Текст книги "Время дракона"

Владу смысл псалмов был полностью ясен и представлялся схожим: «Вот я со всеми неисчислимыми грехами моими явился пред Тобой, Господи. Выслушай моё покаяние и очисти меня от этих грехов».

Грехов у младшего Дракула имелось множество, и потому все слова в псалмах, где так или иначе упоминались грехи, вызывали у него душевный отклик. А вот к словам о том, что Бог направляет человека на путь истинный, князь оставался безразличен. Человек всегда безразличен к словам, которые к нему не относятся. «Бог исправляет других, но не тебя, – говорил себе Влад. – Ты уже тысячу раз присутствовал на обедне, однако пользы от участия в службах не видно – грехов с каждым днём всё больше».

Порой грехи переставали казаться Владу бременем, будто это уже не сор, скопившийся внутри, а нажитое тяжким трудом богатство. Многие из грехов представлялись ценным опытом – таким же ценным, как золотая монета, драгоценный камень или жемчужина – и во многих случаях вспоминать об этом опыте было приятно, так что князю нравилось слушать псалмы, напоминавшие о грехах. Особенно ему нравилось то место в двадцать четвёртом псалме, где говорилось о грехах юности: «Господи, грехов юности моей не помяни».

«Ох, уж эти грехи, – думал князь. – Самые памятные грехи, которые, по большому счёту, начинаются ещё в отрочестве!» Вспомнив о них, он вспомнил о Сёчке, невольно улыбнулся, сразу опустил голову, чтобы скрыть улыбку, и в это мгновение опять увидел своего дракона.

Вечный спутник во всех паломничествах сидел возле ног господина, как сидела бы собака, и слушал обедню. Иногда эта шавка поводила носом, принюхиваясь к запаху ладана, а иногда сонно жмурилась и зевала. Казалось странным, почему молитвенные славословия не бьют дьяволу по ушам и ароматные дымы из кадильницы не заставляют морщиться. Наверное, дракон мог присутствовать на обедне потому, что его господин присутствовал здесь как сторонний наблюдатель, который с самого начала решил не причащаться.

– Всё дело в моей непричастности? – мысленно спросил Влад, но тварь ничего не ответила на это обращение, лишь улыбнулась. Сейчас она улыбалась каждую минуту. Наверное, радовалась, что сумела пробраться даже на церковную службу.

– Почему ты здесь? – снова спросил князь.

– Верный пёс всегда стремится следовать за своим господином, – ответил дракон.

– Значит, ты следовал повсюду и за моим отцом? – продолжал спрашивать Влад.

– Да, я всюду следовал за ним, – прошипела тварь. – На пиры, на охоту, в путешествия – всюду. Твой отец очень ценил меня как советчика. Он не мог долго без меня обойтись. К тому же он был добрым хозяином, а добрый хозяин не станет держать своего верного пса вдали от себя.

– Вот как? – усмехнулся Влад. – Ты расхваливаешь моего отца и говоришь, как он был доволен тобой… Почему же он при жизни не расхваливал тебя так, как ты теперь расхваливаешь его?

Тварь задумалась и вдруг покосилась на боярина Войко, который, как всегда, стоя справа от государя, пристально смотрел на неё и тихо повторял:

– Пошла отсюда. Пошла.

– Что случилось? – спросил Влад, но теперь уже не мысленно, а вполголоса.

– Так вот же – чёрная кошка сидит, – шёпотом ответил боярин. – Хочу прогнать, но не хочу мешать службе.

– Оставь, – устало бросил князь.

Между тем чтение псалмов почти окончилось. Остался всего один – девяностый, и когда прозвучали слова: «На руках понесут тебя Ангелы, да не споткнётся о камень нога твоя, на аспида и василиска наступишь, попирать будешь льва и змея», – младший Дракул опять посмотрел себе под ноги. Дракон сидел на прежнем месте и всё так же следил за совершением обедни, а драконий хвост лежал почти рядом с княжескими сапогами.

«Попирать будешь змея», – мысленно повторил Влад, еле заметно приподнял мысок левой ноги, но тварь, как всегда, была начеку. Дракон, мгновенно подобрав под себя хвост, оглянулся и с укоризной посмотрел на господина.

Влад частенько пытался так подшутить над своим ручным гадом – наступить ему на хвост – и пусть это никогда не удавалось, государь оставался весел. Вот и сейчас он был настроен шутить, и, наверное, поэтому деревенская обедня, не очень красивая и не очень длинная, которая вряд ли понравилась бы монахам, очень ему нравилась – нравилась своими огрехами.

Виновником огрех чаще всего был местный дьякон, обладавший могучим голосом и стремившийся показать свой дар. При всяком удобном случае этот человек выдавал такие замысловатые напевы, что с трудом с ними справлялся. Голос мог стать густым и шершавым, как звук боевой трубы в турецком войске, или же звонким, рвущимся вверх, как звук пастушьей свирели, а ведь человеку трудно делать такие переходы за короткое время.

После освящения вина и просфор дьякону положено в очередной раз возглашать «благослови, владыко». Начав выпевать первое слово, дьякон отчего-то задумался, поэтому слово тянулось и тянулось, пока не растворилось где-то вдали. Второе слово зазвучало тихо, будто его возглашали в соседнем селе, и вдруг служитель опомнился, голос вернулся, дрогнул и взлетел высоко над толпой, грозя сорваться в тонкое лошадиное ржание. К счастью, не сорвался.

– Благословенно Царство Отца, и Сына, и Святаго Духа, ныне и присно, и во веки веков, – невозмутимо возгласил священник, будто успокаивая переполошившегося дьякона.

Не менее забавным казалось пение хора. Мотив пения неуловимо напоминал застольную песню – бодрую и живую. «Очевидно, этому хору доводилось петь не только на церковных службах, – подумал младший Дракул. – А может, за столом эти люди поют чаще, чем в церкви?»

Даже такой привычный момент богослужения, как ход с Евангелием, теперь представлялся Владу смешным. Перед дьяконом, несущим священную книгу, полагается идти помощнику с зажжённой свечой, означающей свет христианского учения – князь прекрасно это знал, и если бы служба проходила в полумраке храма, то зажжённая свеча показалась бы Владу очень красивой и вызвала бы благоговение. А вот на открытом воздухе, когда ярко светило солнце, она вызывала совсем другие чувства. «Днём с огнём ходят», – невольно подумал государь. Он понимал, что это символ, а символический предмет обычно бесполезен, с житейской точки зрения, но пресловутая свеча всё равно казалась не символом мудрости, а олицетворением глупости.

Государь ненадолго сделался серьёзным, когда в ходе службы читались отрывки из апостольских сочинений. В тот день читали «Второе послание к коринфянам» от Павла – как раз то место, где упоминается склочный человек, говоривший на апостола хулу и смущавший коринфскую христианскую общину. Этого ругателя Павел призывал простить, уверяя, что склочный человек достаточно наказан, если восстановил против себя всех и видит обиженные взгляды, обращённые на него отовсюду.

Услышав эти слова, Влад насторожился, будто некий голос с небес сказал ему: «Вот как надо было поступить со склочным Кукувей. Вот к чему тебе следовало призвать здешних жителей. А ты им что насоветовал? Окажись апостол Павел здесь, он призывал бы простить старого сквернослова, а не избавиться от него».

На каждый день церковного года назначены свои чтения, так что совпадение между предметом недавнего суда и предметом чтений казалось почти невозможным. «Неужели Бог всё-таки обращается ко мне?» – спросил себя младший Дракул и некоторое время размышлял над ответом, склонив голову, но затем глянул исподлобья в небо и мысленно произнёс: «Конечно, совет апостола лучше. Беда лишь в том, что здешние селяне не станут следовать такому совету. Старый Кукувя слишком досадил им. Да, я мог бы напомнить людям о христианском смирении и ехать дальше, ни о чём не заботясь, но я вник в дело и дал такой совет, который действительно поможет. Я доволен своим судом, а если я неправ, то хочу, чтобы мне растолковали, в чём я заблуждаюсь».

По мнению Влада, местный священник тоже должен был заметить, что дело о старом склочнике и послание апостола Павла удивительным образом перекликаются. «Если священник заметил, то пусть проповедует и докажет селянам, что они должны смиренно терпеть всякую издёвку, – рассуждал князь. – Но докажет ли? Нет. Наверняка он пытался доказать ещё давно, но селяне всё-таки решили обратиться ко мне».

Правителю опять сделалось весело. Он снова стал видеть забавные огрехи церковной службы. Например, ему очень понравилось чтение Евангелия, начавшееся вслед за чтением апостольского послания. В этот раз попался отрывок из двадцать третьей главы Евангелия от Матфея, где говорится: «Горе вам, книжники и фарисей! Горе вам, вожди слепые!» – а юноша-чтец произносил эти слова таким пугающим голосом, что невольно вспоминались страшные сказки, слышанные в детстве. Чтец даже завывал немного, повторяя «горе вам», «горе вам». Владу стало жутко и смешно одновременно, поэтому государь еле удержался от улыбки, а по окончании службы объявил деревенскому старосте, что очень доволен и желает когда-нибудь ещё раз послушать здешнюю обедню.

Влад совсем не жалел, что задержался. Он даже подумал, что зря отказался причаститься. «Может, из-за этого от тебя ускользнуло ещё что-то чудесное, что могло бы произойти? – спохватился он. – Да, могло и ускользнуть, но теперь ничего не поделаешь – ты сделал выбор и остался непричастным».

* * *

Чешуйчатая шавка, которая стремилась проникнуть даже на обедню, преследовала младшего Дракула не всегда. Пока был жив старший Дракул, тварь могла не показываться младшему очень долго. Она не показывалась даже тогда, когда её звали. Например, в тринадцать лет Влад призывал шипящего советчика каждый вечер, ложась спать: «Ну, где ты, шавка? Мне очень нужно, чтобы ты мне подсказал! Очень нужно!» – но дракон не появлялся.

Временами Владу казалось, что отцовский дьявол не приходит, поскольку уже достаточно навредил, ведь в тринадцать лет у отрока стали появляться такие мысли, что в аду среди сластолюбцев он мог бы рассчитывать на почётное место. Случалось, княжич просто смотрел на некую девицу, проходящую мимо, и вдруг начинал думать о ней такое, что если б она узнала, как он про неё думает, то посчитала бы себя сильно оскорблённой. Княжич и сам не ожидал, что станет думать так. А дьявол наверняка видел, кем стал отрок, и потому был спокоен за его будущее – незачем вмешиваться, если уже сотворил нового грешника.

Влад начал не только думать по-новому, но и делать то, чего раньше никогда бы не сделал. Например, как только отец уехал к султану, Влад тут же последовал прошлогоднему совету старшего брата – оделся поскромней и вышел через задний двор в город. Княжичу не препятствовали, поэтому его отлучки из дворца стали регулярными. Казалось, что отрок предоставлен сам себе, как это было в гостях у Яноша. Никто не надзирал и ничего не требовал.

Формально Влад всё же был занят делом. Когда отец отправился к султану «жаловаться» на Гуньяди, княжич стал соправителем старшего брата, но не считал это дело настоящим и не проявлял усердия:

– Не правление, а только игра в правление, – однажды сказал «соправитель».

Старший брат считал по-другому. Он относился к этой игре серьёзно – настолько серьёзно, что игра изменила его. Старший государев сын, ещё недавно готовый грозить кулаком боярскому совету, теперь смотрел отцовым боярам в рот, потому что очень боялся сделать что-нибудь не так, а они подсказывали, как принято делать. К тому же старший брат теперь остепенился и почти перестал отлучаться в город. А вот младшему стало тесно в дворцовых хоромах. Он смотрел на старшего и думал: «Сейчас моя очередь дурить».

Походы в город напоминали сказку, когда государь, скрывая своё высокое положение, гуляет по улицам, желая узнать, чем живут обычные люди. Государь в таких сказках мог даже повстречать прозорливую красавицу, которая угощала его ужином и оставляла у себя ночевать. Такое приключение казалось княжичу очень заманчивым и вполне возможным, поэтому он удивился, когда обнаружил, что городские девицы не отличаются прозорливостью и совсем не стремятся заводить знакомство с тем, кто спросит у них дорогу или предложит снять с одежды приставшую соломинку. Даже если попробовать намекнуть девице на своё высокое происхождение – та хмыкнет и не поверит.

«Как же Мирча умудрился сойтись с одной из них? – думал княжич. – И почему змей пропал? Мне так нужно посоветоваться насчёт девиц!» Конечно, можно было спросить совета у старшего брата, но это казалось опасным – что, если Мирча начал бы стыдить: «Возьмись за ум. Ведь ты теперь соправитель».

Старший брат наверняка начал бы стыдить, считал младший. К тому же Влад не очень-то стремился понравиться девицам, жившим в Тырговиште. Тринадцатилетний отрок лелеял другую мечту – такую, которую Мирча никак не помог бы осуществить. Хотелось вернуться к венграм, за горы, в замок, где осталась Сёчке. «Поезжай!» – настойчиво требовал кто-то в глубине души, и этот кто-то был не дьявол. Этот кто-то был сам Влад – самая его суть. Он хотел ехать, но боялся, что его поймают на полпути, насильно вернут и вдобавок обсмеют.

Больше всего пугало именно осмеяние, поэтому Влад никому не говорил про безумную затею. Не говорил, но втайне готовился. Положение соправителя позволяло легко запускать руку в отцову казну. К тому же княжич обнаружил, что если брать понемногу, то никто не хватится. Так он собрал почти пятьдесят золотых, и этого казалось достаточно для поездки. «Ещё немного подкоплю и сбегу», – думал Влад, но медлил из-за того, что где-то за горами находится Басараб. Было бы непростительно сбежать и попасться в руки отцовым врагам.

Неизвестно, как долго княжич мог бы выжидать, но судьба приняла решение за него – не прошло и месяца после отцова отъезда, как явился Басараб с войском, и это означало, что семья князя Дракула должна покинуть Тырговиште.

Жупаны не собирались воевать. Все понимали, что Мирча и Влад ещё не вошли в такой возраст, чтобы считаться полноправными преемниками своего отца, который вернётся неизвестно когда. Жупаны почли за лучшее поклониться Басарабу и признать его своим новым князем4040
  Румынский князь Басараб, временно сместивший Дракула-старшего, правил с июня 1442 по март 1443 года – именно эта версия отражена в романе. По другим данным, он правил с сентября 1442 года по апрель 1444-го.


[Закрыть], однако все обещания, данные князю Дракулу на достопамятном собрании в тронной зале, были выполнены.

Когда чужое войско приблизилось к столице на расстояние трёх дней пути, Нан и Тудор объявили Мирче и Владу:

– Пора вам и вашим домашним бежать.

Мирча смиренно согласился. Влад ничего не сказал, но удивлённо повёл бровью, когда оказалось, что заботу о государевой семье взял на себя строптивый Нан, а вот услужливый Тудор остался в стороне.

– Тудору негде поселить вас так, чтоб никто не прознал, – объяснил Нан, по обыкновению говоривший снисходительно. – У него все поместья близ Тырговиште, а у меня есть одно дальнее имение, где вас никто не найдёт.

Тудор, считавшийся верным отцовым слугой, стоял рядом с Наном и кивал, поэтому княжичам пришлось довериться строптивцу и ехать туда, куда он советует.

Обоз, увозивший государеву семью, тронулся от заднего дворцового крыльца и выехал через те ворота, которыми обычно пользовались для хозяйственных нужд. Слуг в обозе почти не было – только возницы. Брэилянка со своим сыном и нянька с маленьким Раду тряслись в крытой телеге. Отец Антим устроился в другой такой же телеге. Старшие княжичи ехали верхом.

Влад не мог не заметить, что его конь, привыкший выезжать со двора другой дорогой, беспокойно озирается. Конь Мирчи озирался тоже. Казалось, животные не только удивляются, но и понимают, что к чему. Конечно, они не понимали, ведь тогда их удивила бы не только незнакомая дорога, но и простая сбруя, которую на них надели. Вся княжеская семья облачилась в простую одежду, поэтому коней пришлось переодеть тоже.

– Если кто спросит, отвечайте, что ваш отец и я – давние побратимы, а больше ничего не говорите, – повторял Нан, наставляя старших княжичей перед путешествием. Сам он остался во дворце, чтобы вместе с прочими жупанами гостеприимно встретить Басараба, ведь если бы боярин этого не сделал, новый князь сразу догадался бы, кто укрывает семью прежнего князя.

В путешествии Влад поначалу держался настороже, а вот его старший брат, как только выехал из дворца, сделался рассеянным. За короткое время Мирча успел лишиться жены, затем сделаться правителем и почти сразу потерять власть. Многовато перемен – не успеваешь опомниться.

Когда выехали за пределы города, Влад сказал старшему брату:

– Опять мы изгнанники, но это ничего. Верно?

Тот криво улыбнулся в ответ. Очевидно, Мирча совсем не радовался новому положению, а вот Влад радовался – радовался потому, что теперь затея с поездкой во владения Гуньяди показалась вполне осуществимой: «Ничего сложного. Оденешься по-простому, как сейчас, и будешь врать всем про своё происхождение, как сейчас».

Влад радовался ещё и потому, что вдруг вспомнил то место из давних отцовых рассказов, где родители покидают Тырговиште и скачут на север, спасаясь от дедушкиного лысого брата. События прошлого удивительным образом перекликались с настоящим, и княжича опять охватило полузабытое приятное чувство – чувство, что он похож на отца не только внешне, но и судьбой. «Отец с матерью, уезжая из Тырговиште, ехали на север. Значит – именно по этой дороге, – думал он. – Значит, история почти повторяется. А отличие только в том, что родители ехали здесь ранней осенью, а сейчас начало лета».

Тем не менее княжич был уверен, что окрестности и тогда, и сейчас выглядели похожим образом, ведь много лет назад дорога точно так же должна была шнырять меж зелёными холмами и постепенно исчезать в туманной дымке, а над холмами точно так же высились горы, сплошь покрытые кудрявым лесом.

Возможно даже, эти кудрявые горы точно так же предлагали сыграть в игру – угадать их настоящий цвет. Приглядишься – покажутся синими, будто состоят в родстве с лазурным небом. Приглядишься ещё раз – станут изумрудными родичами земли. «Как же им удаётся менять цвет так быстро? – размышлял княжич. – Наверное, здесь кроется подвох».

В игры, где кроется подвох, любят играть сказочные существа. Если путник всё-таки выиграет, ему дают волшебный подарок и позволяют ехать дальше, дальше и дальше. «Пожалуй, разрешение ехать дальше – это самая лучшая награда, – думал Влад, – ведь так хочется узнать, что ожидает за следующим поворотом. В сказках на каждом повороте что-нибудь происходит, и всё – к лучшему».

Когда родители спасались от дедушкиного лысого брата, их сказка только началась. К сожалению, что для матери она уже окончилась, однако воспоминание о материной смерти не могло лишить Влада той радости, которую он чувствовал, сознавая, что волен отправиться куда угодно – хоть к венграм. К тому же воспоминания о побеге родителей были хорошими воспоминаниями. Вспомнив что-то хорошее о давних временах, человек понимает, что даже окончившуюся сказку можно рассказать снова. Конечно, повествование прозвучит не так, как в первый раз, ведь конец известен, и всё же…

– Эй, Колца, – обратился Влад к нынешней отцовой жене.

Наверное, обращение по имени получилось небрежным, но брэилянка не заметила этого. До сих пор Влад обращался к ней редко – почти никогда. Старшие княжичи и их мачеха не враждовали, а просто жили, не замечая друг друга, поэтому теперь, когда один из княжичей заговорил с отцовой супругой без особых причин, она удивлённо повернулась и произнесла:

– Что?

– Ты хлеб печь умеешь? – серьёзно спросил Влад.

– Я давно этого не делала, но, кажется, не разучилась, – ответила Колца.

– А шить умеешь?

– Шить? Кое-что умею, но не всё.

– А одежду стирать?

– Стирать? – Брэилянка задумалась. – Об этом я знаю только понаслышке. Это ведь долгое, кропотливое и довольно грязное дело. Сперва надо приготовить щёлок. Для этого нужна зола…

– Нет, не надо мне рассказывать, – помотал головой Влад.

– Не надо? – Брэилянка удивилась ещё больше, чем прежде. – А зачем же ты меня спрашиваешь?

– Просто так, – улыбнулся княжич, обрадованный тем, что услышал.

«С моей мамой ей не тягаться, – мысленно подытожил он. – Мама была лучше. Гораздо лучше. Она ведь всё умела – и хлеб печь, и шить, и стирать. А Колца – нет».

«Почему же отец решил жениться на Колце? – рассуждал тринадцатилетний Влад. – Наверное, потому что красивая. Вот и вся причина». Подумав об этом, он вспомнил, как Мирча тоже обмолвился про Колцу, что та красивая: «Старшему брату в ту пору было столько же лет, сколько тебе сейчас, а отец услышал и сказал, что Мирче пора жениться».

«Может, и мне пора жениться?» – задумался Влад и сразу хмыкнул – хмыкнул потому, что не хотел жениться. Даже на Сёчке он теперь не женился бы, ведь она оказалась неверная – вышла замуж за одного брата, а другому строила глазки. Конечно, если б невестка вела себя как примерная жена, то не понравилась бы Владу. Он понимал это и, стремясь вернуться в замок Гуньяд, надеялся как раз на её ветреный характер. «Этот характер по-своему прекрасен», – думал княжич, и всё же жениться на Сёчке больше не хотелось.

За ветреницей лучше ухаживать, чем быть женатым на ней, поэтому оказаться на месте старшего брата младший больше не стремился. Теперь Влад считал, что получил от судьбы самое лучшее место – своё собственное. Да и отец когда-то говорил:

– Я тоже был вторым сыном у своего отца. Разве мне жилось плохо?

«Конечно, нет! Вовсе не плохо!» – говорил себе Влад и радовался, видя сходство своей судьбы и отцовской даже в том, что касалось очерёдности рождения.

Основываясь на странном сходстве судеб, княжич даже пробовал предсказать будущее. «Если родители смогли скрыться от лысого дяди, то я с братьями смогу скрыться от Басараба», – думал он, и правота этих рассуждений отчасти подтверждалась спокойствием отца Антима. Если мудрый монах выглядел спокойным, значит, ничего плохого не ожидалось.

Отец Антим сидел в повозке рядом с возницей и беззаботно глядел по сторонам, любуясь зеленью окрестных холмов и причудливыми поворотами дороги. Судя по всему, наставнику казались одинаково приятными и визгливый скрип колёс, и мелодичное чириканье невидимых птиц, причём эти звуки нисколько не мешали молитвам – правая рука всё так же перебирала чётки. «А может, отец Антим читает не всегдашние молитвы, а просит Бога о том, чтобы мы не попали в руки Басараба?» – пытался угадать Влад, глядя на наставника.

Монах стал молиться чуть меньше, когда холмистая равнина осталась позади, а путников обступили горы. Как ни странно, в горах дорога не взбиралась высоко, не искала перевалов, а бесконечно петляла меж кряжами, будто сбивая со следа возможную погоню. Наверное, так оно и получалось на самом деле. Наверное, Бог, вняв молитвам, решил защитить беглецов и помочь им спрятаться, а может, Божьей помощи и не потребовалось, потому что обо всём позаботился боярин Нан.

Поместье, куда боярин отправил беглецов, затаилось среди гор, за лесами. Оно оказалось маленьким, но это было легко предсказать – скрытое всегда маленькое, ведь большое поместье не спрячешь.

Владу хорошо запомнился дом в усадьбе – двухэтажный, с белёными стенами и четырёхскатной крышей из дранки, уложенной так, что она напоминала рыбью чешую. Двери второго этажа выходили на деревянную галерею, опоясывавшую всё строение, а лестница с галереи спускалась прямо во двор.

«В таком доме трудно кого-то поймать, – подумал княжич. – Трудно потому, что беглец наверняка успеет убежать или через верхний этаж, или через нижний». Эта мысль прибавляла уверенности, что у Нана добрые намерения, ведь если б жупан хотел распоряжаться судьбой княжеской семьи по своему усмотрению, то поселил бы беглецов в доме-крепости, откуда можно было бы выйти только через одни двери.

«Хороший дом», – решил княжич, однако жилище понравилось Владу ещё и потому, что он продолжал обдумывать свой побег за горы, а из такого дома легко получилось бы улизнуть незамеченным, причём в любое время.

Дом много лет стоял запертым, но усадьба не была заброшенной. В обособленных строениях, стоявших вокруг двора, жил управляющий имением, а также его супруга, двое взрослых сыновей и много слуг.

Все они встретили гостей заботливо и участливо, потому что Нан заранее передал управляющему:

– У вас поживёт семья моего побратима, который уехал к туркам и пропал.

Ближайший город находился довольно далеко. Городские новости в усадьбу доходили плохо, поэтому местные жители ничего не заподозрили, когда в господском доме поселилась обещанная «семья побратима»: отрок пятнадцати лет, отрок тринадцати лет, четырёхлетний мальчик с нянькой, молодая женщина с грудным ребёнком и пожилой монах.

Жизнь в усадьбе чем-то напоминала Владу жизнь в гостях у Гуньяди – наверное, из-за чувства свободы. Церковь требовалось посещать не каждый день, а в неделю раз, потому что в деревенской церкви служили только по воскресеньям и по большим праздникам. К тому же опять не стало уроков, ведь отец Антим и теперь полагал, что учение лучше отложить, потому что в голове у Влада всё равно ничего не удержится, а у Мирчи, давно забросившего учёбу ради государственных дел, и подавно.

Впрочем, уроки у Влада всё же были, но особые. Позднее, когда он сделался государем, его подданные не раз удивлялись, откуда правитель так хорошо знаком с народными обычаями и всякими поверьями. А ведь он узнал эти обычаи именно в поместье у боярина Нана. Рядом с усадьбой располагалось сразу несколько деревень. Влад и Мирча часто наведывались туда и принимали участие во всех играх и развлечениях.

Вот так Влад и узнал, что летом, когда бывает самая короткая ночь в году, празднуется праздник Сынзиэнеле. Весь день перед праздником девушки собирали цветы в лесу, плели себе венки, а вечером водили хороводы вокруг костра и пели особые песни.

Выслеживать девушек, когда они перед праздником собирали цветы, строго запрещалось, ведь девушки на это время становились лесными феями – так объяснили Владу. Вот почему он, глядя на их вечерние хороводы и слушая их песни, вспоминал других фей, которые не таились и сами звали его собирать цветы всего три месяца назад.

Сёчке вспоминалась часто. Влад скучал по ней, но вспоминал и её служанок. Наверное, в замке он лукавил перед самим собой, думая, что обхаживает их только ради невестки. А может, и не лукавил. Может, Сёчке в его глазах составляла со своими служанками одно целое. Влад не мог разобраться в своих прежних чувствах, но вот теперь он сознавал, что размышляет о каждой девице в отдельности.

В любом случае княжич был вынужден довольствоваться лишь мечтой, потому что служанки, как и Сёчке, остались за горами, в замке, окрестности которого хорошо охранялись.

«Добраться за горы не слишком трудно, зато на подступах к замку тебя могут схватить люди Яноша», – говорил себе Влад, и именно эта мысль мешала ему немедленно отправиться туда. А ещё больше озадачивал вопрос, как попасть в сам замок. «Кто тебя туда пустит? – спрашивал себя отрок. – Это только в сказках можно притвориться торговцем или бродячим музыкантом, а в жизни так не делается – тебя тут же узнают. Перелезть ночью через садовую ограду тоже не выйдет. Вернее, перелезть-то сможешь, но тебя сцапает стража». К тому же невестки могло не оказаться в замке. Влад помнил, что Яношева жена подумывала уехать в венгерскую столицу, и если бы уехала, то непременно взяла бы Сёчке с собой. Эржебет ни за что не оставила бы пятнадцатилетнюю золовку одну, и это обстоятельство могло нарушить все планы княжича и сделать их невыполнимыми.

Тем не менее отказаться от затеи Влад не мог, ведь если б он отказался, испугался возможных препятствий, то жалел бы об этом всю жизнь. Влад мучился сомнениями, но продолжал готовиться. Он уже нарисовал карту, на которой отметил наилучшую дорогу через горы – такую, чтоб в объезд сторожевых крепостей и крупных городов. Он уже прикинул, что из вещей взять в дорогу – даже раздобыл мешок, который собирался приторочить позади седла. Он несколько раз перепрятывал накопленные деньги и в конце концов засунул их в самую глубину соломенного тюфяка, лежавшего на его кровати под пуховой периной.

Всё было готово. Влад ждал только одного – змея-дракона, который посоветовал бы, как проникнуть в замок или выманить оттуда невестку. «Ну, где же ты, шавка?» – мысленно повторял Влад, и вот однажды ночью дракон явился.

Сперва в темноте послышался знакомый стук когтей о половицы. Вопреки обычаю когти стучали быстро-быстро, а затем слева от кровати княжич увидел чешуйчатую морду с глазами, в которых отражался свет луны – отражался так же, как это бывает у кошек и собак.

– Ты звал меня? – прошипела тварь, подойдя ближе и сев в головах у княжича.

– Да, – обрадованно сказал тот. – Почему ты раньше не приходил?

– Мой хозяин не отпускал, – ответила тварь и оглянулась.

– Мой отец тебя не отпускал? – удивился Влад. – А почему? Ты ему сейчас очень сильно нужен?

– Нет, – ответил дракон.

Княжич вдруг сообразил, что может разузнать у этой твари что-нибудь о своём отце. От родителя не было вестей уже второй месяц, поэтому следовало воспользоваться случаем! Пускай княжич до конца не верил, что дракон настоящий, но всё равно не мог не спросить:

– Как мой отец живёт у турок? Ему там хорошо?

– Хорошо, – прошипела тварь, – но у меня нет времени, чтобы рассказать тебе больше. Я пришёл совсем ненадолго. Меня могут позвать обратно. Ты хотел совета насчёт девиц?

– Да, – сказал княжич. – Ты ведь знаешь, что я задумал.

– Знаю, – улыбнулась чешуйчатая шавка, – и одобряю.

– А мой отец? – сам не зная, почему, спросил Влад. – Отец бы одобрил? Пусть даже в глубине души…

– Нет, не одобрил бы, – ответила тварь, – но когда он узнает, то дело будет уже сделано, поэтому твой отец не станет гневаться. Он мудрый человек. Он понимает, что гневаться надо вовремя.

Дракон всем своим видом показывал, что отрок вместо того, чтоб расспрашивать об отце, мог бы получить уйму ценных советов, однако отрок думал именно об отце.

– Но ты ведь всё равно поедешь, да? – прошипела тварь, стремясь вывести Влада из задумчивости.

– Поеду, – решительно произнёс княжич, – поэтому посоветуй, как мне попасть в замок. Или как выманить оттуда Сёчке?

Дракон уже открыл пасть, чтобы ответить, но тут оглянулся и в следующее мгновение бесследно растаял в ночной темноте. Сон продолжался, а чешуйчатой твари в комнате больше не было. Очевидно, отец Влада позвал свою шавку, и той пришлось подчиниться.

Она так и не вернулась в сон княжича – ни на другую ночь, ни на следующую, ни после. Влад напрасно ждал почти две недели и даже успел задуматься: «А что было бы лучше – получить совет или узнать новости об отце?» В конце концов княжич решил, что новости всё-таки важнее, потому что, если б пришлось выбирать между родительским благополучием и девицами, Влад даже согласился бы постричься в монахи, то есть навсегда оградить себя от женского общества. Хорошо, что этого не требовалось. «Как встретиться с Сёчке, я придумаю сам», – успокаивал себя отрок. И вот как-то раз, сидя за обедом, он додумался! Влад так обрадовался, что остальные сидевшие за столом – старший брат, брэилянка, отец Антим и нянька, кормившая маленького Раду – невольно обратили на это внимание. Владу даже пришлось их успокоить: