Текст книги "Церковная жизнь русской эмиграции на Дальнем Востоке в 1920–1931 гг. На материалах Харбинской епархии"

В ответ на это интервью в белградской газете «Царский вестник» было опубликовано «Открытое письмо Китайского и Пекинского Митрополита Иннокентия Епископу Нестору»{478}478
  См. приложение 52.


[Закрыть]. Глава Пекинской Миссии митрополит Иннокентий (Фигуровский) был активным защитником Зарубежного Синода и сохранял личную преданность его главе – митрополиту Антонию (Храповицкому). Он вел с ним обширную переписку, и его мнение, особенно по вопросам церковного управления, часто принималось к сведению на заседаниях Синода. Не признававший никаких компромиссов, митрополит Иннокентий стоял на непримиримой позиции по отношению к политике митрополита Сергия и его Декларации, поэтому ответил на интервью епископа Нестора крайне резко. Вместе с письмом он прислал своему оппоненту брошюру под названием «Церковная смута» и посоветовал ознакомиться с ней, «чтобы понять сущность и опасность сергианского раскола»{479}479
  Царский вестник. Белград, 1930. № 84.


[Закрыть].

С тех пор о своей принадлежности к той или иной юрисдикции епископ Нестор не заявлял и продолжал служить в Харбинской епархии, ничем не проявляя какого-либо несогласия с деятельностью Зарубежного Синода. В ведении митрополита Евлогия, к тому времени перешедшего в оппозицию к митрополиту Сергию и отделившегося от Московской Патриархии, он уже состоять не мог. Указом митрополита Сергия № 1518 от 11 июля 1930 г. митрополит Евлогий был уволен от управления русскими приходами в Западной Европе с последующим запрещением в священнослужении вместе с подчиненным ему духовенством, а 17 февраля 1931 г. русские приходы, которыми управлял митрополит Евлогий, были приняты в юрисдикцию Вселенского Патриарха.

Обнаруженные в архиве Архиерейского Синода РПЦЗ документы свидетельствуют о том, что после попытки епископа Нестора перейти в ведение Московской Патриархии Зарубежный Синод запретил его в священнослужении. Однако об этом запрещении в Харбине не было известно несколько месяцев. Не знал о нем и сам епископ Нестор, продолжавший свои труды в Доме милосердия, имевшего неофициальный статус подворья Камчатской епархии. В начале 1931 г. в приютах Дома милосердия содержалось 50 сирот и более 30-ти больных стариков. В эти трудные дни, когда заметно уменьшились пожертвования на содержание приютов, епископ Нестор продолжал звать харбинцев на доброе дело, устраивал всевозможные сборы, благотворительные лотереи-базары. Служил он в Иверской церкви и в новом храме Дома милосердия, где в начале января 1931 г. рукоположил в сан священника диакона Георгия Вознесенского.

Неожиданно 20 мая 1931 г. епископ Нестор официально уведомил настоятеля Иверской церкви протоиерея Николая Вознесенского о том, что оставляет Иверскую церковь и в дальнейшем будет служить только в храме при Доме милосердия. 22 мая, в день святителя Николая и престольного праздника Иверского храма, епископ Нестор совершил там последние богослужения. Причиной его ухода послужили события, связанные с положением епископа Нестора в епархии.

После кончины митрополита Мефодия на Харбинскую кафедру был назначен архиепископ Мелетий (Заборовский). Его назначение было утверждено на открывшемся 25 мая 1931 г. очередном Архиерейском Соборе РПЦЗ. Одновременно с назначением Собор постановил утвердить и сообщить новому главе епархии о запрещении в священнослужении епископа Нестора, поручив преподать последнему увещание{480}480
  См. приложение 54.


[Закрыть].

В середине мая викарий Пекинской епархии епископ Шанхайский Симон (Виноградов) обратился к архиепископу Мелетию и епископу Нестору с просьбой приехать в Пекин в связи с болезнью начальника миссии. Митрополит Иннокентий, около месяца находившийся в госпитале, продолжал принимать посетителей и заниматься делами епархии{481}481
  Царский вестник. 1931. № 227.


[Закрыть]. Но надежды на его выздоровление уже не было.

Первым Пекин посетил архиепископ Мелетий. Вернувшись в Харбин, он имел беседу с епископом Нестором по поводу его положения «вне пространства и времени» и предстоящей поездки к митрополиту Иннокентию. По свидетельству самого архиепископа Мелетия результатом их разговора стало решение епископа Нестора возвратиться в юрисдикцию Зарубежного Синода{482}482
  ГА РФ. Ф. Р-6343. Д. 233. Л. 150–159 об.


[Закрыть].

Епископ Нестор приехал в Пекин в начале июня. Во время первого свидания с митрополитом Иннокентием его сопровождал епископ Симон{483}483
  ГА РФ. Ф. Р-6343. Д. 233. Л. 189 об.


[Закрыть]. Оба архиерея были рады встрече и возможности примирения. По благословению митрополита епископ Нестор служил в миссии и провел там целую неделю, каждый день навещая больного. Во время своего пребывания в Пекине он оказал миссии большую помощь – уговорил присяжного поверенного Ребрина, пытавшегося взыскать с миссии десять тысяч долларов долга, прекратить дело. В свою очередь митрополит Иннокентий подарил епископу для церкви Дома милосердия колокол в 22 пуда{484}484
  ГА РФ. Ф. Р-6343. Д. 233. Л. 150 об.


[Закрыть].

Архипастыри искренне попросили друг у друга прощения и в разговорах многое прояснили. Митрополит Иннокентий был поражен, узнав от епископа Нестора, что слухи о приезде в Харбин «митрополита из Москвы» были ложными. Об истинном положении вещей епископ Нестор узнал от раскаявшегося виновника вымысла, и митрополит просил написать об этом подробно в «Китайском благовестнике», не упоминая имени раскаявшегося. Они говорили о переживаемых трудностях в жизни Православной Церкви за границей, были единодушны в своем отношении к оставшимся на родине «гонимым и несвободным в своей совести иерархам», за которых всегда молились, но общение с которыми считали невозможным{485}485
  См.: Китайский благовестник. Пекин, 1931. № 5–6.


[Закрыть].

После посещения митрополита Иннокентия епископ Нестор совершил поездку по Пекинской епархии и служил во многих храмах. Телеграмму с известием о кончине митрополита, последовавшей 28 июня 1931 г., епископ Нестор получил в Циндао. По его распоряжению, местный иеромонах Садок 12 раз ударил в большой колокол, чтобы возвестить пастве о кончине их архипастыря. Вечером была совершена панихида, перед которой епископ произнес слово о почившем и передал пастве его благословение, как поручил ему сам митрополит Иннокентий при расставании в госпитале.

Преемником митрополита Иннокентия на посту главы Пекинской Миссии стал епископ Шанхайский Симон (Виноградов){486}486
  Викарная кафедра епископа Шанхайского пустовала до ноября 1932 г. С 6 ноября 1932 г. ее возглавлял епископ Виктор (Святин), с 28 мая 1934 г. епископ Иоанн (Максимович).


[Закрыть]. Указом Зарубежного Синода от 26 июня 1931 г. он был возведен в сан архиепископа Пекинского и Китайского. Начальником Пекинской Миссии ему пришлось быть всего год и восемь месяцев. В феврале 1932 г. архиепископ Симон скончался и был погребен рядом с митрополитом Иннокентием в склепе правой галереи храма Всех Святых Мучеников в Пекине.

Еще до поездки в Пекин на встречу с митрополитом Иннокентием епископ Нестор уже принял решение о возвращении в юрисдикцию Зарубежного Синода и отправил митрополиту Антонию письмо со своей просьбой. Митрополит Антоний по этому поводу написал Ю. П. Граббе: «Е[пископ] Нестор просится назад к нам, а был он у Евлогия. С недавнего времени живет в Харбине и все говорит лямур, лямур: зачем разделения? должна быть любоф и любоф. Будто кто-либо проповедует ненависть! Передаю его письмо в Синод»{487}487
  Письмо Ю. П. Граббе от 9 (22) июня 1931 г. // Письма Блаженнейшего Митрополита Антония (Храповицкого). С. 246.


[Закрыть]. Такое решение он принял 22 июня 1931 г. и для обсуждения вопроса обратился к архиепископу Мелетию с просьбой дать некоторые разъяснения «по поводу епископа Нестора». Ответ был составлен 7 июля 1931 г., в нем архиепископ Мелетий сообщал: «Взгляды его [епископа Нестора] действительно странны; на раскол в Церкви он смотрит именно как на личную ссору архиереев. Были ли наложены какие-либо прещения на еп[ископа] Нестора Архиерейским Синодом, когда он откололся от него, мне неизвестно, так как по этому делу Епископ Нестор имел сношение с покойным митрополитом Мефодием. От Епископа Нестора я только слышал, что из Москвы ему был послан указ образовать здесь особую епархию, но он от этого решительно отказался, да, конечно, хорошо и сделал, так как при том настроении русских, какое здесь существует, конечно, у него ничего бы не вышло. В видах, вероятно, этого он ничем и не проявлял за богослужениями своей принадлежности к Московской Патриархии. Все время поминал Митрополита Петра, Ваше святое имя и митрополита Мефодия. Так что эта “церковная аполитичность” наконец привела его к убеждению, что он остался, как говорил мне, “без стула”»{488}488
  ГА РФ. Ф. Р-6343. Д. 233. Л. 150.


[Закрыть].

Архиепископ Мелетий был крайне щепетилен в вопросах соблюдения церковного порядка, поэтому в свою очередь просил митрополита Антония дать разъяснения некоторых канонических аспектов положения епископа Нестора в Харбине. «Прошу Вас, – писал он, – дать один разъяснительный ответ. Пр[еосвященный] Нестор по поручению митр[ополита] Мефодия, а отчасти и по своему изволению делал поставления в иерея и в диакона. Как относиться к рукоположенным им. И имеет ли он право, находясь в чужой епархии, рукополагать для нужд своей Камчатской епархии, к каковой он причисляет церковь его приюта – Дом Милосердия, находящийся в Харбине. Приют этот он именует “Камчатским подворьем”, разрешение на устройство таких подворий, думается, должно быть даваемо высшей церковной властию. Как смотреть на все это?»{489}489
  ГА РФ. Ф.Р-6343. Д. 233. Л. 150 об.


[Закрыть]

Недоумения главы Харбинской епархии вскоре были разрешены, поскольку 17 августа епископ Нестор получил от митрополита Антония ответ на собственное покаянное письмо, в котором глава Зарубежного Синода просил его продолжать совершать богослужения во всех церквах{490}490
  См.: Русское слово. Харбин, 1931. 18 августа.


[Закрыть].

Осенью 1931 г. был поднят вопрос о создании в Харбине кафедры викарного епископа. Кандидатом в викарии называли протоиерея Николая Вознесенского, настоятеля Иверской церкви, которым уже было подано прошение о пострижении в монашество. Его сын, молодой священник Георгий Вознесенский (рукоположенный епископом Нестором в январе 1931 г.), также принимал монашество и оставался служить при храме Дома милосердия. Пострижение отца Георгия с именем Филарет состоялось 12 декабря 1931 г., совершал его епископ Нестор.

Предполагалось, что по пострижении отец Николай будет возведен в сан архимандрита и до нового назначения останется настоятелем Иверской церкви. Впоследствии протоиерей Николай Вознесенский стал архиепископом Хайларским Димитрием, а его сын – архимандритом. В 1963 г. отец Филарет был хиротонисан во епископа Брисбенского, а в 1964 г. стал первоиерархом Русской Православной Церкви Заграницей. В Доме милосердия иеромонах Филарет жил в одной келье с секретарем епископа Нестора иеромонахом Нафанаилом (Львовым), который тоже был постриженником епископа Нестора и принял монашество еще в 1929 г. в возрасте 23 лет.

Эти факты, а также сохранившиеся в архиве Архиерейского Синода РПЦЗ послужные списки насельников Дома милосердия – иеромонахов Филарета (Вознесенского) и Нафанаила (Львова) – свидетельствуют о том, что рукоположения, совершенные епископом Нестором в Харбине, и статус Камчатского подворья были признаны Зарубежным Синодом.

После того как улеглись волнения, возникшие из-за разногласий между дальневосточными архиереями при выборе юрисдикции, в подчинении Зарубежному Синоду были: архиепископ Харбинский и Маньчжурский Мелетий (Заборовский), архиепископ Пекинский и Китайский Симон (Виноградов), епископ Камчатский и Петропавловский Нестор (Анисимов). В подчинении Московской Патриархии оставался только архиепископ Японский Сергий (Тихомиров).

Обобщая вышеизложенные факты, характеризующие церковную жизнь Маньчжурии в период юрисдикционных конфликтов в Русской Православной Церкви, можно сделать следующие выводы.

События конца 1925 г., связанные с вмешательством СССР в китайскую междоусобицу, привели к ухудшению советско-китайских отношений и принятию китайской стороной мер против советского влияния в ОРВП. Следствием изменения политической обстановки стало более благожелательное отношение местных властей к белоэмигрантам.

На церковной жизни русских беженцев отразился начавшийся в 1925 г. процесс объединения эмиграции как самостоятельной политической силы. Сплачивая свои ряды для борьбы против большевиков, эмигранты искали опору в Церкви, которая ассоциировалась со старой Россией и была носителем идеи Святой Руси. Религиозный подъем в среде русской эмиграции повлек за собой положительные перемены в церковной жизни: спровоцированные оппозиционерами внутрицерковные конфликты были в основном преодолены, укрепился авторитет правящего архиерея.

Большую роль в жизни русских эмигрантов играла миссионерская и благотворительная деятельность Русской Православной Церкви. Главным направлением миссионерской работы была борьба с сектантами, которые активно действовали среди русского населения Маньчжурии. Иногда проповедь миссионеров обращала в православие инородцев и инославных, а после трагических событий, связанных с конфликтом на КВЖД в 1929 г., храмы стали посещать и советские служащие дороги, прежде скрывавшие свои религиозные убеждения из-за угрозы увольнения со службы. Широкая благотворительная деятельность Церкви была направлена в основном на помощь русским беженцам. Следует отметить, что относительную свободу церковной жизни во многом обеспечивало внешне благожелательное отношение к белоэмигрантам китайских властей.

Главную роль в церковных разделениях конца 1920-х гг. сыграла Декларация 1927 г. Непризнание многими православными выраженного в Декларации требования о лояльности советской власти стало еще одним обвинением против священнослужителей и мирян, поводом к усилению гонений на несогласных. В это время Зарубежную Церковь более всего объединяло сочувствие к тем, кто страдал за свои убеждения на родине.

Декларация не только не принесла пользы Русской Церкви, но стала причиной многих смут и нестроений. Очевидно и то, что, несмотря на взаимные запрещения, прекращение евхаристического общения как в России, так и за границей, не признавшие Декларацию иерархи и паства никогда не выходили из состава Русской Православной Церкви, по крайней мере в период, которому посвящено настоящее исследование.

Таким образом, с 1926 по 1931 г. положение Русской Православной Церкви в Маньчжурии можно охарактеризовать как стабильное, по крайней мере по сравнению с предшествующим периодом, и даже волнения, связанные с юрисдикционными конфликтами, не стали препятствием к дальнейшему объединению православной русской эмиграции вокруг Церкви.

Заключение

Первое десятилетие существования Зарубежной Церкви не только выявило основные проблемы церковной жизни, но и определило будущее православной русской эмиграции, ее статус хранительницы национальных традиций и русского благочестия. На Дальнем Востоке это проявилось как нигде за границей. Это подтверждают итоги проведенного исследования, которые можно обозначить следующими выводами:

1. Исследование позволило выявить специфику политической обстановки на Дальнем Востоке накануне исхода последней волны эмиграции и показало, что главной особенностью белого сопротивления в конце Гражданской войны было кардинальное изменение идеологии Белого движения – переходе несоциалистических сил Приморья от принципа «непредрешения» (не имевшего четких политических ориентиров) к менее популярному лозунгу о восстановлении в стране монархического правления, к тому строю, от которого отказались в 1917 г. Таким образом, основным итогом белой борьбы следует считать изменение вектора антибольшевистского противостояния в пользу монархической идеи – православной монархии, нравственный смысл которой придавала связь представления о монархическом государстве с православным мировоззрением.

2. Изучение процесса организации церковного управления на Дальнем Востоке позволило сделать выводы о том, что:

в период с 1921 по 1922 г., когда власть в Приморье принадлежала белым правительствам, на Дальнем Востоке предпринимались попытки создания самостоятельного Временного Высшего Церковного Управления;

в конце 1922 г., после занятия Приморья большевиками и эмиграции главы Владивостокской епархии, вопрос был решен в пользу подчинения дальневосточных епархий и миссий юрисдикции Зарубежного Синода (до мая 1922 г. – ВЦУЗ).

Главной причиной отказа от создания самостоятельного церковного управления было понимание дальневосточным епископатом необходимости сохранения единства РПЦЗ. Документы показали, что после основания за границей Харбинской епархии в ведении Зарубежной Церкви оказались Харбинская и Пекинская епархии, а также Японская и Корейская миссии. Все решения Зарубежного Синода по организации новых епархий, поставлению епископов и т. д. принимались на основании постановления Всероссийской Церковной Власти № 362 от 7 (20) ноября 1920 г.

3. В исследовании были выявлены следующие кризисные процессы, оказавшие влияние на церковную жизнь русской эмиграции в Маньчжурии:

распространение советского влияния в Китае и связанное с ним антихристианское национальное движение, развернувшееся в период с 1923 по 1925 г. Такая обстановка привела к осложнениям в отношениях служителей Церкви с местными властями, выражавшимися в запрещении богослужений и арестов наиболее заметных церковных деятелей;

ухудшение материального положения православных приходов после перехода КВЖД в совместное управление СССР и Китая (1924–1925);

деятельность обновленцев (настоятеля посольской церкви в Токио протоиерея Петра Булгакова и священника-эсперантиста Иннокентия Серышева), сумевших спровоцировать конфликт правящего архиерея с Харбинским Епархиальным советом и пытавшихся создать условия для организации на Дальнем Востоке обновленческой епархии;

внутренние разногласия в православной эмигрантской среде, выражавшиеся в недоверии правящему архиерею, вплоть до требований о его смещении.

Анализ исследованных документов позволил сделать вывод, что церковные нестроения были преодолены к 1926 г., когда церковная жизнь русских беженцев оказалась в орбите процесса объединения белой эмиграции как самостоятельной политической силы. Религиозный подъем, сопутствовавший патриотическим настроениям белоэмигрантов, послужил стимулом к положительным переменам в жизни Харбинской епархии: внутренние конфликты, спровоцированные деятельностью обновленцев, были в основном преодолены, укрепился авторитет правящего архиерея. Наряду с этим продолжала развиваться миссионерская и благотворительная деятельность Русской Православной Церкви, главным образом среди беженцев, изменились отношения с местными властями. Однако даже при лояльном отношении китайских властей к белоэмигрантам Русская Православная Церковь в Маньчжурии не получила официальной регистрации.

4. Исследование церковной жизни дальневосточной эмиграции в период юрисдикционных конфликтов в Русской Православной Церкви (1926–1931) показало, что духовенство и паства дважды стояли перед выбором юрисдикции: в 1926 г. – когда за границей сформировались два самостоятельных церковных управления, и в 1928 г. – когда эмиграция вынуждена была дать ответ на известную Декларацию о лояльности советской власти.

В результате анализа обстановки в период разделений был сделан вывод о том, что если в 1926 г. все дальневосточные епископы единогласно поддержали Зарубежный Синод во главе с митрополитом Антонием, то события, связанные с Декларацией и отношением к Московской церковной власти, были сложнее; однако, несмотря на то что Декларация стала причиной многих смут и нестроений, почти все дальневосточные епархии (кроме Японской Миссии, перешедшей в юрисдикцию Московского Патриархата) остались в подчинении Карловацкому Синоду.

5. Изучение церковной жизни русской эмиграции на Дальнем Востоке позволяет сделать заключение, что для оказавшихся в изгнании бывших граждан Российской империи Православная Церковь стала не только средоточием духовной жизни, но и символом национального единения. Русская Православная Церковь на Дальнем Востоке, как часть Церкви рассеяния, всегда видела свою миссию в сохранении веры и благочестия русского народа, и она ее выполнила.

Приложения

1. В. Н. Иванов
Как совершился переворот 26-го мая. Из воспоминаний участника

Выезжая в начале марта 1921 года в Мукден из Харбина, я встретился в вагоне и познакомился с Н. Д. Меркуловым, которого сопровождали И. И. Еремеев и застенчивый, скромный полковник Генерального штаба М. А. Михайлов. Отчетливая, уверенная речь Н. Д. Меркулова импонировала сразу. В вагоне-ресторане, за белой скатеркой, пригубливая пиво, он сразу же нарисовал, что нужно делать.

– Во Владивостоке сидит девееровская шпана, вышибить которую ничего не стоит. Мало того, что она сидит, она еще грабит. Стараются отправить «Легию»… Продают чехам все что можно. А мы пока ничего не можем сделать, потому что нету оружия…

И тут же зашел разговор о Несоциалистическом съезде во Владивостоке, который должен был открыться 20 марта. Съезд должен был выявить то общественное движение, которое обуревало беженские и приморские местные лояльные массы населения, и служить решающим стимулом в борьбе за национальное дело…

На съезд во Владивосток я приехал в яркое весеннее утро, как раз 20 марта. Местные газеты «Дальневосточная трибуна», «Красное знамя» сначала отнеслись к съезду очень легко. Открылся он в 3 часа дня молебном и торжественным заседанием в здании бывшего цирка, в так называемом «Общедоступном театре». У подъезда развевались национальные флаги и толклось множество публики. Немедленно же председателем был избран С. Д. Меркулов, и после его речи начались приветствия различных делегатов. Первым выступил В. Ф. Иванов. В набросанных им задачах съезда он подчеркнул, что съезд выступает ОТКРЫТО на борьбу с темными силами, развалившими Россию и что цель съезда – создать НАЦИОНАЛЬНО-КУЛЬТУРНЫЙ ЦЕНТР С ОБЛАСТНОЙ ВЕРХОВНОЙ ВЛАСТЬЮ И С НАРОДНЫМ ПРЕДСТАВИТЕЛЬСТВОМ. Как впоследствии действительность оказалась далека от этих целей почтенного оратора.

Далее с речами выступали, если не ошибаюсь, кн[язь] Кропоткин, о[тец] Кудрин, о[тец] Демидов и Н. Д. Меркулов.

Впечатление от съезда было огромное. Много способствовало этому председательствование Н. Д. Меркулова. Его кряжистая фигура, почему-то постоянно во френче, в желтых сапогах, уверенная манера руководить прениями, а также стремительность направляющих выступлений Н. Д. Меркулова держали съезд в строгой линии работы.

Общежитие депутатов помещалось на Светланке, 42, в доме «Денни, Мотт и Диксон», наверху. Покамест шли у делегатов нескончаемые разговоры «промеж себя», койки которых были расставлены словно в дортуаре института, рядом за стенкой в кабинете председателя шла усиленная организационная работа. В это же самое время Н. Д. Меркулов вошел в сношения со стоявшей в Раздольном в числе прочих каппелевцев бригадой полковника П. Е. Глудкина, и было решено сделать переворот во Владивостоке, пользуясь исключительно силами этой бригады и силами, которые Н. Д. Меркулов организовал и во Владивостоке.

В свои намерения и в свою работу Н. Д. посвятил только лишь председателя съезда, от всех же прочих намерения Н. Д. были в абсолютной тайне. Переворот был назначен в ночь на 31-е марта; помощником Н. Д. по перевороту, то есть Начальником Штаба, был один из генералов. Все было подготовлено, успех переворота считался уже обеспеченным. Однако нашлось обстоятельство, которое помешало перевороту, а именно: при съезде образовалась СЕКЦИЯ по военным делам во главе с ген[ералом] Лохвицким. Она состояла из группы военных и, болтая довольно бестактно, сделала несколько довольно афишированных выступлений, обративших на себя внимание большевиков. За этой группой власти стали следить, и увлеченные по ложным следам большевики вечером 30 марта отдали приказ обыскать и переарестовать эту группу, а также вполне мобилизировали свою охрану города и сил в предотвращение возможного переворота[1]1
  Бывший председатель совета министров Омского правительства П. В. Вологодский в своем дневнике так описал этот эпизод (запись от 25 апреля 1921 г.): «Один генерал, местный беженец, говорил мне, что он получил от генерала Лохвицкого письмо, в котором он подозревал, что все это было устроено атаманом Семеновым с целью ликвидации Лохвицкого или его дискредитирования. Лохвицкий не погиб только вследствие случайных обстоятельств. Он был, однако, арестован большевистской милицией, слышал по своему адресу обещания быть расстрелянным и спущенным затем под лед» (Вологодский П. В. Во власти и в изгнании. Рязань, 2006. С. 321)


[Закрыть].

Н. Д. Меркулову пришлось переворот отложить, а к выступившему уже из Раздольного полковнику Глудкину был послан нарочный с приказанием на Владивосток не двигаться. Нарочный разъехался с колонной, и к 1 часу ночи против ожидания в город вступил полковник Глудкин со своей кавалерией и пехотой, по пути разоружив всю милицию и все части, начиная с Угольной. Делать было нечего, пришлось «переворачивать», но к рассвету удалось захватить только небольшой район города, прилегавший к вокзалу, и разгромить ГПУ, откуда и были освобождены арестованные большевиками ген[ерал] Лохвицкий, полк[овник] Михайлов и некоторые другие лица.

Дальше вести в городе борьбу с развернувшимися силами красных не представлялось возможным, и полковник Глудкин отступил из города; на 2-й Речке он был разоружен японцами, причем этот доблестный офицер, по причине этого позора, стрелялся: его спасла только случайность, так как пуля прошла у самого сердца.

Ранним утром пробирался я по улицам, занятым большевистской Народной охраной, в типографию, чтобы забрать и сжечь заготовленные мною манифесты и плакаты о СОСТОЯВШЕМСЯ перевороте.

Съезд к этому времени должен был закончиться, и на последнем его заседании все происшедшее ночью было благополучно свалено на провокацию большевиков. Члены съезда разъехались, причем на вокзале и до ст[анции] Пограничная их охраняли японцы.

Но Совет съезда, оставшийся в «Денни, Мотт и Диксон», не покладая рук работал над дальнейшими шагами. Безвыходно сидел в номере гостиницы «Централь» начальник штаба переворота. Сообразно обстановке план теперь был изменен.

Теперь в переворот вовлекалась вся армия, а не одна какая-либо каппелевская часть. Особым письмом через полк[овника] Михайлова и Ловцевича ген[ерал] Вержбицкий, командарм, заявил о своем подчинении Совету съезда в лице его Председателя С. Д. Меркулова.

Однако такое развертывание работы имело и свои невыгодные стороны. В игру вовлекались «каппелевская» и «семеновская» части армии, с их постоянным соперничеством и раздорами. Далее, начальник штаба готовился словно не к перевороту, а к целой войне: каждый день от него приходили новые требования на людей и на оружие, хотя денег на содержание людей уже и так не хватало: только энергия Н. Д. Меркулова была причиной того, что на задачу переворота стали смотреть как на «захват власти», то есть шаг революционного значения. Что это было правильно, показывает успех переворота, на который пошли противу всяких вычислений ВСЕГО с 26-ю ВИНТОВКАМИ и не ночью, а в открытую днем. Но об этом в свое время.

Нас было всего 7 человек, постоянно исполнявших разные поручения; были случаи и трагические и комические. Но в общем шло все благополучно.

Но большевики работали вовсю и стали преследовать организации, накапливавшиеся в городе. В ночь на 20 мая на Комаровской улице арестовано 30 человек офицеров; в ночь на 21-е весь город был занят дивизионом Нарохраны и конвоем матроса Лепехина, командовавшего войсками.

Но все же из Никольска, из Раздольного просачивались все новые и новые группы.

Мне было много дела в это время с подготовкой к выходу «Вечерней газеты».

24-го мая в Никольске начальник милиции Кондратенко разоружил дивизион Нарохраны и все оружие, и свое и захваченное, сдал генералу Смолину. Железнодорожную милицию тоже разоружили.

24-го мая спекулянт и маковоз Цейтлин, министр иностранных дел Владивостокского правительства, явился к полковнику Гоми и просил японской охраны для охраны министров.

Но переворот был ближе и ближе: от каппелевцев над ним работали полковники Ловцевич и Михайлов. В ночь на 26 мая весь город был наполнен войсками красных, которые двигались по всем улицам. Зато 26-го в полдень, когда Народная охрана, отдыхая от трудов праведных, спала, в помещение дивизиона ворвался полковник Ростовцев и разоружил их. Так примерно начал проходить переворот.

Начался он с того, что группа милиционеров вела арестованных 25 офицеров, взятых на одной из общих квартир. Группа эта остановилась на Светланке, против здания Японского штаба, и отказалась следовать дальше. Собралась толпа, и в нужную минуту из «Денни, Мотт и Диксон» дан был выстрел. На фонарь против «Кунста и Альберса»[2]2
  Немецкий торговый дом «Кунст и Альберс», ориентированный на обслуживание образованной и обеспеченной элиты из офицерства и администрации.


[Закрыть] влез Д. И. Густов и развернул национальный флаг. Начался переворот.

В это время я выпускал в типографии «Эхо» на углу Пекинской и Китайской улиц первый номер «Вечерней газеты». На улице показались бегущие колонны с национальными флагами. Это были каппелевцы. Раздались выстрелы. Репортеры метались со свежими и свежими известиями. Машинистка, которой я диктовал новости, волновалась так, что пальцы у нее не попадали на клавиши машинки. Через час после переворота «Вечерняя газета» вышла в 10 000 экземпляров и была расхватана.

К полудню были заняты Областная управа, Штаб крепости, Управление Внутренними делами, Государственный банк, Морской штаб и Административный отдел.

Долго отстреливалась Чрезвычайка на Полтавской улице, до второго часу дня. При осаде ее были убиты прапорщик Новиков и есаул Барчук. У памятника Невельскому[3]3
  Памятник адмиралу Невельскому во Владивостоке.


[Закрыть] высаживавшаяся с судов колонна переворотчиков была обстреляна в упор и понесла крупные потери. Особенно упорный бой был в районе Шефнеровских казарм. Поехав туда по поручению нового правительства, я получил четыре пули в автомобиль. Одной из них было пробито зажигание, и если мы уехали от группы в 15 человек, стрелявшей из винтовок, то только потому, что нужно было ехать под гору.

Но уже на улицах появился приказ Народно-революционного комитета, руководившего восстанием, каковым именем звалась организационная группа:

В ЦЕЛЯХ МИРНОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО СТРОИТЕЛЬСТВА И УСТАНОВЛЕНИЯ ГОСУДАРСТВЕННОГО ПРАВОПОРЯДКА, НАЦИОНАЛЬНО-РЕВОЛЮЦИОННЫЙ КОМИТЕТ СЛАГАЕТ СВОЮ ВЛАСТЬ И ПЕРЕДАЕТ ВСЮ ПОЛНОТУ ГРАЖДАНСКОЙ И ВОЕННОЙ ВЛАСТИ СОВЕТУ СЪЕЗДА НЕСОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО НАСЕЛЕНИЯ ДАЛЬНЕГО ВОСТОКА.

Этим постановлением Совет съезда из пяти лиц, а именно: С. Д. Меркулова, Н. Д. Меркулова, А. Я. Макаревича, Е. М. Андерсона и И. И. Еремеева, стал Временным Приамурским правительством.

27 мая из города были удалены последние остатки сопочников[4]4
  Сопочниками называли представителей большевистского Облревкома, которые после прихода белых бежали в сопки.


[Закрыть], а 29 мая в воскресенье состоялись похороны жертв переворота. Было 18 гробов, 18 молодых жизней было отдано за русскую необходимую попытку – сбросить с [обрыв текста].

ГА РФ. Ф. Р-7339. Д. 4. Л. 1–4.

Машинописный подлинник.