Текст книги "Время дракона"

Эти выдуманные товарищи отчасти помогали Владу избавиться от странного чувства, которое преследовало его в дороге. Когда он оказывался один посреди пустой равнины, то вдруг ощущал такое одиночество, как если бы остался один на всём белом свете.

Венценосный путешественник не раз переживал подобное, выезжая из деревни, когда белые домики с зелёными садами, ещё недавно толпившиеся вокруг, вдруг разбегались в стороны, оставляя его в поле. Поле было как поле, но в первую минуту там казалось неуютно, чего-то не хватало. Влад почему-то думал, что всеми покинут, хоть и путешествовал с охраной и слугами. С боков и позади всё так же слышался лошадиный топот, чьи-то возгласы и короткие разговоры, но эти звуки не приносили успокоения.

Вот и сейчас, выехав из села возле сухого озера, правитель испытал то же тоскливое чувство. Снова хотелось оказаться где-нибудь среди строений и толпы народу, ведь из прежнего, деревенского окружения осталась лишь жёлтая пыльная дорога, которая по-прежнему вела вперёд, но это не значило, что она – верный товарищ. «Вон вся извивается, как змея, прижатая палкой, – подумал князь. – Хочет уползти, но трудно ей вырваться из-под копыт моего коня».

Влад не знал, отчего приходят подобные мысли. «Почему дорога кажется змеёй-предательницей? – спрашивал он себя. – Может, виноват дьявол? Может, из-за него я не чувствую спокойствия даже рядом с верными и проверенными слугами?» Государь посмотрел вниз, на своего дракона, бегущего слева, а тот в свою очередь посмотрел на хозяина и всем своим существом выражал преданность.

«Нет, – решил венценосный путешественник, – тоскливые мысли у меня не из-за этой твари, даже если она – дьявол. Она ведь помогает мне, а не вредит. Она даёт мне советы, многие из которых оказываются очень кстати». Подумав так, правитель тут же одёрнул себя: «Что это ты? Взялся рассуждать о нечистом всерьёз? Разве ты безумный, чтобы думать, будто говоришь с настоящим бесом. Брось! Ты же прекрасно знаешь, что не бес, а ты сам даёшь себе советы. Тварь, бегающая за тобой, просто помогает тебе думать, и она – лишь игра твоего воображения».

Точно такой же игрой воображения являлось и солнце, наделённое человеческими чертами. Значит, и досада из-за расставания с этим мнимым попутчиком была надуманная. «Брось хандрить! – сказал себе Влад. – О чём ты печалишься? Думаешь, что остался один на всём белом свете? И кто же тебя покинул? Чужие дома и сады? Но это ведь не люди. Человеческое жильё – только признак человека, а не сам человек».

Вот так он встряхнулся, приосанился, и странное чувство, закравшееся в сердце, исчезло. Та самая равнина, только что внушавшая тоскливые мысли, теперь манила своими далями. Влад смотрел по сторонам и узнавал знакомую местность с радостью, как если бы вглядывался в лицо старинного приятеля: «Ведь это твоя земля. Вот она!»

Сразу за обочиной дороги тянулись к горизонту длинные лоскуты полей – зелёные, но с разным оттенком. Один лоскут тёмный, другой – бледный, третий – опять тёмный, а четвёртый – жухло-желтоватый, и они чередовались без конца.

Проехав ещё немного, князь увидел, что по обе стороны от тракта вместо лоскутного одеяла теперь расстелились пастбища. По пастбищам бродили отары серых овец и такие же серые коровы. Здесь и там торчали мохнатые палки тополей, совсем не похожие на пышные и раскидистые кроны соседних деревьев.

«Сколько раз я видел всё это? Неисчислимое множество! А впрочем, почему неисчислимое?» – спросил себя Влад и обратился он к рослому боярину, всё так же ехавшему справа:

– Эй, Войко.

– Что, господин?

– Как часто мы ездим этим путём?

Государь перевёл коня с рыси в шаг, потому что разговаривать на рыси казалось не очень удобно и к тому же пора было дать лошадям отдохнуть.

– Помоги мне сосчитать, сколько раз за месяц я вижу окрестности, которые вижу сейчас, – повелел князь, поэтому Войко, продолжавший править конём с помощью двух рук, взял оба повода в левую и начал загибать пальцы на правой.

– По монастырям мы ездим в каждый пост, да ещё и сверх того. – Боярин загнул мизинец. – Осенью и зимой – на охоту. Если на озёра уток стрелять, то этим путём. Если в лес на кабанчиков, то опять этой дорогой. – Он загнул безымянный и средний пальцы. – На Брашов мы недавно ходили в поход со всем войском1414
  Военная экспедиция Влада Дракула-младшего в Брашов, которая упоминается в романе несколько раз, состоялась в апреле 1460 года.


[Закрыть] – снова проезжали здесь. А до похода ты, господин, проверял северные заставы и таможни…

– Так сколько получается? – спросил Влад, который и сам начал подсчитывать в уме количество выездов.

– Получается, что во всякий месяц ты здесь проезжаешь раз по пять, а если считать туда и обратно, то по десять… Но для чего нужны эти подсчёты?

Князь ответил не сразу:

– Просто вздумалось мне подсчитать, – произнёс он, а затем добавил, чтобы хоть как-то объяснить свою прихоть: – К тому же я вижу, что тракт хороший. Все рытвины и ямы засыпаны щебнем и ещё землицей сверху, чтоб лошади не спотыкались. Вот я и думаю, что вряд ли эта дорога была бы так хороша, если б я ездил по ней реже.

– Дорога не подстраивается под путешественника, – рассудительно заметил Войко. – Ей всё равно, знатен ты или нет.

По всему было видно, что правителя удивили эти слова:

– Всё, что находится под государевым приглядом, должно становиться лучше. Разве нет? – спросил Влад.

– Да, господин, но дорога – дело особое. Она подвластна тебе в той же степени, как восход или заход солнца. Ты можешь сколько угодно приглядывать за ними, но это не сделает их ни лучше, ни хуже.

– Восход и заход происходят на небе, а дорога стелется по земле, – заметил государь, – по моей земле…

– …и всё-таки она никому не подвластна, – продолжал твердить боярин. – В этом я убедился много лет назад, когда жил в далёкой стране возле большого города. К главным воротам вела дорога, очень плохая. По ней ездил наместник правителя и всегда ругался, а дорога оставалась плохой.

– Значит, никчёмный был наместник, если никто его не слушал, – сказал Влад.

– Его слушали, – возразил боярин. – Ту дорогу не раз чинили, но она портилась очень быстро.

– Где же находился тот злосчастный путь?

– Где находился? В далёкой стране, – сказал Войко, будто не понимая, о чём спрашивают. – В далёкой стране, где даже сам правитель ездил по ухабам и ничего не мог поделать.

– Что же это был за правитель?

– Очень могущественный человек.

– А где он правил?

– Господин, не всё ли равно?

– Неужели в Турции? – усмехнулся Влад. – Если ты говоришь «много лет назад», значит, вспоминаешь своё рабское житьё. Наверное, ты и сам участвовал в починке турецких дорог?

– Приходилось, – нехотя кивнул Войко. Он избегал воспоминаний об этом житье, а государь не понимал боярина, потому что привык думать о турках благожелательно.

Когда-то Влад тоже жил в Турции, но не как раб, а как знатный пленник. Конечно, он слышал рассказы о турецких жестокостях, но считал эти рассказы преувеличением, ведь некоторые турецкие законы были даже мягче тех, что действовали в христианских странах. К примеру, в Турции за воровство полагалось отрубать руку, а в христианской стране – вздёргивать на виселице.

Кроме того, к самому Владу, пока он оставался пленником, турки относились гостеприимно, а когда пришла пора, то помогли ему стать государем, так что даже необходимость выплачивать дань не портила облик Турции в глазах нынешнего князя. Вдобавок за время пребывания в этой стране Влад успел обзавестись турецкой «женой» и родить двух сыновей. «Трудно думать о турках плохо, если в твоих собственных сыновьях течёт турецкая кровь», – говорил себе румынский правитель. Младшего сына он даже сумел забрать в Румынию и окрестить, а вот старший так и остался некрещёным чертёнком, потому что продолжал жить со своей матерью при турецком дворе. Влад понимал, что этого не изменить – старшего сына турецкий султан не отдаст, как ни проси – и всё же, посещая султанов двор, не чувствовал на себе гнёта, как обычно бывает на чужбине.

Турки – и, прежде всего, султан – считали Влада гостем. Турецкий правитель обязательно приглашал Влада на обед, дарил нечто ценное, тем самым вернув часть дани, а затем расспрашивал о новостях и рассказывал свои. Визиры тоже часто приглашали, тоже расспрашивали, тоже дарили что-нибудь, а «валашский гость» отдаривался. Все сановники проявляли любезность и гостеприимство, старались развлечь, удивить – могли похвастаться особо крупным рубином, редкой птицей или чем-то ещё.

«По-своему хорошие люди», – думал румынский государь, но Войко держался другого мнения. Провожая господина в очередную поездку к туркам, он всем своим видом показывал: «Лучше б ты пришёл туда не с деньгами, а с обнажённым мечом». Вот и сейчас боярин, раз уж пришлось открыто говорить об этих «поганых», решил доказать, что жизнь у них не очень-то хороша.

– Чинить там дороги – никчёмное занятие, – сказал Войко.

– Да, в Турции почти всякая дорога плохая, – согласился Влад, потому что не мог отрицать очевидного. – Скажу тебе больше. Султан совсем отчаялся исправить положение дел. Настолько отчаялся, что в военных походах решил больше не пользоваться повозками. Всю поклажу теперь таскают верблюды. И всё же плохие дороги не означают, что султан плохой правитель. Не забывай, что Турция – обширная страна. Весьма обширная! Как же начальникам уследить за каждым трактом? Особенно за теми, по которым они не ездят…

– Господин, позволь рассказать, что я видел в других местах, – сказал Войко.

– И что же?

– Видел очень хорошие дороги, по которым ни разу не ездили начальники. А также видел хорошие дороги возле столицы, по которым начальники ездили каждый день. Эти пути выглядели одинаково.

– Где же ты нашёл всё это?

– В Сербской земле несколько лет назад.

– В этом нет ничего удивительного, – возразил Влад. – Сербская земля совсем мала. Там легко следить за состоянием проезжих путей и содержать их в порядке.

– А как же твоя вотчина? – спросил Войко. – Она втрое обширнее, чем все сербские земли. В Румынской земле я ездил по многим местностям, где не ездил ты. Могу тебя уверить, господин, что большинство трактов, по которым я проезжал, похожи на этот.

– По-твоему выходит, что качество дороги зависит не от того, насколько велика страна, и не оттого, насколько внимательны начальники. – Государь говорил спокойно, но всё-таки не мог скрыть своего стремления поскорее узнать ответ. – Тогда отчего зависит качество дороги?

Боярин неторопливо отвечал:

– Ты ведь знаешь, господин, что дорожные работы – это повинность. Когда некий начальник собирает людей из окрестных селений подновлять проезжий путь, то говорит: «Послужите правителю». Если люди довольны правителем, они думают: «Выполним службу хорошо. Сделаем всё на совесть». Если же они чем-то недовольны, то думают иначе: «Отделаемся как-нибудь. Незачем стараться. Пускай ломаются оси в чужих повозках. Пускай чужие кони сбивает себе копыта о камни на этой дороге. Пускай сам правитель ездит по ней, проклиная всё на свете. Так ему и надо! А с нас никто не спросит. Ведь начальник, который гонит нас на работу, сам не ведает, как ремонтировать дорогу правильно».

Государь Влад рассмеялся:

– Вот за это я и вожу тебя с собой, Войко. Даже если я не согласен с твоими суждениями, мне всегда нравится ход твоих мыслей. Выходит, что дорога хороша потому, что мои подданные довольны мной?

– Тобой и начальниками, которых ты ставишь, – кивнул государев спутник. – А вот начальниками, которых ставит султан, турецкие жители недовольны. И пусть в Турции принято восхвалять всех визиров и прочих витиеватыми славословиями, состояние дорог говорит само за себя.

– Так значит, всё дело в довольстве? – повторял Влад. – А я полагал – тракт, по которому мы едем, хорош потому, что я к своим подданным строг…

Войко молчал. Он уже сказал всё, что хотел, а повторять на разные лады одну и ту же мысль, понравившуюся господину, – это занятие льстецов. Войко льстецом не был.

* * *

«Приятно услышать, что мои подданные довольны, – думал государь Влад, – но были ли они довольны делами моего отца? Определить это способом Войко не удалось бы». С одной стороны следовало признать, что во время отцовского правления, которое продлилось всего десять лет, проезжие пути выглядели плоховато. Но, с другой стороны, за эти десять лет Румынская Страна пережила три войны – одну большую и две малых. Война неизбежно разрушает дороги, а если нельзя судить по ним, тогда как же можно было судить? По прозвищу?

Родитель Влада получил от народа прозвище Дракул. «Не самое хорошее прозвище, – рассуждал сын. – Такое не дают из благодарности. Однако теперь подданные, которые довольны моим правлением, называют меня так же – Дракул. Получается, что судить по прозвищу тоже нельзя».

Вначале младший Дракул унаследовал это прозвание лишь потому, что оказался очень похож на своего родителя внешне – прямо-таки одно лицо. Люди называли сына Дракулом, желая намекнуть на внешнее сходство, и не замечали внутренних различий. А ведь могли бы заметить, к примеру, то, что младший Дракул занимался разбором жалоб совсем не так, как отец.

Влад не помнил, чтобы родитель хоть раз обмолвился: «Просители ловят меня по всем мостам и перекрёсткам». Нет, его ловили не просители – его ловили нищие, которые знали, что получат щедрое подаяние.

Одно время нищие преследовали и младшего Дракула, появляясь там же, где собирались толпы крестьян, желавших государева суда, так что молодому князю тоже приходилось раздавать милостыню, но в один из дней он спросил попрошаек:

– А почему вы обращаетесь именно ко мне? Смотрите, сколько здесь собралось народу. Никто из этих людей вам не подал?

– Не подал, – жалобно отвечали нищие.

– А почему? – спросил правитель, обращаясь уже не к нищим, а к остальной толпе. – Ведь Господь велел помогать неимущим. Почему об этом помню я один?

Вместо ответа крестьяне предпочли раскошелиться. Нищенские шапки и кружки наполнились мелкими монетами, однако с тех пор сирые и убогие перестали появляться на государевом пути. Люди, желавшие предстать на суд, по-прежнему стояли близ мостов и перекрёстков, а подаяния больше никто не просил. Вряд ли нищие перестали приходить по собственной воле. Наверное, кто-то препятствовал им – возможно, препятствовали люди, которые больше не хотели раскошеливаться.

Тогда и проявилось первое различие между двумя Дракулами. От младшего перестали ждать щедрости. Ждать перестали, однако не роптали и не говорили: «Отец был щедрый, а сын у него прижимистый». Народ молчал, а младший Дракул досадовал на это. Он бы предпочёл, чтобы люди вспоминали его родителя добрым словом, пусть даже похвала отцу стала бы хулой на сына. «Если подданные молчат, – думал Влад, – неужели это означает, что щедрость моего отца казалась им излишней?»

Точно так же Влад не мог сказать, нравилось ли народу то, что старший Дракул был милостивым. Конечно, милостивый князь нравился преступникам, поэтому они частенько бросали младшему Дракулу упрёк:

– Твой отец не был так скор на расправу, как ты.

А вот что думали остальные люди? Нравилось ли им мягкосердечие старшего Дракула, или им больше по вкусу пришлась суровость младшего? Может, мягкосердечие казалось народу слабостью? Ответа не было. Никто не говорил: «Старший Дракул был добр, а младший суров».

«Вот если бы мой отец правил дольше, люди наверняка оценили бы его, – думал Влад. – Отец ведь не дожил до седоусой старости, вот люди и не успели понять, что им достался хороший правитель. А мной они довольны потому, что ещё не увидели оборотную сторону моей строгости. Я правлю всего четыре года, а вот через двадцать четыре года посмотрим, что люди скажут. Вот тогда они помянут моего отца добрым словом! Вспомнят и мягкость, и щедрость! И пожалеют, что вместо него правлю я».

Конечно, эти рассуждения не значили, что младший Дракул проявлял строгость нарочно. Он стремился поступать правильно, но как-то так всё время выходило, что правильное решение оказывалось в то же время строгим. Младший Дракул хотел бы проявлять отцовы качества, но не получалось, поэтому он утешал себя мыслью, что если не похож в делах на отца, то, возможно, похож на деда, Мирчу: «Может, мне всё-таки суждено стать великим государем?»

«Чтобы сделаться великим государем, придётся прожить долгую жизнь и совершить многое», – так говорил мудрый монах Антим, учивший младшего Дракула грамоте. Одно время ученик пытался спорить с учителем и задавал каверзные вопросы. Например, однажды спросил: «А как же тот грек по имени Александру, который жил давно-давно? Он умер очень молодым, но его называют Великий». Учитель ответил со снисходительной улыбкой: «Грек Александру был великим завоевателем, а не великим государем. Ему покорилась половина народов Земли, но государство, которое он создал, распалось вскоре после его смерти. Великий государь – это не завоеватель. Великий государь – это строитель».

К сожалению, отец Влада не успел построить ничего, что после смерти стало бы памятником для потомков, – ни новый храм, ни монастырь, ни крепость. Он лишь достраивал начатое Мирчей Великим, а своё строительство откладывал и в этом допустил явное упущение.

Впрочем, младший Дракул пока тоже строил мало. В одном из городов приказал возвести дозорную башню, которая располагалась на северо-западной стороне и потому получила звучное название Башня Заката. В новой столице, в городе Букурешть, по воле князя появились деревянные укрепления, уже начавшие заменяться каменными. Вот, пожалуй, и всё. Было и другое строительство, но не своё – государь Влад, подобно родителю, достраивал то, что начали другие.

«После моего отца осталось только прозвище. А что останется после меня? – думал сын. – Что будет, если Башня Заката разрушится, а город Букурешть, куда я перенёс столицу, захиреет? Может, ничего не останется. Может, нам с отцом суждено поделить дракулово прозвище поровну. Вот и вся память о нас двоих».

Государь Влад помнил, как рождалось прозвище. Это началось в те времена, когда отец, ещё не добыв себе румынского престола, устроил прямо в своём доме в Сигишоаре монетный двор и начали чеканить деньги с изображением дьявола. Или, может, всё началось чуть раньше, когда в доме стали появляться удивительные гости. Да, наверное, тогда.

Сначала приехал всего один человек. Вечный странник привёз его с собой из путешествия. «Чудной какой-то гость. Где так одеваются?» – подумал малолетний Влад. Откуда ребёнку было знать, что именно так одеваются знатные румыны. Кафтан длиной до колен, пояс-кушак очень широкий, штаны просторные, так что в одну штанину могли бы уместиться сразу две ноги. Сапоги тоже необычные – из жёсткой кожи, которые нисколько не меняли форму, если их снять. Отец в ту пору одевался иначе. Он следовал обычаям, существовавшим при дворе короля Жигмонда. Обувь носил мягкую, штаны – узкие, а кафтан – короткий.

Войдя в столовую комнату, незнакомец перекрестился на иконы, висевшие в углу справа от двери. Никто из незнакомцев, приходивших в дом прежде, так не делал.

Ещё больше малолетний Влад удивился, когда выяснилось, что гость разговаривает по-румынски и может не просто связать пару слов, а говорит много и свободно. Такие люди в Сигишоаре были известны наперечёт, жили в нижнем городе, возделывали землю и разводили овец. Незнакомец явно не состоял в родстве с этими крестьянами, ведь он одевался, как знатный человек.

– Так значит, это ты у нас – наследник? – спросил гость, наклоняясь к мальчику и почесывая подбородок. – Твой отец много про тебя рассказывал. И про твоего старшего брата рассказывал. Говорил, что доминиканцам от вас двоих житья нет. Меня звать дядя Тудор. Ты чего? Испугался?

Влад не испугался, но так сильно удивился, слыша румынскую речь от чужого человека, что просто онемел. Со временем привык, а дядя Тудор продолжал наведываться в Сигишоару, но называл себя не гостем, а «верным слугой хозяина сего дома».

С этого «слуги» и начались значительные перемены в домашнем быте, потому что очень скоро таких гостей-слуг стало шесть, а ещё через некоторое время – десять. Приезжая, эти люди сперва пировали, а после начинали вести длинный разговор. Пусть разговоры велись по-румынски, Влад ничего в них не понимал. Старший брат Мирча – тоже, но в отличие от младшего брата старательно слушал.

Младший брат в это время бесцельно бродил по дому. В половине комнат было темно, а в других ещё горел свет – женщины раскладывали по полу многочисленные тюфяки, чтобы устроить приезжих спать. Издалека доносились отголоски застольной беседы – кто-то скажет что-нибудь отрывистое, другие подхватят, зашумят, а затем всё снова успокоится. Иногда мимо Влада пробегала, слегка шаркая подошвами, служанка с кувшином – значит, за столом закончилось вино.

Повсюду лежали вещи гостей.

– Трогать чужие вещи – плохо, – говорил отец Антим, поэтому Влад не прикасался к ним, но внимательно осматривал со всех сторон… а однажды попробовал примериться к отцовскому мечу, оставленному на сундуке без присмотра. Родительская вещь ведь не чужая – значит, трогать можно.

Оружие оказалось тяжелым. Если поставить его вертикально, то небольшой позолоченный диск, венчающий рукоять, доставал до кончика носа, а крестовина с загнутыми вниз концами приходилась на уровень ключиц. Меч был одноручный, но мальчик, на которого, понятное дело, оружейники не рассчитывали, мог уместить на рукояти не одну, а две руки.

Чтобы освободить оружие от ножен, размаха не хватило. Пришлось положить меч на пол, взяться за рукоять и пятиться. Вначале ножны потащились вслед за мечом, но затем зацепились за какой-то незаметный выступ на половице и отстали. Тогда из своего убежища медленно выполз серебристый змей-дракон, выгравированный на клинке. Змей корчился и разевал пасть, потому что ему мешал святой крест, накрепко прибитый к спине большими гвоздями. Как ни извивался змей, крест извивался вместе с ним и не спадал. Влад хотел поднять меч клинком вверх, но меч не слушался, еле-еле оторвал острие от пола.

Тут-то в комнату и вошла мать, руками всплеснула, отобрала опасную игрушку, заругала, позвала отца:

– Вот полюбуйся, что твой сын творит!

Отец нисколько не рассердился – ни за меч, ни за то, что пришлось прервать важные разговоры:

– Ну и пускай. Видать, Влад большой уже – пора оторвать его от няньки и передать дядьке.

– Да ты что! Он мал ещё! – испугалась мать.

Дракон, распятый на кресте, считался главным символом воинствующего ордена Святого Георгия, где состоял отец Влада. Король Жигмонд принял своего «валашского слугу» в это общество, оказав тем самым большую честь, ведь через церемонию посвящения, которую Его Величество придумал на правах главы ордена, за всё время прошли лишь двадцать четыре человека, причём каждый из посвящённых принадлежал к сильным мира сего, а некоторые даже были государями.

Тому, кто прошёл через церемонию, полагалось носить подвеску со змеем-драконом или украсить своё оружие «георгиевским» рисунком. Отец выбрал второе и украсил свой меч, но вовсе не потому, что стеснялся носить подвеску. Никто не знал, что подвеска у новопосвящённого уже имелась, ведь он ещё с юности тайно – на шнурке вместе с нательным крестом – носил то, что очень напоминало символ ордена.

– Что это? Дай посмотреть! – однажды попросил Влад, указывая на непонятный предмет на груди отца.

Родитель сидел на скамье, привалившись спиной к стенке. После двухчасового отмокания в большой бадье он был расслабленный и полусонный, поэтому обращал мало внимания на происходящее вокруг – например, не заметил, как младший отпрыск пристроился почти под боком.

Влад видел, что рассказов сейчас не дождёшься, и потому не собирался заводить беседу. Ему просто хотелось посидеть рядом, но благодаря стечению обстоятельств на глаза попалась необычная подвеска.

Из расстегнутого ворота отцовской рубахи выглядывало нечто блестящее. По виду литая иконка, из золота, дугообразно скругленная наверху, с выпуклыми изображениями. В центре была фигура распятого Спасителя, скорбно склонившего главу направо. Под крестом горько плакала Богоматерь, а рядом стоял человек со свитком1515
  Здесь описан древнерусский амулет-змеевик.


[Закрыть].

– Дай посмотреть! – попросил любопытный сын.

– Что?

– Вот это.

– Ну, гляди. – Отец вытянул иконку за шнурок, чтобы она повисла поверх рубахи, однако с шеи не снял.

Влад встал коленями на лавку, стремясь рассмотреть ближе.

– Деду твоему Мирче когда-то прислали в подарок из Русской земли. Это вот Иоанн Богослов. – Обладатель необычной вещи указал большим пальцем на человека со свитком. – У деда твоего имя во Христе было – Иоанн. У меня – такое же. Значит, и мне полезно этот образок носить.

Влад взял иконку, рассмотрел с одной стороны, а затем перевернул, потому как чувствовал пальцами, что и на обороте есть выпуклый рисунок.

Изображение на обороте оказалось необычным и страшным. В верхней части, точно вписываясь в дугообразную форму, была расположена женская голова с извивающимися во все стороны волосами-змеями, а на оставшемся снизу пространстве помещался человек с нимбом, втыкающий копьё в пасть небольшого дракона.

– А кто эта женщина со странными волосами? – спросил Влад.

– Дьяволица, – ответил отец, причём произнёс это спокойно, будто речь шла о чём-то совсем обычном.

– А внизу кто? – продолжал спрашивать сын.

– Один из её детей-дьяволов, побиваемый святым Фёдором Тироном.

Мальчик удивился:

– Отец, а зачем ты носишь на себе дьяволов?

Тот объяснил:

– А затем, что дьяволы, смирённые крестом, служат и помогают человеку. Они бы и рады мне навредить, да Христос им не позволяет.

– А в чём они тебе помогают, отец?

– Хранят от болезней и от ран. А к Фёдору Тирону, я слыхал, можно обращаться с молитвами о возврате украденной у тебя вещи.

Малолетний Влад задумался и в конце концов понял, что Фёдор Тирон помогал вернуть не только украденные деньги или уведённых лошадей, но и украденную власть. Конечно же, родитель носил на шее золотую иконку потому, что желал вернуть трон, украденный жадными родственниками!

Отец Влада, будучи средним сыном государя Мирчи Великого, имел право наследовать власть после смерти своего старшего брата, но оказался оттеснён сначала лысым дядей, а затем младшим братом, занявшим румынский престол вопреки всякой очерёдности. Именно это означали слова, с грустью сказанные сыновьям Мирче и Владу во время вечернего рассказа:

– Мой младший брат не хочет помочь мне править.

Думая, что никто из домочадцев не слышит, обкраденный роптал:

– На спелой грозди попадаются и гнилые ягоды. Что можно сделать с такими ягодами? Только оборвать и выбросить. А что сделать с человеком, у которого гнилая душонка?

Младший отцов брат, чувствуя свою неправоту, пошёл на поклон к туркам и укрепил трон с помощью их сабель. Однако поддержка турок была ненадежна, потому как непостоянна.

– С волками дружбу свёл! – порой раздавалось в сигишоарском доме. – Где это видано, чтоб волки охраняли отару! Ну да ничего – волки уйдут другую отару трепать, а я тут как тут! И помогай мне Бог или дьяволы!

Малолетнему Владу следовало бы испугаться слов «помогай мне дьяволы», но он не чувствовал в них ничего плохого, потому что отлично понимал отца: «Человек, которого обокрали, имеет право сердиться. Например, если б мальчишки с Башмачной улицы отобрали у меня что-нибудь, я бы тут же побежал и попросил старшего брата, чтоб он помог мне их побить. А кого может попросить о помощи отец? Жигмонд помог ему только тем, что принял в орден Святого Георгия, а больше ничем не смог помочь, поэтому пришлось просить святого Фёдора Тирона и даже змеев-бесов».

Наверное, родитель Влада сделался суеверным и начал рассчитывать на бесовскую помощь именно тогда, когда его приняли в орден. До этого почти десять лет никто не признавал отцовых притязаний на румынский трон, а стоило заказать себе меч с драконом на клинке – и всё изменилось. Тут волей-неволей задумаешься – может, это дьявольские силы помогли? Может, дракон на мече объединился с драконом на золотой иконке, они вдвоём упёрлись, и безнадёжное дело сдвинулось с места – сдвинулось и покатилось сначала потихоньку, а затем быстрее и быстрее. Возможно, если б отца приняли в орден на несколько лет раньше, то и на румынский трон удалось бы взойти на несколько лет раньше.

Отец упоминал о своих чешуйчатых «помощниках» непринуждённо, потому что не вполне верил в их могущество. Если бы верил вполне, то говорил бы про это совсем по-другому – шёпотом и на ухо, как страшную тайну. Однако Владу в те времена не исполнилось даже семь, и он не знал, как надо говорить про нечистых духов. Сын решил, что отец нисколько не шутит, когда рассказывает про бесов-помощников. Это сейчас младший Дракул то и дело напоминал себе, что всерьёз общаться с этими существами могут только безумцы, а в детстве он верил в отцовых дьяволов безоговорочно.

«Вот бы узнать, хватит ли у дьяволов силы, чтоб помочь моему отцу», – думал малолетний Влад и поэтому обратился к отцу Антиму, ведь священнику полагалось разбираться в способностях всех бесов и чертей.

– Отче, а у дьяволов сила большая? – спросил мальчик однажды после второй утренней службы, когда священник собирал в столовой церковную утварь.

Отец Антим молча продолжал складывать всё в ларец, предварительно оборачивая каждую вещь в красное сукно, и только когда круглый поднос на ножке, именуемый «дискос», нашёл своё место, прозвучал ответ:

– Нет, чадо. У дьяволов сила маленькая, очень маленькая.

– А откуда ты знаешь? – спросил Влад.

– По опыту знаю, – ответил священник.

– Нет, – с сомнением произнёс малолетний собеседник, – она должна быть большая.

– Кто тебе это сказал?

– Никто.

– А почему ты думаешь, что она большая?

– Ну… потому что люди ею пользуются.

Отец Антим горестно вздохнул:

– Люди пользуются этой силой не потому, что она большая, а потому что дьяволы их обманывают.

– А если человек умный?

– Человек, который пользуется помощью дьяволов, всегда бывает обманут и попадает в беду. Даже если человек очень умный, нечистые всё равно оказываются умней.

– Нет, – опять с сомнением произнёс Влад, – если их усмирить крестом, тогда они ничего плохого не сделают. Они бы и рады навредить, но Христос им не позволит.

– Кто тебе это сказал? – испуганно спросил отец Антим. Он сразу отвлёкся от собирания церковной утвари, наклонился к маленькому собеседнику и внимательно посмотрел ему в лицо. – Чадо, кто тебе это сказал?

– Отец сказал, – спокойно произнёс Влад, не понимая, с чего это священник так всполошился.

Отец Антим продолжал смотреть, а Влад, помолчав мгновение, добавил:

– Поэтому у отца есть меч с нарисованным дьяволом, а у дьявола к спине прибит крест. А ещё есть иконка, на которой…