. Будто его прикрывал сам дьявол! Он ни разу не потерял пуговицы, не обронил чека из магазина и не оставил ни одного следа! Прокуратура штата прислала нам психиатра, который заверяет, что эти ребята рано или поздно, но обязательно на чем-нибудь проколются! Утешил – нечего сказать! А что, если это «рано или поздно» отстоит от сегодня на дюжину трупов?

– Пачка от сигарет находится в Касл-Роке?

– Да.

Джонни поднялся.

– Тогда поехали.

– На моей машине?

Услышав, как на улице завывает ветер, Джонни улыбнулся:

– В такой вечер прокатиться в машине полицейского никто не откажется.

7

Метель разбушевалась не на шутку, и даже на внедорожнике Баннермана дорога до Касл-Рока заняла полтора часа. Они вошли в вестибюль ратуши в четверть одиннадцатого и отряхнули с обуви снег.

Там находилось с полдюжины журналистов. Они расположились на скамейке под портретом какого-то на редкость неприятного с виду отца-основателя города и развлекали друг друга байками о предыдущем ночном дежурстве. Увидев Баннермана и Джонни, они тут же окружили их.

– Шериф Баннерман, а это правда, что в деле наметился сдвиг?

– На данном этапе я не могу сообщить ничего конкретного.

– Прошел слух, что вы задержали человека из Оксфорда, шериф. Вы можете это подтвердить?

– Нет. Дайте, пожалуйста, нам пройти…

Но внимание журналистов уже переключилось на Джонни, и он с ужасом узнал двух человек из тех, что были на пресс-конференции в больнице.

– Господи Боже! – воскликнул один из них. – Вы ведь Джон Смит, верно?

Джонни ужасно захотелось воспользоваться пятой поправкой, как какому-нибудь гангстеру на слушаниях сенатского комитета, и не свидетельствовать против себя.

– Да, – ответил он. – Это я.

– Тот самый ясновидящий? – переспросил другой.

– Дайте в конце концов нам пройти! – вмешался Баннерман, повышая голос. – Неужели вам больше нечем заняться, как…

– «Инсайд вью» утверждает, что вы – мошенник! – выкрикнул молодой человек в теплом пальто. – Это правда?

– Я могу сказать одно: «Инсайд вью» печатает то, что считает нужным, – ответил Джонни. – Послушайте…

– Так вы не согласны с тем, что они написали?

– Мне нечего добавить.

Не успели за ними закрыться двери в офис шерифа с матовыми стеклами, как газетчики бросились к двум телефонам-автоматам возле каморки ночного дежурного.

– Вот теперь, что называется, влипли по полной! – огорчился Баннерман. – Клянусь всеми святыми, мне даже в голову не приходило, что они проторчат здесь всю ночь! Надо было провести вас через заднюю дверь.

– А вы разве не знаете? – с горечью заметил Джонни. – Нас, ясновидящих, хлебом не корми – только дай пообщаться с прессой. Ради этого мы и подаемся в медиумы!

– Глупости! Во всяком случае, это не про вас! Ладно, что случилось, то случилось. Теперь ничего не поделаешь.

Но Джонни уже представлял заголовки, которые послужат неплохой приправой к заварившейся каше. «Шериф Касл-Рока ищет Душителя с помощью экстрасенса». «“Ноябрьского убийцу” будет разыскивать ясновидящий». «Смит заявляет, что статья о его признании в мошенничестве – ложь».

В приемной находились два помощника шерифа: один из них дремал, а второй пил кофе и хмуро проглядывал отчеты.

– Его что – жена выставила из дома? – недовольно спросил Баннерман, кивнув на спящего.

– Он только что вернулся из Огасты, – ответил помощник, совсем еще мальчишка с запавшими от усталости глазами, и с любопытством оглядел Джонни.

– Джонни Смит, Фрэнк Додд. А того Спящего Красавца зовут Роско Фишер.

Джонни кивнул.

– Роско говорит, что прокуратура затребовала все дело, – доложил обозленный и растерянный Додд Баннерману. – Хорошенький подарок к Рождеству, ничего не скажешь!

Баннерман похлопал его по плечу.

– Ты слишком близко принимаешь все к сердцу, Фрэнк. И слишком много работаешь над этим делом.

– Никак не могу отделаться от мысли, что найду в этих отчетах какую-то зацепку. – Он провел пальцем по стопке бумаг. – Ну хоть что-нибудь!

– Ступай домой и отдохни, Фрэнк. И забери с собой Спящего Красавца. Не хватало только, чтобы его здесь сфотографировали. А потом в газетах появится снимок: «Расследование в Касл-Роке идет полным ходом!», и нас всех отправят мести улицы.

Баннерман провел Джонни в свой кабинет. Стол был завален бумагами, а на подоконнике стояли три фотографии: сам шериф, его жена и дочь Катрина. На стене висел диплом в аккуратной рамке, а рядом – тоже в рамке – первая страница городской газеты «Касл-Рок колл», где сообщалось об избрании Баннермана шерифом.

– Кофе? – предложил Баннерман, отпирая картотечный шкаф.

– Нет, спасибо. Лучше чаю.

– Миссис Шугарман бережет чай как зеницу ока и каждый день уносит его с собой, так что, к сожалению, угостить чаем не могу. Я бы предложил вам тоник, но, чтобы добраться до автомата, придется снова пройти сквозь строй. Господи, как же они меня достали!

– Не обращайте внимания.

Баннерман вынул небольшой запечатанный конверт.

– Здесь та самая пачка.

Он протянул конверт Джону.

Джонни взял конверт.

– Напоминаю еще раз, что ничего не обещаю. Иногда у меня получается, иногда – нет.

Баннерман устало пожал плечами и повторил:

– Попытка – не пытка.

Джонни открыл конверт и вытряхнул пустую пачку на ладонь. Красно-белая пачка «Мальборо». Чуть сжав ее, он бросил взгляд на противоположную стену кабинета. Обычная серая стена. Обычная красно-белая сигаретная пачка. Джонни сжал ее обеими руками. Ничего не происходило. Он подождал еще немного, надеясь на чудо, хотя и знал, что «озарения» если и случаются, то сразу.

Он отложил пачку.

– Мне очень жаль.

– Не получилось?

– Нет.

В дверь настойчиво постучали, и показалось смущенное лицо Роско Фишера.

– Джордж, мы с Фрэнком идем по домам. Похоже, я немного задремал.

– Главное, чтобы с тобой такого не случилось в патрульной машине. И передай от меня привет жене.

– Обязательно.

Посмотрев на Джонни, Фишер закрыл дверь.

– Что ж, – сказал Баннерман, – попробовать стоило – чем черт не шутит. Я отвезу вас обратно…

– Я хочу осмотреть парк.

– Не имеет смысла. Там сейчас навалило снегу по колено.

– Но вы можете найти это место?

– Конечно! Только зачем?

– Не знаю. Давайте съездим.

– За нами наверняка увяжутся журналисты, Джонни. Как пить дать!

– А как насчет задней двери?

– Она есть, но служит и пожарной перемычкой. Войти с улицы можно, а если через нее выйти из здания, включится сигнализация.

Джонни огорченно присвистнул:

– Тогда пусть увязываются.

С сомнением посмотрев на него, Баннерман кивнул:

– Хорошо!

8

Едва они вышли в вестибюль, как газетчики, вскочив с мест, окружили их. Они напомнили Джонни свору собак в Дареме, которых одна чудаковатая старуха держала в своей ветхой лачуге. Стоило пройти мимо них с удочкой, как они мчались, рыча и лая, окружали, но даже не кусались, а только прихватывали за ноги и пугали до смерти.

– Вы знаете, кто это сделал, Джонни?

– Выяснили хоть что-нибудь?

– Как насчет «озарений», мистер Смит?

– Пригласить ясновидящего – это ваша идея, шериф?

– Шериф Баннерман, а полиция штата и прокуратура в курсе ваших действий?

– Вы можете раскрыть дело, Джонни?

– Шериф, вы оформили его своим помощником?

Баннерман прокладывал себе путь, на ходу застегивая куртку.

– Без комментариев, без комментариев.

Джонни не проронил ни слова.

Журналисты столпились у выхода, глядя, как Джонни и Баннерман спустились по заснеженным ступенькам и направились не к машине, а через дорогу. Догадавшись, что они идут в сторону парка, несколько человек бросились назад за куртками, а те, кто уже был одет, скатились гурьбой по лестнице, галдя, как школьники.

9

В снежной мгле плясали лучи фонарей. Порывистый ветер непрерывно менял направление и швырял снежные комья то в спину, то в лицо.

– В такую погоду все равно ни черта не видно! – сказал Баннерман. – Вы… какого черта?!

Его чуть не сбил с ног репортер в мешковатом пальто и нелепой шерстяной вязаной шапочке.

– Извините, шериф, – сконфуженно произнес он. – Очень скользко. А галоши забыл.

Впереди показалась натянутая желтая нейлоновая веревка, огораживавшая участок парка. На ней на ветру раскачивалась табличка «Полицейское расследование».

– И голову тоже! – проворчал Баннерман. – Нет, а ну-ка все назад! Я сказал – назад!

– Парк – это общественная собственность, шериф! – крикнул один из репортеров.

– Верно, но сейчас здесь ведется полицейское расследование, так что не заходите за веревку, если не хотите провести ночь за решеткой.

Баннерман лучом фонаря показал журналистам, где натянута веревка, и приподнял ее, помогая Джонни пройти. Они направились по склону к заваленным снегом скамейкам. За ограждением столпились репортеры и светили своими фонарями, стараясь не упустить их из виду.

– Ни черта не видно! – повторил Баннерман.

– Тут все равно смотреть не на что, – отозвался Джонни. – Или все-таки есть?

– Сейчас – нет. Я разрешил Фрэнку убрать веревку, но рад, что у него так и не дошли до этого руки. Хотите пройти к эстраде?

– Не сейчас. Покажите, где были окурки.

Они прошли чуть дальше, и Баннерман остановился.

– Вот здесь…

Он посветил на скамейку, походившую на бугорок, занесенный снегом.

Джонни снял перчатки, убрал их в карманы куртки, опустился на колени и начал счищать снег со скамейки. Баннермана снова поразила бледность его изможденного лица. Со стороны стоявший на коленях Джонни походил на кающегося грешника.

Руки у него замерзли и, став мокрыми от снега, начали неметь. Он добрался до выщербленной поверхности видавшей виды скамьи, и она вдруг предстала перед его внутренним взором с поразительной резкостью и четкостью. Когда-то доски были выкрашены в зеленый цвет, но краска давно облупилась и стерлась. Спинка прикручена к сиденью двумя ржавыми болтами.

Джонни ухватился за доски обеими руками, и вдруг его захлестнуло необычайное чувство: никогда прежде он не ощущал ничего подобного, а столь яркие и насыщенные образы ему предстояло увидеть в жизни лишь еще один раз.

Он сдвинул брови и опустил глаза, вцепившись в скамейку изо всех сил. На ней сидели… летом.

Сотни людей в самое разное время слушали на ней «Боже, храни Америку», марш «Звезды и полосы навсегда» или детские песенки вроде «Утка тоже чья-нибудь мама, и не надо ее обижать…», или боевой марш, призывавший к победе местную спортивную команду «Касл-рокские кугуары». Зеленая листва лета и дрожащее марево осени навевают мысли о кукурузе и фермерах, орудующих граблями в сгущающихся сумерках. Уханье большого барабана. Мягкое звучание блестящих золотом духовых инструментов. Школьный оркестр в форме…

(Утка тоже… чья-нибудь мама… и не надо… ее обижать…)

Довольная публика сидит, слушает, аплодирует. В руках у людей программки, изготовленные в школьной художественной мастерской.

Но сегодня утром здесь сидел убийца. Джонни чувствовал его.

Серое небо видно сквозь темные ветки, похожие на древние руны. Я (он) сижу, курю сигарету и жду. Мне хорошо, и даже кажется, что по силам перемахнуть через крышу мира и мягко приземлиться на обе ноги. Я мурлычу под нос песенку. Что-то из «Роллинг Стоунз». Не могу понять, но нет сомнений, что все… что все?

В порядке! Все в порядке, небо потемнело, и вот-вот пойдет снег, и…

– Скользкий! – пробормотал Джонни. – Я – скользкий! Очень и очень скользкий!

– Что? – Баннерман подался к Джонни, силясь разобрать слова сквозь завывания ветра.

– Скользкий! – повторил Джонни и поднял глаза на шерифа. Тот отшатнулся.

Взгляд Джонни стал отстраненным и чужим. Темные волосы разметались по бледному лицу, руки судорожно вцепились в скамейку.

– Я весь такой скользкий, что нельзя ухватить меня! – отчетливо произнес Джонни, и на его губах заиграла торжествующая улыбка. Заглянув ему в глаза, Баннерман сразу поверил в перевоплощение – сыграть или подстроить такое невозможно. Но самым страшным было другое: Джонни кого-то напоминал шерифу. Сам Джонни Смит исчез, а на его месте оказался кто-то другой, и этим другим был убийца.

Черты лица убийцы кого-то точно напоминали шерифу. Он знал этого человека.

– Меня ни за что не поймать, потому что не за что ухватить! – издевательски хохотнул Джонни. – Я надеваю его каждый раз, и они не могут ни оцарапать меня, ни укусить, потому что я ужасно скользкий! – торжествующе прокричал Джонни, и его голос сорвался на визг, перекрывший завывания ветра. Баннерман невольно отступил еще на шаг. По коже его побежали мурашки, а сердце сдавило страхом.

Перестань! – мысленно взмолился он. Прошу тебя, перестань!

Джонни перегнулся через скамейку. С ладоней его капал растаявший снег.

(Снег. Тихий и молчаливый снег…)

(Она защемила мне это «место» прищепкой, чтобы я знал, как это больно. Как больно, когда подцепишь заразу от потаскух. А они все потаскухи, и их надо остановить, да, остановить, остановить, ОСТАНОВКА, ГОСПОДИ, ЗНАК «СТОП»!)

Он снова маленький мальчик. Идет в школу по тихому, молчаливому снегу. И вдруг из белой мглы выступает ужасный ухмыляющийся черный человек с горящими глазами. И рукой в перчатке держит красный с белыми буквами знак «Стоп». Это он!.. он!.. он!

(ГОСПОДИ, ЗАЩИТИ… СПАСИ ОТ НЕГО… МАМА… СПАСИ МЕНЯ ОТ НЕГО!!!)

Джонни закричал и упал на землю, прижимая ладони к щекам. Перепуганный Баннерман склонился над ним, а репортеры за ограждением зашумели и задвигались.

– Джонни! Очнитесь! Джонни…

– Скользкий, – пробормотал Джонни и поднял на Баннермана глаза, полные боли и страха.

Он все еще видел перед собой темную фигуру, выраставшую из снега, с блестящими глазами. Его пах болел от прищепки, которую нацепила мать убийцы. Тогда он еще не был ни убийцей, ни скотом, ни ублюдком, или как там еще называл его шериф, а был лишь маленьким мальчиком с прищепкой на… на…

– Помогите мне подняться, – едва слышно попросил Джонни.

Баннерман помог ему встать.

– Теперь эстрада, – сказал Джонни.

– По-моему, нам лучше вернуться, Джонни.

Джонни оттолкнул его и, пошатываясь, направился к эстраде. Отсюда она казалась зловещим круглым склепом, притаившимся в тени. Баннерман нагнал его.

– Джонни, кто это? Вы знаете, кто он?

– Вы не находили никаких следов под ногтями жертв, потому что на убийце был дождевик. Плащ с капюшоном. Из скользкого винила. Посмотрите отчеты. Посмотрите отчеты и увидите сами. В те дни всегда шел дождь или снег. Жертвы царапались. Сопротивлялись, защищались изо всех сил. Но пальцы соскальзывали с поверхности дождевика.

– Кто это, Джонни? Кто?

– Не знаю. Но выясню.

Он споткнулся о первую из шести ступенек, которые вели на эстраду, и, потеряв равновесие, чуть не упал, но Баннерман поддержал его. На самой сцене снега было мало, и благодаря конической крыше над помостом пол лишь слегка запорошило. Баннерман направил луч фонаря на пол, и Джонни, опустившись на четвереньки, начал медленно по нему ползать.

Вдруг Джонни замер на месте, как собака, взявшая след.

– Вот здесь! – пробормотал он. – Он сделал это здесь!

На Джонни нахлынули образы и ощущения. Металлический привкус возбуждения, опасность, что их увидят прохожие. Девочка извивается и пытается закричать. Он зажимает ей рот рукой в перчатке.

Невероятное возбуждение! Никто и никогда не поймает меня! Я – человек-невидимка! Ну как, мамуля? Грязи достаточно?

Джонни начал постанывать.

Звук рвущейся одежды. Что-то теплое и мокрое. Кровь? Сперма? Моча?

Его бьет дрожь, волосы прилипли к лицу. Лицо скрывает капюшон, а губы растягиваются в улыбке, когда наступает оргазм, и его (мои) пальцы сжимают горло и… давят, давят, давят…

Силы вдруг оставили Джонни, и образы померкли. Всхлипывая, он вытянулся во всю длину. Баннерман осторожно дотронулся до его плеча. Джонни вскрикнул и отшатнулся. Но постепенно напряжение спало, и Джонни, приподнявшись, оперся спиной о перила и закрыл глаза. Мышцы непроизвольно подергивались, как у гончих. Брюки и куртка были в снегу.

– Я знаю, кто это, – сказал он.