Текст книги "Время дракона"

– Он не носил, а оставил на сохранение моей матери.

– Твоей матери? Надо же! А она что на это сказала?

– Она была не очень довольна, – вынужденно признался Влад.

– Вот видишь! – воскликнула Эржебет. – Нас, женщин, в таких делах не проведёшь. Мы обо всём легко догадаемся. Мы сразу чувствуем, где есть любовь. Получается, твой отец много лет продолжал помнить ту даму.

– Нет, – настаивал княжич, – отец не любил ту даму, он любил мою мать.

И вдруг гость понял, о чём должен рассказывать, чтобы хозяйке замка и остальным женщинам сделалось интересно. «Если им так хочется услышать красивую историю о любви, то пусть слушают», – решил Влад и рассказал про своих родителей. Рассказал, как его отец ездил свататься в Молдавию и как мать схитрила во время сватовства, притворившись, что умеет стирать, шить и готовить. Рассказал княжич и про то, что случилось после смерти дедушки Мирчи и как тревожилась мать, пока отец вынужденно «гостил» у турок. Речь также зашла о семейном обычае, появившемся после второго отцова возвращения, когда мать на радостях не смогла удержаться на ногах:

– Тогда отец решил, что в следующие разы будет извещать о своём приезде заранее.

Пока длилось повествование, слушательницы успели окружить Влада со всех сторон. Сёчке попросила служанок перетащить её кресло из дальнего угла зала и поставить рядом с креслом Эржебет. Сами служанки уселись справа от княжича на ковёр, а две, которым не хотелось сидеть за чужими спинами, приволокли откуда-то медвежью шкуру и устроились слева. Женщины, принадлежавшие к свите Эржебет, то и дело ёрзали вместе со стульями, занимая более удобное положение. Ласло плюхнулся на пристенную лавку в некотором отдалении и болтал ногами. Он особо не слушал, но и не мешал.

Шуту Пустозвону безжалостно указали на дверь, поэтому посторонние звуки не отвлекали княжича. Лишь иногда раздавались короткие вопросы и возгласы:

– А она? А он? А дальше? Вот жалость! Правда? Ах! Ой, как же замечательно! А дальше? А она? А он?

Через некоторое время после начала повествования Влад поймал себя на том, что смотрит не на лица, а на то, как слушательницы дышат. Это было хорошо видно в вырезах платьев и помогало понять, что из рассказа особенно понравилось. Если Влад видел, что слушательницы начинали дышать часто, то говорил обстоятельнее, с подробностями, а если видел, что все успокоились, то ускорял повествование.

Конечно, княжичу нравилось, что его слушают, но где-то в глубине души он жалел, что не может повторить всё слово в слово, как рассказывал отец. Поведение слушательниц властно диктовало, про что говорить, а про что нет, поэтому приходилось многое пропускать и выбирать только то, что касалось любви. Эржебет и остальных не тронули бы рассуждения, что братья должны жить в мире, и рассказы о турецких нравах не имели бы успеха. Даже про отцовский побег к грекам, случившийся во время осады Константинополиса, пришлось поведать очень-очень коротко. «Вот ведь женщины! – думал Влад. – Им не интересны ни мудрость предков, ни дальние странствия, ни война, а только любовь, любовь, любовь и то, что вызывает эту любовь».

Меж тем он рассказывал, как родителям пришлось бежать из Тырговиште, и про обидчивого короля Жигмонда, и про то, как мать ходила к королю просительницей. Поведал даже кое-что про жизнь в Сигишоаре и про вечерние рассказы:

– Отец говорил, что всё это предназначено мне и моему старшему брату для поучения, но я думаю, дело было не только в поучении. Отец рассказывал о давних временах и просил мою мать тоже рассказывать, потому что хотел напомнить ей и самому себе, на чём держится любовь.

Влад упомянул о том, что мать предпочла бы жить в Молдавии, но ради сохранения супружеского счастья поселилась в Венгрии. Упомянул также о настенной картине, которая теперь, наверное, была закрашена новыми хозяевами жилища. Княжич упомянул всё, что мог вспомнить, но после историй о Сигишоаре рассказывать стало нечего:

– Когда отец сделался государем, то сам привёз мою мать в Тырговиште. Вот, пожалуй, и всё…

Слушательницы одна за другой вздохнули.

– А где твоя мать сейчас? – взволнованно спросила Эржебет.

Рассказчик не понял, почему его спрашивают об этом:

– Мать умерла.

– Ах да… конечно… – спохватилась жена Гуньяди. – Что же это я… Ведь та молодая женщина с грудным ребёнком, которая приехала с тобой, она же твоя мачеха…

Последнее замечание хозяйки замка ясно показало, что вплоть до нынешнего дня она обращала на своих румынских гостей очень мало внимания. Пренебрежение с её стороны задело Влада, но княжич всё же попытался объяснить себе, из-за чего Эржебет так относилась к румынам.

Наверное, «валашские нравы» казались ей чем-то непонятным из-за их строгости, а если люди видят что-то непонятное, то глазеют минуты две, а затем пожимают плечами и возвращаются к своим делам. Примерно так и повела себя Эржебет. Она-то была воспитана совсем не строго и понятия не имела, как можно развлечь загадочных людей, которых пришлось принять у себя в доме.

Влад, в очередной раз сравнивая Эржебет и свою мать, подумал, что его мать, даже живя в венгерских землях, никогда не носила платьев так сильно открывающих грудь. А вот Эржебет носила и, наверное, считала, что все страны, где женщины обязаны скрывать свою красоту от незнакомцев, это страны дикие, вроде Турции. Лишь услышав трогательную историю о любви, хозяйка замка решила, что румыны, возможно, не такие уж дикие и от турок отличаются.

«Ишь, привередливая! Румыны ей не нравятся», – мысленно хмыкнул княжич и вдруг увидел, что жена Гуньяди искренне смущена тем, что задала последний вопрос совсем невпопад. Смущение продолжалось всего секунду, после чего она снова приняла непринуждённый вид.

Ни одна хозяйка никогда не признается, что проявила к гостям мало радушия, однако Эржебет почти призналась в этом. Призналась, когда обернулась к Сёчке и произнесла:

– Дорогая, я думаю, ты была немного несправедлива к нашему гостю. Ты напрасно отказываешь ему в праве участвовать в играх.

Не дождавшись ответа, жена Гуньяди обратилась к Владу:

– Сёчке рассказывала нам, что при валашском дворе всё очень строго и что многие игры, которые в Буде считаются невинной забавой, у вас назвали бы грехом. Вот, например, та игра, которую ты сейчас видел, называется «Поймай-угадай». У вас играют во что-нибудь подобное?

– Дети играют, – ответил княжич.

– А у нас кое-кто постарше играет тоже, – улыбнулась Эржебет, – но если такую игру затевают девушки, то никак не могут играть сами по себе. Девушки в отличие от девочек носят длинную юбку, а в длинной юбке невозможно бегать с завязанными глазами – обязательно наступишь на подол и упадёшь. Значит, ловить девушек должен кто-то, кто одевается иначе. – Она опять улыбнулась.

Влад быстро сообразил, что же в этой игре такого «греховного», но показать своё понимание не решился:

– Значит, и я могу ловить? – просто спросил он.

Сёчке нахмурилась, её служанки захихикали, а хозяйка замка, оглядев хихикающую шестёрку, произнесла:

– Почему бы и нет… Сёчке, пусть он сыграет с твоими служанками. Ты ведь не станешь им запрещать? Тебе незачем играть самой, если не хочешь, а они – пускай… Мне интересно, что из этого выйдет.

Служанки с готовностью вскочили. Похоже, им тоже было интересно. Они выглядели взволнованными, но причиной этого волнения, вероятнее всего, стала недавно услышанная история о любви. То, что сейчас делалось, делалось под влиянием рассказа. Если б княжич ничего не рассказывал, девицы могли и не согласиться играть. «Да не всё ли равно! – подумал Влад. – Главное, что согласились!»

Окружив княжича и легонько подталкивая, они проводили его на середину залы. Ивола, пойманная в прошлый раз, забрала у Ласло платок, служивший повязкой, и деловито надела эту повязку на глаза новому ловцу. Затем ловца, переставшего что-либо видеть, хорошенько раскрутили, и вдруг он почувствовал, как цепкие руки, только что заставлявшие крутиться, разом куда-то исчезли, а вместе с ними исчезло и представление о том, где пол, где потолок. Княжич покачнулся и упал на одно колено.

– Мы здесь! Мы здесь! Здесь. Сюда. Сюда. К нам, – раздались звонкие голоса.

Казалось, они раздаются даже сверху, окружили со всех сторон, но вот попробуй поймать и не поймаешь. Если сделать стремительный бросок наугад, послышатся весёлые визги, но в руках окажется лишь воздух.

– Мы здесь! Мы здесь! Сюда! – звенели голоса.

Княжич почувствовал себя так, будто отправился ночью в заколдованный лес, где ищет что-то волшебное, а вокруг слышатся голоса фей, и эти голоса сейчас выведут на верную дорогу. Перед взором, силящимся рассмотреть в кромешной темноте хоть что-нибудь, вспыхивали белые звёздочки и светлые пятна, растекавшиеся кляксами, и каждая клякса превращалась в бледное, еле различимое очертание ствола с ветками. Владу казалось, что можно вытянуть руку и наткнуться на это дерево, однако он точно знал – вокруг нет деревьев. Лишь в одном месте залы имелось нечто похожее – ряд колонн, которые можно было принять за древесные стволы – но колонны эти находились далеко.

– Сюда! Сюда! – продолжали повторять девицы и тоненько посмеивались.

Влад, отбросив всякую осторожность, пошёл вперёд тем же шагом, как ходил обычно, не будучи ослеплённым. Голоса указывали направление, и тогда княжич пошёл ещё быстрее, а затем почти побежал. «Если я расшибу себе лоб в этой игре, может, меня пожалеют», – подумал он. Ему не раз случилось споткнуться и упасть, но всякий раз падение оказывалось пустяшным, Влад тут же вскакивал… и вдруг он совершенно неожиданно кого-то поймал.

Ловец ощутил в своей руке подол юбки и схватил что есть силы. Юбка дёрнулась, пытаясь вырваться, но быстро поняла, что попалась. Где-то рядом пять голосов захихикали.

– Так… – проговорил Влад, подражая тому, как вёл себя Ласло. – Сейчас мы угадаем, кто это.

Княжич притянул добычу ближе, прихватил левой рукой, и вдруг его как будто молнией поразило! Он к такому не привык! Конечно, чего-то подобного следовало ожидать, и Эржебет предупреждала, но лишь теперь Влад понял, как наивен он был, считая себя грешником лишь потому, что заглядывался на жену брата и предавался неясным мечтам.

Да, при валашском дворе нравы царили строгие. И воспитание давалось строгое. До сего дня тринадцатилетний отрок не имел точного понятия о том, как выглядит женское тело без одежды, хоть и стремился выяснить. То, что когда-то мельком удалось увидеть, даже не шло в сравнение с тем знанием, что открылось сейчас. Да, открылось!

Пусть никто покровов не снимал, но Влад чувствовал это именно так – открылось. Пусть глаза у него оставались завязанными, но он как будто видел всё, ощупывая свою добычу под предлогом того, чтобы угадать, кто она. Бёдра, ноги, прикрытые несколькими юбками, живот, грудь. И никто не останавливал. Никто не кричал: «Прекрати! Что ты делаешь?!» Нет, тринадцатилетнему ловцу позволяли делать то же, что недавно делал десятилетний. И всё это считалось забавой… простой, непредосудительной забавой.

Теперь Владу сделалось понятно, чего опасалась Сёчке. Она-то знала – строго воспитанному гостю легко ошалеть от таких игр и начать делать то, что даже здесь, среди людей «изящных», посчитали бы недопустимым.

Княжич усилием воли заставил себя успокоиться. Он боялся, как бы сейчас в голосе не послышалась дрожь, и начал растягивать слова:

– Ага, – медленно произнёс ловец. – Платье зашнуровано не шнурком, а лентой. Я припоминаю, что Ануца любит так носить. Это Ануца?

– Да. Это я, – сказала пойманная. Она и впрямь любила украсить своё простое светло-коричневое платье яркой лентой.

Влад отпустил Ануцу, стащил с глаз повязку и теперь пожалел, что, испугавшись самого себя, расстался с добычей так рано. А ведь мог бы ощупать ей шею и губы перед тем, как угадать правильно.

Угадывание не составляло особого труда. Ласло напрасно жаловался, что девицы не носят ничего особенного. «Или он только притворялся недогадливым?» – подумал княжич, ведь на самом деле во внешности каждой из служанок было много особенностей. Влад ещё до начала игры успел запомнить, на ком надеты бусы, у кого выпуклая родинка на шее, у кого два колечка на одном пальце. Неужели то же самое не мог запомнить маленький Гуньяди?

– Сыграем ещё? – спросил тринадцатилетний ловец. И вдруг на секунду им завладела тревога: «Что, если девицы больше не согласятся играть с тобой в эту игру? Вдруг им не понравилось?»

Тревога оказалась напрасной. Это стало понятно, когда девицы лукаво переглянулись.

– Сыграем, – ответила за всех Ивола, взяла из рук Влада повязку, развязала узел и снова принялась деловито накладывать её на глаза ловцу.

…Как прошёл остаток дня, княжич толком не помнил. Помнил только, что игра длилась до обеда, а после обеда девицы засели за шитьё и потеряли интерес к шумным развлечениям.

Тогда Влад поднялся на крепостную стену и долго сидел там один. Его обуревали чувства, которых никому не покажешь. Он сидел, ошалело взирая на иссиня-серые весенние облака, бегущие по небу, а затем на розовеющее закатное небо, однако не облака и не вечернее зарево стали причиной ошалелости. Тринадцатилетний отрок смотрел так, потому что вспоминал игру, во время которой не мог позволить себе выглядеть странно. Теперь же он не сдерживался, и лицо его начало жить самостоятельной жизнью, то расплываясь в бессмысленной улыбке, то становясь задумчивым. Княжич даже пару раз хохотнул без всякой видимой причины.

На следующий день с утра девицы играли не в «Поймай-угадай», а в догонялки. Играли сами, не прося подмоги, однако ближе к полудню Ласло уговорил девиц снова сыграть в «Поймай-угадай». Маленький Гуньяди опять ходил по залу, растопырив руки, а Влад, оставшийся не у дел, завистливо наблюдал.

Княжич всё пытался встретиться глазами с Сёчке, которая вела себя так, будто его здесь нет. Остальные девицы иногда поглядывали в сторону невостребованного ловца и улыбались. И вдруг Влад понял, что в нём что-то переменилось. Он, встречаясь взглядом с девицами, больше не стремился отвернуться или скрыться куда-нибудь, как раньше в Тырговиште. Княжич начал им подмигивать, причём всем без исключения.

Эта новая смелость вдруг куда-то делась, когда наступила его очередь ловить. Он так и не решился спросить невестку, станет та играть сейчас или нет – лишь смотрел на неё. Сёчке уселась в кресло и сказала:

– Я устала, но вы продолжайте.

Ловец не сводил с неё глаз, пока не почувствовал на своём лице пальчики Иволы, одевавшей повязку. Затем сделалось темно, окружающее пространство завертелось, и вот он снова оказался в заколдованном лесу, вокруг начали звенеть голоса фей, а смелость появилась снова!

Теперь Влад без всякого смущения притягивал к себе добычу как можно ближе, хапал за разные места, а девицы вздрагивали от неожиданности и даже ойкали, но всё же не возражали. Невестка не сказала деверю, чтобы поменьше вольничал с ними, а ведь могла бы сказать с полным правом. Она промолчала, поэтому на следующий день деверь повёл себя ещё смелее – сам подошёл к Сёчке и её служанкам, не дожидаясь, пока это сделает Ласло.

Влад склонял девиц к игре неискусно, но настойчиво:

– Вы ещё успеете заняться шитьём. Давайте лучше сыграем в «Поймай-угадай». Ну, давайте, а?

Поддавшись-таки уговорам, невестка разрешила служанкам-феям снова отправить его в волшебный лес, но сама по-прежнему не участвовала – лишь смотрела, как играют другие. Она продолжала отказываться и на другой день, и на третий, и на четвёртый, однако охотно позволяла служанкам веселиться без неё.

«Как это понять?» – думал Влад, который вообще многого не понимал в поведении девиц. Например, не понимал, зачем они непрерывно менялись вещами.

Лишь сейчас, когда ловцу надо было заучивать, что надето на ту или иную фею, он вдруг обнаружил странные повторения. К примеру, княжич мог заметить в волосах у одной из них костяной гребешок, а на следующий день обнаруживал, что тот же гребешок взяла поносить другая. Бусы тоже кочевали с шеи на шею. Феи часто менялись поясами, а иногда даже платьями, так что каждый день выглядели по-разному.

Заметив странный обмен, Влад решил пошутить, и предметом для шуток выбрал золотую цепочку, которая меняла хозяек особенно часто:

– Я хорошо знаю эту цепочку. Сначала её носила Лия, затем Марика, затем Беке, сегодня очередь Чиллы. А завтра чья очередь? – спросил княжич. – И для чего вы меняетесь вещами? Хотите, чтобы мне стало труднее вас угадывать? Тогда вы придумали плохо, потому что я высчитал, что цепочку не носили только Ивола и Ануца. Завтра я буду точно знать, кто наденет цепочку послезавтра. Мне даже запоминать ничего не понадобится.

Шутник не удержался и пару раз хмыкнул, довольный собственной наблюдательностью, однако девицы не оценили такого внимания:

– Мы вовсе не собираемся тебя морочить, – с досадой ответила Чилла, на чьей шее сейчас красовалась цепочка. – Ничего такого, про что ты говоришь, мы не придумывали.

– А для чего меняться? – спросил Влад.

– Ни для чего, – ответила Ивола и посмотрела на него, как на дурака.

Княжич всё силился понять, зачем меняться вещами, и думал об этом даже ночью. Влада по-прежнему одолевала бессонница, но если в первые дни пребывания в гостях она была тревожная, то теперь сделалась сладкой. Застряв где-то между явью и лёгкой дрёмой, между мыслями и мечтами, тринадцатилетний отрок пытался уяснить себе значение девичьих поступков.

И вот однажды, когда он, лёжа без сна, раздумывал о странностях поведения служанок, то услышал шипение:

– Несмышлёныш.

Возле дверей послышался странный шорох.

– Несмышлёныш, – опять прошипел кто-то.

По полу комнаты, между тюфяками, на которых мирно спали двое челядинцев, застучали когтистые лапы, как будто прошла собака. Влад приподнялся на кровати, вгляделся в темноту и увидел что-то похожее на серебристую чешуйчатую спину, а на спине виднелся крест, изгибавшийся вместе с ней.

Княжич тут же узнал старую знакомую тварь, которая однажды явилась ему в Сигишоаре, но прежней боязни он не чувствовал. Отцовский зверь представлялся скорее не как чудовище, а как обнаглевшая шавка, не дающая хозяевам спать. В прошлый раз она явилась со словами «есть хочу», поэтому Влад, увидев её снова, насмешливо спросил:

– Есть, что ли, хочешь?

Вообще-то княжич ждал не этого дракона, а другого – золотого, который был изображён на обороте отцовой иконки. Тринадцатилетнему отроку казалось, что именно золотой дракон лучше всего поможет объясниться с Сёчке, ведь иконка висела у отца возле сердца. Такое положение наверняка означало, что золотой дракон сведущ в сердечных делах, а вот серебристый дракон был изображён на клинке меча, и это наводило на мысль, что серебристая тварь больше понимает в делах военных.

Будто подтверждая догадку Влада, ночной гость сначала заговорил совсем не о Сёчке.

– Я не хочу есть. Я сыт, – прошипел дракон. – Твой отец накормил меня и обещал вскоре накормить ещё лучше. Скоро я получу голову Мезид-бега.

– Кого? – не понял княжич.

– Так зовут турецкого начальника, – пояснила тварь. – Его люди будут перебиты все до одного, когда армия твоего отца соединится с воинами Гуньяди3838
  18 марта 1442 года Янош Гуньяди (Хуньяди) потерпел поражение от десятитысячного турецкого отряда, вторгшегося в венгерские земли (в Трансильванию). Турками командовал некий Мезид-бег. 22 марта войско Гуньяди соединилось с войском Дракула-старшего и разбило турок.


[Закрыть].

Дракон подошёл ближе и, поставив передние лапы на кровать, заглянул Владу в глаза:

– Ты жалеешь, что тебя не взяли на войну? А может, тебе и здесь хорошо?

– Куда лезешь! – прикрикнул княжич на наглого змея и даже поднял руку, готовясь оттолкнуть.

Слуги Влада, обычно очень чуткие к любому звуку, спали крепко. Ни те, что спали на полу, ни тот, что устроился на пристенной лавке, даже не пошевелились, когда их господин начал ругаться:

– Лапами на простыню… Ты ещё лизаться начни… шавка… с раздвоенным языком.

Может, их сон усилило некое колдовство? Или Влад сам не заметил, как заснул? Наверное, заснул, ведь происходящее казалось ему само собой разумеющимся, а люди спокойно принимают появление драконов тогда, когда спят.

Отрок нисколько не удивился появлению чешуйчатой твари, а лишь чувствовал лёгкое любопытство. Он хотел дотронуться до неё и только поэтому изображал, что сердится, однако тварь не хотела, чтобы её трогали. Прежде чем рука Влада успела коснуться хоть одной чешуйки, змей отпрянул и встал рядом с кроватью, почти как обычная змея. Стойка отличалась от змеиной лишь тем, что тварь опиралась не только на хвост, но и на задние лапы.

Легонько покачиваясь из стороны в сторону, змей-дракон продолжал пристально смотреть.

– Ты зачем пришёл? – спросил княжич.

– Как «зачем»? – хитро прищурился пришлец. – Ведь я тебе нужен.

– Мне нужен не ты, а твой сородич с золотой чешуёй, – сказал Влад. – Почему он не пришёл?

– Мы решили, что приду я, – последовал ответ. – Ведь я уже приходил к тебе однажды, вот и пришёл снова – по старой памяти.

– Я хочу видеть не тебя, а золотого дракона, – повторил Влад.

– Ты несмышлёныш, – прошипела тварь, будто не услышав этих слов. – Девушки ради тебя каждый день наряжаются по-новому, а ты не ценишь этого. Не ценишь и даже смеёшься над ними. Говоришь, что они носят одну и ту же цепочку по очереди.

– Я хочу услышать совет от золотого дракона, – твердил Влад. – А ты мне вряд ли поможешь. Ты живёшь в ножнах меча, значит, тебя лучше всего спрашивать про военные дела.

– Меня можно спрашивать про что угодно, – заискивающе улыбнулась тварь. – Ведь я – дьявол, а дьяволы сведущи во всём.

– Мне нужен не просто сведущий, а самый лучший советчик, – сказал княжич.

– Он сейчас прийти не сможет, – продолжал заискивать чешуйчатый собеседник, – но раз уж я здесь, то разреши мне помочь тебе. Если у меня не получится, тогда придёт мой собрат, но я уверяю тебя, что его вмешательство излишне. Даже я вижу, что тут происходит. Служанки твоей невестки хотят тебе понравиться, а ты смеёшься над ними.

– Они хотят мне понравиться? – с недоверием переспросил Влад. – А почему?

– Кто же их знает… Может, потому, что ты сын государя, а они по положению гораздо ниже. Ты бы подарил им что-нибудь, – посоветовал змей, – получишь от этого пользу.

Княжич задумался:

– А мне придётся расплачиваться с тобой за советы? Что ты попросишь в оплату?

– Пока что я помогаю тебе просто так, – последовал ответ.

– А кто давал советы моему брату? – вдруг спросил Влад. – Это ты советовал ему ходить в город и задабривать городских девиц? Это ты советовал давать девицам денег на обновы и дарить кольца?

– Не я, – ответила тварь.

– Но мой брат ведь не сам додумался?

– Нет, не сам.

– Значит, к моему брату приходил золотой дракон, – догадался княжич. – Приходил и говорил ему пользоваться отцовой казной.

– Разве твой брат остался недоволен помощью моего сородича? – с напускным простодушием спросила серебристая тварь.

– Я не хочу, как мой брат, – твёрдо сказал Влад. – Не хочу, чтоб меня привечали за подарки. И не хочу воровать у отца.

– Если не хочешь, то и не надо воровать, – прошипел змей. – Всё равно казна сейчас в недоступном месте. А за подарки тебя будут привечать только служанки. Невестка будет привечать тебя за другое. Однако ты должен подарить что-нибудь служанкам. Без подарка дело не сдвинется. Подари им что-нибудь.

– Лучше я подарю что-нибудь не им, а Сёчке, – задумчиво произнёс княжич, обращаясь больше к самому себе, чем к собеседнику.

– Несмышлёныш. – Казалось, советчик устал втолковывать Владу, что нужно делать. – Она не примет от тебя подарок. Слушай меня! Если ты хочешь завоевать госпожу, ухаживай за служанками, но ухаживай за всеми шестерыми, никому не отдавая явного предпочтения. Понимаешь? Тогда ты добьешься успеха и получишь то, на что даже не надеешься.

Услышав эти слова, Влад попытался на мгновение представить то, что хотел бы получить, и вдруг обнаружил – наступило утро, а змей исчез. Княжич внимательно осмотрелся, надеясь, что тварь свернулась калачиком где-нибудь в углу и ждёт, но не увидел её. Он даже заглянул под кровать, но и там никого не нашёл. Это заставило забеспокоиться, ведь змей не сказал, что дарить девицам здесь, в замке.

Перстней у Влада не было и денег тоже. Впрочем, деньги стали бы не очень удачным подарком, потому что девицы могли купить себе красивую ткань или безделушку в Тырговиште, а в окрестностях Гуньяда ничего такого не продавалось. «Что подарить?» – ломал голову княжич.

Отроку, ограниченному в средствах и прежде ничего не дарившему девицам, требовалось проявить недюжинную изобретательность. И всё же трудности не останавливали, а лишь подстёгивали. Хотелось скорее начать решать головоломку, поэтому Влад едва дождался, пока зазвучит колокол в капелле, и официально настанет утро.

– Покажите мне все вещи, которые у меня здесь есть, – потребовал княжич от своих слуг.

– Господин, если потерялось что-нибудь, ты скажи… – начал было один челядинец.

– Нет, покажите все вещи, – снова потребовал княжич.

Начались поиски. Слуги раскрывали сундуки, доставали вещи, раскладывали, перекладывали, а Влад смотрел и повторял:

– Не то, не то…

Заметив, что господин обращает внимание на всякие блестящие штучки, слуги начали показывать ему праздничную одежду:

– Не это ли ты ищешь? А может, это?

– Нет, не совсем. Покажите ещё что-нибудь.

Тем временем наступило время обедни. Отец Антим, зайдя в комнату и увидев царивший там разгром, вопросительно посмотрел на княжича:

– Что ты делаешь, чадо? Ищешь что-нибудь?

– Да.

– Не заботься об этом. Лучше поспеши, – сказал священник, давая понять, что обедня вот-вот начнётся и что опаздывать на неё нехорошо.

Во время той службы Влад стоял смирно, смотрел прямо перед собой, но причиной такого поведения стало вовсе не молитвенное усердие. Он повторно прикидывал: «Подойдёт ли служанкам что-нибудь из того, что уже вынуто из сундуков и сейчас валяется на кровати, на лавках, на столе?» Слуги вынули почти всё, и надежда на то, что появится некая более достойная вещь, была слабая, поэтому княжич, хоть и говорил змею, что не одобряет мелкое воровство старшего брата, всё-таки пожалел, что не может запустить руку в отцовскую казну. Княжич знал, что в казне помимо золота имелся жемчуг – насыпной в бархатных мешочках. «Подарить бы каждой служанке по несколько жемчужин… Вот были бы довольны!» – принялся мечтать Влад и мечтал так до окончания службы.

В свою комнату он вернулся почти бегом, так что челядинцы не поспели за господином. Пришлось подождать, пока они откроют дверь, запертую на всякий случай, чтоб ничего из вещей, разложенных повсюду, не пропало. Отрок притопывал ногой от нетерпения, а когда дверь открылась, тут же ринулся в комнату, однако, не успев войти, он застыл, потому что увидел очень хорошую вещь – настолько хорошую, что её никак нельзя было упускать из виду. На кровати среди прочей праздничной одежды лежал кожаный пояс.

Влад схватил пояс и принялся внимательно разглядывать, обдумывая ту идею, которая так внезапно пришла в голову. Конечно, пояс казался слишком широким и массивным, чтобы его могла носить девица, но эту вещь украшали нашитые сверху золотые фигурки странной формы и квадратики с ажурным рисунком. Фигурок и квадратиков насчитывалось довольно много, и они могли на что-то сгодиться.

– Господин, ты нашёл, что искал? – спросил один из слуг.

– Да! – Княжич ухмыльнулся. – Я выменяю эту вещь на кое-что более ценное.

– Господин, ты собираешься этот пояс отдать? – забеспокоился слуга.

– Да, – сказал Влад и, оглядев всех челядинцев, добавил: – Тут нечего жалеть! Вы бы на моём месте поступили так же.

Во время утренней трапезы княжич положил пояс рядом на скатерть и не спускал с него глаз, а когда поел, то, зажав дорогую находку в руке, направился в невесткины покои, надеясь, что Сёчке тоже успела закончить утреннюю трапезу и вместе со служанками занимается чем-то не очень важным. Возможно, лучше было бы подождать, но сердце требовало действий. Оно торопило, и Влад подчинялся.

Тем не менее, оказавшись перед входом в покои Сёчке, княжич помедлил, а затем спрятал пояс за спину и аккуратно заглянул в полуоткрытую дверь. Влад сам не знал, что помешало ему просто войти. Может, хотелось удостовериться, что все девицы на месте, а может, было страшно появиться некстати, но так или иначе он обнаружил, что в покоях что-то происходит.

Сёчке и шестеро служанок собрались в круг и кого-то расспрашивали. Кого именно – издалека понять не удавалось, но, судя по тому, что девицы при разговоре нагибались, этот кто-то либо сидел на стуле, либо был очень низкого роста. Владу вдруг послышался голосок, который мог принадлежать девочке лет девяти, и этот голосок означал, что предположение насчёт низкого роста оказалось вернее.

Княжич высунул голову из-за двери, чтобы лучше прислушаться, и тут его заметили:

– Влад… – произнесла Сёчке, повернувшись в его сторону. – Ты пришёл, чтобы пригласить нас играть? Сейчас мы не…

– Нет, не за этим. – Гость зашёл в комнату и ухмыльнулся. – Я пришёл не за этим, дорогая невестка. И, не сочти это обидой, но я пришёл не совсем к тебе.

– А к кому? – удивилась Сёчке.

– Мне нужно видеть Иволу, Чиллу, Ануцу, Марику, Лию и Беке. – Княжич нарочно назвал каждую служанку по имени, чтобы привлечь их внимание.

– А зачем? – робко спросили Ивола и Чилла.

– Мне стало стыдно, что я шутил над вами, – сказал Влад. – Стыдно, что я шутил про цепочку. Поэтому я хочу попросить у вас прощения и подарить вот это. – Он вынул из-за спины пояс и показал девицам. – Я бы подарил что-нибудь каждой из вас, но у меня пока нет столько ценных вещей. Поэтому я дарю вам всем один подарок. Вы сможете переделать этот пояс, как нравится, и носить по очереди, а я смеяться не буду.

Служанки, такие смелые во время игры в «Поймай-угадай», сейчас выглядели очень смущёнными. Оглянувшись на госпожу, они робко приблизились, а Ивола ещё раз спросила:

– Всем нам?

– Да, – повторил Влад и почти вложил подарок ей в руки, потому что она всё чего-то ждала. – Возьми.

Когда пояс оказался у Иволы, остальные служанки будто очнулись от сна, подскочили к ней, взволнованно затараторили:

– Дай посмотреть. Дай, дай, дай. Ой, такие интересные штучки! Сколько их? Одна, две, пять, девять, двенадцать, семнадцать, двадцать две… Ой, как много! Мы срежем их с пояса и пришьём… Знаешь, куда? Да! Точно!

Ануца оглянулась:

– То, чем украшен пояс, это золото?

Вся шестёрка снова замерла и молча смотрела на дарителя.

– Наверное, да, – ответил Влад, – золото. Я хотел подарить вам что-нибудь ценное.

– Золото, – эхом отозвались Чилла, Лия и Беке. – Так много…

Вдруг Марика, стоявшая к дарителю ближе всех, сделала шаг вперёд, а затем, многозначительно глянув на остальных девиц, подошла к Владу вплотную. Она обняла его за шею и поцеловала в щёку: