Текст книги "Мёртвая зона"

Из статьи в «Нью-Йорк таймс» от 19 декабря 1975 года:

ПОСЕТИВ МЕСТО ПРЕСТУПЛЕНИЯ, ЯСНОВИДЯЩИЙ ИЗ МЭНА ПРИВЕЛ ШЕРИФА В ДОМ УБИЙЦЫ

Возможно, Джон Смит из Паунала вовсе не ясновидящий, но в этом теперь трудно убедить шерифа Джорджа Баннермана из округа Касл, штат Мэн. Доведенный до отчаяния шестым убийством в маленьком городке Касл-Рок на западе штата Мэн, он позвонил мистеру Смиту, попросив приехать в Касл-Рок и помочь расследованию. О мистере Смите страна узнала, когда он, выйдя из комы, в которой находился пятьдесят пять месяцев, проявил экстрасенсорные способности. Еженедельник «Инсайд вью» объявил мистера Смита мошенником, но на вчерашней пресс-конференции шериф Баннерман сказал по этому поводу: «В нашем штате не особенно верят тому, что пишут нью-йоркские газетчики».

По словам шерифа Баннермана, мистер Смит облазал на четвереньках место шестого убийства, совершенного в городском парке. Он получил легкое обморожение, но назвал имя убийцы: им оказался Франклин Додд, помощник шерифа, прослуживший в полиции Касл-Рока пять лет, то есть столько же, сколько и сам шериф Баннерман.

В этом году мистер Смит уже стал однажды объектом всеобщего обсуждения у себя в штате, когда у него появилось «видение» начинавшегося пожара в доме его физиотерапевта. Как выяснилось, видение соответствовало действительности. На посвященной этому пресс-конференции один из журналистов подверг сомнению…

Из статьи в «Ньюсуик» от 24 декабря 1975 года:

НОВЫЙ ГУРКОС

Не исключено, что в нашей стране появился первый настоящий ясновидящий со времен Питера Гуркоса – выходца из Германии, который мог рассказать подробности жизни собеседника, коснувшись его руки, украшений или каких-то мелочей.

Джон Смит – застенчивый и скромный молодой человек из маленького городка Паунала на юге штата Мэн. В начале этого года он вышел из комы, в которой пролежал больше четырех лет после автомобильной аварии (см. фото). По словам лечащего врача, доктора Сэмюэла Вейзака, возвращение Смита к нормальной жизни «представляется уникальным событием». Джону Смиту удалось раскрыть серию убийств, наводивших ужас на жителей Касл-Рока, правда, при этом он отморозил пальцы, потерял сознание от перенапряжения и провел в беспамятстве четыре часа. Сейчас он выздоравливает и…

27 декабря, 1975 г.

Дорогая Сара!

Мы с отцом очень обрадовались, получив от тебя сегодня письмо. Со мной все в порядке, так что волноваться нет никаких причин. Но твое беспокойство меня очень тронуло. Про «обморожение» пресса сильно преувеличила. Там всего лишь три пятнышка на подушечках пальцев левой руки. А «потеря сознания» была небольшим обмороком, вызванным, по словам Вейзака, эмоциональной перегрузкой. Он сам примчался сюда и настоял, чтобы меня перевезли в портлендскую больницу. Да, на него стоит посмотреть в действии! Он выбил у них и кабинет, и аппарат ЭЭГ, и лаборанта. Так вот, Вейзак не обнаружил ухудшения в состоянии мозга. Он хотел бы провести целый ряд исследований; некоторые из них сильно смахивают на пытки инквизиторов: «Отрекись, еретик, иначе тебя ждет пневматическое сканирование головного мозга!». (Шучу. А кстати, дорогуша, ты так и не бросила нюхать кокаин?) Как бы то ни было, я отверг их любезное предложение надуть меня, как воздушный шарик, а потом проткнуть. Отец злится; он почему-то вбил себе в голову, что мой отказ от обследования и нежелание матери принимать лекарство от давления – вещи одного порядка. Мне не удается объяснить ему, что даже если Вейзак и найдет какие-то отклонения, то все равно ничего поделать с ними не сможет.

Да, я видел статью в «Ньюсуике». Мою фотографию они взяли с той злополучной пресс-конференции, только обкорнали. На ней у меня такой вид, что не дай Бог столкнуться в темном переулке. Не приведи Господи, как выражается твоя подружка Энн Страффорд! Жаль, что обо мне написали. Не зная обратного адреса, я даже не вскрываю письма, а сразу пишу на конверте: «Вернуть отправителю». В них слишком много человеческого горя, надежд и ненависти, веры и неверия, и они постоянно напоминают мне о маме.

Что-то мрачную я нарисовал картину, а вообще-то все не так уж плохо. Я просто не хочу быть ни практикующим медиумом, ни выступать с лекциями, ни появляться на телеэкране. (Какой-то придурок с Эн-би-си сумел раздобыть мой номер телефона и зазывал на их шоу, которое ведет Джонни Карсон. Представляешь? Дон Риклс отпускает свои оскорбительные шуточки, старлетка демонстрирует прелести, а я делаю пару предсказаний, и все в одном флаконе! Под эгидой какой-нибудь «Дженерал фудс».) Не желаю иметь с этим ничего общего! Я хочу поскорей оказаться в Кливс-Миллс и стать самым обычным школьным учителем, и пусть мои «озарения» касаются только футбольных баталий.

Ладно, на этом, пожалуй, завершу письмо. Надеюсь, ваша семья хорошо встретила Рождество и с оптимизмом (во всяком случае, Уолт, судя по твоим словам) ждет выборов в предстоящий год двухсотлетнего юбилея. Рад, что твоего супруга выдвинули в сенат штата, но ему понадобится удача: для республиканцев 1976 год вряд ли станет триумфальным. И благодарить за это надо нынешнюю администрацию.

Отец передает привет и просит сказать спасибо за фотографию Денни, которая произвела на него неизгладимое впечатление. Я присоединяюсь. И отдельное спасибо за проявленное беспокойство. Хотя для него и нет оснований, но мне все равно очень приятно. Со мной все в порядке, и я с нетерпением жду дня, когда снова окунусь в работу.

С любовью и наилучшими пожеланиями,

Джонни.

P.S. И доставь мне удовольствие: завязывай с этим кокаином!

Дж.

29 декабря 1975 г.

Дорогой Джонни!

За шестнадцать лет, проведенных на административном посту в школе, мне еще никогда не приходилось писать писем с таким чувством горечи. Ведь ты не только мой друг, но и потрясающий учитель. Но это и так понятно, поэтому не буду ходить вокруг да около и сразу перейду к делу.

Вчера вечером состоялось специальное заседание школьного совета, созванное по инициативе двух членов, чьи имена называть не хочу. Но они входили в совет еще при тебе, так что ты, думаю, сам поймешь, о ком идет речь. Пятью голосами против двух совет проголосовал за расторжение контракта с тобой. Причина: ты слишком неоднозначная личность, чтобы быть хорошим учителем. Беспредельно возмущенный, я чуть не подал в отставку – меня остановила только мысль о жене и детях. Это решение даже хуже запрета изучать романы Апдайка «Кролик, беги» или «Над пропастью во ржи» Сэлинджера. От него очень дурно пахнет.

Я так и заявил им, но с таким же успехом мог говорить с глухими. Для них важно только то, что твоя фотография появилась в «Ньюсуик» и «Нью-Йорк таймс», а о событиях в Касл-Роке рассказывали все федеральные телеканалы. «Слишком неоднозначен»! Пять старых и замшелых консерваторов, которых больше волнует длина волос школьников, чем их учебники. Они с удовольствием будут выяснять, кто из учителей покуривает травку, но не станут ломать голову над тем, где найти средства на современное оборудование для кабинетов.

Я адресовал гневное письмо расширенному составу совета, и, думаю, мне удастся уговорить Ирвинга Файнгоулда подписать его. Однако признаюсь: рассчитывать, что ему удастся переубедить этих пятерых мракобесов, не приходится.

Искренне советую тебе, Джонни, нанять адвоката. С тобой вступили в договорные отношения и подписали контракт, и я думаю, что тебе удастся заставить их выплатить жалованье до последнего цента, независимо от того, переступишь ли ты порог школы в Кливс-Миллс или нет. Позвони мне, как только захочешь поговорить.

Мне ужасно жаль, что так вышло.

Твой друг Дейв Пелсен.

Стоя возле почтового ящика с письмом Дейва в руках, Джонни не верил своим глазам. Последний день 1975 года выдался на редкость холодным, и при дыхании из носа вырывались струйки пара.

– Черт! – прошептал он. – Черт бы их побрал!

Он машинально наклонился к ящику посмотреть, нет ли в нем чего-то еще. Как всегда, он был набит до отказа, но письмо Дейва, по случайности, торчало уголком наружу.

В почтовом извещении Джонни предлагали забрать пришедшие бандероли. Ох уж эти бандероли!

«В 1969 году меня бросил муж. Посылаю его носки – скажите, где он, чтобы я смогла выбить из мерзавца алименты».

«Мой маленький ребенок в прошлом году задохнулся насмерть, вот его погремушка, скажите, попал ли он в рай? Я не крестила его, потому что возражал муж, а теперь не могу себе простить…»

Нескончаемый перечень просьб.

Каким даром наградил тебя Господь, Джонни!

Причина: ты слишком неоднозначная личность, чтобы быть хорошим учителем.

Джонни яростно выгребал открытки и конверты из ящика. Некоторые упали в снег. В висках начала пульсировать боль; она, как черная туча, заволакивала сознание. По щекам вдруг потекли слезы, но на морозе они сразу застывали, превращаясь в блестящие полоски.

Джонни наклонился, чтобы собрать упавшие письма. Сквозь слезы он разглядел на одном из них жирно выведенную карандашную надпись: «Правидцу Джону Смиту».

«Правидец» – это я.

Руки у Джонни задрожали, и он выронил все письма, в том числе и Дейва. Оно спланировало, как опавший лист, и медленно опустилось на землю, накрыв собой всю остальную корреспонденцию. На логотипе бланка знакомая эмблема школы: факел, а под ним девиз «Учить, учиться, знать, помогать».

– Будьте вы все прокляты! – в сердцах воскликнул Джонни. Он опустился на колени и начал собирать письма, сгребая их рукавицами. Обмороженные пальцы ныли от боли, напоминая о Фрэнке Додде, сидящем на крышке унитаза, его перепачканных кровью светлых волосах и табличке на шее. «Я признаюсь».

Собрав все письма, Джонни услышал свой голос, он повторял, как заезженная пластинка:

– Вы меня убиваете, оставьте меня в покое, вы меня убиваете…

Усилием воли он заставил себя замолчать. Нет, так нельзя. Жизнь продолжается. Что бы ни случилось, но жизнь все равно будет продолжаться.

Джонни двинулся в обратный путь, размышляя над тем, что делать дальше. Может, что-то подвернется само собой. В любом случае он выполнил материнский наказ. Если Господь и возложил на него некую миссию, он выполнил ее. И не важно, что миссия была самоубийственной. Он все равно выполнил ее.

Он за все рассчитался сполна и никому ничего не должен.

Часть II
Смеющийся тигр

Глава семнадцатая

На ярком июньском солнце, в шезлонге возле бассейна, сидел юноша и, вытянув длинные тренированные ноги, медленно читал вслух, водя пальцем по строчке.

– «Молодой Денни Джу… Денни Джунипер был, безусловно, мертв… и вряд ли на свете нашлось бы много таких, кто не счел бы его смерть зас… зас…» Черт, не знаю!

– «…и вряд ли на свете нашлось бы много таких, кто не счел бы его смерть заслуженной», – прочитал Джонни Смит. – Проще говоря, многие полагали, что Денни получил по заслугам, и туда ему и дорога.

На приветливом лице Чака отразились удивление, досада, смущение и даже подавленность. Он вздохнул и опустил взгляд в приключенческий роман Макса Брэнда.

– «…кто не счел бы его смерть заслуженной. Но меня особенно удру… удру…»

– Удручало, – подсказал Джонни.

– «Но меня особенно удручало, что он умер в тот самый момент, когда мог оказать миру большую услугу и хотя бы частично искупить свои зло… злодеяния. Конечно, такое… такое…»

Чак захлопнул книгу и лучезарно улыбнулся:

– Джонни, может, хватит на сегодня? – От этой неотразимой улыбки болельщицы Нью-Хэмпшира теряли голову, чем он вовсю пользовался. – Хочешь искупаться? Вижу, что хочешь. С тебя пот льет в три ручья, хоть ты и худющий!

Джонни внутренне согласился, что бассейн действительно выглядит очень заманчиво. Первые недели лета юбилейного 1976 года выдались на редкость жаркими. С лужайки, называемой Чаком – по аналогии с футболом – 40-ярдовой зоной, от дальнего крыла просторного белого особняка доносилось равномерное стрекотанье газонокосилки; вьетнамский садовник Нго Фат подравнивал траву. Так и хотелось выпить пару стаканов холодного лимонада и подремать.

– Толстый я или худющий – тебя не касается, – ответил Джонни. – К тому же мы только начали главу.

– Верно, но до этого прочитали целых две! – умоляюще воскликнул Чак.

Джонни вздохнул. Обычно ему не составляло труда заставить юношу заниматься, но только не сейчас. Сегодня Чак отважно преодолел описание охраны, расставленной Джоном Шербурном вокруг тюрьмы Эмити, и того, как подлому Красному Ястребу удалось пробраться сквозь нее и прикончить Денни Джунипера.

– Ладно, дочитай до конца страницы, – сдался Джонни. – А слово, на котором ты застрял, – «обескуражит». И ничего страшного в нем нет, Чак!

– Какой ты все-таки замечательный человек! – расплылся юноша. – И без всяких вопросов, верно?

– Там посмотрим.

Чак нахмурился, но, скорее, для виду, понимая, что уже выторговал неплохую поблажку. Он открыл книгу, на обложке которой ковбой расправлялся в салуне с целой шайкой бандитов, и начал медленно читать неуверенным голосом, непохожим на его обычный.

– «Конечно, такое… обескуражит любого. Но главная неприятность ждала меня у постели бедного Тома Ке… Кениона. Его подстрелили, и он искупал дух, когда я появился».

– Испускал, – поправил Джонни. – Следи за смыслом, Чак.

– «Искупал дух», – повторил Чак и, весело хмыкнув, продолжил: – «…и он испускал дух, когда я появился».

Джонни почувствовал жалость к юноше, склонившемуся над дешевым изданием «Смертельной погони». Незамысловатая проза Макса Брэнда обычно проглатывается на одном дыхании, а Чак с трудом продирался сквозь простые фразы, водя пальцем по строчке. Его отец Роджер Четсворт владел чуть ли не крупнейшим в Нью-Хэмпшире прядильно-ткацким производством. Они жили в Дареме в большом особняке из шестнадцати комнат и имели прислугу в пять человек, включая Нго Фата, который раз в неделю отправлялся в Портсмут на занятия для тех, кто хочет получить американское гражданство. Четсворт ездил на отреставрированном «кадиллаке» 1957 года с откидным верхом. Его жена, приятная и рассудительная женщина сорока двух лет, разъезжала на «мерседесе», а Чак – на «корвете». Состояние семьи оценивалось примерно в пять миллионов долларов.

Джонни часто думал о том, что семнадцатилетний Чак похож на человека, которого, наверное, и задумывал Господь, вдыхая жизнь в кусок глины. Он был великолепно сложен: его рост составлял шесть футов два дюйма, а вес – сто девяносто фунтов, причем в основном за счет мышечной массы. В чертах лица Джонни не усматривал ничего необычного, зато кожа была удивительно гладкой и чистой, а таких ярких зеленых глаз он не видел ни у кого, кроме Сары Хазлетт. В школе лидерство и авторитет Чака никто не оспаривал. Чака, капитана бейсбольной и футбольной команд и старосту класса, избрали на предстоящий учебный год председателем ученического совета школы. При этом в Чаке не появилось ни спеси, ни зазнайства. Эрб Смит, заезжавший посмотреть, как устроился Джонни на новом месте, сказал, что Чак «славный малый», а это в его устах означало высшую степень одобрения. И этот «славный малый» когда-нибудь станет невероятно богатым славным малым.

И вот Чак угрюмо склонился над книгой, как стрелок в пулеметном гнезде, отстреливающийся одиночными словами. И он превратил динамичное и увлекательное противоборство Джона Шербурна и преступного команча Красного Ястреба в нечто столь же «занимательное», как объявление о продаже радиодеталей.

Но Чак вовсе не был глуп. Он отлично успевал по математике, имел хорошую память и умелые руки. Его проблема заключалась в неспособности уловить общий смысл печатного текста. С устной речью все было в полном порядке, он вполне владел фонетикой в теории, но не на практике. Чак безупречно воспроизводил прочитанное предложение, но не мог пересказать его смысл. Роджер Четсворт боялся, что Чак страдает дислексией[9]9
  Дислексия – комплексное нарушение чтения и письма (письменной речи) у детей с нормальным интеллектом.


[Закрыть], но Джонни сомневался в этом. Он вообще не встречал детей, неспособных к чтению, хотя многие родители цеплялись за этот научный термин, стараясь найти в нем объяснение или оправдание трудностей с чтением у их детей. Проблема Чака заключалась в своеобразной фобии – навязчивого внутреннего страха перед чтением.

За последние пять лет учебы эта фобия усилилась, но родители Чака, да и он сам, всерьез озаботились этим только сейчас, когда из-за нее шансы юноши попасть в колледж благодаря его спортивным достижениям сильно сократились. Положение осложнялось тем, что зимой Чаку предоставлялась последняя реальная возможность пройти необходимые отборочные тесты, если он рассчитывал начать учебу в колледже осенью 1977 года. С математикой проблем не было, что же до остальных испытаний… Если бы ему прочитали вопросы вслух, он наверняка набрал бы необходимые баллы. Уж не меньше пятисот точно. Но приводить с собой на экзамен чтеца никто не позволит, даже если твой отец – большая шишка в деловых кругах Нью-Хэмпшира.

– «Но я увидел совершенно… изменившегося человека. Он знал, что ждет его впереди, и держался с удивлени… с удивительным мужеством. Он ничего не просил и ни о чем не жалел. Все страхи и пережитки… переживания перед лицом неизвестности, которые так долго мучили его…»

Прочитав в «Мэн таймс» объявление о том, что требуется репетитор, Джонни предложил свои услуги, хотя особо ни на что не рассчитывал. В середине февраля он переехал в Киттери, желая убраться подальше от Паунала с его переполненным почтовым ящиком, от репортеров, появлявшихся все чаще и чаще, от женщин с затравленным взглядом, которые «решили заскочить просто так, раз уж оказались неподалеку». Между тем у одной из «случайно заглянувших» номерной знак на машине оказался мэрилендским, а у другой, приехавшей на старом разбитом «форде», – аризонским. И они тянули руки, стараясь прикоснуться к нему…

В Киттери он впервые столкнулся с тем, что у такого безликого имени, как Джон Смит, есть свои преимущества. На третий день пребывания в городе он предложил свои услуги одной закусочной в качестве повара дежурных блюд. Описывая свой опыт, Джонни сказал, что работал в столовой университета и в летнем лагере для мальчиков на озерах Рейнджли, где провел целый сезон. Прочитав его резюме, владелица заведения, видавшая виды вдова Руби Пеллтиэй, сказала:

– По-моему, парень, готовить тебя нигде не учили. Или это не так?

– Верно, – согласился Джонни. – Но жизнь быстро научит всему, если деваться некуда.

Руби Пеллтиэй уперлась руками в тощие бока и, запрокинув голову, расхохоталась.

– А не сдрейфишь, если посреди ночи заявится дюжина дальнобойщиков и потребует яичницу, ветчину, сосиски, гренки и оладьи?

– Пожалуй, нет.

– Думаю, ты понятия не имеешь, о чем я толкую, но дам тебе шанс, парень. Пройди медосмотр, чтобы у меня не было неприятностей с санитарной службой, и, если все в порядке, приступай.

Джонни приступил, и после двух суматошных недель (и болезненных волдырей от ожогов на правой руке, когда он слишком поспешно сунул в кипящее масло лоток с картофелем фри) ему удалось войти в нужный ритм. Увидев в газете объявление Четсворта, Джонни отправил по указанному адресу свое резюме, отметив в качестве специальной подготовки прослушанный курс по проблемам необучаемости и трудностей с чтением.

В конце апреля, когда заканчивался второй месяц его работы в закусочной, он получил приглашение от Роджера Четсворта прибыть на собеседование 5 мая. Джонни взял выходной и в 14:10 чудесного весеннего дня потягивал из высокого запотевшего бокала пепси-колу со льдом в кабинете бизнесмена, слушая, как трудно Чаку дается чтение.

– Как считаете, это дислексия? – поинтересовался Роджер.

– Думаю, нет. Это похоже на обычный страх чтения.

Четсворт поморщился.

– Синдром Джексона?

Джонни был поражен. Да и как не удивиться?! Девять лет назад Майкл Кэри Джексон, специалист по технике чтения из Университета Южной Калифорнии, выпустил книгу «Невосприимчивый читатель», наделавшую много шума. Он описывал разнообразные проблемы, возникавшие при чтении. Они получили название «синдрома Джексона». Это была очень хорошая книга для тех, кому удавалось совладать с научной терминологией. И то, что Четсворту это удалось, красноречиво свидетельствовало о его решимости помочь сыну выкарабкаться.

– Что-то вроде этого, – согласился Джонни. – Но, как вы понимаете, я не видел вашего сына и не слышал, как он читает.

– У него остались «хвосты» за прошлый год. Их нужно досдать. Американская литература, материал по истории за два месяца, да еще и граждановедение. Он завалил выпускной экзамен, потому что не смог ни черта прочитать! У вас есть лицензия на преподавание в Нью-Хэмпшире?

– Нет, но получить ее – не проблема.

– И как бы вы поступили с моим сыном?

Джонни изложил свои рекомендации. Чаку нужно много читать вслух, причем упор следует сделать на литературу с увлекательным сюжетом: фантастику, боевики, приключения. Постоянный контроль за тем, понимает ли он прочитанное. И техника расслабления, описанная в книге Джексона.

– Зачастую отличникам приходится труднее, чем другим, – пояснил Джонни. – Они находятся в постоянном напряжении и невольно сами перенапрягают мозг, чем вызывают своего рода умственное заикание…

– Это Джексон так считает? – перебил его Четсворт.

– Нет, так считаю я, – улыбнулся Джонни.

– Хорошо, продолжайте.

– Если после чтения ученик имеет возможность расслабиться и у него нет необходимости тут же воспроизводить прочитанное, заблокированные каналы начнут прочищаться. И тогда у него произойдет переосмысление своего подхода, появится позитивное мышление…

Глаза Четсворта заблестели. Джонни невольно затронул краеугольный камень его жизненной философии и, не исключено, кредо всех, кому удалось самостоятельно пробиться в жизни.

– Ничто так не способствует успеху, как успех, – заметил он.

– Можно и так выразиться.

– Сколько нужно времени, чтобы получить лицензию на преподавание в Нью-Хэмпшире?

– Для соблюдения всех формальностей нужно недели две.

– Значит, вы можете приступить к занятиям двадцатого?

Джонни растерялся:

– То есть вы берете меня?

– Если это место интересует вас, считайте, что оно ваше. Жить вы можете в гостевом домике. Этим летом чертовы родственники и друзья Чака как-нибудь обойдутся, тем более что я намерен заставить его «пахать». Я буду платить вам шестьсот долларов в месяц. Это, конечно, не бешеные деньги, но если дела у Чака пойдут на лад, получите серьезные премиальные. Очень серьезные.

Четсворт снял очки и провел рукой по лицу.

– Мистер Смит, я люблю своего мальчика и желаю ему только добра. Помогите нам.

– Постараюсь.

Четсворт снова надел очки и взял резюме Джонни.

– Вы уже очень давно не преподавали. Разонравилось?

Начинается, подумал Джонни.

– Нет, просто я попал в аварию.

Четсворт бросил взгляд на шею Джонни, где остались шрамы от операций на сухожилиях.

– Автомобильная катастрофа?

– Да.

– Серьезная?

– Да.

– Сейчас, похоже, вы в полном порядке, – заметил Четсворт и убрал резюме в ящик стола. Как ни странно, вопросов у него больше не было.

Вот так после пятилетнего перерыва Джонни снова приступил к преподаванию, правда, на этот раз в его классе оказался всего один ученик.