Текст книги "Время дракона"

– А что?

– Как «что»? – притворно обиделась Чилла. – Ты уже не помнишь, что дарил нам недавно?

– Посмотри внимательно, – произнесла Беке и указала глазами куда-то вниз, но княжич так и не понял, на что она указывает.

– Мы думали, ты сразу узнаешь свой подарок, как только мы начнём доставать цветы, – разочарованно сказала Ануца.

– Посмотри на наши кошельки, – устало сказала Ивола. – Посмотри, чем они украшены.

– А! Вот вы про что! – наконец понял Влад. – Ну-ка, дайте посмотреть.

Он подошёл к Иволе, взял в руки бордовый кошёлёк, висевший у неё на поясе, и начал пристально изучать, так что девице пришлось немного отклониться назад, чтобы княжич не упёрся лбом ей в живот. На кошелёк было пришито три золотые фигурки и один квадрат с ажурным рисунком – это золото в прошлом украшало пояс, подаренный Владом! Получалось, что служанки срезали с пояса все украшения и поделили их, нашив на бархатные кошельки. Ничего не пришлось носить по очереди. Хватило всем.

Чтобы ни одна из служанок не чувствовала себя обделённой вниманием, княжич рассмотрел кошелёк у каждой, пусть даже эти вещи различались только цветом: бордовый, коричневый, синий, зелёный, чёрный и жёлтый. Притворяясь, что занят разглядыванием, отрок задавал себе вопросы, на которые уже пытался найти ответ: «Что же девицы задумали? Зачем устроили праздник?»

– Ну, теперь ты вспомнил, что нам дарил? – шутливо произнесла Чилла, когда рассматривание кошельков закончилось.

– Конечно, – отозвался Влад. – Я всегда помнил, но вы так всё переделали, что не узнать.

– А ты помнишь, как мы тебя благодарили? – спросила Чилла.

– Да…

– А сегодня мы подарили тебе подарки, но ты не хочешь нас отблагодарить, – добавила Марика и сделала грустное лицо.

– Почему же «не хочу»? Хочу. То есть я должен поцеловать вас? Я готов. – Княжич шагнул к Марике, но та отпрянула.

– Ты можешь целовать нас, – сказал она, – но сначала поймай. Это ещё один весенний обычай – играть в догонялки с девушками, которые тебе нравятся. Мы будем соблюдать этот обычай точь-в-точь.

– Да, сыграй с нами в догонялки, – подхватили остальные пять служанок. – Сыграй. Сегодня мы принимаем тебя в игру. Будешь нас ловить?

– Буду, – обрадовался Влад.

– Только не меня, – покачала головой Сёчке. – Это затеяли они, а я тут ни при чём.

Служанки уже схватились за свои юбки, готовясь броситься врассыпную, и напряженно ждали, а княжич оценивающе оглядел всех, как хищный зверь выбирает себе добычу в стаде. Похоже, девицам нравилось такое внимание.

Нарочно не делая резких движений, ловец потянулся к Марике, которая по-прежнему стояла близко, но всё-таки расстояние не позволяло дотянуться. Он подался корпусом чуть вперёд, но тут участницы игры разом взвизгнули, и понеслось.

Догонять и ловить не вслепую показалось княжичу проще простого. Марику он успел поцеловать ещё на поляне, и поцеловал, конечно, не в щёку. Затем ловец быстро выбрал новую цель: «Ивола. Вон притаилась за деревом». Она была в ярко-синем платье, а безлистые деревья и кусты легко выдавали ярко одетых беглянок, пытавшихся спрятаться.

«Вон за живой изгородью Ануца», – сразу отметил про себя Влад, как только отпустил Иволу. Платье Ануцы было светло-коричневое, плохо видное среди веток, но его украшала спереди голубая лента, а пояс девица выбрала ярко-зелёный, под цвет своего кошелька. Недалеко от неё княжич заприметил Беке, чьё фиолетовое платье отражалось в водах озерца.

Так Влад и гонялся за девицами, лихо перепрыгивая через свежевскопанные клумбы, через камни, уложенные там и здесь, через низкие кусты. Княжичу только и слышался его собственный топот по песчаным дорожкам, шорох веток, когда требовалось срезать угол, вскрики, смешки. Поймав очередную девицу, Влад временно не слышал ничего, потому что его внимание обращалось на другое, а затем всё повторялось – топот, шорох веток.

После Ануцы бегать стало тяжелее.

– Запыхался? – насмешливо спросила Беке, когда ловец, крепко держа её, решил выждать полминуты, чтобы перевести дух.

Влад ничего не ответил, поцеловал и побежал догонять оставшихся. «Вон Чилла. На ней жёлтое платье, – мысленно отмечал он. – Надо же! Чилла даже не прячется, а стоит посреди аллеи и как будто ждёт. А вон голубое платье Лии в конце той же аллеи».

Наконец княжич догнал всех, после чего подумал, что шесть девиц за один раз – это всё-таки многовато. Возвращаясь вместе с ними к цветущему дереву, где осталась Сёчке, он вдруг осознал, что толком не запомнил поцелуи – запомнил лишь, что губы у девиц мягкие, а дыхание горячее, но горячим оно сделалось из-за бега.

Сёчке меж тем стояла и любовалась мерцишорами на дереве. Служанки, не сговариваясь, взяли госпожу за руки и начали водить вокруг дерева хоровод.

Марика, Ануца и Лия привычно запели по-румынски:

 
Мы узнаем по приметам,
Когда придёт Драгобете.
 

Девицы в отличие от ловца запыхались гораздо меньше, потому что каждой из них пришлось бегать в шесть раз меньше. Сейчас они пели как ни в чём не бывало, а Влад не мог даже говорить толком, зато это дало ему возможность собраться с мыслями.

– Дорогая невестка, – наконец сказал он, перекрывая слова песни. – Я тут подумал и понял, что должен поцеловать тебя тоже.

Хоровод остановился, и пение смолкло.

– Я должен это сделать ради приличия, – продолжал Влад. – Это ведь очень невежливо – отдавать всё внимание служанкам, а госпожой пренебрегать. Госпожа должна получать не меньше служанок, а иначе это урон для её чести. Я хочу быть вежливым. Кроме того, я твой родственник и тем более должен следить, чтобы твоя честь не умалялась. Вот и получается, раз ты дарила мне подарок, я должен тебя поблагодарить, как благодарил других. Тогда никто не скажет, что госпожа хуже служанок.

– А ведь верно, дорогой деверь, – улыбнулась Сёчке, – нам придётся поцеловаться.

Она приблизилась и встала напротив него, глядя прямо в глаза, после чего деверь взял её за плечи и поцеловал, но оказалось, что он, несмотря на то что уже шесть раз делал это с разными девицами, целоваться толком не умеет. Невестка аккуратно показала, как должно быть, а её служанки тем временем начали водить хоровод вокруг княжича и своей госпожи, продолжая петь всё ту же песню.

«Так вот про что говорил змей!» – думал Влад, вспоминая то Цветочное воскресенье. Поцелуй Сёчке в отличие от поцелуев её служанок запомнился очень хорошо, но подходящих слов для воспоминаний подобрать не получалось. Отец Антим сразу подобрал бы слово, назвав всё блудом, но княжич не мог с этим согласиться. «Блуд» звучало грубо и тяжеловесно, так что невольно возникал вопрос – неужели нет ничего покрасивее?

«Нет», – ответил бы отец Антим, потому что не раз повторял: «Люди стремятся назвать свои грехи красиво, чтобы не чувствовать вины. Тяжеловесные слова давят на твою совесть, а красивые и изящные не давят».

В прежние времена Владу казалось, что священник прав, но теперь тринадцатилетний «блудник» принялся бы спорить: «При чём тут совесть?» Княжич совсем не чувствовал укоров совести и даже гордился собой. Хотелось рассказать каждому, как случился поцелуй, и про всё предшествующее тоже рассказать – всю историю, начиная с приезда Сёчке в Тырговиште.

Раньше Влад постеснялся бы рассказывать о чувствах, которые его одолевали, ведь ему было немного стыдно, а вот теперь, когда невестка ясно намекнула, что относится к ухаживаниям деверя благосклонно, стыд вдруг исчез без следа. Исчезли все оттенки этого чувства: смущение, неуверенность, робость. Даже осторожничать больше не хотелось. Сейчас Влад легко рассказал бы всё. Только не на исповеди, а просто так, потому что каяться по-прежнему не собирался, даже если бы ему пригрозили самыми страшными муками, уготованными грешникам в геенне огненной.

В последние дни Великого поста мысль о геенне приходит сама собой. Особенно в Великую субботу, когда верующие вспоминают, как Христос, умерший на кресте, спустился в ад и устроил там переполох. Зато в последующие дни мысль о наказании за грехи больше не посещала Влада.

Княжич начал думать лишь о приятных вещах, поскольку получил новые доказательства, что невестка ему благоволит. Первым доказательством стало то, что она попросила деверя сопровождать её на деревенский праздник. По случаю Пасхи веселились все окрестные селения, и Сёчке отправилась в одно из них, потому что хотела танцевать. Служанки по обыкновению сопровождали госпожу, поэтому Влад, отплясывая под деревенскую музыку, плясал и с ними тоже, но с невесткой плясал всё-таки больше.

Он был счастлив, однако почувствовал себя ещё счастливее, когда Сёчке перестала отказываться от участия в игре «Поймай-угадай». Теперь, выступая в роли ловца, княжич жалел только о том, что не может выбирать, кого ловить. «Вот бы всегда попадалась Сёчке!» – думал он, но Сёчке попадалась не чаще остальных.

Когда та всё-таки попадалась, Влад узнавал её почти сразу и прилагал все усилия, чтобы не измениться в лице, как только понимал, что невестка вот – так близко, что ближе некуда. Раньше его мечты о ней были неясные, а теперь он очень даже ясно представлял, что мог бы сделать, окажись Сёчке с ним наедине. Теперь княжич чувствовал себя по-настоящему взрослым. Только вот незадача – развить успех в ухаживаниях и заставить свои новые мечты сбыться никак не получалось.

Формально отрок продолжал ухаживать за семерыми девицами, и это ставило его в безвыходное положение. Если бы он ухаживал за одной, то привёл бы её в укромный закоулок в саду и добился большего, чем просто поцелуй. «А как проделать такое одновременно с семерыми? – думал Влад. – Это же целая толпа! Куда ни приведи этих семерых, любой закоулок сразу перестанет быть укромным. А порознь они не ходят. Прямо как овцы в стаде – всегда вместе, и не растащишь!»

Очевидно, девицы не спроста ходили вместе. Они понимали, что ни один поступок не может считаться предосудительным, если его совершили все. А если кто-то делал, а кто-то остался в стороне – вот тут и начинается грех. Они вели себя в соответствии с этими понятиями, так что отказывали Владу, регулярно пытавшемуся под благовидным предлогом отделить ту или иную овечку от остальных.

Княжич, конечно, досадовал, но ему казалось, что рано или поздно он добьётся своего, потому что в запасе целая вечность. Одна неделя сменялась другой… и вдруг вечность закончилась, потому что приехал гонец, который привёз письма от «сиятельного господина Гуньяди» и от «валашского государя». Так Владу стало известно, что турки окончательно разбиты и что скоро настанет пора возвращаться домой. Княжич забеспокоился: «Как же теперь успеть с девицами?»

Наверное, румынский государь стремился обрадовать семью, когда сообщил, что турецкая опасность позади и что он приедет к началу мая, однако Влада это не радовало, а наоборот. Княжич понял, что времени мало, и, наверное, поэтому решился на то, о чём после жалел много раз. Он хотел рассказать о своих чувствах хоть кому-нибудь! Ещё давно, в Тырговиште, стоя у колодца, пытался признаться брату, но так и не признался. Затем, уже в замке Гуньяд, появились мысли рассказать обо всём отцу Антиму, однако княжич не стал этого делать. И вот плотина прорвалась – Влад рассказал обо всём Сёчке, заявившись в её покои в один из дней после обеда.

Сёчке в это время занималась вышиванием, и её служанки, по обыкновению сидевшие вокруг госпожи, тоже. Поначалу, увидев гостя, девицы приветливо улыбнулись, но затем увидели на его лице выражение отчаянной решимости и заподозрили неладное.

– Дорогая невестка, я хочу с тобой поговорить, – произнёс Влад, – и ты должна меня выслушать.

Сёчке выпрямила спину и села в кресле очень ровно, став чем-то похожей на натянутую струну.

– Я буду говорить даже при них, – продолжал Влад, указывая взглядом на Иволу, Чиллу, Ануцу, Марику, Лию и Беке, – но лучше бы они ничего не слышали.

Наверное, в тот миг и разрушилось хрупкое волшебство, созданное благодаря совету змея. Своими словами княжич ясно дал понять, кем увлечён на самом деле, а за кем ухаживал просто так. Сёчке побледнела.

– Так что? Мне начинать? – спросил Влад.

Невестка, тоже оглядев служанок, строго произнесла:

– Подождите в соседней комнате и закройте за собой двери. – Повернувшись к Владу, она так же строго добавила: – Наша беседа не продлится долго.

Дальнейшее уже можно было предугадать, но княжич ещё на что-то надеялся:

– Ты ведь не любишь моего брата? – начал он, когда услышал, как дверь за спиной закрылась. – И жить с ним тебе не нравится? Я вижу, что не нравится. А со мной? Ведь я нравлюсь тебе. Я знаю, что ты меня не любишь, но ты смогла бы меня полюбить, если бы мы жили вместе? Смогла бы?

– Я жена твоего брата, – возразила Сёчке. Несомненно, её голос прозвучал теплее, чем она хотела сама, но прозвучал твёрдо.

А вот Влад не замечал очевидного. Он заметил только плохо скрытую теплоту и обнадёжился ещё больше:

– Я знаю, что мне ещё мало лет, – сказал княжич, – поэтому сейчас я завишу от родни, но если ты подождёшь три с половиной года, пока мне не исполнится семнадцать, мы с тобой сбежим. Уедем в далёкую страну, где нас никто не знает. Я наймусь там на службу к государю или другому важному человеку…

– Подождать три с половиной года? – Невестка вдруг улыбнулась. – Боже мой! Слышал бы ты сам, что говоришь!

– А что?

– Боюсь, что через три с половиной года я никуда уже не смогу уехать, потому что у меня появятся дети.

– Дети? – в замешательстве переспросил Влад. – Но ведь мой брат избегает тебя. Я это знаю точно!

– И всё же он посещает меня раз в неделю. – Сёчке пожала плечами. – Во всякую неделю, если на дворе не пост.

– Не может быть! – воскликнул княжич. – Я ведь видел, что Мирча даже улыбается тебе натужно.

– Это так. – Невестка опять пожала плечами. – Но брак – это обязанность, поэтому твой брат всё равно ко мне приходит, а я его принимаю.

Влад увидел на лице Сёчке снисходительную усмешку: «Мальчик, ну до чего же ты ещё глупый!» – Однако он смутился из-за этой усмешки лишь на секунду и тут же предложил новый выход из положения:

– Тогда… тогда я просто скажу всем, что я тебя люблю. Хочешь?

– Даже думать об этом не смей! – воскликнула Сёчке. Только что она сидела, держа в руках вышивание, но слова деверя заставили её всё бросить и вскочить.

– Почему не сметь? – удивился Влад, внимательно глядя на невестку. – Ты боишься, что о тебе подумают плохо? Не бойся. Я не стану говорить, что мы с тобой целовались. Я просто попрошу отца и Яноша, чтобы тебя отдали мне.

– Отдали? – переспросила Сёчке, посмотрев на Влада, как на безумца. – Я жена твоего брата, и этого не изменить. Или ты думаешь, что можно обратиться за разрешением на развод в Константинополь…

– …к патриарху, – подсказал княжич, но его подсказка осталась неуслышанной.

– Никто не станет этого делать. Пойми! – закончила невестка.

Влад был согласен с этим замечанием, но продолжал верить, что жизнь можно повернуть по-другому:

– Главное, чтобы мой отец и Янош согласились, а мой брат не будет долго обижаться, ведь ты ему не нравишься. Ваша с Мирчей женитьба – это всё политика, а для политики нет большой разницы, кто с тобой живёт – я или он.

– Не смей никому говорить эту ерунду! – твердила невестка. У неё сделалось такое лицо, как будто она падает в бездонное ущелье и не за что ухватиться.

– Почему ты думаешь, что это ерунда? – успокаивающе спросил Влад. – Ведь я могу сказать Яношу, что для политики будет лучше, если с тобой буду жить я, потому что я пойду к Яношу на службу и сделаю всё, что он скажет, если тебя отдадут мне. Всё, что он скажет! Главное, чтобы мой отец был согласен. – Княжича вдруг осенило: – Мой отец повелит, чтобы в той книге, которая хранится в митрополичьем соборе в Тырговиште, исправили запись, кто с кем повенчан. Пусть счистят имя Мирчи и впишут моё. Тогда не надо будет обращаться в Константинополь.

Отроку казалось, что это действительно совершится, но Сёчке продолжала смотреть на него, как на безумца, и схватилась за голову:

– Боже мой! Ты так ничего и не понял. Ничего! Эржебет думала, что ты поймёшь, и уговорила меня попробовать, а теперь… Я знала, я с самого начала знала, что именно этим всё закончится. – Она уронила руки, как будто её только что приговорили к казни.

– А что я должен был понять? – спросил Влад.

– То, что я навсегда отдана твоему брату! Навсегда! – отрезала невестка. – И что ты не можешь любить меня так, как хочешь, но ты мог бы любить меня по-другому.

– По-другому?

– Помнишь, Эржебет спрашивала тебя, что ты знаешь о рыцарях и дамах?

– Она спрашивала меня про моего отца и про кольцо, которое тот выиграл, а не про рыцарей и дам, – ответил княжич.

– Эржебет подумала, что ты понимаешь, как проявлять обходительность в любовных делах, – сказала Сёчке, – но Эржебет ошиблась.

– Нет, она не ошиблась, – усмехнулся княжич. – Я всё понял. Любить тебя по-другому – это значит, что мы будем обниматься и целоваться на людях, но при этом говорить: «Ведь праздник же! А в честь праздника можно». Так ваши рыцари и дамы делают? Да? Я так не хочу.

– Разговор окончен, – строго сказала невестка. – Я устала слушать глупости. И знай, что, если ты заговоришь с Яношем или со своим отцом обо мне, я не стану тебе помогать. Я буду повторять, что мой грех только в этом, что я учила тебя танцам, и из-за этого тебе взбрело в голову, что ты должен стать моим мужем. А про Цветочное воскресенье я буду говорить, что ты всё выдумал. Никто не подтвердит, что мы целовались.

Княжич вдруг обнаружил, что Сёчке считает его своим врагом, и это так просто не исправить. Она смотрела почти с ненавистью и говорила:

– Ты не настолько глуп. Ты знаешь, что твоя дурацкая затея уговорить всех может и не удаться, но ведь тебе терять нечего. Если что, тебя поругают и простят, а вот меня… Твой брат и твой отец, и даже Янош до конца моих дней будут считать меня… я даже боюсь представить, кем. Не говори, что ты не думал об этом.

Невестка ошибалась – Влад действительно не думал, но теперь задумался и потому засомневался в себе. Княжич чувствовал, что должен оправдаться, но не мог подобрать слов, а пока он стоял в растерянности, Сёчке уже подошла к двери и открыла её.

Служанки, которых в начале разговора выставили вон, сидели в соседней комнате на стульях и пристенных лавках, скромно сложив руки на коленях. Девицы делали вид, что так и оставались всё время, но по лицам было заметно – только что подслушивали, приникнув к дверной щели.

– С этой минуты я запрещаю вам шестерым разговаривать с моим деверем, играть с ним в игры и даже находиться с ним рядом, – ледяным тоном произнесла невестка. – И вы больше не должны принимать от него никаких подарков. Ясно?

Влад укоризненно посмотрел на рассерженную Сёчке: «Ну, зачем ты так?» – однако она стойко выдержала этот взгляд, и гостю ничего не оставалось, как уйти. Попросить прощения княжич не пытался – решил подождать, ведь он уже понаделал дел.

В бездействии прошло полторы недели. Затем вернулся Янош Гуньяди, а вместе с ним приехали отец и старший брат. Все приехали без войск, лишь с небольшой свитой.

Увидев родителя, Влад поначалу похолодел. Теперь он прекрасно сознавал – если отец узнает, что делал сын в замке последний месяц, то не одобрит такого поведения. Наверное, поэтому Влад не стал обниматься с отцом, а просто пожелал ему доброго дня, в ответ заслужив похлопывание по плечу.

Совсем по-другому прошла встреча с Мирчей. Первый страх прошёл, и Влад вдруг понял, что властен над своей судьбой. «Всё останется, как прежде, если я сам не проболтаюсь о Сёчке», – подумал он, поэтому с братом обнялся крепко и тепло, будто потерял его и вновь обрёл.

– Ну что? Как ты здесь? – спросил Мирча, явно хвастаясь – дескать, я был на войне, а ты не был.

– Не всем же на войну ходить, – нарочито небрежно ответил Влад. – Кто-то должен остаться, чтобы утешать скучающих женщин и девиц.

Старший брат одобрительно усмехнулся и даже не подумал, что Сёчке тоже могла получить «утешение».

Тем временем во двор выбежала брэилянка. Она обняла мужа и зарыдала в голос, говорила про свою тоску и про тревоги, но почти никто вокруг не понимал её речей. Она ведь голосила по-румынски.

Сёчке, сопровождаемая служанками, встречала своего мужа более сдержанно – просто вышла и ждала. Она стояла, потупившись, но Мирча сжал ей голову ладонями, заставил жену обратить лицо вверх и с силой поцеловал. Получилось грубо. К тому же Сёчке явно не собиралась целоваться.

Зачем Мирче надо было так делать в присутствии старшего Гуньяди? Венгру ведь могло не понравиться, как обращаются с его сестрой. А Мирча как будто добивался этого и даже бросил косой взгляд в сторону жениного брата.

Тут-то Влад и заметил, что отец с Яношем ведут себя странно – они перекинулись всего парой фраз и даже не смотрели друг на друга. «Неужели это люди, которые знакомы более десяти лет? – изумился княжич. – Неужели это люди, которые породнились? Неужели это люди, которые только что вместе воевали?»

Эржебет и десятилетний Ласло тоже заметили странное поведение. На их лицах застыл вопрос: «Как нам теперь вести себя с гостями?»

Влад дёрнул Мирчу за рукав и глазами указал на отца и на Гуньяди:

– Эй… Они что, повздорили?

– Да, – многозначительно ответил брат.

– А из-за чего?

– Долгая история. Расскажу после.

Тем временем во дворе появилась нянька с маленьким Раду. Ведя мальчика вперёд, она указывала ему на приезжих и говорила:

– Смотри, там твой тятя. – А Раду не знал, радоваться или нет, потому что даже в Тырговиште видел родителя редко.

Отец Антим, как всегда, вышел навстречу позже всех. Протиснувшись сквозь толпу венгерской и румынской челяди, встречавшей хозяев, священник подошёл к своему государю.

– Как тут дела? – спросил государь.

– Всё слава богу, – ответил отец Антим. Возможно, он хотел сказать что-то ещё, но собеседник не дослушал и произнёс, как отрезал:

– Завтра с утра уезжаем.

Влад, отчётливо слышавший эту фразу родителя, не поверил ушам: «Завтра?! Так скоро?!»

Вечером состоялось последнее общее застолье. Наверное, старший Гуньяди решил соблюсти формальную сторону гостеприимства, но застолье получилось совсем не весёлым. Шут Пустозвон кривлялся так и сяк, однако не мог повлиять на хмурое настроение участников трапезы.

Влад сидел на одном из почётных мест, поэтому видел, как ведут себя родитель и Янош – отец, сидя справа от Гуньяди, говорил что-то, цедя сквозь зубы, а венгр отвечал так же нехотя. Тем не менее суть сказанного от княжича ускользала, потому что беседа велась на латыни. Отец Влада, хоть и провёл в Венгрии почти всю молодость, так и не выучился говорить по-венгерски. В разговорах с католиками он всегда обходился латынью, а сын, который много раз становился свидетелем подобных разговоров, только сейчас подумал: «Жаль, что я не понимаю».

Мирча тоже не понимал латинскую речь, но, сидя рядом с собеседниками, многозначительно кивал. Очевидно, он догадывался, о чём говорят, потому что много знал о сути возникшей размолвки.

Влад знал мало. Он успел выяснить только то, что Гуньяди затеял большую войну с турками, а когда «валашский союзник» отказался поддержать затею, венгр обиделся. Из-за этого все теперь хмурились, передавая своё настроение окружающим предметам. Вот почему свечи в больших напольных светильниках горели тускло и сильно чадили, участники трапезы выглядели, как гости на поминках, а тени, бродившие по стенам, были ещё печальнее. Казалось, вино в кувшинах вот-вот скиснет – от досады на людей, не желавших веселиться.

В противовес хмурому настроению, царившему в замке, утро следующего дня выдалось ясным и солнечным. Княжич даже удивился такой погоде, ведь человеку часто кажется, что погода должна соответствовать его чувствам. Увидев безоблачное небо, Влад призадумался, но тут же нашёл подходящее объяснение: «А вдруг погода отвечает тайным мыслям Яноша, который с удовольствием спроваживает тех, с кем поссорился?»

Янош, конечно, вышел проститься, но его жена и сын не вышли. Наверное, венгры таким образом хотели показать, что отношения с семьёй румынского князя испортились, но румыны почти не обращали на это внимания. В обозе, готовящемся вот-вот покинуть замок, все были довольны скорым возвращением домой, так что солнечная погода могла быть отражением и этих чувств.

Пожалуй, из всех румын только Влад не был доволен. Он оставался хмурым, как накануне, считая, что его отцу незачем враждовать с таким могущественным, а главное, умным и хитрым человеком, как Гуньяди.

– Загостились, – громко сказала брэилянка, садясь в повозку, но поскольку это было сказано по-румынски, никто из венгров не понял.

Наверное, в прежние времена брэилянка получила бы отповедь от мужа за такое «неподобающее поведение», но сейчас он лишь усмехнулся. Государыня высказала то, что думали все. Все, кроме второго государева сына – окажись у Влада больше времени, он бы переговорил с Яношем, чтобы услышать его мнение по поводу случившегося. Жаль, не довелось.

Усевшись на коня, хмурый княжич в последний раз оглядел многочисленные окошки, выходившие во двор замка, как вдруг заметил в одном из них знакомое лицо, которое совсем не ожидал увидеть наверху. Той, которую он увидел, следовало находиться здесь, вместе со всеми отъезжающими. Влад посмотрел на повозки, которые явились на смену саням – одни были нагружены скарбом, в других сидели путешественники. Обозу вот-вот предстояло тронуться в путь, но ведь кое-кого не хватало!

Княжич ещё раз глянул вверх, на окно, чтобы удостовериться, но теперь никого не увидел. «Что же такое случилось?» – с тревогой подумал он и повернулся к Мирче:

– Брат, а где же твоя жена?

– Курица, – досадливо произнёс Мирча.

– Что? – не понял Влад.

– Эта курица сказала, что с нами не поедет, – повторил Мирча. – Сказала, что братец предложил ей остаться в замке, если она хочет.

– Она с нами не поедет?! – изумился Влад.

– Не поедет. Решила погостить у родичей ещё некоторое время, – сказал Мирча, явно повторяя слова Сёчке, после чего уже совсем другим тоном добавил: – Ты подумай, а! Как только мы с её братом разругались, она сразу решила от нас убежать. За прежнее своё житьё держится, а не за нас. Ой, я ей это припомню! Дура! И все её родичи – спесивые дураки! Они не понимают, что им придётся с нами помириться. Придётся! Потому что брак расторгнуть нельзя. Мы теперь связаны навсегда. А этой курице, когда она вернётся, я покажу, как от меня бегать. Ой, покажу! Век не забудет!