Текст книги "Мёртвая зона"

2

– «И хотя я не… невольно оказался виновен в его смерти, он взял мою руку и, слабо сжав, улыбнулся, показывая, что не де… не держит зла. Это была тяжелая минута, и я ушел, чувствуя, что мне никогда не ис… не искупить того зла, что принес в этот мир».

Чак с треском захлопнул книгу.

– Все! Кто нырнет последним, тот слабак!

– Подожди, Чак!

– О-ох! – Чак тяжело опустился в шезлонг с тем страдальческим выражением, которое неизменно появлялось у него на лице при обсуждении прочитанного. Сквозь природный оптимизм и добродушие нет-нет да и проглядывали страх и растерянность. Причем страх был сильным, а растерянность – полной. Потому что в современном мире читают все, а неграмотный человек в Америке – это динозавр, неведомо как попавший в наше время. Отлично понимая это, Чак с ужасом ждал начала нового учебного года и вполне реальных неприятностей.

– Всего пара вопросов, Чак.

– А смысл? Ты же знаешь, что я на них все равно не отвечу.

– Ответишь! На этот раз ты точно на все ответишь.

– Я никогда не понимаю того, что читаю, и ты в этом давно убедился. – Чак насупился, и вид у него был несчастный. – И мне непонятно, зачем ты у нас остался, разве что из-за еды.

– Ты ответишь на мои вопросы, потому что они не про книгу.

Чак поднял голову.

– Не про книгу? Тогда зачем задавать их? Я думал…

– Доставь мне удовольствие ладно?

Сердце Джонни бешено колотилось, и он вдруг понял, что сам боится, правда, совсем не удивился этому. Он давно выжидал подходящего случая, и сейчас такая возможность наконец представилась. Миссис Четсворт не крутилась поблизости и не бросала на них озабоченные взгляды, отчего Чак только нервничал. В бассейне не плескались приятели Чака – при них чтение вслух казалось ему унизительным занятием отстающего первоклашки. Но самое главное – сейчас здесь не было отца Чака, которого он боготворил. Роджер уехал в Бостон на заседание комиссии по охране окружающей среды, где обсуждалось загрязнение водоемов Новой Англии.

Из книги Эдварда Стэнни «Исследование необучаемости»:

Пациент Руперт Дж. сидел в третьем ряду кинотеатра. Он находился на шесть рядов ближе к экрану, чем остальные зрители, и был единственным, кто заметил, как загорелся мусор на полу. Руперт Дж. вскочил и закричал: «П-п-п-п…», но сзади на него зашикали и велели сесть.

– И что вы при этом почувствовали? – спросил я у Руперта Дж.

– Объяснить, что я почувствовал, невозможно, – ответил он. – Я испугался, но отчаяние, охватившее меня, было гораздо сильнее страха. Я ощущал свою неадекватность и полную никчемность. Из-за заикания я всегда комплексовал, а тут добавилось и чувство беспомощности!

– А что-нибудь еще вы чувствовали?

– Да. Я чувствовал зависть, потому что огонь заметит кто-то другой и…

– Станет героем, спасшим жизни?

– Да, именно так. Я – единственный, кто увидел, что начинается пожар. А ничего, кроме «П-п-п-п…», как заевшая пластинка, выдавить из себя не мог. Неполноценный член общества – иначе и не скажешь.

– И как же удалось преодолеть этот барьер?

– Накануне у моей матери был день рождения. Я купил ей букет роз. И вот со всех сторон на меня продолжают шикать, а я стою и думаю, что сейчас открою рот и закричу что есть силы: «Розы!» Я знал, что это слово мне удастся.

– И что было дальше?

– Я открыл рот и заорал что было сил: «Пожар!»

Джонни прочитал об этом случае восемь лет назад в предисловии к книге Стэнни, но помнил о нем до сих пор. Он всегда считал, что ключевым словом в воспоминаниях Руперта Дж. было «бессилие». Если мужчина считает, что в какой-то конкретный момент для него нет ничего важнее, чем проявить состоятельность в постели с женщиной, то риск импотенции увеличивается в десятки, если не в сотни раз. А если самым важным на свете становится чтение…

– А у тебя есть второе имя, Чак?

– Мэрфи, – ответил тот с ухмылкой. – Ужас, правда? Девичья фамилия матери. Но если проболтаешься об этом Джеку или Элу, то сильно пожалеешь: я не посмотрю, что ты такой худой.

– Не проболтаюсь. А когда у тебя день рождения?

– Восьмого сентября.

Джонни засыпал Чака вопросами, не давая времени на размышление, правда, ответы и не требовали раздумий.

– А как зовут твою девушку?

– Бет. Ты же с ней знаком, Джонни…

– А как ее второе имя?

– Альма, – ухмыльнулся Чак. – Ужасное, верно?

– А как зовут твоего деда по отцовской линии?

– Ричард.

– Кто тебе понравился больше всех в восточном дивизионе Американской бейсбольной лиги?

– «Янки». Как они всех «несли».

– А кого бы хотел в президенты?

– Джерри Брауна.

– Ты собираешься продавать свой «корвет»?

– В этом году – нет. Может, на будущий год.

– Из-за матери?

– Ну да! Говорит, что потеряла покой, видя, как я гоняю.

– А как Красный Ястреб сумел обойти посты и убить Денни Джунипера?

– Шербурн не обратил внимания на люк, который вел на чердак тюрьмы, – быстро ответил Чак не думая, и Джонни почувствовал ликование. У него перехватило дыхание, как от большого глотка крепкого виски. Сработало! Он заставил Чака говорить о «розах», и тот закричал: «Пожар!».

Чак удивленно смотрел на него.

– Красный Ястреб пробрался на чердак через слуховое окно, открыл люк, застрелил Денни Джунипера и Тома Кениона.

– Все верно, Чак.

– Я вспомнил! – пробормотал тот, и его глаза округлились, а губы растянулись в улыбке. – Ты одурачил меня и заставил вспомнить!

– Я просто взял тебя за руку и помог обойти препятствие, в которое ты все время упирался, – объяснил Джонни. – Но оно никуда не делось, Чак, поэтому обольщаться не стоит. Как звали девушку, которой увлекся Шербурн?

– Ее звали… – Взгляд Чака затуманился, и он удрученно покачал головой: – Не помню! – Он со злостью стукнул себя по колену. – Ничего не помню! Ну что же я за кретин?!

– А ты помнишь, как, по рассказам, познакомились твои родители?

Чак перевел взгляд на Джонни и слегка улыбнулся:

– Конечно! Мама работала в конторе по прокату автомобилей в Чарлстоне, штат Южная Каролина, и дала отцу машину со спущенным колесом. – Чак засмеялся. – Она до сих пор утверждает, что вышла за него замуж, чтобы дать ему шанс выбиться в люди.

– А как звали девушку, которой увлекся Шербурн?

– Дженни Лэнгхорн. Себе на беду. Она же была с Грэшемом! Рыжая. Как Бет. Она… – Он осекся и вытаращил на Джонни глаза, будто тот достал из кармана рубашки живого кролика. – У тебя снова получилось!

– Нет, это у тебя получилось. Простой прием переключения внимания. Так почему ты считаешь, что Джон Шербурн увлекся ею «себе на беду»?

– Да потому что Грэшем – большая шишка в том городе…

– В каком городе?

Чак открыл рот, но ничего не произнес. Он отвернулся, посмотрел на бассейн и, улыбнувшись, снова перевел взгляд на Джонни.

– Эмити! Как в фильме «Челюсти»!

– Отлично! А как ты вспомнил название?

– Наверное, это глупо, но я подумал, не поучаствовать ли в отборочных соревнованиях по плаванию, и – бац! – все получилось! Вот так штука! Обалдеть!

– Хорошо. На сегодня, думаю, достаточно. – Джонни чувствовал себя выжатым как лимон, но совершенно счастливым. – Сегодня ты совершил настоящий прорыв, если сам еще не понял. Пошли купаться! Кто нырнет последним, тот слабак!

– Джонни!

– Что?

– Это всегда будет срабатывать?

– Да, если войдет в привычку. И каждый раз, когда тебе удастся обходить это препятствие, а не лезть напролом, оно будет становиться все меньше и меньше. Не сомневаюсь, ты сам скоро убедишься, насколько легче станет читать. У меня в загашнике есть еще два-три хитрых приема. – Он замолчал, рассчитывая, что эти слова подтолкнут Чака к самовнушению.

– Спасибо! – Лицо юноши выразило искреннюю благодарность. – Если поможешь мне с этим справиться, я… да я готов за это ноги целовать! Иногда мне так страшно! Кажется, что я подвожу отца…

– Чак, неужели ты не понимаешь, что в этом отчасти и кроется причина всех твоих проблем?

– Правда?

– Да. Ты стараешься всех и во всем обогнать. Все делаешь с перехлестом! Но знаешь, проблема, возможно, и не в психологической блокировке. Есть мнение, что проблемы с чтением, синдром Джексона и прочие подобные фобии – некое… умственное родимое пятно. Что-то вроде забитого канала, неисправного реле, мертвой… – Джонни замолчал.

– Чего? – переспросил Чак.

– Мертвой зоны. Не важно, как это называется. Важен результат. Перенаправление внимания, по сути, никакая не хитрость. Просто этот прием обучает незадействованный участок твоего мозга выполнять работу вместо того, что дал сбой. Для тебя это означает, что ты должен научиться переключать внимание каждый раз, как только столкнешься с препятствием. Ты изменишь отправную точку мысли и соответственно путь, по которому она будет проходить. Это – умение переключаться.

– Думаешь, у меня получится? Я научусь?

– Не сомневаюсь.

– Ладно! Значит, научусь! – Чак, красиво прыгнув, погрузился в воду и, вынырнув, замотал головой. Длинные волосы взметнулись, и с них веером посыпались брызги. – Ну же! Вода отличная!

– Сейчас…

Джонни не спешил лезть в бассейн и с удовольствием наблюдал, как Чак мощными гребками рассекает воду, празднуя одержанную победу. Джонни совсем не обрадовался, ни узнав о пожаре на кухне Айлин Магоун, ни разоблачив Фрэнка Додда. Если Господь и наградил его даром, то это талант учителя, а вовсе не способность узнавать нечто, совершенно чуждое ему. Еще в семидесятом, работая в школе, Джонни понял, что его истинное призвание – преподавание. И, что еще важнее, ребята чувствовали это и отвечали ему доверием и признательностью, как и Чак.

– Будешь стоять как памятник? – спросил Чак, и Джонни нырнул.

Глава восемнадцатая

Как обычно, без четверти пять Уоррен Ричардсон вышел из небольшого офисного здания, добрался до парковки и, втиснув свое грузное тело за руль «шевроле», завел двигатель. Все как обычно. Необычным было только неожиданное появление в зеркале заднего вида незнакомого лица, обрамленного длинными волосами, – смуглого, небритого и с неправдоподобно зелеными глазами, как у Сары Хазлетт или Чака Четсворта. От страха сердце Уоррена Ричардсона прыгнуло в груди и замерло: так пугаются только в детстве.

– Привет, – сказал Санни Эллиман, подаваясь вперед.

– Привет, – выдохнул Ричардсон. Сердце его неистово колотилось, а перед глазами прыгали черные точки. Он боялся, что его хватит удар.

– Спокойно, – произнес человек на заднем сиденье. – Спокойно, не надо нервничать.

И Уоррен Ричардсон вдруг проникся искренней благодарностью к незнакомцу. У того, кто так сильно испугал его, нет дурных намерений. Он наверняка хороший парень и…

– Кто вы? – с трудом выговорил он.

– Друг, – ответил Санни.

Ричардсон начал поворачиваться, но в его дряблую шею клещами впились пальцы. От резкой боли перехватило дыхание, и он судорожно заскулил.

– Не стоит поворачиваться, приятель. Вы меня и так хорошо видите в зеркало. Понятно?

– Да, – прохрипел Ричардсон. – Да, да, да! Только отпустите!

Хватка чуть ослабла, и Ричардсон вновь ощутил благодарность, противоречащую здравому смыслу. Но теперь он не сомневался, что человек на заднем сиденье не только опасен, но и оказался в его машине не случайно. Хотя и не представлял себе, кому и зачем понадобилось…

И тут до него дошло: от обычного кандидата на выборах такого ждать не приходилось, но Грег Стилсон – не обычный кандидат. Он – сумасшедший и…

Уоррен Ричардсон взвыл от страха.

– Нам надо поговорить, приятель, – мягко и доброжелательно произнес Санни, но зеленые глаза злобно блеснули. – Поговорить честно и откровенно, чтобы не осталось никаких неясностей.

– Это из-за Стилсона, верно? Это…

И снова пальцы незнакомца сдавили шею как клещи, и Ричардсон взвизгнул от боли.

– Никаких имен! – заявил страшный человек на заднем сиденье тем же мягким и сочувственным тоном. – Ваше право – предполагать, мистер Ричардсон, но имена оставьте при себе. Большим пальцем я упираюсь в вашу сонную артерию, а остальными – в яремную вену, так что легко могу превратить вас в труп.

– Что вам нужно? – простонал Ричардсон. Он не собирался стонать, но произносить слова иначе не получалось. И все это происходит среди бела дня в столице Нью-Хэмпшира. На парковке возле его конторы по недвижимости. На башне ратуши из красного кирпича он видел часы; они показывали без десяти пять. Сейчас Норма отправляет в духовку свиные отбивные, обильно сдобренные специями, а Шон смотрит по телевизору «Улицу Сезам». В его же машине сзади сидит человек, угрожающий перекрыть подачу крови в мозг и в лучшем случае превратить его в растение. Все это похоже на какой-то ночной кошмар, из объятий которого никак не удается вырваться.

– Мне ничего не нужно, – ответил Санни Эллиман. – Вопрос в том, что нужно вам?

– Не понимаю, о чем вы!

На самом деле он все уже понял.

– Статейка в «Нью-Хэмпшир джорнал» о сомнительных сделках с недвижимостью, – пояснил Санни. – Вы там немало наговорили, мистер Ричардсон, верно? Особенно в отношении… определенных лиц.

– Я…

– Например, о «Кэпитал-Молл». Всякие намеки о взятках и круговой поруке. И прочая полная чушь!

Пальцы снова сдавили горло, и Ричардсон, не выдержав, издал стон. Но его имя в статье не называлось! Там просто ссылались на «информированный источник». Откуда они узнали? Откуда узнал Грег Стилсон?

Незнакомец быстро заговорил ему в самое ухо, обдавая жарким дыханием:

– Вы понимаете, мистер Ричардсон, что, болтая всякую чушь, можете доставить неприятности определенным людям? Скажем, тем, кто баллотируется на важный государственный пост? А избирательная кампания похожа на игру в бридж, ясно? Человека легко опорочить и замазать грязью, от которой потом не отмыться. Особенно в наши дни. Сейчас ничего страшного пока не случилось. И я рад сообщить вам об этом, поскольку иначе вы выковыривали бы из носа зубы, а не вели со мной дружеской беседы.

Несмотря на дикое сердцебиение и леденящий страх, Ричардсон сказал:

– Этот… эта персона… Молодой человек, полагая, что вам удастся выгородить его, вы сильно ошибаетесь. Он же действует, как шарлатан, всучивший чудодейственное снадобье от всех болезней простодушным жителям маленького городка, и рано или поздно…

Большой палец с силой ткнулся ему в ухо и начал поворачиваться. Дернувшись от дикой, невыносимой боли, Ричардсон ударился головой о боковое стекло и громко закричал, пытаясь нащупать клаксон.

– Только нажми на гудок, и я убью тебя! – прошептал голос.

Ричардсон убрал руку с руля. Незнакомец оставил ухо в покое.

– Вам нужно прочистить уши, приятель, – произнес сзади голос. – Весь палец перемазал серой. Ужас!

Уоррен Ричардсон, не выдержав, заплакал и никак не мог остановить слезы, стекавшие по толстым щекам.

– Пожалуйста, не причиняйте мне боль! Пожалуйста, очень прошу…

– Как я уже говорил, – ответил Санни, – все зависит от того, что вам нужно самому. Пусть другие болтают о… об определенных людях… это не ваше дело. Ваше дело следить за тем, что исходит из ваших уст. И думать, прежде чем открыть рот, когда снова появится парень из «Джорнал». Вы не должны забывать, как легко найти «информированный источник». Или как было бы неприятно, если бы вдруг сгорел ваш дом. Или сколько придется платить за пластическую операцию жене после того, как ей плеснут в лицо кислотой.

Незнакомец тяжело задышал, как хищник, преследующий жертву в джунглях.

– Или как легко перехватить вашего сынишку по дороге из детского сада.

– Только посмейте! – хрипло закричал Ричардсон. – Только посмейте!

– Я просто объясняю, что вам следует определиться с тем, чего вы хотите сами, – продолжал Санни. – Выборы – такая замечательная американская забава, верно? Особенно в год двухсотлетнего юбилея. Все должны радоваться. А такие тупые и завистливые брехуны, как вы, эту радость омрачают.

Он убрал руку. Задняя дверца открылась. Слава Богу! Слава Богу!

– Вам просто нужно все взвесить и определиться, – повторил Санни Эллиман. – Мы поняли друг друга?

– Да, – прошептал Ричардсон. – Но если вы рассчитываете, что Гре… что некой персоне удастся пробиться к власти подобным образом, то сильно ошибаетесь.

– Нет, – возразил Санни, – это вы ошибаетесь. Потому что все довольны всем. И не нужно себя противопоставлять всем.

Ричардсон не ответил. Вцепившись в руль, он чувствовал, как сильно ноет шея. Казалось, в окружающем мире уже не осталось ничего нормального, разве что часы на ратуше, показывавшие пять минут шестого. Свиные отбивные уже наверняка в духовке.

Незнакомец удалялся быстрым шагом, не оглядываясь. Его длинные волосы, развеваясь на ветру, падали на ворот рубашки.

Перед тем как исчезнуть, он крикнул:

– Палочки с ватными тампонами!

Ричардсона била дрожь, и он долго не мог унять ее. Первое внятное чувство, которое он испытал после ухода незнакомца, была ярость. Он уже собрался отправиться в полицию (управление полиции располагалось неподалеку от доков) и заявить о случившемся. Сообщить об угрозах расправы с семьей, о физическом насилии и о том, кто был инициатором.

Подумайте, сколько придется заплатить за пластическую операцию жене после того, как ей плеснут в лицо кислотой… или как легко будет перехватить сынишку по дороге из детского сада…

Но зачем? Зачем рисковать? Он сказал этому бандиту чистейшую правду. Все, кто имел дело с недвижимостью в южной части Нью-Хэмпшира, отлично знали, что Стилсон пустился в опасную авантюру и наживался на операциях, которые обязательно приведут его за решетку, причем не когда-нибудь, а в весьма обозримом будущем. Его избирательная кампания – верх идиотизма! А теперь еще и запугивание! В Америке, тем более в Новой Англии, такое не может продолжаться долго.

Но пусть разоблачением займется кто-нибудь другой.

Кто не рисковал бы столь многим.

Уоррен Ричардсон завел машину и поехал домой, где его ждали отбивные. Он ничего никому не сказал. Пусть конец этому положат другие.

Глава девятнадцатая

1

В один из ближайших дней после первого знаменательного успеха Чака Джонни Смит стоял перед зеркалом с электробритвой в руке и внимательно разглядывал себя. В последнее время его не покидало ощущение, что в зеркале отражается не он, а его старший брат. Лоб прорезали две глубокие морщины, а еще две залегли возле уголков рта. Особенно странно выглядела седая прядь, да и вообще волосы тронула седина. Казалось, все это случилось сразу, буквально за одну ночь.

Джонни вытащил шнур бритвы из розетки и перешел в гостиную, совмещенную с кухней.

«Купаюсь в роскоши», – подумал он и слегка улыбнулся.

Джонни стал чаще улыбаться и понемногу обретал душевный покой. Он включил телевизор, достал из холодильника бутылку пепси и сел смотреть новости. Вечером должен вернуться Роджер Четсворт, а завтра Джонни порадует его сообщением об успехах сына.

К отцу Джонни ездил примерно раз в две недели. Эрб, очень довольный его новой работой, с неподдельным интересом слушал рассказы о Четсвортах, их доме в чудесном университетском городке, о проблемах Чака. Сам он рассказывал Джонни, как помогает Шарлин Маккензи в соседнем Нью-Глостере привести в порядок дом.

– Ее муж был отличным терапевтом, но по хозяйству ничего не умел, – говорил Эрб. Шарлин и Вера раньше дружили, но потом, когда Вера увлеклась одиозными религиозными течениями, они перестали общаться. В 1973 году муж Шарлин умер от сердечного приступа. – Дом разваливался на глазах, и надо было помочь. Я приезжаю туда по субботам утром, а вечером после ужина возвращаюсь. Не обижайся, Джонни, но готовит она лучше, чем ты.

– И выглядит тоже, – понимающе отозвался Джонни.

– Да, она, конечно, привлекательная женщина, но между нами нет ничего такого, Джонни. Еще ведь и года не прошло, как умерла твоя мать…

Но Джонни подозревал, что между ними все же что-то было, и его это радовало. Он не хотел, чтобы отец провел конец жизни в одиночестве.

По телевизору Уолтер Кронкайт сообщал вечерние политические новости. Праймериз уже прошли, и через несколько недель должны состояться партийные съезды. Судя по всему, демократы выдвинут кандидатом в президенты Джимми Картера, а вот у республиканцев Форд не на шутку сцепился с Рональдом Рейганом, бывшим губернатором Калифорнии и ведущим телесериала «Театр “Дженерал электрик“». Их совершенно равные шансы на выдвижение побудили журналистов подсчитывать голоса отдельных выборщиков. В одном из своих редких писем Сара Хазлетт писала: «Уолт молит Бога (и вообще всех святых), чтобы победил Форд. Он баллотируется сейчас в сенат штата и рассчитывает, что при победе Форда пройдет «паровозом». По его словам, в Мэне у Рейгана нет никаких шансов».

Работая в закусочной в Киттери, Джонни пару раз в неделю обязательно ездил в Дувр, Портсмут и другие города Нью-Хэмпшира. Там перебывали все кандидаты в президенты, и это давало отличную возможность посмотреть на них вблизи без того царственного антуража, который окружит победителя президентской гонки. Эти поездки превратились в своеобразное хобби, правда, в силу своей специфики недолговечное. После окончания первых в стране праймериз в Нью-Хэмпшире кандидаты переберутся во Флориду, даже не бросив прощального взгляда. И немало из них распрощаются со своими политическими амбициями на полпути между Портсмутом и Кином. Раньше Джонни, абсолютно равнодушный к политике, не следил за ней, разве что во время вьетнамской войны. Однако в период реабилитации, после расследования в Касл-Роке, всерьез увлекся политической жизнью, причем его дар – или проклятие – сыграл в этом немаловажную роль.

Джонни пожимал руки Моррису Юдоллу и Генри Джексону. Фред Харрис похлопал его по спине, а Рональд Рейган отработанным жестом политика встряхнул ему руку и сказал: «Приходите на избирательный участок. Нам нужен ваш голос». Джонни кивнул, решив оставить мистера Рейгана в заблуждении относительно своих политических пристрастий.

Он почти пятнадцать минут разговаривал с Сарджентом Шрайвером в вестибюле гигантского торгового центра «Ньюингтон-Молл». Шрайвер, аккуратно подстриженный, благоухал одеколоном, но держался довольно неуверенно. Его сопровождали помощник с полными карманами рекламных листовок и агент Секретной службы, украдкой ковырявший прыщик. Шрайверу явно льстило, что его узнают. Когда Джонни прощался, к Шрайверу подошел какой-то мужчина, баллотировавшийся в некий местный орган власти, и попросил расписаться в списках тех, кто поддерживал его кандидатуру. Шрайвер с удовольствием выполнил просьбу.

Кое-что о претендентах Джонни узнавал, правда, ничего особо примечательного. Казалось, рукопожатия и похлопывания по плечу стали для них привычным ритуалом, а их истинные чувства скрывались как за ширмой из плексигласа. Он видел всех кандидатов на президентский пост и прикасался ко всем, кроме президента Форда, но только однажды испытал «озарение», сравнимое с тем, что произошло в случае с Айлин Магоун и Фрэнком Доддом.

Это случилось в четверть восьмого утра в Манчестере, куда Джонни добрался на своем стареньком «плимуте». После ночной смены, продолжавшейся с десяти вечера до шести утра, он, конечно, устал, но мягкий рассвет был так хорош, что ему не хотелось проспать его. К тому же Джонни нравился Манчестер с его узкими улочками, старинными кирпичными домами и готическими строениями ткацких фабрик. В то утро Джонни не собирался охотиться за очередным политиком и хотел просто покататься по еще пустынным улицам, а когда проснувшиеся жители нарушат очарование тихого февральского утра, вернуться в Киттери и немного поспать.

Повернув за угол, он увидел у ворот обувной фабрики три ничем не примечательные машины, хотя стоять там запрещалось. Возле проходной Джимми Картер пожимал руки рабочим, заступавшим на смену. На морозном воздухе изо рта тепло одетых и не до конца проснувшихся мужчин и женщин валил пар. В руках они держали корзинки и пакеты с обедом. У Картера нашлось слово для каждого из них. Его знаменитая улыбка, еще не растиражированная на весь мир, была искренней, а нос покраснел от холода.

Джонни проехал чуть дальше, оставил машину и направился к воротам фабрики. Под ногами скрипел и похрустывал снег. Агент Секретной службы, сопровождавший Картера, смерил его быстрым взглядом и отвернулся, потеряв к нему интерес.

– Я проголосую за любого, кто сократит налоги, – говорил мужчина в старой куртке-аляске с прожженными на рукаве дырками. – Эти проклятые налоги убивают меня! Я серьезно!

– Мы займемся налогами, – заверил Картер. – Как только я окажусь в Белом доме, налоговая политика станет нашим приоритетом. – Безмятежная уверенность, прозвучавшая в его голосе, удивила и насторожила Джонни.

Ясный взгляд голубых глаз Картера остановился на Джонни.

– Привет! – сказал он.

– Здравствуйте, мистер Картер, – ответил Джонни. – Я не работаю здесь. Просто проезжал мимо и увидел вас.

– Рад, что вы остановились. Я баллотируюсь на пост президента.

– Я знаю.

Картер протянул руку, и Джонни пожал ее.

– Надеюсь, вы… – начал Картер и осекся.

Между ними пробежала искра, похожая на удар электрическим током. Картер замер и не сводил с Джонни глаз. Казалось, они смотрели друг на друга целую вечность.

Агенту Секретной службы это не понравилось. Он придвинулся к Картеру и начал расстегивать пальто. Где-то далеко, за миллион миль от них, раздался фабричный гудок, возвещавший в морозном воздухе о начале семичасовой смены.

Джонни отпустил руку Картера, но они продолжали смотреть друг на друга.

– Что, черт возьми, это было? – очень тихо спросил Картер.

– Вы, кажется, куда-то спешили? – осведомился агент Секретной службы и положил на плечо Джонни тяжелую руку. – Даже наверняка!

– Все в порядке, – успокоил его Картер.

– Вы станете президентом, – сказал Джонни.

Агент оставил руку на плече, но хватку чуть ослабил. Джонни почувствовал, что и от него получает сигналы. Агенту Секретной службы

(глаза)

не нравились его глаза. Он считал, что они

(глаза убийцы или сумасшедшего)

холодные и странные; и если этот незнакомец сунет руку в карман, если хоть что-то в его действиях будет расценено как угроза, Джонни уложат на месте. И при оценке ситуации в голове агента Секретной службы рефреном крутились два слова:

(Лорел, Мэриленд, Лорел, Мэриленд, Лорел, Мэриленд, Лорел)[10]10
  15 мая 1972 г. в Лореле, штат Мэриленд, произошло покушение на губернатора Алабамы Джорджа Уоллеса, баллотировавшегося на пост президента.


[Закрыть].

– Да, – отозвался Картер.

– Вы победите с минимальным преимуществом. Перевес будет совсем небольшим, даже меньше, чем вы предполагаете, но он будет.

Картер с улыбкой смотрел на него.

– У вас есть дочь. Она будет учиться в Вашингтоне, в школе… – Но название оказалось в мертвой зоне. – Эта школа носит имя раба, получившего свободу.

– Парень, я хочу, чтобы ты ушел, – вмешался агент.

Картер взглянул на него, и агент замолчал.

– Рад нашей встрече, – сказал Картер. – Немного необычной, но интересной.

И Джонни снова стал самим собой. Напряжение спало. Внезапно он понял, что замерз, что ему надо в туалет.

– Всего доброго, – пробормотал он.

– Спасибо. И вам того же.

Джонни направился к машине, чувствуя на себе взгляд агента. Картер вскоре отправился во Флориду и уже не вспоминал о Нью-Хэмпшире.