Текст книги "Церковная жизнь русской эмиграции на Дальнем Востоке в 1920–1931 гг. На материалах Харбинской епархии"

Одновременно с изданием манифеста Кирилл Владимирович обратился с посланием к главе Зарубежного Синода, в котором испрашивал благословения на свое служение родине в качестве государя. Тогда же в Синод начали поступать обращения некоторых монархических организаций и отдельных лиц с просьбой разрешить духовенству поминать Кирилла Владимировича как императора, его жену как императрицу, а сына как цесаревича. Осенью 1924 г. эти документы были представлены на соборное обсуждение. Зарубежные иерархи единогласно постановили считать издание манифеста великого князя неблаговременным. В соборном постановлении указывалось, что Архиерейский Собор не является голосом всей Российской Церкви и потому не вправе решать вопрос о признании кого бы то ни было императором, а также что «Церковь может дать свое благословение на вступление на престол всероссийский, только зная волеизъявление на сие всего русского народа»{392}392
  ГА РФ. Ф. Р-6343. Д. 2. Л. 33.


[Закрыть]. Десятью голосами против четырех не было утверждено и прошение о поминании Кирилла Владимировича, его супруги и наследника как императора и его семьи. Таким образом, церковные иерархи поддержали членов династии, считавших претензии великого князя несвоевременными.

В целом в эмиграции никто не оспаривал прав Кирилла Владимировича на престолонаследие, но он был столь непопулярен в белоэмигрантской среде, что его притязания отвергло большинство монархистов. Белая эмиграция стремилась к объединению, но не вокруг самопровозглашенного императора. Возглавить русское национальное движение был призван великий князь Николай Николаевич, пользовавшийся в среде эмигрантов непререкаемым моральным авторитетом.

После эвакуации из Крыма в апреле 1919 г. великий князь Николай Николаевич жил в Италии и затем во Франции. Ходатайства о возглавлении им движения по освобождению России от большевизма начали поступать к нему с 1920 г., и число их ежегодно увеличивалось{393}393
  См.: [Саблинская] записка // Российский Зарубежный съезд. 1926. М., 2006. С. 211.


[Закрыть]. После издания Кириллом Владимировичем своего манифеста великий князь Николай Николаевич под давлением различных общественных и политических групп согласился включиться в работу по объединению русской патриотической эмиграции и в декабре 1924 г. принял пост Верховного главнокомандующего всеми воинскими формированиями русского зарубежья. Его избрание главой русской эмиграции П. Б. Струве охарактеризовал так: «Великого князя выдвинули как объединяющую силу, как центр национальных упований, как выразителя русских чувств и русской идеи. В этом не было никакой политической доктрины, никакой партийности. Одним великий князь внушал уважение как член царствующего дома, под водительством которого укрепилась Россия с ее великой культурой. Другим он был дорог как вождь доблестной и самоотверженной российской армии, наконец, третьим – как лицо, вознесенное над всеми мелкими и жалкими счетами самолюбий и лично чуждое каких-либо домогательств»{394}394
  Данилов Ю. Н. Великий князь Николай Николаевич. М., 2007. С. 413–414.


[Закрыть].

В отличие от Кирилла Владимировича, великий князь Николай Николаевич не только не претендовал на престол, но даже не высказывался за восстановление монархии в России. Его лозунгом было не предрешать будущее государственного устройства{395}395
  Весной 1924 г., отвечая на вопросы одного американского корреспондента, великий князь сказал: «Вы спрашиваете, как я отношусь к призыву моих соотечественников стать во главе движения во имя освобождения России? Каждый день я получаю самые трогательные доказательства доверия. Я ничего не ищу для себя и, как старый солдат, могу только сказать, что я готов отдать все свои силы и жизнь на служение Родине. Но стать во главе национального движения я сочту возможным только тогда, когда убеждусь, что наступило время и возможность для принятия решения в соответствии с чаяниями русского народа» (см.: Беседа бывшего Верховного главнокомандующего Его Императорского Высочества Великого Князя Николая Николаевича с представителем американской печати на Пасхе 1924 г. // Российский Зарубежный съезд. 1926. С. 200–203).


[Закрыть].

Положение на родине не оставляло надежд на какие-либо перемены, которые дали бы русскому народу выразить свои чаяния о восстановлении в стране монархии, поэтому в Зарубежный Синод продолжали поступать ходатайства разных лиц и отдельных групп о разрешении общественного моления за великого князя Кирилла Владимировича как за императора. На заседании Синода 12 марта 1926 г. было принято постановление вынести этот вопрос на обсуждение очередного Архиерейского Собора{396}396
  ГА РФ. Ф. Р-6343. Д. 6. Л. 83.


[Закрыть].

К этому времени больше всего сторонников Кирилла Владимировича было в Германии и Венгрии. Дальний Восток оставался верным Николаю Николаевичу. Об этом свидетельствуют ответы харбинских архиереев на запрос Заграничного Синода о настроениях местного эмигрантского общества по отношению к притязаниям Кирилла Владимировича. В Синод поступило два ответа – от архиепископа Мефодия и епископа Нестора. Оба иерарха утверждали, что большинство монархистов Дальнего Востока не признают притязаний великого князя, и поэтому возможность поминать его как императора может вызвать в эмигрантской среде лишь «смущение и недоумение»{397}397
  Глава Харбинской епархии сообщал: «Сколько мне известно настроение правых элементов на Дальнем Востоке, то подавляющее большинство относится совершенно отрицательно к выступлению великого князя» (ГА РФ. Ф. Р-6343. Д. 6. Л. 162). Епископ Камчатский Нестор писал: «…по нашим наблюдениям, ни в Маньчжурии, ни вообще на Дальнем Востоке провозглашение Великого Князя Кирилла Владимировича себя императором не пользуется сочувствием, ибо народ ждет в этом важном и серьезном деле указаний свыше. Небольшая кучка людей, это провозглашение приявших, состоит главным образом из людей, имевших в прошлом то или иное к великому князю Кириллу Владимировичу отношение. Таким образом, в представлении массы населения, сам провозгласивший себя императором, великий князь не является таковым, и поминание его как императора могло бы вызвать только смущение и недоумение большинства русских людей» (ГА РФ. Ф. Р-6343. Д. 6. Л. 138).


[Закрыть].

Однако на решение Синода повлияло другое, более авторитетное мнение. Глава Зарубежного Синода митрополит Антоний (Храповицкий) с самого начала признавал Кирилла Владимировича законным императором, хотя и не делал по этому поводу никаких официальных заявлений. Только в 1929 г. в воззвании по случаю пятилетия обнародования манифеста 1924 г. он признался, что не спешил заявлять о своей поддержке нового государя по причине ожидания, «как заявит себя в этом смысле признанный… ранее верховный вождь русского народа и русского воинства великий князь Николай Николаевич»{398}398
  Никон (Рклицкий), архиеп. Жизнеописание блаженнейшего Антония, митрополита Киевского и Галицкого. Т. 9. Нью-Йорк, 1962. С. 262.


[Закрыть].

Убежденному монархисту митрополиту Антонию непредрешенческая позиция Николая Николаевича{399}399
  Николай Николаевич, также как и большинство членов династии, считал своим долгом «стоять вне всяких партий, союзов и политических агитаций, в какой бы форме они ни проявлялись» и неоднократно высказывал убеждение, что «будущее устройство ГОСУДАРСТВА РОССИЙСКОГО может быть решено только на РУССКОЙ ЗЕМЛЕ, в соответствии с чаяниями РУССКОГО НАРОДА» (Политическая история русской эмиграции, 1920–1940 гг. С. 72, 75).


[Закрыть] казалась все более неприемлемой, поэтому после кончины Николая Николаевича в 1929 г. глава Зарубежного Синода официально признал Кирилла Владимировича императором, вследствие чего ряды легитимистов пополнились и окрепли.

Первый шаг к этому признанию был сделан на Архиерейском Соборе РПЦЗ 1926 г. На заседании, состоявшемся 16 (29) июня, Собор принял решение: на основании постановления от 5 (18) октября 1924 г.{400}400
  Имеется в виду постановление об отношении к распоряжениям Святейшего Патриарха Тихона, касающимся заграничной Русской Церкви, и невыполнении тех из них, которые заграничные иерархи признают исходящими под давлением советской власти.


[Закрыть] «разрешить в нарочитые дни и по особым случаям, по просьбе признающих великого князя Кирилла Владимировича императором Всероссийским, поминовение его и его семьи как Благоверного государя и великого князя»{401}401
  ГА РФ. Ф. Р-6343. Д. 2. Л. 61.


[Закрыть].

На этом же Соборе произошло окончательное разделение Зарубежной Церкви на два лагеря. Новая вспышка конфликта между Синодом и митрополитом Евлогием выдвинула на повестку дня вопрос о поддержке зарубежным епископатом существующей высшей церковной власти за границей. Как это часто бывает, разрыв между сторонами произошел, казалось бы, по незначительной причине. На заседании Собора 28 июня был изменен порядок обсуждения вопросов, и стоявший в начале повестки пункт о пересмотре взаимоотношений Синода и Западноевропейской епархии оказался последним. Митрополит Евлогий увидел в этом желание Синода сначала использовать его для совместных постановлений, а потом уже поставить вопрос о Западноевропейской епархии. Он выступил с требованием изменить порядок повестки, который и был изменен после голосования. Однако на следующий день викарий митрополита Евлогия епископ Берлинский Тихон отказался от своего голоса – и вопрос о Западноевропейской епархии вновь оказался последним. Митрополит Евлогий выразил протест и покинул Собор, сказав, что виновником инцидента считает своего викария. В ответ Собором был составлен акт, в котором осуждались «антиканонические и антидисциплинарные действия» митрополита Евлогия. В свою очередь митрополит Евлогий отдал распоряжение подведомственным ему церквам не исполнять указаний Архиерейского Собора и Синода. Таким образом, в Зарубежной Церкви сформировались два самостоятельных церковных управления, вернее, произошло разделение, или, как его иногда называют, «евлогианский раскол».

Зарубежный Синод вынужден был уведомить о конфликте иерар хов, которые не имели возможности лично участвовать в работе Собора. Соответствующие документы были получены и в Харбине. Митрополит Антоний прислал на имя архиепископа Мефодия письмо и отчет о результатах работы Собора с приложением окружного послания главы Карловацкого Синода и его обращения к викариям Западноевропейской епархии, в котором они призывались не принимать участия в предполагавшемся Епископском совещании во главе с митрополитом Евлогием. Для предотвращения церковной смуты и укрепления существующей церковной власти за границей «в лице Архиерейского Собора и Синода» всем преосвященным предлагалось присоединиться к окружному посланию и акту Собора, осудившего действия митрополита Евлогия, и указывалось на необходимость сделать это в срочном порядке, предварив письменное сообщение телеграммой.

16 октября зарубежная пресса сообщила, что дальневосточные епископы «присоединились к постановлениям Архиерейского Собора» и окружному посланию митрополита Антония, выразив «осуждение антиканоническим действиям» митрополита Евлогия, о чем, как сообщалось в газетах, «в Архиерейский Синод поступили заявления архиепископов Иннокентия и Мефодия и прочих епископов»{402}402
  За Россию. Нью-Йорк, 1926. № 2 (16 октября).


[Закрыть].

2. Харбинская епархия в 1926–1931 гг.

В 1926 г. обстановка в полосе отчуждения КВЖД характеризовалась обострением советско-китайских отношений из-за нарушения советской стороной договорных прав Китая по соглашению от 31 мая 1924 г. Широкий размах коммунистической агитации и пропаганды вынуждал китайскую сторону принимать посильные меры для противодействия советскому влиянию на дороге, но желаемых результатов они не давали{403}403
  См.: Мелихов Г. В. Российская эмиграция в международных отношениях на Дальнем Востоке 1925–1932. М., 2007. С. 162–163.


[Закрыть].

В таких условиях белая эмиграция стремилась закрепить свой статус как самостоятельной политической силы. Большую роль в ее организации играл начавшийся в 1925 г. процесс объединения эмигрантов под началом Д. Л. Хорвата – официального представителя Верховного главнокомандующего воинскими формированиями русского зарубежья великого князя Николая Николаевича на Дальнем Востоке{404}404
  См.: Китайский благовестник. Пекин, 1937. № 6. С. 36.


[Закрыть].

Г. В. Мелихов приводит данные, согласно которым по опубликованным на 1928 г. сведениям различных эмигрантских организаций в Маньчжурии насчитывалось 88 (фактически более 100), причем политические партии, считает исследователь, были малоактивны и не так заметны, как многочисленные объединения и организации, созданные по профессиональному, земляческому и т. п. принципам. К их числу он относит офицерские, казачьи, земляческие, молодежные, профессиональные союзы, а также религиозные и благотворительные организации, общества взаимопомощи и др.{405}405
  В качестве примера можно назвать следующие организации: Союз мушкетеров – создан в Харбине в 1924 г. (как политическая организация оформился только в начале 1930-х гг.); Национальная организация русских разведчиков (НОРР) – по неуточненным сведениям, первый отряд НОРР на Дальнем Востоке появился в 1926 г.; Союз национальных синдикатов русских рабочих-фашистов Дальнего Востока (позднее – Российская фашистская партия) – основан в 1926 г.; Дальневосточный отдел РОВС (Российский общевоинский союз) – возник в 1928 г.; Дальневосточный союз казаков, казачьи организации (формировались по земляческому принципу); Трудовая крестьянская партия; Союз монархистов-легитимистов; Монархический центр; Братство Русской Правды; Дальневосточный корпус русских добровольцев и др. (См.: Мелихов Г. В. Российская эмиграция в Китае (1917–1924). С. 73–74; Аурилене Е. В. Российская эмиграция в Китае: 1920–1950-е гг. / Дисс. д-ра ист. наук. Хабаровск, 2004. С. 80–85).


[Закрыть]

Устремления белоэмигрантов были направлены на борьбу за освобождение родины от власти большевиков, вожди которых нередко назывались «инородцами», «иноверцами» и «богоборцами». По этим определениям можно видеть, что религиозная сторона была неотъемлемой частью политического противостояния. Пропаганде коммунистических идеалов противостояла вера в Бога и молитвы о возрождении Святой Руси.

Если ко времени своего основания Харбинская епархия насчитывала 28 церквей, то к началу 1926 г. храмов было 43 и один молитвенный дом в Трехречье. К апрелю 1927 г. в епархии насчитывалось уже 45 церквей и два молитвенных дома. Количество штатного и приписного духовенства составляло 125 человек: штатных священников – 53, приписных – 31, штатных диаконов и диаконов, исполняющих должность псаломщиков, – 14, приписных – 6, штатных псаломщиков – 21.

По статистическим данным, приведенным в отчете Епархиального совета, к началу 1927 г. убыло духовенства:

за смертью – нет,

за переходом в католичество – 1,

за отъездом за границу – 2.

Полноправных прихожан в епархии числилось 8543 человека.

Родившихся мужеского пола – 897, женского – 863, итого – 1760.

Бракосочетавшихся – 572.

Умерших мужеского пола – 660, женского – 549, итого – 1209.

Количество брачных разводов – 128{406}406
  ГА РФ. Ф. Р–6343. Д. 233. Л. 143.


[Закрыть].

В Харбине действовали два монастыря – Казанско-Богородицкий мужской и Богородице-Владимирский женский. Оба монастыря были основаны в 1922 г. по благословению архиепископа Харбинского и Маньчжурского Мефодия.

Мужской монастырь сначала обосновался в окрестностях Харбина на Крестовском острове. Его настоятелем стал бывший благочинный Пермских монастырей архимандрит Ювеналий (Килин), эмигрировавший в Харбин в 1920 г. В 1922 г. отец Ювеналий был командирован в Сербию (там он настоятельствовал в одной из мужских обителей Сербской Православной Церкви). В монастыре его временно замещал иеромонах Нифонт. Вернувшись в Харбин в 1924 г., архимандрит Ювеналий приступил к строительству новой обители, которая была перенесена в Новый Модягоу. Там был построен трехпрестольный храм в честь Казанской иконы Божией Матери с приделами великомученика Пантелеимона и Архистратига Божия Михаила. При монастыре действовала типография и больница, впоследствии получившая имя харбинского врача В. А. Казем-Бека{407}407
  Ган С., свящ. Жизнеописание архиепископа Цицикарского Ювеналия (Килина). [Электронный ресурс]. URL: www.russianorthodoxchurch.ws/synod/documents/artyuvenaly.html (дата обращения 15.12.2008).


[Закрыть].

История женской обители связана с именем игуменьи Руфины (Кокоревой), бывшей настоятельницы Иоанно-Богословского женского монастыря в Чердыни. Впоследствии подробности этой истории передала в своих воспоминаниях ее ближайшая помощница – монахиня (впоследствии игуменья) Ариадна (Мичурина). В 1918 г., с приходом в Чердынь большевиков, игуменья Руфина была арестована, пережила допросы в ЧК, но ее освободили. Вместе с сестрами монастыря (одна из них – монахиня Ариадна, вторая – послушница) она вынуждена была бежать на Дальний Восток. По пути во Владивосток обе сестры заболели тифом и высадились в Чите, где их приютила настоятельница местного женского монастыря игуменья Анастасия. В это же время в читинском монастыре находился архиепископ Оренбугрский и Тургайский Мефодий (Герасимов).

По приезде во Владивосток игуменья Руфина, как беженка, должна была искать себе кров и работу. Ее приняла одна семья на условиях помощи по хозяйству. Работа была тяжелой: приходилось стирать белье и полоскать его в проруби на реке Седанке, что было непосильно для хрупкой, слабой здоровьем 47-летней женщины. Но матушка Руфина все переносила с христианской кротостью и смирением. В марте 1919 г. во Владивосток приехали оправившиеся от болезни сестры, и, как вспоминала впоследствии монахиня Ариадна, «нашли матушку в ужасно тяжелом состоянии». Помочь ей они не могли, поскольку сами были на правах беженцев и начали добывать средства к существованию тем же поденным трудом – стиркой белья.

В 1919 г. епископ Владивостокский Михаил (Богданов), узнав о положении игуменьи Руфины, предложил ей руководить хором в церкви при архиерейском доме на Седанке. В числе постоянных прихожан этого храма были и простые люди, и видные сановники, среди которых оказался Сергей Сергеевич Моисеев, прежде работавший в Министерстве путей сообщения. Однажды он осведомился у сестер, чем занимается матушка помимо церковного пения, и, когда услышал ответ, был ошеломлен. Он сразу предложил игуменье и ее спутницам заняться работами по рукоделию – стежкой одеял и др., представив в качестве первых заказчиц своих жену и дочь, которая была замужем за английским подданным.

В конце 1919 г. епископ Михаил был утвержден главой епархии, что дало ему более широкие полномочия по управлению церковной жизнью Приморья. Присутствие во Владивостоке игуменьи Руфины с монахинями натолкнуло владыку на мысль об устройстве в городе нового женского монастыря, и он поручил ей встать во главе этого дела. Матушка с радостью приняла послушание. Вместе с сестрами она переселилась с Седанки в одну из квартир частного дома на 7-й Матросской улице, где и было открыто временное монастырское подворье в честь Смоленской иконы Божией Матери. Пока не было ни престола, ни антиминса, литургий служить не могли, совершали только «всенощные». Только когда сестрам передали церковь на Морском кладбище в районе бухты Золотой Рог, богослужебная жизнь скромной обители стала постепенно налаживаться. Помимо устройства монастыря монахини ухаживали за могилами на кладбище. Довольно скоро нашлись жертвователи, которыми в основном были расквартированные в районе бухты офицеры и солдаты и, благодаря их помощи, в марте 1920 г. началась постройка главного монастырского корпуса.

В 1922 г. во Владивосток из Харбина приехал архиепископ Мефодий (Герасимов). Он посетил игуменью Руфину и предложил ей основать еще один монастырь – в Харбине. Она согласилась, но при этом попросила благословения провести в Харбине сборы на нужды Владивостокской обители.

Поехали опять вместе, матушка и сестры. В Харбине они остановились на Благовещенском подворье Пекинской Миссии. После очередного разговора с архиепископом Мефодием начали совершать сборы для открытия за границей временного отделения Владивостокской обители. Здание нашли на Дачной улице, 17, в китайском доме. Через три недели игуменья Руфина вынуждена была вернуться во Владивосток, оставив в Харбине монахиню Ариадну, инокиню Акилину (впоследствии монахиню Анимаису) и двух послушниц.

Во Владивосток матушка добиралась с опасностью для жизни, шла пешком от станции Угольная до города. К тому времени остатки белых частей во главе с правителем Приамурского Земского края уже были эвакуированы, в Приморье устанавливалась советская власть. Игуменья Руфина вновь попала в обстановку обысков, арестов, всевозможных бесчинств военного времени. Один из владивостокских протоиереев настойчиво советовал ей не подвергать себя риску и как можно скорее покинуть город. Но теперь, чтобы выехать в Харбин, игуменья Руфина должна была получить пропуск от властей. Для этого она обратилась с заявлением в соответствующее ведомство и была вызвана в ЧК на беседу с комиссаром по церковным делам. Комиссар по фамилии Приходько встретил матушку внешне сурово. Предложив ей сесть, он сказал: «Как это вы благословляли иконами Меркулова и Дитерихса истреблять нас? Это нам известно». Вопрос прозвучал грубовато-насмешливо, но матушка не смутилась и просто ответила: «Всякого обращающегося ко мне за благословением, как носительница духовного сана, я благословляю, и если бы у нас не были разные дороги, и вы признавали бы то, что вы отвергаете, наши святыни, и просили меня благословить и вас, я бы это во славу Божию выполнила»{408}408
  Ариадна (Мичурина), игум. Светоч Любви: Жизненный подвиг игумении Руфины. Шанхай, 1941. С. 9.


[Закрыть].

Приходько смутился, услышав такой чистосердечный ответ, и, закрыв дверь кабинета, неожиданно начал рассказывать игуменье о том, что в детстве ему приходилось не раз бывать в монастырях и что это самые лучшие воспоминания в его жизни. Особенно запомнилась комиссару игуменья женской обители в Уфе, которая баловала его горячими просфорками и пряниками. Во время этого разговора в кабинет иногда заглядывали посторонние лица, и тогда Приходько, обращаясь к матушке, вновь принимал суровый вид. Беседа закончилась тем, что комиссар сам подсказал игуменье Руфине формулировку ее прошения об отъезде в Харбин – она едет «для ликвидации подворья женского монастыря и возвращения сестер во Владивосток». Разрешение было сразу же дано. До Харбина матушка ехала в отдельном купе безо всякого беспокойства с чьей-либо стороны.

В Харбин игуменья Руфина прибыла в начале июня 1923 г. и сразу же приступила к работе по устройству обители. Однако вскоре, 12 июня, она тяжело заболела, оказавшись надолго прикованной к постели. Положение усугублялось тем, что сестры, как и большинство осевших в Харбине беженцев, находились в крайней нужде. Жили так скудно, что зачастую не имели даже обеда. При этом надо было ежемесячно выплачивать по 45 долларов за аренду помещения.

Единственным заработком сестер было печение просфор. Эту возможность им предоставил настоятель свято-Алексеевской церкви в Модягоу священник Петр Антонов. Но справиться с бедностью, отсутствием самого необходимого для жизни и ухода за больной игуменьей это мало помогало, а проболела матушка целых девять месяцев. Спасала только помощь милосердных соотечественников. Так, княгиня Голицына снабжала обитель топливом. Доктор С. И. Тарновский лечил игуменью Руфину безвозмездно, причем он сам готовил для нее еду, обучал сестер навыкам правильного ухода за больной. Игуменью навещал епископ Камчатский Нестор (Анисимов), и благодаря его хлопотам ее удалось перевести в городскую больницу, где матушку поместили в отдельную палату. Врачи тогда предупредили, что состояние больной критическое, нужно готовиться к худшему. Оставалась одна надежда – на Бога. Молебны служили в Иверской церкви с архимандритом Арсением, и уже после второго молебна состояние матушки стало улучшаться, а через три месяца она выписалась из больницы. О выздоровлении игуменьи Руфины врачи говорили как о чуде.

В августе 1924 г. обитель переехала в новое помещение на Церковной улице, и при ней была открыта домовая церковь в честь Тихвинской иконы Божией Матери. Число насельниц к этому времени увеличилось, службы стали совершаться ежедневно. Настоятелем и духовником обители стал протоиерей Андрей Знаменский. Так в Харбине появился первый и единственный женский монастырь. Чтобы поддержать свое существование, сестры работали не покладая рук – пекли просфоры, занимались рукоделием и стиркой белья.

Спустя год, 26 августа 1925 г., в обители случилось еще одно чудо – в руках игуменьи Руфины в один миг обновилась Владимирская икона Божией Матери. Икона была очень старой и невзрачной – проржавевший фольговый образ, который висел в алтаре. Матушка хотела подарить его Н. Л. Гондатти, только что пережившему незаконный арест и пребывание в китайской тюрьме, и велела снять икону со стены. Когда образ оказался у нее в руках, он вдруг стал светлым и сияющим, как будто только что написанным. Затем в обители обновились еще две иконы. Помолиться перед новоявленными святынями стало приходить все больше людей, и с тех пор на долгих монастырских службах всегда было много богомольцев.

В том же 1925 г., вследствие закрытия Свято-Димитриевской церкви при гимназии им. генерала Хорвата, бывший храм было решено перенести в женскую обитель. Для этого понадобилось расширить помещение монастырской церкви, и обитель снова переехала. В новом храме, открытом на Ашихэйской улице, было сделано два придела: первый – во имя Владимирской иконы Божией Матери, и второй – в честь святого великомученика Димитрия Солунского. А сама обитель стала именоваться, теперь уже окончательно, Богородице-Владимирской. Однако условия для монашеской жизни по-прежнему были не самые подходящие, поскольку под храм и общежитие монастыря снимались две квартиры в частном доме, в котором было еще около 20 заселенных квартир. Матушка Руфина, всегда уповавшая на заступничество Матери Божией, изливала свою скорбь перед обновленным чудотворным Ее образом, просила устроить жизнь монастыря.

Через два года пришла неожиданная помощь. По завещанию одной из своих прихожанок и благотворительниц Эммы Николаевны Кашиной монастырь получил 5 тысяч долларов, которые и были внесены в качестве первого взноса за дом, наиболее подходящий для церкви и обители. Дом принадлежал Японскому банку «Тотаку» и находился в распоряжении доверенного лица – инженера Нахара, который всячески помогал матушке в ее хлопотах. При его содействии арендная плата за дом и участок была засчитана в покупную стоимость. Таким образом, благодаря стараниям и энергии игуменьи Руфины в августе 1927 г. у монастыря появилось собственное помещение на Почтовой улице.

Харбинская епархия укреплялась не только за счет монастырей. В 1926 г. у нее появились временные приходы в Трехречье, составившие особое благочиние. Временным благочинным был назначен священник Павел Элизен, настоятель храма в поселке Кацынор. Несмотря на отсутствие удобных путей сообщения, связь Трехречья с епархией наладилась: храмы (их было открыто два) снабжались церковной утварью и богослужебными книгами, для устроенных при них школ высылались учебники. В дальнейшем предполагалось открыть новые храмы в Драгоценке, Ключевой и в Щучье. В январе 1927 г. жители Трехреченского хутора Усть-Кули направили в Харбинский Епархиальный совет «особый приговор», в котором выразили желание иметь у себя молитвенный дом-школу и просили прислать необходимую для него церковную утварь. При этом они высказались за назначение приходским священником в Усть-Кули и благочинным Трехречья протоиерея Павла Никитина, в связи с чем Епархиальный совет на заседании 11 января 1927 г. постановил «преподать от имени Его Высокопреосвященства архипастырское благословение на постройку сказанного молитвенного дома-школы в хуторе Усть-Кули» и назначить благочинным Трехречья протоиерея Павла Никитина, с освобождением от этой должности, «за дальностью расстояния», священника Павла Элизена. В феврале 1928 г. в Кацынор из Харбина прибыл рукоположенный в сан священника сын престарелого отца Павла – Тимофей. В то же время такое активное присоединение Трехречья к Харбинской епархии, пока еще не имевшей постоянных границ, вызвало серьезные осложнения с Пекинской Миссией, действовавшей в этом районе. В ответ на притязания Харбинской епархии архиепископ Пекинский Иннокентий назначил в Трехречье собственного благочинного, протоиерея Владимира Извольского, которому было поручено открывать, где потребуется, приходы и представлять сведения о состоянии церквей Трехречья.

К середине 1920-х гг. жизнь русской эмиграции в Маньчжурии окончательно утвердилась в своей самобытности и неповторимости. Оказавшись в стране неправославной, нехристианской, дальневосточные белоэмигранты сумели сохранить облик старой России, и главной опорой, духовным фундаментом их существования была Церковь. Это наглядно подтверждают события церковной жизни. Вот некоторые из них.

21 ноября 1926 г. в Харбине состоялся «академический праздник», устроенный бывшими питомцами Казанской духовной академии. В их числе были архиепископ Мефодий{409}409
  Окончил академию в 1892 г.


[Закрыть], епископ Мелетий{410}410
  Окончил академию в 1899 г.


[Закрыть], епископ Нестор{411}411
  Окончил калмыцко-монгольское миссионерское отделение при Казанской духовной академии в 1906 г.


[Закрыть], протоиерей Петр Рождественский, профессор Н. И. Миролюбов, М. Н. Ершов, В. Г. Павловский и др. Для характеристики этой плеяды церковных деятелей Харбина представляет интерес следующий факт – большинство из них учились в академии в период, когда ее ректором был будущий глава Зарубежной Церкви митрополит Антоний (Храповицкий), с 1895 по 1902 г.

10 декабря в Харбине проходили праздничные богослужения в честь особо почитаемой всем русским зарубежьем иконы Божией Матери «Знамение»{412}412
  Чудотворный образ Пресвятой Богородицы «Знамение» (Курская-Коренная) был вывезен за границу в конце Гражданской войны епископом Курским и Обоянским Феофаном (Гавриловым). В 1925 г. по постановлению Архиерейского Синода Русской Православной Церкви Заграницей Одигитрия (Путеводительница) русского зарубежья, как стали называть икону, была передана в Троицкий собор в Белграде. Ни один Церковный Собор за границей не проходил без этого образа, перед которым совершались моления о даровании мудрости в решении церковных дел.


[Закрыть]. В Свято-Николаевском соборе служили архиепископ Мефодий, епископ Мелетий, епископ Нестор, два архимандрита и восемь протоиереев. Пел хор из духовенства в 40 человек{413}413
  См.: Русское слово. Харбин, 1926. 7 декабря.


[Закрыть].

В 1927 г. Харбинская епархия потеряла сразу несколько наиболее известных церковных и общественных деятелей из среды русской эмиграции. Реакция православных жителей Харбина на эти и другие события также свидетельствует о том, как тесно была связана жизнь белоэмигрантов с Церковью.

5 февраля 1927 г. скончался настоятель Алексеевской церкви на Зеленом Базаре протоиерей Иоанн Сторожев. Имя отца Иоанна было дорого православным харбинцам – до эмиграции он был настоятелем Екатеринбургского собора и служил последнюю литургию для заключенной в Ипатьевском доме царской семьи. 7 февраля, в день похорон протоиерея, Свято-Алексеевская церковь была переполнена молящимися. Заупокойную литургию совершали архиепископ Мефодий, епископ Мелетий и епископ Нестор в сослужении харбинского духовенства{414}414
  См.: Русское слово. Харбин, 1927. 8 февраля.


[Закрыть].

5 июня 1927 г. Харбин провожал в последний путь генерала от кавалерии Михаила Михайловича Плешкова. Литургию в храме на Новом кладбище совершал епископ Нестор в сослужении многочисленного духовенства. Храм не мог вместить всех молящихся, и многие стояли на улице. На кладбище беспрестанно прибывали новые лица, среди которых были генералы и офицеры, представители различных общественных организаций, воспитанники «Русского дома». Перед отпеванием приехали китайские чины – начальник административного управления главноначальствующего генерал Лин и начальник дипломатического отдела генерал Ван Тоусян. Выразив соболезнования близким родственникам почившего, они прошли в храм и поклонились праху покойного. Из-за многолюдства отпевание было совершено прямо на улице, и перед его началом епископ Нестор, как духовник генерала, рассказал о последних днях его жизни. Описав несколько характерных случаев из биографии М. М. Плешкова, архиерей отметил, что он служил примером для других не только в своем звании военного, но также был добрым семьянином, горячо любившим свою недавно почившую супругу Марию Антоновну. Ее уход и подточил его жизненные силы, а «о военных заслугах этого рыцаря долга без страха и упрека пусть судят другие, – сказал епископ Нестор, – они всем общеизвестны, и лавры славы его неувядаемы»{415}415
  Русское слово. Харбин, 1927. 6 июня.


[Закрыть].

30 марта в Харбине состоялся традиционный войсковой праздник Забайкальского, Амурского и Уссурийского казачьих войск, и по этому случаю торжественное богослужение в Свято-Николаевском соборе совершали все три харбинских архиерея в сослужении многочисленного духовенства.

20 июня 1927 г. русская эмиграция праздновала День русской культуры{416}416
  В 1924 г. такой праздник впервые отмечался в Эстонии как День русского просвещения. Осенью того же года в Праге на Совещании по борьбе с денационализацией было решено установить ежегодный русский праздник за рубежом и приурочить День русской культуры к 6 июня, дню рождения А. С. Пушкина. В 1925 г. празднование проходило в 13 странах, где проживали русские эмигранты. И хотя местные условия не везде позволяли провести праздник в один день, цель его – напомнить русским за рубежом о том, что больше всего их связывает, о русской культуре, – была достигнута.


[Закрыть]. Празднование в Харбине началось торжественным молебном в Свято-Николаевском соборе, который совершали все харбинские архиереи и многочисленное духовенство. Слушания проходили вечером того же дня в большом зале Добровольного пожарного общества. Президиум состоял из архиепископа Мефодия, епископа Мелетия, епископа Нестора и Н. Л. Гондатти. Перед многочисленной публикой выступили несколько докладчиков.

Совместные архиерейские богослужения совершались и в дни, связанные с юбилейными датами духовенства и другими значимыми церковными событиями.

Особенности церковной жизни русской эмиграции в Маньчжурии наиболее ярко характеризует благотворительная и миссионерская деятельность Церкви. По мнению одного из авторитетных авторов, изучающих историю православия в Китае, священника Дионисия Поздняева, забота о беженцах отодвинула на второй план собственно миссионерскую деятельность Русской Православной Церкви в Китае, которая в существующих условиях стала почти невозможной. Как считает исследователь, миссионерскую роль в этот период играла благотворительность – Церковь помогала всем нуждающимся, независимо от того, были они православными или нет{417}417
  См.: Поздняев Д., свящ. Российская Духовная Миссия в Китае в 1920–1930 гг. // История Российской Духовной Миссии в Китае. М., 1997. С. 329; Он же. Православие в Китае (1900–1997 гг.). М., 1998. С. 47, 51.


[Закрыть].

Однако сохранившиеся документы свидетельствуют о том, что и в это трудное время эмигранты из числа духовенства и монашествующих внесли свой вклад в проповедь православия в Маньчжурии. Несмотря на столь неблагоприятные для миссионерской деятельности условия (гражданская война в Китае, работа сектантов, советская пропаганда и нагнетание вражды к христианским миссионерам), их проповедь привлекала в храмы не только русских, но и местных жителей. Например, в 1929 г. в Богородице-Владимирском женском монастыре (это был единственный женский монастырь в Харбине) приняли крещение три китайца (инженер, драгоман городской больницы и сторож обители) и одна девица лютеранского вероисповедания{418}418
  ГА РФ. Ф. Р-6343. Д. 238. Л. 33.


[Закрыть].

Особое место в жизни Харбинской епархии занимала работа по борьбе с сектантством. В своем рапорте на имя архиепископа Мефодия от 25 мая 1925 г. епархиальный миссионер протоиерей Василий Демидов докладывал о ситуации в Харбине: «Адвентизм представляет собою одну из самых воинствующих сект. Поддержкой материальной пользуется из Америки. <…> Успех пропаганды их сильно упал после моих бесед с их руководителем Бабенко. Многие адвентисты оставили секту и возвратились в православие. Ушла от них певица Каринская и быв[ший] их пресвитер Березовский. <…> Численность сектантов-адвентистов в Харбине не превышает 90 человек. <…> Уклонений из православия за последнее время не замечается. Баптисты… переживают период распада. Большой удар их работе нанесли лица, оставившие секту: артист Блохин, …секретарь шведско-американской миссии Забулянис, семья Никитиных, г-жа О. Г. Забелевич и многие другие. Все эти лица ушли из баптизма и разоблачили их тайную работу в публичном выступлении… и посредством печати <…> Недавно закрылась баптистская (американская) типография, и два проповедника уехали за границу. Оставил баптизм их проповедник Лещев и ныне стоит на распутье, не зная, куда примкнуть. В минувшем году были единичные совращения в секту, но сейчас не замечается. Численность баптистов по городу около 120 человек. Методисты…; все три церкви (в Новом городе, Модягоу и на Пристани) имеют всего 60 полноправных членов, в том числе более 20 человек учителей своих школ, прислуги и боев-китайцев. <…> Уклонений в методизм нет. Борьба ведется с ними посредством печатного слова и курсов»{419}419
  ГА РФ. Ф. Р-6343. Д. 233. Л. 113–113 об.


[Закрыть].