Текст книги "Время дракона"

Видя, что при слове «рыбка» малолетние слушатели начали смотреть недоумённо, родитель спохватился:

– А! Так я, значит, вам не говорил, что турки рыбу не любят… Султан, а также его приближенные, которые турецких кровей, вообще её не едят – брезгуют, поэтому при тамошнем дворе найти рыбу очень трудно. Я всё допытывался, в чём причина брезгливости, но не узнал. А христиане, которые служат турецкому правителю и живут подле него, от его презрения к этой еде очень страдают. Я спрашивал: «Как же вы поститесь?» А они говорили: «Так и постимся. Едим рис, овощи, фрукты, пресные хлебы, а если достанем рыбку, то радуемся».

Отец оглядел все блюда на столе, словно выискивая, что же навело его на мысль о рыбе, и вскоре нашёл – на одной из тарелок лежал, распуская вокруг себя горячий запах, рыбный пирог.

– Не знаю, где эти придворные христиане доставали рыбу, но в турецких землях мне ни разу не посчастливилось присутствовать на застолье, где она была, – продолжал рассказчик. – Считай, три года её не ел. А греки рыбку очень уважают. Вот тогда я и решил перебежать к грекам.

С этими словами отец потянулся к мясному пирогу, также стоявшему на столе, но вдруг по-хитрому взглянул на слушателей и, не взяв ничего от мясного блюда, быстро пробежал пальцами по скатерти до другого блюда, рыбного. Пальцы протопали по столу, как ноги топают, а «перебежчик» утянул с тарелки кусок любимого пирога и принялся жевать.

Мать знала, что муж с удовольствием ест рыбу даже в те дни, когда поститься не нужно – поэтому и велела испечь к сегодняшнему застолью два пирога с разной начинкой. А может, испекла их сама – по старой памяти…

– Отец, как же ты перебежал к грекам? – выпытывал малолетний Мирча. – Тебя ведь должны были стеречь.

– Самого меня не стерегли, – дожёвывая, ответил родитель, – но без приказа уехать от турецкого войска я не мог. На войне всё было так же строго, как во дворце – если уезжаешь, то предъяви бумагу. Даже во время движения армии никто не отделялся от общего стада. Всякую заблудшую овцу остановил бы особый конный отряд и спросил: «Ты куда?» И так же во время стоянки. Лагерь со всех сторон обносили рвом и земляным валом, а поверху вала ставили частокол. Все въезды и выезды охранялись.

– Ну а как… как ты перебежал? – в нетерпении спросили дети, и рассказчик продолжал:

– Когда войско оказалось под стенами Константинополиса, я сперва думал выбраться из лагеря ночью. Надеялся, что накануне отступления частокол наполовину разберут, а мне удастся, прячась за кучами брёвен, незаметно проползти мимо дозорных и дойти до греков.

Родитель вытер полотенцем усы и руки, не прекращая говорить:

– Поначалу мне этот план казался очень хорошим, но затем я понял, что так не годится. Во-первых, если б меня, пешего, заметили, то быстро догнали бы. Во-вторых, греки могли не пустить меня в город. Для чего им рисковать и открывать ворота пешему незнакомцу? А объясниться с греками я бы не сумел, потому что мало слов знал на их языке. Наконец, в-третьих, негоже было бросать моих товарищей, которые приехали со мной к туркам ещё три года назад. Многих я отправил домой, когда турки воевали с моим старшим братом в Румынской земле, но кое-кто остался… Я всё ждал благоприятного случая или знака… И вот через два с половиной месяца после начала осады султан получил весть – его родной дядя движется на него с войском из Азии и хочет отобрать трон, поэтому султану требовалось идти навстречу, чтобы сразиться2323
  В 1422 году турки осаждали Константинополь больше двух месяцев. 24 августа был предпринят штурм ворот Святого Романа, но дальнейшим действиям турок помешало то, что дядя султана, Мустафа Челеби, собрал армию в азиатской части Турции и попытался захватить трон.


[Закрыть]. О том, что турецкая армия уйдёт от города, я узнал одним из первых и поэтому не удивлялся, что в лагере начались спешные сборы. Меж тем в Константинополис отправились послы, вернулись назад, а на следующий день поехали снова – султан надеялся уговорить греков сдаться…

– А когда же ты успел перебежать? – не унимались дети.

– Вот тут мне и пришла дерзкая мысль, – ответил отец. – Я велел своим людям одеться в самую лучшую одежду, сесть на коней и следовать за мной. Я тоже оделся, как на праздник, и поспешил к тому выезду из турецкого лагеря, откуда было ближе всего до осаждённого города. Меня, конечно, остановили. Я объяснил, что направляюсь к грекам с посольством. А ведь послы от султана ездили туда часто, поэтому никто не удивился, что поехали опять. Я нарочито торопился, ссылаясь на то, что до вечера осталось мало времени, а вернуться надо засветло. Зашла речь о бумаге, но я заявил, что бумаги нет, потому что мне велено лишь передать грекам на словах кое-что. Я сказал: «Если вам так нужно убедиться, что я посол, то верьте своим глазам. Отсюда хорошо видны ворота греков. Смотрите сами – я поеду прямо к ним». И мне поверили.

– Я бы так не сумел! – восхищённо воскликнул Мирча. – Я бы не смог так смело врать. А если бы кто-нибудь проверил, посылал тебя султан к грекам или нет?

– Я думал об этом, – произнёс отец. – Если б меня взялись проверять, я бы стал твердить, что меня превратно поняли, поскольку я плохо говорю по-турецки. Дескать, да, сделался послом самочинно, но при этом желаю услужить турецкому правителю и перебороть упрямство его врагов. Я бы сказал: «Я с греками одной веры и потому понадеялся, что они внемлют словам своего единоверца».

– А если б тебе и тогда не поверили?

– Не знаю. – Родитель пожал плечами. – Но страх у меня совсем пропал. Я так устал жить у султана, что готов был рискнуть головой – лишь бы вырваться. И вырвался! Подъехал к воротам города, а греки сразу решили, что я посланец и проводили меня во дворец к своему правителю…2424
  Византийские историки Дукас и Халкокондил сообщают, что во время осады Дракул-старший находился в лагере султана, но убежал от турок и попросил убежища в Константинополе.


[Закрыть] Кстати, а вы знаете, как называется государь, который сидит в Константинополисе? Вам учителя говорили?

– Называется «василевс», – почти хором ответили дети.

– А знаете ли вы, что означает имя вашей мамы? – неожиданно спросил рассказчик и улыбнулся.

Влад и Мирча посмотрели на мать, которая, конечно же, знала значение своего имени, но подсказывать не собиралась.

– Ну… оно значит… – бормотал старший княжич, никак не находя правильных слов. – Если греческий государь называется «василевс», а она – Василика, это значит…

– …что ваша мама очень знатного рода, – докончил родитель, сжалившись над сыновьями. – Такое имя даётся только дочери государя или дочери жупана. Менее знатные женщины не могут его носить.

На короткое время воцарилось молчание.

– А греческий государь-василевс гневался на тебя за то, что ты приехал к нему обманом? – подал голос Мирча.

– Нет, – помотал головой отец. – Из-за турок греки пребывали в таком страхе и волнении, что не могли ни на кого гневаться. Они могли лишь обижаться, но и это было мне опасно, ведь меня с моими спутниками могли выставить вон из города, так что я сразу попросил греков найти толмача, который хорошо знает по-славянски и переведёт мою речь, которая позволила бы мне оправдаться.

– А что за человек оказался василевс? – спросил Мирча.

– Очень старый человек с длинной бородой. – Родитель вздохнул. – Но увидеться с ним случилось не сразу. Меня принял его сын, потому что сам правитель сильно болел2525
  В то время в Константинополе правил василевс Мануил. На момент осады Мануилу было 72 года. Его сыну, Иоанну, было 29 лет.


[Закрыть]. Было василевсу более семидесяти годов, а старые люди склонны к разным хворям. Когда этот дряхлый государь узнал, что турки готовятся к войне, то начал тревожиться сверх меры, и хватил его паралич. Сын, который заменял больного, в первые минуты разговора держался со мной настороже. Судя по всему, турецкие посланцы, которые приезжали до меня, пугали греков, как только могли, и обещали новый штурм. Стоило мне признаться, что я не посланец, а беглец, как сын василевса сначала удивился и просветлел лицом, но затем ещё больше насторожился. Как видно, он решил, что моё появление навлечёт на город многие беды. Тогда я сказал, что турецкое войско скоро снимет осаду и что решение султаном уже принято, потому что в Азии вспыхнул мятеж. Сын василевса не знал этих обстоятельств, поскольку турецкие посланцы ничего такого не говорили – они уверяли, что дело греков пропащее – а вот я сказал, что осаждённые сейчас могут заключить мир на очень выгодных условиях.

Услышав это, Влад осторожно спросил:

– Отец, а сын василевса похвалил тебя за сведения, которые ты принёс?

– Да, – тихо посмеялся родитель, – он меня похвалил. Наконец хоть кто-то меня похвалил. Сын василевса даже хотел обняться со мной на радостях, но вспомнил о степенности, которую должен был сохранять, и сказал, что надо сию же минуту сообщить радостную весть «больному». Вот тогда я и увидел старого греческого государя. Он находился в одной из дальних комнат. Лежал пластом на кровати и не двигался. Вернее, правая половина тела совсем не шевелилась, а левая рука иногда приподымалась.

– А он мог говорить? – спросили сыновья.

– Его слов я не слышал…

Сказав это, отец задумался на секунду и вдруг погрузился в воспоминания с головой. Пожалуй, он никогда раньше не рассказывал ни об одном случае из своей жизни так подробно. Повествователь всё говорил и говорил. Обычно он через каждые несколько мгновений оглядывал слушателей, проверяя, интересно им или нет, а тут вдруг его взгляд устремился куда-то внутрь, в глубь памяти:

– Мне тогда подумалось, что в комнате у больного очень спокойно, – произнёс отец. – Там были широкие окна. Они смотрели в сад. Щебетали птицы, звуки города в комнату не доходили, а у василевса в изголовье кровати стояла клетка с ещё одной птицей. Как называлась та птица, я не знаю. У неё были очень яркие разноцветные перья и большой клюв, загнутый книзу. Она верещала без конца. Думаю, если б султан тогда велел палить из пушек, она своим резким криком заглушила бы даже этот грохот. Может, потому её и поставили возле кровати? В той комнате легко получалось забыть, что идёт война. Напоминал о войне только вид самого василевса. Старик ведь заболел из-за войны. Наверное, ему очень тяжко приходилось, потому что как бы его ни ограждали от волнений, он сам себе своей болезнью то и дело напоминал, что город осаждён. Сын василевса подошёл к кровати и помог отцу повернуть голову так, чтоб тот меня увидел. Я поклонился в пояс, а сын василевса что-то долго говорил. Вдруг больной государь улыбнулся левой половиной рта, и из глаз потекли слёзы. А мне стало совестно. Я ведь поначалу обманывал этих несчастных людей – под видом посланца проник в город. Пусть я солгал им в малости, но солгал же! И не находил себе извинений даже в том, что принёс радостную весть. Только что я уверял, дескать, султан готовится уйти от стен города. Уверяя, я и сам был уверен, но вдруг засомневался. Что, если турецкий правитель из-за моего поступка разгневается, решит задержаться и предпримет ещё один штурм напоследок? «Это ведь возможно, – думал я. – Недавно был упорный штурм ворот Святого Романа, и греки отбились из последних сил. Вдруг из-за меня и моей лжи город падёт?» К счастью, Господь сделал так, что ободряющие вести, которые я принёс грекам, подтвердились.

– А старый василевс выздоровел? – спросил малолетний Мирча.

– Как я слышал, да, – ответил рассказчик. – Он кое-как оправился после удара и прожил ещё несколько лет2626
  Василевс Мануил умер в 1425 году.


[Закрыть]. Я этого не видел, потому что никогда больше не доводилось мне посещать Константинополис. Я провёл там недели две, присутствовал в Святой Софии на торжественной службе в честь праздника Рождества Пречистой Девы2727
  В те времена Рождество Богородицы отмечалось 8 сентября.


[Закрыть], а затем греки посадили меня и моих спутников на торговый корабль, который следовал вдоль морского побережья к устью Дуная. К концу сентября я был почти дома.

– А мама что сказала, когда ты приехал? А мама что? – опять спросил бойкий Мирча, а за ним и Влад.

– Она ничего не сказала. Глаза раскрыла, а рот раскрыть не могла, – засмеялся отец.

– А почему не могла? – удивились дети.

– Не знаю, почему, – ответил родитель, но по веселью в голосе было понятно – на самом деле знает.

Между тем рассказчик, продолжая изображать незнание, пожал плечами, повернулся к жене и спросил с шутливой строгостью:

– Почему ты, когда я приехал, ни слова не произнесла?

Мать, поддерживая эту шутку, виновато потупилась:

– А я не знала, что сказать. Если бы знала, то обязательно сказала бы. – Затем она подняла голову, расправила плечи и сбросила с себя виноватый вид, словно накидку.

Теперь мать выглядела так, как будто стремится куда-то вперёд, хоть и сидела на месте ровно, никуда не наклоняясь:

– Два с половиной года не было вестей, – глядя на сыновей, произнесла она. – И вот однажды днём слышу стук в ворота. Я, как обычно, поспешила открыть. Вдруг чувствую – что-то такое долгожданное сейчас случится. Думаю: «Наверное, весть из турецких земель пришла». Открываю, а там не весть – там ваш отец перед порогом стоит. Увидел меня, начал улыбаться, говорит: «Васка, я домой вернулся».

Отец пояснил:

– Я, по правде говоря, не надеялся застать её в Тырговиште. Думал, уехала обратно в Молдавскую землю, где по-прежнему правил государь Александру. Так я полагал, поэтому заглянул на свой двор в Тырговиште больше для проверки, а оказалось – никто никуда не уехал. Мне радостно стало, говорю: «Васка, я домой вернулся». А она смотрит во все глаза, руки развела, вроде как обнять собирается, но тут ноги у неё подогнулись – где стояла, там и села. И смотрит опять во все глаза. Тут пробрал меня смех. Ваша мама тоже засмеялась. И продолжали мы смеяться, когда я поднимал её. С тех пор завёлся у нас обычай – если уезжаю я надолго, то по возвращении сперва должен прислать вперёд себя гонца. Так вашей маме будет спокойнее…

– Отец, а куда делись твои сотоварищи, с которыми ты на корабле плыл? – спросил малолетний Мирча.

– По домам разошлись, – просто ответил родитель. – Они ведь тоже своих жён долго не видели. Соскучились.

Дети наконец поняли и больше не задавали глупых вопросов. Куда уж понятнее! Если слуги, которые день и ночь должны заботиться о господине, забыли об обязанностях и убежали к своим жёнам, то получается – мужей и жён связывает друг с другом большая сила. Именно из-за этой силы мать временно теряла дар речи и происходили другие странности…

– Ваша мама тоже соскучилась, – продолжал отец, – и бегала по дому, и радостно хлопотала, чтоб мне умыться и переодеться, и поесть. А когда я ел, она сидела рядом – вот как сейчас – и время от времени щипала меня за рукав или за руку. Я спросил: «Что это ты делаешь?»

Мать, сидевшая рядом и счастливо улыбавшаяся, вдруг потянулась и, играючи, ущипнула мужа за рукав:

– Хотела проверить, вправду ли мой муж ко мне вернулся, – ответила она, – или это виденье, которое рассеется назавтра, когда пропоют первые петухи.

– А дальше? – спросил Мирча, которому совсем не хотелось, чтобы отцова история закончилась, ведь вместе с ней закончилось бы и вечернее застолье.

Родитель, поняв это, успокоил сына:

– Дальше история не закончилась, потому что на следующее утро явился ко мне посланец от дяди.

– От того дяди, который лысый? – переспросил Мирча.

– Да-да, от него, – кивнул отец. – Дядя как-то очень быстро узнал, что я вернулся. Мне передали письмо, где он пенял мне, что я не сообщил о своём приезде. Далее там говорилось, что меня приглашают на следующей неделе во вторник с утра явиться во дворец. И то же самое сказал мне посланец – дескать, соберётся совет, где будут все жупаны, и я смогу рассказать о турецких новостях, а после совета будет пир…

На слове «пир» рассказчик сделал паузу, но дети и без этой паузы догадались, что к чему.

– Казалось, всё делается по обычаю, – продолжал рассказывать родитель. – Странно было бы, если б мой дядя меня не пригласил. И всё-таки от этого приглашения встал у меня ком в горле. Я, конечно, обещал явиться, но когда закрылась за посланцем дверь, ваша мама подождала с минуту и вдруг подскочила, вцепилась мне в кафтан, как кошка. Говорит: «Вот теперь ты точно сделаешь меня вдовой, если пойдёшь. Не ходи! Что хочешь, делай, но только не ходи во дворец!» И напал на меня страх по-настоящему. Когда я к туркам ездил в первый и во второй раз, тоже боялся, но не так. Когда я возил дань, то превыше всего ценил свою честь и думал: «Что люди обо мне скажут, если откажусь ехать?» А теперь не было мне никакого дела до людской молвы. Пусть бы говорили, что угодно. Я подумал: «Пускай дядя насмехается надо мной, если хочет. А я всё равно из города сбегу. Как трус, сбегу».

– А дальше я знаю! – вдруг воскликнул Влад. – Отец Антим рассказывал. Ты попросил передать митрополиту, что собираешься уехать на север, за горы, и что тебе нужен там священник.

– Да, всё верно, – сказал отец. – Я передал мою просьбу в пятницу, и митрополит решил дело быстро, уже к воскресенью. Однако отец Антим не умел ездить верхом. Тогда я решил, что из города лучше уезжать порознь. В понедельник утром, как только открылись ворота, мы с вашей мамой, взяв самое ценное, сели на коней и поскакали на север, чтобы как можно быстрее пересечь границу, а как только мы оказались за горами, то остановились, ожидая, пока нас догонит отец Антим, наши слуги и обоз.

– Ты поехал к Жигмонду? – спросил Мирча.

– Нет, – помотал головой отец, – к королю я поехать не мог, потому что не сдержал данное ему слово. Я ведь, когда отпрашивался с королевской службы, обещал вернуться через год, а прошло уже пять лет. Лучше мне было попытать счастья в другом месте, у ляхов.

– Жалко, что мы не поехали к моим родичам, – сказала мать, покосившись на мужа. – Я предлагала: «Поедем к моему батюшке. Он радушно нас примет». А ваш отец сказал: «Нет. Это опасно. До молдавской границы слишком далеко. Пока мы будем ехать, нас могут схватить». Я сперва думала, что дело только в этом. Вот почему, как только мы оказались за горами, я опять завела речь о батюшке. А ваш отец ответил: «Нет. Пусть государь Александру заслуженно прозывается Добрый, но я к нему не поеду».

Было видно, что замечание матери предназначено именно для мужа, а не для сыновей – даже сейчас, через столько лет, дочь молдавского государя полагала, что лучше бы её семья коротала годы изгнанничества в Молдавии, а не в чужих землях. В Молдавии та же вера и тот же язык, что в Румынской Стране, но супруг сказал твёрдое «нет», и пришлось отправиться туда, куда он решит, и жить, как на острове, когда поболтать не с кем, кроме собственных слуг.

Сейчас все тяготы изгнанничества остались позади, поэтому мать иногда позволяла себе сетовать на мужа, но во времена скитаний она не корила его и не жаловалась, что скучает по дому. Влад далеко не сразу понял, что в этом состоял её большой подвиг терпения.

– А ведь верно… отец, почему вы с мамой не поехали в Молдавию? – удивлённо спросил Мирча.

Отец, сильно раздосадованный, ответил:

– Есть такая пословица: «Даже самых дорогих гостей на четвёртый день заставляют работать». Знаете, что это значит? Если б мы поехали в Молдавию, я рано или поздно оказался бы в услужении у тестя.

– А почему мамин отец не помог тебе получить твоё законное наследство? – продолжал удивляться Мирча. – Почему? Ведь твой отец когда-то помог маминому отцу взойти на престол. Почему мамин отец не мог сделать то же самое для тебя?

– Он был уже слишком стар, чтобы воевать, – отвечал рассказчик. – К тому времени, как я сделался беглецом, у вашего дедушки Александру выросла такая же длинная седая борода, как у василевса. Ваш дедушка Александру тихо доживал свой век и не желал нарушать того спокойствия, которое установилось в его землях. На службе у тестя мне бы не давали важных поручений, потому что таковых просто не нашлось бы. Я не чувствовал себя униженным, когда служил своему старшему брату, но быть на посылках у государя, который покидает дворцовые хоромы лишь затем, чтоб посетить монастырь или поохотиться – нет, избавьте… Избавьте меня от такой чести! Лучше служить католикам, чем жить в сонном царстве.

– Ну и что ты ворчишь? – тихо заметила мать. – Ведь вышло по-твоему.

– Да, – сказал отец, сразу успокоившись, – ваша мама поняла, что никогда не буду я доволен службой у тестя, и согласилась ехать к ляхам. Поехали мы напрямик, через земли Жигмонда, и так вдруг всё повернулось… Пока я и ваша мама ожидали на границе, чтоб к нам присоединились отец Антим и слуги, Жигмонду донесли, кто заехал в его пределы. Мы почти добрались до ляхов, когда нагнал нас мадьярский конный отряд, взял меня под стражу и отвез к Его обидчивому Величеству…2828
  Вернувшись в Румынию осенью 1422 года, Дракул-старший поехал в Польшу (к ляхам), но был схвачен венграми возле города Ужвар. Сейчас этот город называется Ужгород, расположен на западной границе современной Украины.


[Закрыть]

– Король опять обиделся на тебя?! Опять? – засмеялся малолетний Мирча, а вслед за ним и Влад.

– Да, – улыбнулся отец, – это и вправду смешно, но в ту пору я совсем не смеялся. Король сильно гневался и не желал слушать объяснений. «Ты слова не сдержал! – кричал он. – Ты обещал через год возвратиться, а пропал на пять лет! Это ж надо так злоупотребить доверием!» И приказал бросить меня в подвал.

– А мама? – спросил Мирча.

– А я поплакала-поплакала и поняла, что надо мне вмешаться в это дело, – сказала мать. – Оделась побогаче – пусть все видят, что я государева дочь – и отправилась к королевскому двору. А отец Антим со мной пошёл…

– Он тоже? – Дети удивились, и в первую очередь Влад, потому что монах никогда эту историю не рассказывал. Наверное, молчал из скромности.

– Да, отец Антим тоже пошёл, – повторила мать, – потому что хорошо знал латынь, а я никакими иноземными языками не владела. Он научил меня, как будет по латыни «мне нужно видеть короля», и я повторяла эту фразу без конца, когда явилась ко двору. Мы с отцом Антимом даже не знали, к кому обратиться и кто может провести к Его Величеству. Наконец нам указали одного человека – вот, дескать, он ближний королевский слуга. Я к этому слуге подошла, сделала печальное лицо, говорю: «Мне нужно видеть короля». Отец Антим принялся объяснять суть дела, а тот человек посмотрел на нас и головой помотал – дескать, нельзя. Я опять произношу свою фразу, но королевский слуга по-прежнему мотает головой и вроде бы хочет уйти. Тогда я сняла один из своих перстней, что подороже, схватила этого упрямца за руку и надела перстень ему на мизинец. И опять твержу своё, не отпуская.

– И что? Уломали? – запальчиво спросил Мирча.

Мать сразу не ответила:

– Тот человек посмотрел на свою руку, высвободил, снял украшение и отдал его мне обратно. Я опечалилась уже непритворно, а он буркнул что-то и ушёл. Мне ещё грустнее стало, но тут вижу – отец Антим радуется. Оказалось, слуга, которого мы просили, сначала отнекивался, но когда увидел мою настойчивость, то сказал: «Подождите».

Теперь нить повествования подхватил отец:

– Тот упрямец был личный секретарь Его Величества и потому мог входить к королю во всякое время. Так вот приходит секретарь к Жигмонду и говорит: «Вас очень желает видеть молодая красивая женщина, одетая как чужестранка». «Женщина?» – спросил Жигмонд, а он был большой любитель женщин, и оттого стало ему интересно. К тому же король узнал, что женщина пришла просить за меня, то стало ему ещё любопытней. Он принял вашу маму, выслушал и через некоторое время сказал мне: «Красота твоей жены смягчила мой гнев». Я тогда вздрогнул, успел подумать невесть что, а король захохотал, но пояснил свои слова, и оказалось, что я зря испугался.

– А я мало знала про Жигмонда, – продолжала мать своё повествование, – и потому мне было удивительно, отчего он стремится спровадить отца Антима и поговорить со мной наедине. И вопросы Жигмонд задавал странные. Узнавал у меня про Румынскую Страну – как там пляшут и про что песни поют. Я отвечала и даже напевала. Король всё пытался найти способ, как объясниться без толмача, махал руками, а я, даже если догадывалась, о чём Его Величество толкует, всё равно делала вид, что без толмача никак не могу. Что-то подсказывало, что с отцом Антимом мне будет спокойнее. Король старался больше часа, затем задор иссяк, и тогда я прямо спросила: «Когда же освободят моего мужа?» Отец Антим перевёл, а Его Величество задумался, затем хмыкнул, и опять пришлось мне подождать, но на сей раз не в коридоре дворца, а в саду.

– И отца выпустили? – спросили дети.

– В тот же день, – ответила мать.

– Вот как хорошо мужу, когда у него жена пронырливая, – сказал отец и накрыл ладонью руку своей супруги. – Такая жена во все двери лазейку найдёт, за мужа похлопочет, но и свою честь не уронит.

– Король отпустил вашего отца из темницы, – пробормотала мать, смущённая этой похвалой, – но сказал, что от своего двора никуда не отпускает. Получается, не такая уж я пронырливая, если не сумела выхлопотать для мужа полную свободу.

– Нет, пронырливая, – возразил отец и пояснил сыновьям: – На месте вашей мамы даже самый искусный посол не сделал бы больше. Жигмонд притворялся радушным хозяином, не желавшим отпускать гостя, но это гостеприимство оказалось почти такое же, как у турок. Я понял, что нет у меня другого выхода, кроме как поклониться Его Величеству и попросить, чтоб снова принял на службу. Король милостиво кивнул, со временем забыл о моих проступках… А что случилось дальше, вы знаете.

На этом вечер закончился. Сколько ни просили дети продолжать, родитель отвечал, что рассказывать больше нечего. Наверное, он устал развлекать их. В прежние времена, когда сыновья ещё считались малышами, они начинали засыпать уже на второй части рассказа, а теперь могли слушать хоть до утра.

– Нет, – сказал отец, – идите спать.

Княжичей отвела спать нянька, которая со времени приезда в Тырговиште осталась не у дел и просто жила при госпоже, занимаясь разными пустяками. Тем не менее государыня продолжала держать няньку при себе – как будто предвидела, что скоро снова появится работа, и не ошиблась. Через два года после того, как семья обосновалась в Тырговиште, появился у Влада младший брат, которого назвали Раду2929
  Раду, третий сын Дракула-старшего, родился в период между августом 1437-го и августом 1439 года. Более точную дату историки установить не могут.


[Закрыть]. Все при дворе радовались, но счастье это вскоре омрачилось большим горем – умерла мать. Ничто не предвещало такого итога. Ей даже не исполнилось сорока лет, но, как видно, третьего ребёнка она выносила с большим трудом и, едва разродившись, начала чахнуть.

С её смертью прежние времена окончательно отошли в прошлое, потому что отец перестал рассказывать истории. Дети понимали, отчего это, и просили напомнить хотя бы про дедушку, но родитель лишь отмахивался, говорил сухо:

– Не хочу.

Тогда Мирча и Влад, посовещавшись меж собой, решили, что надобно дождаться, когда их за что-нибудь похвалят, и тогда уговорить бывшего рассказчика вспомнить прошлое. Братья с небывалою прилежностью взялись за учёбу и добились похвалы, но не добились главного.

Когда Мирча, выбрав подходящую минуту, выразил желание ещё раз услышать дедушкины наставления, родитель, только что радовавшийся успехам сыновей, вдруг помрачнел и ответил:

– Вы слишком взрослые для наставлений. Довольно с вас чужой мудрости. Приобретайте свою.

– Отец, но ведь дедушка давал тебе наставления даже тогда, когда ты был взрослый, – возразил Влад. – Он давал тебе наставления, когда у тебя выросли усы.

– Вот когда у вас усы вырастут, тогда и поговорим, – снова отмахнулся бывший рассказчик.

* * *

Мать Влада умерла более двадцати лет назад. Вроде бы давно, но если князь вспоминал о ней, ему казалось, что эта смерть недавняя. Возвращалось чувство, которое родные покойного испытывают сразу после скорбного события. Им чудится, что душа не улетела вдаль, а находится рядом и смотрит за ними. Со временем это ощущение у Влада притупилось, но если оно возвращалось, то всё, так или иначе напоминавшее о матери, становилось бесконечно ценным, и потому правитель не мог гневаться на пронырливую крестьянку. «Как на неё гневаться? За что? – спросил он себя. – За то, что она задержала меня в пути, попросив рассудить спор? Так это не она виновата. Я сам себя задерживаю».

С таким настроением государь уже приготовился тронуться в путь, но тут выяснилось, что толпа просителей не собирается расступаться – охрана, снова окружавшая князя со всех сторон, в нерешительности стояла и оглядывалась. Собравшихся селян она могла легко оттеснить, но была ли на то княжеская воля?

– Государь! – донеслось из крестьянской толпы.

– Что такое? – спросил Влад.

– Ты должен разобрать ещё одно дело! – сперва крикнул кто-то один, но остальные тут же подхватили: – Да, ещё одно! Ещё!

– Почему я должен? – удивился правитель.

– Потому что дело с коровой не считается! – опять крикнул кто-то, самый смелый.

– Не считается?! – Влад сразу вскипел от такой наглости. – Кем это не считается?! Да кто вы такие, чтобы считать за государем?!

За спинами охраны он не видел наглецов, лишь слышал голоса:

– Это несправедливо! Ты обычно даёшь нам самим выбирать дело для разбора! А сегодня ты изменил этому обычаю! – роптали в толпе.

Дракон возле государева коня воинственно зашипел и оскалил зубы. Теперь княжескому змею стало не до коровницы. Он пылал гневом подобно хозяину. Наверное, если бы кто-нибудь из крестьян смог сейчас увидеть это существо, то непременно бы испугался. Чешуйчатая тварь вся напряглась, готовясь прыгнуть вперёд, и как-то вдруг увеличилась раза в полтора. На теле появились шипы, которых прежде не было; зрачки расширились, отчего глаза сделались чёрными, а змеиный язык высунулся из пасти, угрожающе подрагивая.

Влад, глядя на змея, усмехнулся и собрался дать знак конникам, чтоб ехали вперёд и не обращали внимания на просителей, не успевших убраться с дороги. Князь уже почти поднял руку, чтобы повелительно взмахнуть ею, но тут ощутил, как кто-то тянет его за рукав. Это оказался Войко.

– Господин, не горячись, прошу, – сказал боярин, причём произнёс он это таким тоном, что правитель сразу успокоился. Влад сам не ожидал, что вдруг сделается безразличен к словам наглецов, требовавших судить дальше. Теперь он будто смотрел на всё со стороны, поэтому крики из толпы больше не казались оскорбительными, а самым сильным чувством, которое теперь испытывал князь, было удивление: «Что это со мной? Как это Войко сумел так на меня повлиять?»

– Несправедливо поступаешь, государь! – между тем продолжал кричать чей-то звонкий голос. – Я тоже могу хитрить, как эти с коровой! Вот вымажу лицо дёгтем – нарочно, чтоб ты спросил, почему я чёрный! Вымажу, чтобы ты спросил! А если ты спросил – значит, взялся разбирать моё дело!

– Да! – роптала толпа. – Нечестно!

– Эдак каждый начнёт что-нибудь выдумывать! – продолжал звонкий голос. – Что же это будет?

Правитель в ту же минуту представил последствия и призадумался, ведь встречать целые толпы ряженых во время своих поездок по монастырям ему не хотелось. «А получится именно так, – рассуждал он. – Появятся ряженые, ведь история с коровой очень быстро станет известна всей округе, и люди поймут, что ко мне можно пробиться, если сыграть на моём любопытстве».

– Ладно! – крикнул правитель, перекрывая роптанье толпы. – Пусть будет согласно обычаю! Разберу ещё одно дело! Решайте, кто предстанет передо мной!

«Чудеса! – в то же время думал он. – Как это я согласился? Ведь знаю же, что из-за этого опоздаю к обедне ещё больше. Тороплюсь и сам себе создаю препятствия! Выходит, я одновременно хочу и не хочу доехать до монастыря».