Текст книги "Время дракона"

– Нет, не товар, – смутился староста. – Ведь мы золото продавать не собирались. – Он помолчал, а затем вкрадчиво добавил: – Но мы всё равно решили действовать наверняка и подождать тебя, государь.

Услышав это, Влад не выдержал:

– Как же так?! – гневно воскликнул он. – Получается, что никто ничего сделать не может, а может один государь?! Вот вы дождётесь, что покойница откроет не один глаз, а сразу два, а затем встанет из гроба и сама пойдёт через мост!

При этих словах вся толпа испуганно перекрестилась.

– Вот это верно, государь! Вот дождутся они! – подхватила старая Виша, на всякий случай осенив себя крестом ещё раз.

– Мы тебя решили подождать, государь, – продолжал оправдываться староста. – Решили, что ты поможешь нам уладить это дело…

– Хорошо устроились! – резко оборвал старосту правитель. – Всё на государя свалили! Думаете, я не вижу, что тут делается?! Думаете, я не вижу, что местный староста и местный священник хотят спокойно жить и не ссориться с таможней?

Староста, священник и таможенник настороженно переглянулись.

– Я очень недоволен, – всё так же резко произнёс государь и опять глянул на старосту и на священника. – Особенно вами двоими. Люди просили вас уладить дело, а вы хотите, чтобы улаживал я? Свои обязанности на меня хотите переложить?! Не выйдет! Что же это такое! Староста и священник не хотят ссориться с таможней, а из-за этого простым людям не к кому обратиться, кроме как к государю?!

Староста и священник в страхе упали на колени.

– А тебе, Титу, я советую поразмыслить вот над чем, – продолжал правитель уже более спокойно. – Во-первых, твои подозрения, будто тебя хотят обмануть и провезти золото без пошлины, не подтвердились. Люди слишком боятся покойницу, чтобы хитрить во время похорон. Значит, пошлину ты берёшь с покойницы. Именно с неё, а не с её родни.

– А хоть бы и с покойницы! – упрямо твердил Титу. – Раз она богатая, то пусть платит.

– Тогда поразмысли вот ещё над чем, – сказал государь. – Если ты берёшь пошлину, то отвечаешь за сохранность товара до тех пор, пока тот не достигнет следующего таможенного поста или не попадёт на ярмарку. Так?

– Так, государь, – сказал Титу.

– А знаешь, чем плохо брать пошлину с покойницы? – объяснял правитель, стараясь снова не разгневаться. – Плохо это тем, что покойница никогда не доберётся до следующей таможни и на ярмарку своё золото не понесёт. Она навсегда останется лежать на том отрезке торгового тракта, который вверен тебе. Значит, взяв деньги с покойницы, ты должен будешь охранять её могилу много лет. А если могилу кто-нибудь разроет, чтобы украсть золото, возмещать потерю придётся тебе. Подумай хорошенько, окупаются ли такие хлопоты несколькими золотыми монетами.

– Государь, а разве я могу сам решать, брать или не брать пошлину? – спросил Титу.

– Значит, и ты решил переложить на меня своё решение? – Влад многозначительно посмотрел на таможенника. – Ты прав в том, что правило есть правило, но ведь оно придумано не для того, чтоб ты беспокоил государя по пустякам. Мне нужны слуги, чтобы не заниматься всеми делами самому. Если же слуги сваливают свою работу на государя, это слуги нерадивые. А нерадивым слугам одна дорога – на кол.

Титу задумался, а староста, не вставая с колен, вдруг сказал:

– Имей в виду, Титу, мы покойницу всё равно через реку перевезём. На лодке перевезём, раз государь разрешает. И только попробуй нам препятствия чинить!

– Как же это можно, чтоб покойница так долго была без погребения! – подхватил за старостой священник, тоже оставаясь на коленях. – Титу, одумайся! Неужто ты Бога не боишься?!

Правитель, глядя на их смелость, усмехнулся:

– Вы лучше встаньте на ноги. А то грозиться, стоя на коленях, не подобает.

Староста и священник поднялись, а Титу меж тем продолжал молчать. По его виду можно было понять, что он давно принял решение, но не знал, как обосновать.

– А ведь на самом деле брать пошлину с покойницы я не должен, – наконец произнёс таможенник. – Таможня поставлена для того, чтобы брать пошлину с торговцев или с товара, который может быть продан. Так гласит правило. А ты ведь сам сказал, государь, что покойница – это не товар. А я добавлю, что покойница – это и не купец, ведь мёртвые торговлей не занимаются. Значит, покойница пошлину платить не должна, как ни посмотри.

– Ну, вот и правило подходящее нашлось, – улыбнулся государь.

– А когда нам покойницу-то хоронить? – спросила старая Виша.

– Да хоть сейчас можете, – ответил Титу. – Хоть в золоте, хоть без золота. С покойницами связываться – себе дороже.

Дело успешно решилось, но государь продолжал чувствовать гнев и досаду, как будто проиграл битву. Казалось, Влад мог бы успокоиться, ведь каждый раз, разобрав очередной спор, он сознавал, что битва с людскими пороками не окончена. Правитель мог сказать почти наверняка, что жадность при дележе наследства, суеверия по поводу домашнего скота, несдержанные речи, цыганская привычка хитрить и вечная неуживчивость стариков ещё станут основой для новых споров. Младший Дракул был к этому готов и вполне мог смириться с людским несовершенством. Однако он не мог смириться с полным отсутствием здравого смысла!

«Удивительно, как люди порой оказываются миролюбивы и терпеливы сверх всякой меры, – думал Влад. – Почему они, видя, что некто ведёт себя как дурак, не хотят уличить его громогласно? Почему терпят чужую глупость?»

К сожалению, это были вопросы риторические, ведь князь слишком хорошо знал, что люди не уличают дураков – лишь иногда отваживаются вежливо поправить: «Послушай, ты делаешь не то». «Бесполезно требовать, чтобы люди прекращали терпеть, – говорил себе Влад. – А особенно бесполезно от них требовать, чтоб уличили своего дурака-приятеля или местного дурака-начальника». Князь знал, что люди предпочтут притвориться, будто дурак не так уж и глуп, ведь притворяться спокойнее, чем говорить от сердца. «Если назовёшь вещи своими именами, то может выйти ссора. Вот в чём дело!» – мысленно кипел младший Дракул.

Влад понимал, что почти все люди по природе терпеливы, однако он понимал и то, что дурак, если его не уличить, станет наглеть день ото дня и в конце концов начнёт требовать, чтобы его все слушали. Дурак станет наглеть, а люди будут продолжать терпеть в надежде на справедливого государя, который придёт и спросит:

– Почему вы пляшете под дудку глупца? Неужели не видите, что сами глупеете вместе с ним? Неужели не видите, что глупость, которую вы не захотели задушить в зародыше, растёт и со временем заслонит вам свет солнца? Неужели вы хотите жить во тьме?

Младший Дракул знал, что, как только он заведёт такую речь, тут же найдутся люди, готовые подтвердить его правоту:

– Да, – скажут они, – теперь у нас открылись глаза. Мы видим, что дурак – это действительно дурак. Но что же нам делать?

Влад неизменно отвечал:

– Посадить этого дурака на кол, если не перестанет учить вас глупости.

Дурак, услышав это, становился смирным, а остальные люди радовались, что жизнь их наконец-то наладилась и стала разумной. Правда, подобные улучшения в жизни оказывались кратковременными, ведь, как только государь уезжал, люди начинали говорить:

– До чего же строг наш правитель! Зачем он говорил так резко? Зачем гневался? Да, дурак глуп, но ведь можно было сказать об этом более мягко, чтобы никого не обидеть. И зачем было грозить дураку расправой? Ой, суров наш государь. Суров и даже жесток. Он не знает снисхождения к чужим слабостям.

Младший Дракул чувствовал безысходность именно потому, что сознавал – подданные никогда не поймут, отчего он так строг и почему государю необходима подобная строгость.

«Подданным неоткуда узнать, что для государя глупость – злейший враг, – говорил себе Влад. – Подданным неоткуда узнать, что государь, совершивший глупость, часто платит за неё жизнью. Даже дружба между государями совсем иная по сравнению с дружбой между обычными людьми – дружба возможна только между двумя разумными правителями, а если один из них теряет разум, то дружбе конец и недавние союзники становятся врагами. Сильный клюёт слабого, а умный – дурака. Государь платит за глупость очень дорого, так почему он должен прощать её своим подданным? Если он простит глупость другим, то рано или поздно начнёт прощать себе, и тогда конец».

Влад посмотрел вниз, на змея-дракона, будто рассчитывал найти понимание хотя бы у него:

– Эй, шавка, ответь мне… – мысленно произнёс младший Дракул. – Почему люди ведут себя, как дураки? В чём причина глупых промахов?

– В неумении видеть будущее, – с готовностью ответила тварь. – Ведь дураки чаще других повторяют «кабы знать заранее…».

– А разве можно знать заранее? – с сомнением спросил государь. – Будущее слишком изменчиво.

– Да, изменчиво, – согласилась тварь, прекрасно понимая, откуда у хозяина появилось такое мнение, и сжала губы, чтобы не сболтнуть лишнего.

– Ты хочешь сказать что-то ещё? – ободрил её Влад.

– Будущее изменчиво, но предсказуемо, – прошипел дракон. – Я вижу будущее, потому что мне не мешают чувства. А вот людям они застилают глаза. Когда человек влюблен, то уверен, что его тоже полюбят, даже если любимая гонит его прочь. Когда человек правдив, то верит всем подряд, даже если разговаривает с лгунами. А когда человек выручает кого-то, то рассчитывает на ответную услугу, даже если помогает прохвосту. Люди судят о других по себе – так велят чувства, и это делает людей дураками.

* * *

Вернувшись из Турции, отец Влада вёл себя не то чтобы глупо, но беспечно, а это почти одно и то же. Он совсем перестал опасаться Яноша Гуньяди, хотя за год до этого уверял своих бояр, что Янош обидчив и опасен. Наверное, старший Дракул начал понемногу забывать ссору с венгром и искренне полагал, что венгр тоже забывает. Старший Дракул не вспоминал даже про самого Яноша, а про ссору и подавно.

«Наверное, у отца есть причины так себя вести», – подумал четырнадцатилетний Влад, когда заметил, что ни родитель, ни старший брат, ни жупаны больше не говорят о Яноше и Сёчке и не упоминают их даже во время заседаний боярского совета. «В прошлые годы было столько разговоров о венграх, а теперь тишина», – удивлялся Влад, однако нынешние заседания совета отличались от прежних не только в том, что касалось венгров.

Отец Влада так сдружился с султаном, что благоволение турецкого правителя чувствовалось на расстоянии и отражалось в поведении отцовых бояр. Жупаны-старожилы стали относиться к своему князю с превеликим уважением. Раньше государь спрашивал у них: «Что посоветуете?» – а теперь жупаны спрашивали: «Что прикажешь, государь?»

Влад видел, что родитель очень доволен – видел это в его взгляде и в улыбке, когда отец поворачивался к сыну, будто хотел напомнить: «А ты советовал мне казнить одного-двух жупанов, чтобы нагнать на них страху. Видишь? Казнить вовсе не потребовалось». Княжич улыбался в ответ, соглашаясь, но иногда почему-то думал, что родитель смотрит вовсе не на него, а на кого-то другого – на кого-то с чешуйчатой спиной, тоже сидящего слева от трона.

Как бы там ни было, отец радовался и теперь связывал своё будущее не с венграми, а с турками и с теми жупанами, которых прежде недолюбливал. Влад окончательно понял это через месяц после возвращения родителя из Турции, когда вдруг случился один разговор…

Это произошло после заседания боярского совета, на котором жупаны-старожилы, и прежде всего Нан, вели себя особенно любезно с государем. После заседания государь, как водится, пригласил жупанов отобедать, но в тот день обед казался праздничным, хотя по календарю не было праздника. Однако самым странным было то, что во время обеда Нан встал, решив поднять кубок за здоровье не только своего князя, но и за здоровье каждого из присутствовавших княжеских сыновей.

Когда Нан произнёс: «Здоровья тебе, Влад», Влад оказался очень удивлён, потому что в голосе боярина не было ни всегдашнего высокомерия, ни тайной издёвки, а ведь с тех пор как Нан в прошлом году обозвал Влада дураком и сосунком, заслуживающим порки, настоящего примирения так и не состоялось. Более того – Нан, пока не вернулся отец Влада, при всякой встрече ехидно спрашивал:

– Эй, беглец, не собираешься сбежать снова?

– Нет, – досадливо отвечал «беглец», а теперь, год спустя, Нан выразил намерение помириться.

Княжич понимал, что не может рассчитывать на слово «прости», потому что пожилой боярин, в чьей бороде уже появилась седина, не стал бы говорить этого слова четырнадцатилетнему отроку, пусть даже княжескому сыну. Нан ведь и сам был родовит и заседал в государевом совете второй десяток лет. Также следовало помнить, что отец Влада пришёл к власти именно благодаря Нану. Так неужели Нан опустился бы до прямых извинений? Конечно, нет! Он и так переступил через себя, смирив высокомерие, поэтому Влад решил сделать ответный жест – вставать всё-таки не стал, но поднял свой кубок и произнёс:

– И тебе здоровья, Нан.

Судя по всему, княжич сделал правильно, потому что почувствовал, как отец одобрительно похлопал его по плечу. «Неужели отец и Нан договорились насчёт здравицы заранее? – вдруг подумал Влад. – Но почему отец не предупредил меня, как я должен ответить? А если б я не стал мириться, не поднял бы кубок и даже не захотел бы кивнуть? Неужели для отца было важно, чтобы я помирился с Наном сам, по собственной воле, а не потому, что мне велено?»

Эта последняя догадка подтвердилась, когда после застолья родитель затворился с Владом в своих покоях и весело спросил:

– Сынок, а не хочешь ли ты жениться?

Влад сидел на скамье, таращась на отца, а тот сидел в кресле напротив, глядя прямо в лицо сыну, чтобы уловить даже мимолётные чувства и мысли отпрыска.

– Жениться? – недоумённо переспросил четырнадцатилетний отрок. – А на ком? И зачем? Ведь ты сказал, что я поеду к туркам.

– Но рано или поздно ты вернёшься, – возразил отец. – Я не знаю, где буду в это время, и поэтому хочу, чтобы у тебя появился дом, где тебя всегда примут, как родного. Ты же видел, что государи иногда теряют власть и становятся изгнанниками, а вот жупаны никуда не деваются. Нан уже позаботился о тебе однажды и сможет позаботиться снова.

– Мне нужно жениться на дочери Нана? – осторожно предположил Влад.

– А почему нет? – ответил отец.

– Разве у него есть дочь, на которой я могу жениться? – удивился княжич.

– Да, есть, – улыбнулся родитель. – Ты даже видел её в храме.

Влад попытался вспомнить некую девицу, которая могла оказаться дочерью Нана, но так и не вспомнил:

– Я её не видел, – сказал княжич.

– Видел, – возразил отец. – Ей сейчас десять лет.

– Десять? – Влад не поверил ушам. – Отец, ты что? Как я могу на ней жениться? Она же малявка совсем, в куклы играет!

– Я не говорю, что ты должен жениться сейчас, – усмехнулся отец. – Ты женишься через несколько лет, когда вернёшься от султана. Она как раз войдёт в возраст. Пойми – хороших невест мало, поэтому нужно начинать искать уже сейчас…

– Даже когда я вернусь, она всё равно будет малявка, – грубо оборвал Влад, но родитель не рассердился. Наверное, решил, что сыновняя грубость – это на самом деле хитрость – дескать, сын надеется рассердить отца и таким образом избежать разговора о женитьбе.

А Влад совсем не поэтому стал грубить. Он обиделся на родителя, который ещё недавно говорил, что будущее очень изменчиво и что незачем заглядывать далеко вперёд, а теперь получалось, что родитель говорит одно, а делает другое – устраивает дела, относящиеся к далёкому будущему, и верит, что всё удастся. К тому же отец больше не уверял, что Влад и маленький Раду могут не поехать к султану вовсе – теперь речь шла лишь о возможном возвращении через несколько лет.

«Зачем он врёт? Зачем? – расстроился Влад. – Ведь я не боюсь ехать!» Расстройство отразилось на его лице, но родитель решил, что это из-за женитьбы.

– Мне известно, – со всей серьёзностью произнёс отец, – что пока я был у султана, ты совершил глупость. Мирча сказал мне, что ты ездил за горы и чуть не попался людям Янку. А всё ради некоей девицы, которая позволила тебе залезть к ней под юбку. Если ради этих дел ты готов бегать из дома, значит, тебе пора жениться.

Влад вздохнул. Он совсем не хотел повторять судьбу старшего брата – жениться на девице, почти не испытывая к этой девице влечения. А вот ещё раз сбежать за горы он хотел! Хотел повидать Иволу, которая, несомненно, обрадовалась бы гостю.

К сожалению, совершить вторую поездку, рассказывая небылицы и называясь чужим именем, было нельзя. Княжич непременно попался бы тем воинам, которые охраняли замок, а ведь они слишком хорошо запомнили шустрого отрока и никак не поверили бы, если б он снова рассказал им историю про разгневанного отца и доброго дядю.

Оставалось надеяться лишь на то, что Ивола приедет сама, поэтому, сидя перед отцом и ведя разговор о возможной женитьбе, Влад вдруг подумал, что сейчас самое время спросить насчёт служанки.

«Если у меня появится невеста, – подумал княжич, – отец может не разрешить Иволе остаться». А Влад так хотел, чтоб служанка приехала и осталась, даже если приедет с животом. Ведь этот живот сохранился бы у неё не навсегда. «Ивола родит и через некоторое время сделается прежней», – считал княжич и особо не задумывался, кому и как придётся воспитывать родившегося ребёнка. Княжич думал лишь о том, что Ивола бойкая и в то же время сговорчивая, а ведь это замечательно, когда два таких качества сочетаются в одной девице.

Влад очень надеялся, что Ивола приедет, и даже высчитывал месяцы. Он прикинул, что если лесное приключение имело последствия, то девица поняла бы это ближе к ноябрю. Однако в начале ноября Влад и остальные княжичи находились в тайном месте, про которое никто не знал, так что Ивола не смогла бы приехать туда. Зато она смогла бы приехать в Тырговиште, узнав, что Влад и вся его семья вернулись в румынскую столицу.

Возвращение в Тырговиште состоялось в марте, а в апреле отец Влада заговорил с сыном о женитьбе. К апрелю живот у Иволы сделался бы совсем большой.

– Отец, ты сердишься на меня за то, что я бегал за горы? – робко спросил княжич, сразу отбросив свою грубость. – Я не хотел тебя сердить. Я не знаю, почему сбежал. Просто сбежал, и всё.

Отец, услышав это, улыбнулся и снова начал говорить весело:

– Ты не знаешь, почему сбежал? Я же объяснил тебе, что таков твой возраст. В твоём возрасте многие бегают. Не бойся. Я понимаю и не сержусь. Я и сам в твои годы делал нечто похожее, но теперь давай найдём тебе жену, бегать от которой ты не захочешь.

– Отец, а если к нам приедет та девица? – спросил Влад.

– Кто приедет? – не понял отец.

– Ну, та девица, к которой я ездил за горы. Её зовут Ивола.

– А почему она должна приехать? – продолжал недоумевать отец.

– Ну, вдруг я сделал её беременной. Тогда она приедет.

Поняв наконец сыновние рассуждения, родитель тихо засмеялся:

– Но ведь не приехала же.

– А если приедет, ей можно будет остаться? – спросил Влад. – Ты же не отправишь её в монастырь или куда-нибудь ещё?

Отец сделался серьёзен и произнёс:

– Это хорошо, что ты думаешь о последствиях своих поступков. Это признак взросления. Значит, тебе можно жениться.

– Я не хочу жениться, – возразил Влад, в глубине души понимая, что уступит, если родитель начнёт настаивать.

Похоже, родитель тоже это понимал, поэтому настаивал:

– Ты подумай вот о чём, – сказал он. – Я знаю, что сейчас ты тянешься к девицам, которые постарше тебя, но невеста – это совсем другое дело. Невеста – это будущая супруга, с которой тебе, возможно, придётся прожить много лет. Сейчас, когда тебе самому нет ещё и пятнадцати, ты предпочёл бы невесту повзрослей. Но когда тебе перевалит за сорок, ты станешь рассуждать иначе. Ты станешь радоваться, что твоя жена значительно моложе, чем ты.

– Отец, я не хочу жениться на дочери Нана! – обречённо произнёс Влад. – Нан мне не нравится.

– Ты же с ним помирился только что, – заметил родитель. – Причём ты сам с ним помирился. Я тебя не принуждал.

– Помирился, – кивнул княжич. – Но я совсем не забыл, что он мне говорил. Он мне однажды сказал, что высек бы меня, будь я его сыном. А ведь если я женюсь на его дочери, то стану ему почти как сын.

Родитель снова засмеялся:

– Сечь он тебя не станет.

– Всё равно не хочу жениться на дочери Нана, – возражал Влад. – Вдруг она сварливая, как её отец? Она наверняка покажет сварливый характер, как только я на ней женюсь.

– Да с чего ты взял, что она сварливая? – отец мягко гнул в свою сторону. – Мне она такой не показалась. К тому же я говорил о ней не только с Наном. Я говорил с его женой. И он, и жена уверяют, что у них очень послушная дочь.

– Мало ли, что они говорят, – мрачно усмехнулся Влад.

– И всё же ты подумай насчёт женитьбы, – сказал отец. – Время пока есть.

Княжич обещал подумать, но на самом деле лишь тянул время, надеясь, что Ивола приедет. Она так и не приехала. Значит, не забеременела, а приехать, не имея причины, побоялась.

Влад ещё долго вспоминал её. Правда, совсем не так, как вспоминал Сёчке. «Ивола была хорошая», – думал он и однажды, лет в двадцать восемь, даже захотел сочинить про неё стихотворение, ведь невесткина служанка вполне этого заслуживала. Правда, намерение так и осталось намерением. Ивола была хорошая, но воспоминания о ней не рождали стихов. Другое дело – её госпожа. Пусть Сёчке обошлась с деверем совсем не хорошо и даже жестоко, но вдохновение давала постоянно, поэтому вместо стихов об Иволе получились совсем другие:

 
Вот о любви история, обычная вполне,
Но в юности жизнь видится иначе —
Мне всё казалось необычным по весне,
Когда впервые я решал задачу
Из тех, что нынче мог бы разрешить легко,
Ну а тогда не знал, как поступить.
Я думал, что пролезть в игольное ушко
Мне будет проще, чем заговорить
С той девушкой, что так меня влекла.
Мне думалось, что только я один
Так мучился и что мои любовные дела
Особенны по тысяче причин.
Напрасно я не принял дружеских советов!
Ведь, знатоков послушав, я бы победил
Все трудности и обошёл церковные запреты!
Самонадеянным глупцом я был
И искренне считал – такого средства нет,
Чтоб завладеть умом девицы незнакомой.
Я думал – о любви могу просить, но на ответ
Не повлиять никак. «Ты хоть пробуй», —
Я понукал себя, но за любимой издали следил,
Боясь к ней подойти, сказать хоть слово.
Однажды всё же расхрабрился и решил:
«А будь, что будет!» Для меня так ново
 
 
Казалось то, что чувствовал тогда.
Я был мальчишкой, а она – чуть старше.
И ей не стоило особого труда
Меня уверить в том, что медвяную чашу
 
 
Мне уготовила судьба, что я везучий.
Кокетство девичье я принял за любовь.
Девица же, пустой надеждою помучив,
Решила – будет лучше на засов
 
 
Дверь спальни запереть, на всякий случай.
 

* * *

Когда отец Влада обещал привезти султану двух своих сыновей, то не обговаривал точных сроков, а султан молчал-молчал целый год и вдруг напомнил об обязательстве.

К тому времени закончился крестовый поход на турок, к которому так долго готовился Янош Гуньяди, причём долгая и тщательная подготовка явно пошла предприятию на пользу, ведь крестоносцы одержали множество побед. Возможно даже, отец Влада, узнав о победах Яноша, пожалел о своей ссоре с ним, ведь успехи крестоносцев оказались столь велики, что султан сам пригласил Яноша к своему двору, чтобы поговорить о перемирии. Туда же турецкий властитель вызвал румынского князя и, сделавшись необычайно миролюбивым, выразил надежду, что с венграми придут к согласию не только турки, но и румыны.

Отец Влада встретился с Яношем в личных покоях султана, выглядевшего в то время очень печальным и одетого сплошь в чёрное. Султан искренне считал успехи крестоносцев наказанием от Аллаха, поэтому грустил и, чтобы не нарушать своей грусти, не произносил ни слова – лишь сидел на возвышении, заваленном подушками, и наблюдал, как гости мирятся – а вместо турецкого властителя говорил один из дворцовых слуг, знавший латынь, которая была понятна и румынскому государю, и венгру.

– Великий султан хочет, – говорил слуга, – чтобы перемирие установилось везде, ведь иначе оно не станет прочным. Если в одном месте огонь потух, а в другом месте угли ещё продолжают тлеть, то пожар может начаться снова.

Отец Влада кивнул, и Гуньяди тоже согласился мириться, потому что мир с румынами был лишь маленькой уступкой, взамен которой крестоносцы получали очень много. Тем не менее венгр не проявил особой теплоты и ехидно заметил своему румынскому свату:

– Если влахам так нравится платить дань, то пусть платят.

Сват проглотил это замечание, ничего не возразив, потому что понимал – любое лишнее слово приведёт к новой ссоре, а снова ссориться с Яношем, последнее время воевавшим очень удачно, было совсем ни к чему. И всё же «угли», как выразился султан, продолжали тлеть, и отец, когда вернулся в Тырговиште, честно сказал об этом старшим сыновьям.

Мирча по-прежнему не любил говорить о венграх, поэтому вопросы задавал в основном Влад:

– Если примирение случилось, – спросил он, – значит ли это, что жена Мирчи вернётся к нам?

– Ты стал умён и прозорлив, – усмехнулся родитель. – Ты задаёшь правильные вопросы. Нет, она не приедет, и это означает, что нам всем следует оставаться настороже.

Даже услышав отцовскую похвалу, Влад не обрадовался, ведь родитель сказал, что Сёчке не приедет, а это значило, что не приедет и Ивола. Это была плохая новость, однако родитель, не дав сыну опомниться, огорошил его второй новостью – новостью о том, что пришло время отправляться к туркам, ведь султан вызвал своего румынского «друга» к себе не только для того, чтобы помирить с венграми, но и для того, чтобы напомнить об обещании. Влада и его младшего брата «ждали в гости»4545
  Весной 1444 года начались переговоры о перемирии между Яношем Гуньяди и султаном. К переговорам присоединился Дракул-старший. 12 июня 1444 года переговоры завершились. В документах зафиксированы требования султана к румынскому князю – «он должен послать нам залог». Под словом «залог» имелось в виду, что Дракул-старший должен прислать к турецкому двору двух своих сыновей.


[Закрыть].

– Пора собираться, – вздохнул отец. – Я отвезу тебя и Раду сам.

Влад по-прежнему уверял себя, что ехать не боится. Уверял, потому что если б перестал уверять, то мог смалодушничать и попросить: «Не отправляйте меня!» Влад понимал, что не может позволить себе малодушия и что ехать должен, ведь в памяти ещё свежи были давние отцовы рассказы. «Отцов старший брат в своё время не послушался султана, отказался ехать к турецкому двору, и это неповиновение закончилось очень плохо», – говорил себе княжич, совсем не желая, чтобы история повторилась и чтобы кто-то из его родных умер. Пусть история с отцовым братом случилась давно и в Турции тогда правил другой правитель, но вряд ли султаны сильно различались.

И всё же княжич не мог не тревожиться, потому что слышал о нынешнем султане много плохого. Говорили, что султан невоздержан в питии и потому склонен к резким переменам настроения. В течение одной минуты оно могло перейти из добродушного веселья в слепую ярость. Впрочем, случалось и наоборот. Собираясь во дворец, визиры не знали, уйдут ли домой живыми, ибо не существовало способа надёжно уберечься от высочайшего гнева. Говорили, что гнев возникал по самой неожиданной причине, а доказательством этих утверждений служила история о двух сербских княжичах.

Сербские княжичи жили в заложниках у султана и лишь недавно освободились, но до освобождения пережили страшную вещь. Турецкий правитель за что-то разгневался на отца своих пленников и решил их ослепить, чтобы те «ответили за неразумный поступок родителя». И вот тут началось самое ужасное – султан отдал приказ, однако через час или полтора сменил гнев на милость и послал сказать, чтоб никого не ослепляли. К сожалению, приказ запоздал – прежнее повеление уже исполнили, и тогда султан, узнав об этом, повелел: «Выколоть глаза тому человеку, который выколол глаза моим пленникам – за излишнюю расторопность». Получилось, что пострадало даже больше людей, чем могло бы! А могло пострадать ещё больше! Мало ли кто ещё мог попасться султану, когда турецкий правитель находился во власти гнева!

«Даже если мой отец не будет гневить султана, это ничего не значит, – думал Влад. – Мало ли из-за чего меня решат наказать. Султану, если он такой переменчивый, может прийти в голову что угодно!» А ещё одним доказательством переменчивости султана служило то, что он однажды или даже дважды передавал власть своему сыну, но затем снова возвращался на престол по просьбе подданных, потому что сын был слишком молод, чтобы управлять государством.

«Неужели меня отдадут на милость такому человеку?» – тревожился Влад и поэтому спросил у своего отца – правдивы ли слухи. Родитель ответил пословицей:

– Всё слушай, но никому не верь.

– Но ведь тех сербов правда ослепили, – заметил Влад.

– Да, их ослепили, – признал родитель, – но даю тебе слово, что с тобой ничего подобного не случится. Султан вовсе не так зол, как кажется. Скоро ты сам сможешь рассказывать истории о султане. Вот и посмотрим, будут ли они так страшны. Мы едем вовсе не к чёртям в пекло.

Княжич поверил отцу. Поверил, хоть и знал, что родитель имеет привычку привирать ради спокойствия сына. «Даже если он сейчас обманывает, это всё равно», – подумал Влад, ведь теперь, когда поездка к туркам ожидалась совсем скоро, верить отцу и впрямь было спокойнее.

Спокойствие в такое время представлялось самой ценной вещью, поэтому не только родитель, но и жупаны стремились успокоить Влада, а вслед за ними это начали делать другие слуги. Казалось, даже природа нарочно подсовывала княжичу подходящие зрелища. Так вышло, что поездка в Турцию осуществилась в июле, а июль в Румынии – это месяц сенокосов, когда трава на равнинах, не выдержав летнего жара, начинает желтеть, и получается почти готовое сено, чем спешат воспользоваться крестьяне. Спокойные и размеренные движения косарей, скашивавших жёлтую траву, давали ощущение умиротворения, и такое же ощущение давали правильные ряды жёлтых стожков, выстроившиеся на зелёном обновлённом поле, по которому гуляли аисты и выискивали что-то в молодой траве.

Глядя на них, Влад даже спросил:

– Отец, а в Турции живут аисты? – И отец ответил, что вроде бы да, живут.

Расставание с домом прошло без слёз и длинных напутственных речей. Митрополит благословил в дальнюю дорогу, но благочинные проводы чуть не испортила нянька, которая выла в голос с тех пор, как узнала, что её подопечного Раду готовятся увезти.

Многие во дворце видели, как после получения скорбного известия нянька сидела на полу, обхватив руками «своё сокровище», целовала его в обе щеки и голосила:

– Господи, накликала беду! Господи! Да кабы я знала, что так оно будет, то откусила бы себе язык!

– Ты о чём говоришь? Умом тронулась? – спросил Влад, увидев эту сцену.

– Накликала я, окаянная!

– Да при чём здесь ты?

– Я ведь, дура сглазливая, всё пугала моё дитятко, что если он будет шалить, то придут турки и утащат его! – Нянька издала почти звериный визг. – Я же не хотела, чтоб турки его забрали. Не хотела я этого, Господи!