Текст книги "Время дракона"

Владу не позволялось говорить, поэтому он просто сидел, и внимание его перескакивало с предмета на предмет. Например, с подсчёта столбов, подпирающих сводчатый потолок в зале, княжич мог перейти к разглядыванию трещин в серых каменных плитах пола, а после начинал считать эти плиты или любовался коваными петлями тяжёлых деревянных дверей, закрывающих главный вход. Двери главного входа неизменно напоминали княжичу об обычае, связанном с заседаниями – именно через этот вход государю полагалось явиться на совет, после чего дойти до другого конца зала и сесть на трон.

Так установили неслучайно, потому что путь от главного входа к тронному возвышению символизировал дорогу к власти. Кресла и скамьи бояр-жупанов стояли вдоль обочин этой «дороги», развёрнутые именно в её сторону, а не в сторону престола, так что государь, шедший через зал, оказывался под пристальными взглядами жупанов, будто решавших, достоин ли властвовать. В первый раз, проходя по «дороге» вслед за отцом, Влад даже оробел немного, потому что бояре, стоя возле своих мест, смотрели так пристально, будто видели насквозь.

Княжич предпочёл бы ходить к трону окольным путём – не через главную дверь зала, а через боковую, но воспользоваться ею государь и сыновья могли лишь в крайнем случае, потому что боярам не нравилось, когда кто-то идёт в обход них. Правителю и его наследникам следовало помнить, что власть в государстве даётся не только по праву рождения, но и по выбору жупанов, то есть всех родовитых людей Румынской Страны, которых обязательно созывали на общее собрание и просили «выбрать себе государя» всякий раз, когда происходила смена власти.

Выбирать особо не приходилось. Претендент всегда был один, потому что созыву собрания предшествовали разные интриги или даже войны, но собрание всё равно собиралось и выражало свою волю. Жупанам говорили:

– Вот перед вами стоит достойный муж, чьи предки были румынскими государями. Желаете ли видеть этого мужа своим новым государем?

– Желаем! – отвечали собравшиеся, а новый правитель в благодарность за избрание исполнял просьбы и раздавал хорошие должности.

Отец Влада тоже был избран, но сперва его избрал малый круг жупанов, особо знатных, а самым знатным из них считался Нан. Княжич помнил, как этот человек посещал скромное жилище изгнанников в Сигишоаре. Особенно запомнился меч в серебряных ножнах, висевший у гостя на поясе и выглядевший очень богато. Ножны стукались обо все углы и косяки в доме, привлекая внимание и будто крича: «Посмотрите на нас! И посмотрите на нашего хозяина! Посмотрите на его жёлтый бархатный кафтан! И на его щегольские сапоги из светлой кожи! И на его холёную бороду! А посмотрите, как важно держит голову! Не вам чета!»

В ту давнюю пору в Сигишоаре Владу казалось непонятно, отчего родитель принимает гордого незнакомца с особенной радостью, ведь даже дети могли заметить, что гость говорил строго и свысока, но отец почему-то не обижался, а отвечал спокойно и обстоятельно. Куда приятнее представлялся давний отцов приятель – Тудор. Он носил скромную одежду и не задирал нос. Так вели себя и другие гости, которые приезжали вместе с Тудором. А вот Нан привозил гордецов, не желавших лишний раз поднять кубок за здоровье своего будущего господина и уходивших спать на постоялый двор.

Лишь в тринадцать лет княжич начал понемногу разбираться в политике и тогда по-новому взглянул на свои детские воспоминания. Он догадался: «Отец не выбирал Нана себе в слуги – это Нан выбрал его и сделал государем. А вот Тудор потому держался проще, что не мог выбирать, кому служить. Он мог лишь радоваться, что выбран».

Точно так же радовались и остальные скромные люди вроде Тудора, которые участвовали в шумных застольях, длившихся до самой ночи в сигишоарском доме. Отец выбрал этих жупанов и пообещал им землю и деньги, которые когда-нибудь приобретёт. А вот Нану и его гордым товарищам изгнанник, живущий в Сигишоаре, мог обещать лишь то, что станет разумным правителем.

Влад понял всё это именно в тринадцать лет, сидя на совете возле отцова трона, ведь всех, кто в прежние времена посещал Сигишоару, княжич видел теперь в зале. Тудор отпустил бороду, тоже стал одеваться в дорогие кафтаны и важничать. Нан остался прежним. И всё же разница между этими жупанами была велика. Недаром же их кресла стояли друг напротив друга, а не рядом.

Такая расстановка тоже являлась своего рода символом, как и «дорога к власти». По правой стороне от «дороги» устроились жупаны, которые заседали в совете второй десяток лет, то есть Нан и его сотоварищи. А с левой стороны сидели пришлые – Тудор и другие, кто получил земли и высокие должности при нынешнем государе. Число старожилов и пришлых было одинаково. Справа сидели девять, и слева девять.

Конечно, на совет могли прийти и другие жупаны – придворные вроде казначея, начальника конюшни или главного виночерпия – но они, подобно Владу, не имели права говорить. Они присутствовали в зале лишь для того, чтобы узнать из первых уст о предстоящих тратах денег, большой конной охоте или большом пире и сделать соответствующие распоряжения. А вот влиять на государевы решения могли лишь те, кто заседал в совете постоянно – девять старожилов и девять пришлых. Правда, их равенство в числе вовсе не означало равенства сил.

Девять старожилов имели больше влияния, а если государь пытался делать что-то наперекор, то слышал:

– Не повторяй той ошибки, которую совершил покойный государь Александру Алдя.

В детские годы Влад различал румынских государей только по тому, кем они приходились его отцу – дедушка, отцов дядя с лысой головой, отцов старший брат, отцов младший брат. Теперь же княжич знал, что Александру Алдя, часто упоминаемый боярами, это как раз отцов младший брат, правивший менее шести лет и неожиданно умерший от болезни. Точную причину неожиданной смерти Влад не знал, и отец не знал, но эта смерть была одним из тех случаев, когда можно догадаться, в чём дело… правда, догадки так и останутся догадками.

Когда отец, желая отобрать трон у младшего брата, собрал армию и двинулся в Румынию, вдруг пришла весть, что брат заболел и скоропостижно умер. Даже младенец понял бы, что совпадение не случайно, но что было делать? Прямой вопрос к боярам представлялся неуместным. Отец Влада не мог прямо спросишь: «Кто придумал дать моему брату яд?» Даже если жупаны сказали бы новому государю всю правду, он не смог бы спокойно жить с такой правдой, потому что сам участвовал в этом злом деле – участвовал почти осознанно, называя брата «гнилая душонка» и желая ему смерти.

«Если спросить, было ли отравление, расспросы в любом случае кончатся плохо, – начал понимать Влад, сидя на совете. – Если жупаны скажут правду, отец расстроится, а если они станут уверять, что никто никого не травил, это тоже плохо, потому что отец всё равно не успокоится». Княжич мог почти наверняка утверждать, что родитель почувствовал бы враньё, сделался бы недовольным, затеял бы расследование, а чем грозит такая затея, можно было догадаться, вспомнив о государе Михае, который правил всего два с половиной года.

Михаем звался отцов старший брат, искавший среди бояр измену, но так и не успевший найти. Он погиб странной смертью – был убит в сражении с турками, в то время как его войско понесло лишь лёгкие потери. В отношении смерти Михая отец Влада тоже не мог дознаться истинных причин и из-за этого сильно печалился, а Влад хорошо понимал родителя: «Как не печалиться, если судьба принуждает тебя жить в мире с людьми, которые изводят твой род!»

– Почему жупаны не соблюдают заповедей? – однажды спросил княжич у отца Антима.

– В этом виноват дьявол, – ответил священник. – Дьявол так ловко опутал жупанов, что из этих пут они вряд ли вырвутся.

– Ты говорил об этом моему отцу?

– Говорил, – вздохнул священник, – но твой отец не хочет поверить, ведь тогда выходит, что он оказался опутан заодно с жупанами – оказался опутан в тот день, когда принял власть.

К сожалению, в словах священника была доля правды. Отец Влада запутался, причём очень сильно. К примеру, он поддерживал дружбу с турками, хотя христианский государь должен избегать дружбы с государством магометан.

Влад знал – родитель охотно порвал бы с ними, но союза желали жупаны-старожилы, которые выбирали этот путь потому, что у турецкого султана «гостили» их дети, отданные туда много лет назад нерадивым Александру Алдя. У всех, даже у Нана, кто-то из сыновей находился в заложниках, и потому старожилы повторяли:

– Нам самим это не нравится, государь, но поделать мы ничего не можем.

«Отец запутался в своей политике давным-давно, – понял княжич. – Взять хотя бы ту войну, когда он, ещё не породнившись с Гуньяди, провожал турецкое войско в земли венгров». Влад и раньше знал, что отец никого не «провожал», а участвовал в турецком походе, но лишь в тринадцать лет княжич догадался, почему родитель предпочитал не вспоминать о том походе и не любил, когда другие вспоминали. Ведь тогда пришлось бы вспомнить о нарушенном слове – румынский государь обещал королю Жигмонду и последующим венгерским королям охранять южную венгерскую границу, но не охранял её, поскольку это шло в разрез с обязательствами перед турками.

Ещё со времён великого Мирчи румынские государи как турецкие данники были обязаны участвовать в турецких походах, а турки, как назло, любили воевать с венграми. «Как охранять венгерскую границу и одновременно нападать на эту границу? – мысленно усмехался Влад. – Хоть разорвись!» Можно сказать, его отец почти разорвался, когда собрал армию и ходил вместе с султаном по Венгерской земле, но сам никого не грабил, а лишь «провожал» грабителей.

Конечно, праведный правитель-христианин так не поступил бы. И уж тем более не стал бы советовать тем, кто страдает от поганых:

– Лучше не сопротивляйтесь – и тогда вы сохраните ваши жизни.

– Но ведь ты должен оберегать нас! Помоги нам! – молили венгерские жители.

– Я помогаю, – отвечал «защитник». – Я даю вам совет, который убережёт вас от смерти.

«Да, трудно себе представить, чтобы христианин так ответил христианам, – размышлял юный княжич. – Но что отец мог ответить? Так отвечают от бессилия». Влад понимал – его родитель был бессилен изменить что-либо, а если б решил всё-таки сразиться с турками, то половина румынского войска не пошла бы в бой. Жупаны-старожилы и их люди не пошли бы. Зато наверняка сказали бы:

– Государь, не повторяй той ошибки, которую совершил покойный Александру Алдя.

Старожилы боярского совета ни за что не хотели ссориться с султаном. Они с большой неохотой дали согласие, чтобы старший княжеский сын женился на сестре Яноша Гуньяди, ведь Янош считался грозой турок.

С такой же неохотой жупаны-старожилы согласились помочь венграм разбить отряд Мезид-бега. Нан очень противился этой войне, но Тудор решительно встал на сторону своего князя, поэтому несогласным пришлось смириться.

– Если истребить турок всех до одного, то султан не узнает, а если даже заподозрит, то мы будем всё отрицать, – пообещал государь своим боярам и для пущей убедительности добавил по поводу Гуньяди: – Янку-воевода обидчив. Как бы он не повернул своё войско против нас, если откажемся помочь.

Прежде Влад не знал всех этих подробностей, но теперь ему начали рассказывать. Рассказывал отец, да и Мирча тоже. Они объяснили, что Гуньяди ещё до того, как разбить Мезид-бега, затеял большую войну против султана.

Венгр звал своих румынских союзников участвовать в походе, однако половина жупанов в отцовом совете зароптала, сказав, что воевать не согласна. Одно дело – тихонько изничтожить турок вдалеке от их границ, и совсем другое дело – выйти почти к самым границам турецких владений и противостоять поганым полчищам открыто.

– Мы не можем воевать, государь, – твёрдо сказал Нан и добавил: – Не повторяй той ошибки, которую совершил покойный государь Александру Алдя.

Отец призадумался, а Гуньяди меж тем успел обидеться.

– Что же ты будешь делать, отец? – спросил Влад, который теперь понимал, как глупо выглядел, когда советовал родителю казнить одного-двух своевольных жупанов и таким образом привести к повиновению остальных.

Родитель тоже видел, что сын, сидя на советах, потихоньку умнеет, и потому ответил сыну без всякой усмешки:

– Что буду делать? Пока ничего. Подождём и посмотрим, что случится.

Ждать пришлось недолго. Княжеская семья только-только успела вернуться из замка Гуньяд, заново устроиться во дворце и отпраздновать Троицу, как с севера, из-за гор, пришла неприятная весть. Получив эту весть, отец Влада тут же созвал совет, повелев боярам оставить все дела.

Пройдя вместе с сыновьями к трону, государь уселся на своё место и строго произнёс:

– Жупаны, сегодня мне сообщили, что в мадьярских землях объявился некий Басараб, который грозится лишить меня власти. Что вы на это скажете?

Отец сидел на троне уверенно – как человек, который прав и может доказать свою правоту. Казалось, государю осталось лишь предъявить доказательства и праздновать победу над своевольными жупанами, однако жупан Нан, глядя на эту уверенность, повёл себя как-то странно:

– А что за Басараб такой? – спросил он, перегнувшись через подлокотник кресла, дабы лучше слышать ответ князя.

Боярин не выглядел удивлённым, поэтому Влад начал подозревать, что Нан разузнал всё ещё до начала совета. Остальных жупанов-старожилов объявленная новость тоже не ошарашила, а ведь должна была ошарашить.

– Этот Басараб уверяет всех, что он мой двоюродный племянник, – сохраняя в голосе строгость, произнёс государь. – И ещё этот человек говорит, что по сравнению со мной имеет больше прав властвовать, потому что его дед – старший брат моего отца.

Государь созвал совет для того, чтобы заставить своих слуг забеспокоиться, однако это удалось только наполовину. Тудор весьма обеспокоился – он нахмурился и закусил губу; ещё один из пришлых заёрзал; третий схватился за подлокотники своего кресла, будто боялся это кресло потерять; четвёртый крякнул, пробормотав «мда»; остальные пришлые начали оглядываться вправо-влево, а вот старожилы вели себя по-другому. Они сидели расслабленно, будто отдыхали. Кто-то погладил бороду, но большинство даже не шелохнулись и не моргнули.

– Государь, да мало ли таких наглецов, которые зарятся на твою власть! – ответил Нан, а соседний с ним боярин, тоже степенный и бородатый, подхватил:

– Государь, мухи всегда слетаются на мёд, так надо ли удивляться, что многие из этих мух стремятся сесть на трон!

– Меня смущают не сами притязания Басараба, – пояснил правитель. – Меня смущает то, что этот самозванец объявился в мадьярских землях. Во владениях Янку-воеводы.

– А! – протянул Нан, будто только сейчас понял, о чём речь. – Так вот оно что! Ты хочешь сказать, государь, что мадьяры нами недовольны и строят нам козни?

Казалось, боярин всё равно продолжает считать новость о Басарабе пустяком, поэтому князь спросил напрямую:

– Разве я не предупреждал вас, что Янку-воевода обидчив? Разве я не предупреждал, что с ним лучше жить в мире?

– Так значит, Басарабу покровительствует Янку? – продолжал спрашивать Нан.

– Государь же сказал, – сердито буркнул Тудор. – Чего ты прикидываешься непонятливым?

Нан не ответил, а князь, выждав немного, добавил:

– Я имею сведения, что Басараб собирает войско. Но может статься, что вместе с этим войском к нам придут наёмники Янку. Дело серьёзное, жупаны. Что вы мне посоветуете?

Ненадолго воцарилась тишина, нарушаемая лишь скрипом деревянных кресел, потому что некоторые бояре продолжали ёрзать и оборачиваться.

– Вот ведь дела, – непринуждённо сказал Нан. – Выходит, государь, ты зря породнился с Янку. Он строит нам козни, невзирая на то, что его сестра замужем за твоим сыном.

– Если б мы согласились участвовать в войне, ничего этого не случилось бы, – сказал Тудор, обращаясь в первую очередь к Нану, но тот лишь усмехнулся.

«Всё, как всегда, – подумал Влад. – У старожилов есть своё мнение, и ничем их не проймёшь». Он заметил, как старший брат, сидящий по другую сторону от отцова трона, медленно сжимает руку в кулак. Того и гляди, мог стукнуть по подлокотнику кресла. Наверное, Мирчу сдерживало лишь то, что он ещё не правитель. «Брат прав, – вдруг подумал Влад, будто забыв все свои прежние рассуждения об отравленном Александру Алдя и убитом Михае. – Давно пора дать отпор своеволию! Если брат решится, я его поддержу».

Между тем отец оглядел собравшихся и снова спросил:

– Жупаны, так что же вы мне скажете?

– Государь, – Нан медленно поднялся и оглянулся на своих товарищей-старожилов, давая понять, что говорит от их имени, – мы не можем воевать. Не забудь, кто гостит у султана.

Государь тут же возразил:

– Если мы отправимся в поход вместе с Янку-воеводой и победим, я смогу потребовать у султана, чтобы он вернул вам ваших детей. Это лучший способ вернуть их. Разве не этого вы от меня ждёте?

– Я видел, как Янку воюет, – ответил Нан. – Он любит рисковать и готов рисковать даже тем, что ему не принадлежит. Он слишком горяч, а мы не можем горячиться в таком деле. Если война будет проиграна, что тогда?

– Она проиграна не будет, – твёрдо сказал государь. – У Янку хорошее войско. Ещё не поздно послать письмо и сказать, что мы передумали.

– Нет, государь, – сказал Нан. – Писем твоему свату мы слать не будем.

Это прозвучало совсем не почтительно. Могло даже показаться, что жупан приказывает своему государю. Мирча и Влад вопросительно посмотрели на родителя. Похоже, терпение у него тоже заканчивалось. Даже Тудор и его товарищи теперь думали не столько о своих креслах, которые можно потерять с приходом Басараба, сколько о кресле некоего жупана-старожила, которое может освободиться прямо сейчас. Однако кресло так и не освободилось – своевольный жупан знал, когда следует остановиться.

Увидев, что князь подался на троне вперёд, Нан почтительно поклонился и добавил:

– Прости, государь. Я сказал вовсе не то, что хотел. Я вовсе не собирался указывать тебе, а только хотел уберечь от ошибки. Не совершай той ошибки, которую совершил покойный государь Александру Алдя. Он пытался в одно и то же время сохранять дружбу с турками и с мадьярами, но это невозможно.

– Как же ты предлагаешь мне поступить? – спросил князь.

– Поезжай к султану и расскажи ему про Басараба, – рассудительно произнёс Нан. – Мы ведь не зря платим султану три тысячи золотых ежегодно. Он должен защищать нас, как обещал. Вот и пускай защищает.

– Вы советуете мне ехать к султану? – уточнил князь.

– Да, государь, – ответили бояре-старожилы. – Да. Советуем. Всё верно. Поезжай. Так будет лучше. Да. Да. Поезжай.

Тудор и остальные пришлые молчали. Мирча тоже не знал, что сказать, лишь смотрел на родителя, а тот задумался – сидел на троне, облокотившись на левую сторону, и размышлял. На лице государя едва заметно проглядывала растерянность.

Влад сидел как раз слева от трона – с той стороны, куда склонился отец – поэтому вдруг подумал, что отцово поведение является знаком и что пора перестать быть безгласным участником всех собраний. Княжич даже приоткрыл рот, но вдруг понял, что советы отрока тут неуместны. Родитель если и ждал подсказку, то от кого-то другого. Даже могло показаться, что этот кто-то уже явился и государь преклонил ухо к его устам. Отец только что выглядел растерянным, а теперь улыбнулся, хитро прищурился. Будто и впрямь услышал подсказку со стороны.

Кто же был этот невидимый советчик? Обычному слуге, чтобы нашёптывать в ухо государя, сидящего на троне, пришлось бы согнуться в поясном поклоне, но воображение княжича почему-то рисовало не кланяющегося человека, а чешуйчатую спину зверя, переходящую в длинный хвост.

«Нет, этого не может быть!» – мысленно воскликнул Влад, не веря в собственную догадку. Пусть к княжичу пару раз приходила та самая зверушка с чешуйчатым телом, но ведь она приходила только в снах. Княжич не мог поверить, что отец среди бела дня ведёт себя так, будто видит и слышит кого-то!

– Хорошо, – меж тем произнёс родитель. – Жупаны, я приму ваш совет и поеду к султану просить помощи и защиты, но поеду только в том случае, если вы примете мои условия.

– А что за условия? – спросил Нан, уже успевший усесться обратно в кресло.

– Условия очень простые, – отвечал отец Влада, который теперь сделался таким же беззаботным, как жупаны-старожилы в начале заседания. – Во-первых, пока не явится Басараб, государем будет считаться мой старший сын. Будете наставлять его в делах, как наставляете меня, но ничего не делайте у него за спиной. Если станете скрытничать, по возвращении я строго спрошу с вас за это.

Мирча аж рот открыл. Старший государев сын не ожидал, что получит власть так скоро.

– Во-вторых, – продолжал родитель, – вы должны не только считать моего старшего сына государем, но и беречь, как бережёте собственных детей. Если хоть один волос упадёт с его головы, а также с голов других моих сыновей или моей жены, берегитесь.

– Справедливо, – произнёс Нан. Судя по всему, он не видел в предлагаемых условиях ничего сложного.

– В-третьих, – сказал отец Влада, – когда я вернусь от султана, вы все, кто присутствует сейчас на совете, должны приехать к турецкой границе меня встречать. А тех, кто меня не встретит, я буду считать изменниками.

– Это тоже справедливо, – кивнул Нан.

– И, наконец, четвёртое условие, – произнёс князь. – Если обо мне спросит Янку-воевода или кто другой, говорите, что я не по своей воле оказался у султана. Говорите, что я поехал осматривать крепости на южной границе и оказался в плену у поганых, которые напали внезапно и отвезли меня к своему повелителю.

– Государь, а не покажется ли странным, что ты поехал осматривать крепости на юге в то время, когда на тебя движется армия с севера? – с сомнением спросил Нан. – Может, нам следует придумать нечто более правдоподобное?

– Главное, скажите, что я попал в плен, – произнёс отец. – А доказательства этого я предоставлю. Принимаете ли вы мои условия?

– Принимаем, государь, – хором ответили жупаны-старожилы, а пришлые молча кивнули.

– Тогда сейчас мы идём в храм, где вы все поцелуете крест и поклянётесь в точности исполнить данное мне обещание, – торжественно произнёс правитель, поднимаясь с трона.

Послышался грохот отодвигаемой мебели, как всегда бывало, когда бояре разом поднимались с кресел и скамей. Затем все пошли в церковь, там Влад забыл про свои подозрения насчёт змея-советчика и не вспоминал о нём до вечера, пока не явился вместе с Мирчей в отцовы покои, чтобы получить последние наставления перед расставанием.

Родитель, которому завтра предстояло отправиться в дальний путь, говорил много и подробно. Таких разговоров давно не случалось. Владу даже почудилось, будто возвратились времена рассказов о семейном прошлом – рассказов о дедушке, о Нюрнберге, о короле Жигмонде, о матери, о турках, о греках и прочем.

Те рассказы всегда звучали в поздний час, когда на улице наступала глубокая тишина, а в комнате различались даже самые неуловимые звуки – потрескивание свечи и шорох одежды. Княжич снова слышал эти звуки, а также то, как в соседней комнате цокают по половицам чьи-то когти. Наверное, это ходила собака, которая выбирала себе место у порога комнаты и, наконец, улеглась там. Или это цокала не собака, а некая чешуйчатая тварь, которую отец Влада видел наяву, а сам Влад – лишь во сне?

Как бы там ни было, вечерний разговор в отцовых покоях напоминал прежние рассказы не во всём, потому что теперь это было не застолье. Родитель сидел в кресле довольно далеко от стола, и сыновья тоже сидели далеко – на широкой лавке возле отцова кресла. «Нет, – думал Влад, – всё-таки прежние времена ушли. В прежние времена мы с Мирчей сидели, как птенцы, разинув рты, а теперь всё не так». За прошедшие годы оба птенца успели вырасти, а в усах и волосах у того, кто рассказывал птенцам истории, теперь проглядывала первая седина. Многое изменилось! Изменилась даже тень, которая падала на стену за отцовой спиной.

Тень больше не была похожа на дедову тень, которую Влад видел в Сигишоаре. Тень вся съёжилась, превратилась во что-то бесформенное и была почти неподвижна. К тому же ей незачем было помогать рассказчику, ведь тот не в пример прежним временам говорил очень скучно. Отец лишь перечислял всякие мелкие дела, которые сыновьям предстояло доделать вместо него.

Вдруг Мирча перебил:

– Отец, а ты ехать не боишься? Ведь может быть всякое.

– Нет, – отвечал тот, – я не боюсь. Страшно было только в тот раз, когда пришлось объяснять султану, почему моё посольство в Константинополис растянулось на четырнадцать лет. Я ведь после побега к грекам очень долго не показывался при турецком дворе, а затем пришлось приехать к туркам на поклон. Вот тогда было страшно. Но султан, увидев меня, лишь посмеялся и сказал: «Как скоро ты вернулся. Моя борода ещё не побелела». – Родитель почти погрузился в воспоминания, но одёрнул себя: – Так о чём я…

Мирча снова перебил:

– А сейчас не боишься ехать?

– Сейчас бояться нечего, – сухо ответил родитель. – Разве что чрезмерного турецкого радушия, которое помешает мне вернуться из гостей скоро.

Государь оглядел сыновей и прибавил, обращаясь к старшему:

– Не забывай советоваться с Владом о делах. Пусть на троне есть место лишь для одного, но править вы с братом должны вместе.

– Мы разберёмся, – небрежно отозвался Мирча.

– Отец, а ты оставишь нам своего советчика? – вдруг подал голос Влад.

– Советчика? – удивлённо переспросил родитель.

– Да, – кивнул Влад. – Я про змея на клинке твоего меча. Ведь этот змей по-прежнему у тебя на службе и даёт тебе советы.

– Да брось шутить, – осторожно улыбнулся обладатель меча.

Княжич улыбнулся тоже, но всё-таки решил возразить:

– В прежние времена ты говорил, что дьяволы тебе служат. Оставь нам того, который на мече. А с собой возьми другого дьявола, который висит у тебя на шее.

– Влад, – родитель посмотрел с укором, – ты уже не мал. Это в детстве я потворствовал тебе, когда ты утверждал, что мои змеи живые, но теперь будь серьёзнее.

– Но ведь ты сам говорил, что с помощью крестной силы укротил дьяволов и заставил тебе служить, – продолжал возражать княжич.

– Да, говорил, – еле слышно пробормотал отец, – но это не значит, что они советуют мне, что делать.

Когда-то давно родитель уверял, что в приручённых дьяволах нет ничего страшного. А если так, то почему он теперь избегал разговора об этом? «В чём дело?» – думал Влад, глядя на родителя и не понимая, почему отец не захотел отшутиться, как в прежние времена. К примеру, мог бы сказать: «Забирай, если хочешь, но смотри, чтоб не укусил».

Существовало столько способов отшутиться, однако родитель не стал этого делать. Он не хотел говорить о своих дьяволах. Наверное, запоздало понял, что слуги-дьяволы весьма опасны. Пусть у того дьявола, которого хотел одолжить Влад, на спине висел крест, стеснявший движения и отнимавший силы, но ведь приручённая зверушка сохранила свою суть. Наверное, отец понял это и запоздало решил оградить сына.

Теперь Влад и сам понимал, что родитель ошибался, когда говорил, что в приручённых дьяволах нет ничего страшного. Конечно, они были страшны, ведь приручённый дьявол никогда не смог бы сделаться добрым, сколько бы крестов на нём ни висело. Теперь это казалось так очевидно! И всё же княжич хотел рискнуть. «Конечно, – рассуждал он, – дьявол никогда не поменяет свой образ мыслей – в дьявольских советах всегда останется зародыш чего-то плохого, но ведь и в человеке всегда есть такой зародыш. Человек не может совершать одни только добрые дела. Человек всегда грешит, как бы ни стремился к безгрешному идеалу».

По мнению Влада, пользоваться советами дьяволов было вполне допустимо, если пользоваться осторожно – прежде чем следовать, не лишне было бы свериться со своей совестью, ведь совесть – это такая защита от зла, которая не ослабевает. Так думал тринадцатилетний княжич, а родитель, возможно, возразил бы ему, сказав, что совесть со временем грубеет, из-за чего человек перестаёт остро чувствовать неправоту, а дьявол с каждым годом становится всё хитрее и изворотливее.

В отрочестве Влад совсем не думал о том, что совесть способна загрубеть, и поэтому не мог понять родителя до конца. Он лишь понимал, что тот больше не одобряет шуток о дьяволах и чего-то опасается. «Чего тут опасаться? – недоумевал отрок. – Отцу надо радоваться, что у него есть умные советчики в такое время, когда трон стал неустойчив и назревает новая война».

Именно так рассуждал тринадцатилетний княжич, сидя в покоях родителя и слушая наставления. К сожалению, обсудить всё это с отцом он не мог. Хотел бы, но не мог, потому что родитель никогда бы не признался, что наяву видит и слышит дьяволов. «Никто бы на его месте не признался!» – думал Влад.

* * *

Обычная обедня заметно отличается от монастырской, но дело не только в том, что в монастыре читают и поют красивее. Младший Дракул много раз посещал монастыри и знал по опыту – монастырская обедня не только красивее, но и длиннее, потому что её служат обстоятельно, не спеша, и к тому же в конце службы принято выносить из храма просфору, на которой изображена Богородица.

Братия во главе со священником, служившим обедню, относила эту просфору на блюде в монастырскую трапезную. Всё совершалось очень торжественно. Блюдо священник нёс сам. Дьякон или другой способный брат мелодично стучал молоточком в деревянную доску-било, пристроив её на плечо. Все читали «Превознесу Тебя, Боже». А в трапезной застолье монахов будто продолжало церковную службу, потому что после застолья монахи с пением и молитвами делили меж собой просфору и съедали.

Младший Дракул вспомнил об этом потому, что в обители, куда он ехал и всё никак не мог доехать, вынос просфоры совершался очень благоговейно. Богородицу там чтили особо – как небесную покровительницу монастыря – и обставляли вынос просфоры почти как крестный ход, а вот на деревенской обедне просто не могло случиться ничего подобного. В обычных храмах, не монастырских, просфору никуда не носили. И всё же, несмотря эти на различия, молодой государь, стоя на службе в селе Отопень, испытывал почти те же чувства, что и всегда, вслушиваясь в слова молитв, которые ещё с детства знал наизусть.

Пока священник и дьякон исполняли обряд освящения вина и просфор, чтец читал псалмы – шестнадцатый, двадцать четвёртый, пятидесятый – а затем, сделав перерыв на другие молитвы, читал ещё – пятьдесят третий, пятьдесят четвёртый и девяностый.

Псалмы читались по-славянски, поэтому мало кто из присутствующих понимал всё дословно. Крестьяне вслушивались в голос чтеца, произносившего слова низким басом. Конечно, именно как и полагалось читать, но всё же бас казался совсем не подходящим для хрупкого юноши. Невозможно было отделаться от ощущения, что на самом деле читает кто-то другой. Это несоответствие между звуком и образом завораживало крестьян, поэтому даже те, кто не понимал смысла, слушали чтение с неослабевающим вниманием.