Текст книги "Время дракона"

Влад помолчал немного, задумавшись, но затем лицо его сделалось сосредоточенным:

– Если ты так хорошо рассуждаешь о праведности, – начал князь, – ответь мне на один вопрос…

Войко внимательно слушал.

– …ответь, – продолжал Влад, – прав ли я, что по дороге в монастырь останавливаюсь для совершения суда.

– Прав, – убеждённо ответил боярин, который, судя по всему, размышлял об этом раньше.

Государь улыбнулся и покачал головой:

– А известно ли тебе, что твои слова противоречат мнению монахов из той обители, куда мы опоздали?

– Известно, – невозмутимо ответил Войко. – Я не раз видел, как кое-кто из братии качал головой и говорил, что лучше не опаздывать. Вот ты, господин, сейчас тоже качаешь головой, в точности повторяя за монахами.

Влад, опять подражая монахам, сделал скорбное лицо:

– А не думаешь ли ты, что все эти придорожные суды – суета, которая мешает мне спасать мою душу?

– Для спасения души мало одних молитв, нужны добрые дела, – сказал боярин.

Правитель тут же возразил:

– Но ведь я не всегда добр. К тому же тяжбы, которые я разбираю, совсем пустяшные. Люди грызутся меж собой, найдя для этого ничтожную причину, а я потакаю им.

– Нет, ты внимаешь просьбам о помощи. Даже тому языкастому крестьянину ты помог, хоть и обесценил свою помощь, отрезав ему язык. Зато ты помог двум братьям и тем людям с коровой.

– Помог? – Влад поднял брови. – А нужна ли им всем помощь? Откажись я разбирать их тяжбы, никто бы не умер и не пошёл по миру с сумой. Можно ли считать, что эти люди находились в беде?

– Если человек думает, что попал в беду, это значит, он в беде, – очень серьёзно произнёс Войко.

– Ну а если причиной беды стала глупость? Я должен помогать дуракам? – продолжал спрашивать государь.

– Должен, – произнёс боярин. – Ведь человек, попавший в беду, всегда дурак. Сам вспомни – глядя на такого человека, мы неизменно считаем себя умнее и удивляемся: «Как же его угораздило? Почему он не видит выхода из своего несчастного положения?»

– Да, – согласился Влад, – чужие беды всегда кажутся нам легко преодолимыми. Однако возиться с дураками опасно. Кто с ними часто возится, тот сам делается дураком. Глупость – это болезнь заразная.

– Иногда глупость путают с состраданием, – невозмутимо отвечал Войко. – Человек сострадательный тоже может показаться кому-то дураком. Ведь христианское сострадание безрассудно, потому что идёт от сердца, а не от разума.

– Значит, я прав, разбирая дурацкие споры?

– Прав.

Влад уже собрался похвалить боярина, так ловко оправдавшего опоздание в монастырь, но тут Войко произнёс:

– Однако монахи тоже могут оказаться правы. Вопрос в том, для чего ты, господин, разбираешь споры по дороге в обитель. Только ли потому, что желаешь помочь людям?

* * *

Имелись ли у государя другие причины для разбора дел? О да! Конечно! Ведь зачастую случалось, что Влад разбирал не чужие дела, а перипетии собственной жизни. Возможно, стараясь помочь другим, он старался помочь себе – задним числом исправить ошибки, совершённые очень давно – и потому так настойчиво искал совпадения между дорожными делами и собственной судьбой. А может, младший Дракул искал совпадения по привычке, которую приобрёл много лет назад, когда стремился подражать отцу и сравнивал его жизнь со своей.

Всё началось с малого. В детстве Влад придумал игру в «путешествие» – ходил по знакомой местности и притворялся, будто оказался там впервые. Играя, он представлял себя на месте родителя, вечно разъезжавшего где-то, но в отрочестве подражание прекратило быть игрой и стало серьёзным занятием, потому что отрок перед началом любого мало-мальски важного дела начал припоминать, не было ли в отцовой жизни чего похожего.

Например, поездка к венграм, которую Влад совершил в тринадцать лет, сразу напомнила ему давний рассказ родителя о поездке в Нюрнберг, вызвав у княжича таинственное и приятное чувство – чувство уверенности, что он связан с отцом гораздо крепче своих братьев: «Я не только внешне на него похож, но и судьбой!» И пусть Влад не одобрял некоторые родительские поступки, но во время путешествия желание осуждать пропало, уступив место умиротворению и сознанию того, что всё в жизни идёт так, как должно.

Поездка к венграм случилась в середине февраля, что мешало в полной мере ощущать таинственное сходство судеб, ведь родитель ездил в Нюрнберг летом. Вдобавок княжич путешествовал не один, а с родственниками – с братьями, мачехой и невесткой. И всё же разница казалась не очень существенной. Главное, Влад путешествовал верхом, совсем как взрослый, и ехал туда же, куда в давние времена направлялся отец, разыскивавший короля Жигмонда – на север, за горы.

Стремясь лучше представить, что переживал родитель на том пути, Влад прислушивался к дорожным звукам: к стуку лошадиных копыт, к скрипу оглоблей и к возгласам возниц, потому что эти звуки одинаковы в любое время года. Топот лошади одинаков и по снегу, и по земле, оглобли саней скрипят так же, как оглобли телег, а возницы, когда бы ни выехали в путь, понукают лошадей всегда одинаково и вздыхают, боясь ненастной погоды.

В середине февраля самое ожидаемое ненастье – чересчур щедрый снегопад. Пока ехали, снегопад случился дважды и оказался совсем не таков, как если смотреть на него из окна, прячась от зимы в тёплых комнатах.

Крупные хлопья, летящие прямо в глаза, заставляли княжича щуриться. Ему то и дело приходилось отряхивать рукава, плечи и воротник зимнего кафтана, а также снимать шапку и махать ею, чтобы избавиться от второй шапки, белой, которую наметал сверху весельчак-февраль. Конечно, можно было и не отряхиваться, но тогда зимний холод начинал пробирать до костей.

Дорога бесконечно петляла по белым холмистым равнинам, которые были утыканы рыжеватыми метёлками деревьев, иногда становившимися лесом или перелеском. Людей на пути не встречалось, зато на полях виднелись цепочки следов, из-под снега выглядывали сенные стожки, торчали хлипкие изгороди, напоминая о присутствии человека. А ещё о людях напоминал дым. Он тонкими белыми струями поднимался над лесами и указывал расположение очередной деревни, которая через некоторое время появлялась вдалеке, чернея брусчатыми домиками на одном из холмов.

Когда княжич с попутчиками подъезжал туда, ему наконец-то встречался народ – селяне, которые выходили к дороге, чтобы поясно поклониться знатным проезжающим. Эти люди ещё издалека замечали путешественников, ведь поезд, в котором ехал Влад, насчитывал десяток саней и несколько десятков конных. Селяне глазели на богатый поезд, а княжич – на их бурые кафтаны из шерстяной ткани, на овечьи шубы и шапки. Каждая шапка, почтительно стаскиваемая с головы, открывала затылок и лоб, а разглядеть лицо Влад не успевал.

«Наверное, поэтому отец никогда не рассказывал, как выглядят простые люди в тех странах, где он побывал, – вдруг догадался княжич. – Он же почти не видел простых так, чтоб глаза в глаза. Ему всё время кланялись, поэтому он обращал внимание не на лица, а на голоса, которые шелестели, жужжали, стрекотали…»

Так, не видя лиц, Влад доехал до гор, а в горах было ещё меньше возможности посмотреть на людей, потому что деревни на пути попадались совсем редко. Обычно путники приезжали в некое селение только под вечер, останавливались на ночлег, а утром поспешно отправлялись дальше, так что княжичу оставалось разглядывать только заснеженные горные склоны, местами заросшие соснами и елями.

Молодые деревья нависали над дорогой, изогнувшись под тяжестью слежавшегося снега, что очень красиво смотрелось на фоне голубого неба, но пока путешественники тащились по перевалам, откуда-то набежали облака и разлились молочным киселём, не оставив ни единого просвета. Возницы с тревогой говорили:

– Заволокло.

Когда поезд выбирался на открытое место, путешественники могли видеть низкое облачное небо, бесконечно тянувшееся вдаль, и узкую дорогу, которая вилась по горам, тоже уводя в бесконечность. Рядом с дорогой зияло длинное глубокое ущелье, а на дне текла речка, будто следовавшая за дорогой, хотя на самом деле это дорога следовала вдоль реки.

На перевалах даже воздух напоминал, что путники находятся на большой высоте. Здесь казалось гораздо холоднее, чем в предгорьях. Куда ни посмотри, увидишь своё дыхание, а если оглянешься вокруг, увидишь дыхание лошадей, особенно заметное в ту минуту, когда они шумно фыркали, и из ноздрей вырывались струи белого пара.

Иногда холод внезапно сменялся порывами тёплого ветра, и слежавшийся снег на еловых ветвях мгновенно начинал таять. Ветви раскачивались, обдавая людей брызгами вперемешку с мельчайшими льдинками, покалывавшими лицо, как иголочки. Возницам это не нравилось:

– Только бы дождя не было, – говорили они.

Зимний дождь в здешних горах считался обычным делом, особенно в начале и в конце зимы. Погода менялась очень быстро, за полчаса могли собраться тучи, а что они извергнут на голову незадачливым путникам, решал переменчивый ветер, поэтому вполне правдоподобной казалась старая сказка о княжне Докии, насмерть замёрзшей в горах.

Именно эту сказку рассказывала нянька, ехавшая в санях вместе с маленьким Раду, братом Влада. Трёхлетний мальчик, укутанный в шубы, как кочерыжка в капусте, навряд ли понимал, что бояться надо не только за княжну Докию, но и за себя, а нянька меж тем неторопливо говорила:

– А зима тем временем почти закончилась. До марта оставались считанные дни, поэтому решила княжна Докия гнать своё стадо овец на высокогорные пастбища. Отец говорил княжне: «Куда ты идёшь, дочка? Ведь снег ещё не сошёл». А она отвечала: «Весна совсем скоро. Пока дойду, вот он и сойдёт». Отец предостерегал: «Не замёрзни», и, чтобы успокоить отца, Докия надела на себя двенадцать овечьих шкур.

«Не спасут они её», – думал Влад, пристроившись со своим конём позади саней и вспоминая, как когда-то сам слышал эту сказку от той же самой няньки, да и слова повествования были почти те же самые:

– Забралась княжна высоко-высоко в горы, – продолжала нянька. – Тут небо заволоклось, полил дождь, намокли две верхние шкуры, и пришлось княжне снять их. Затем намокли ещё две – сняла княжна их тоже. А дождь не переставал, и промокла Докия совсем. Когда же двенадцатая шкура была снята, вдруг повалил густой снег, и замёрзла Докия вместе с овцами, стала каменная. В этом каменном обличье пребывает она уже много лет, пасёт свою отару на горе Чахлэу, зимой и летом, осенью и весной. Так исполнилась мольба княжны, обращённая к Богородице, чтоб навек остаться в горах и не выходить замуж за Траяна-завоевателя…

Наконец Влад не выдержал:

– Нашла, о чём рассказывать, – оборвал он рассказчицу. – Давай-давай, ещё дождь или снегопад на нас накликай!

Нянька испуганно обернулась:

– Я накликаю? Да разве я враг вам и себе? – На всякий случай она трижды перекрестилась, а закончив с защитным ритуалом, добавила: – Я, наоборот, говорю, что Богородица всегда поможет. Докии она ведь помогла.

Влад сомневался, что Богородица вмешивалась в судьбу княжны, но в каждой сказке есть доля правды. К примеру, насчёт снега с дождём, которые могут убить. Здешние горы в феврале считались опасными – если в этих горах польёт дождь, то, как из ушата, окатит, а если выпадет снег, то может засыпать по колено или даже по шею. Немудрено, что Докия замёрзла. Возницы боялись именно таких капризов февраля, и отец Влада тоже знал об этих опасностях, но отправил почти всю семью в путешествие на север, чтобы она избежала встречи с турками.

Подробностей нынешней ссоры отца и султана Владу выяснить не удалось, ведь княжич ещё не сделался соправителем и потому не имел права много знать о государственных делах. Он лишь знал, что отношения с турками были весьма запутаны.

Турецкие земли примыкали к южной румынской границе, отделяемые только Дунаем, поэтому родителю часто докладывали с юга:

– Поганые переправляются на наш берег и промышляют там грабежом.

Грабежи совершались каждое лето, но до войны дело не доходило. Лишь однажды случилось некое подобие войны – на второй год отцова правления, весной. Султан решил воевать с венграми и пройти к ним напрямик, через Румынию, а такой проход, по сути, означал набег.

К счастью, султан передумал и отправится к венграм кружным путём – через сербов, но отцу всё равно пришлось собрать армию и провожать турок, следуя вдоль своей границы, чтобы никто из грабителей случайно не забрёл в румынские земли, примыкавшие к Сербии и Венгрии3232
  Война, в ходе которой Дракул-старший «провожал» турецкое войско в земли венгров, началась весной 1438 года. В результате этой войны турками была разграблена часть Трансильвании, в том числе города Алба Юлия и Надьшебен (современный Сибиу).


[Закрыть].

Влад почему-то думал, что турки побаиваются румынского войска, но старший брат Мирча разуверил его в этом:

– Турки – великая сила. А через нас они не пошли только потому, что мы платим им дань. И отец на самом деле их не провожал – он участвовал в султанском походе, потому что все данники обязаны делать это.

Следующие несколько лет прошли спокойно, однако после того, как Мирчу женили, многие бояре начали снова тревожиться, ведь государева семья породнилась с венграми, которые были заклятыми врагами турок. Никто из жупанов не удивился, когда на очередном совете государь объявил, что турки снова готовятся идти на венгров, причём на этот раз двинутся напрямик. «Придётся нам тоже ополчаться против поганых», – сказал родитель и наконец достал из хранилища меч с драконом на клинке.

Получалось, что дракон отправился с отцом на войну. Отправился и второй ящер, с которым родитель никогда не расставался, продолжая носить золотую подвеску. Даже драконовы детёныши с завязанными хвостами, изображённые на монетах, покинули своё привычное пристанище, потому что государь решил перевести казну из Тырговиште в другой город подальше от поганых.

«Забрал себе всех драконов, – подумал Влад. – Наверное, верит в их силу, которая сейчас ему очень нужна». Правда, к этим мыслям примешивалась досада. Княжич полагал, что если родитель верит в силу ящеров, то мог бы дать хоть одного из них сыну в помощь, ведь путь через горы небезопасен: «Дал бы мне свой золотой образок. Или боится, что тот потеряется? А почему я должен терять? Я ведь уже не мал!» Однако отец не считал Влада взрослым, ведь если бы считал, тогда взял бы с собой на войну, чего не произошло.

С родителем при войске остался только старший сын, Мирча, а остальная государева семья отправилась к венграм, за горы. Путь лежал в замок рода Гуньяди к старшему брату Сёчке, поэтому её санки двигались сразу вслед за конниками, разведывавшими дорогу.

Узнав, кто за кем поедет, княжич вздохнул: «Не только на войне, но и в путешествии я оказался на подхвате!» Он даже немного позавидовал невестке, но это чувство быстро прошло, а вот молодая отцова жена, брэилянка, завидовала сильнее и потому приняла назначенный порядок не сразу. Когда она узнала, что Сёчке окажется впереди всех, то пыталась противиться и даже чуть не поссорилась с мужем:

– Почему я должна уступать ей своё старшинство?! Чем она это заслужила? Я родила тебе сына. А она что сделала? Ничего!

– Колца, – ответил муж, – иногда своим правом приходится поступиться. И если я узнаю, что в гостях ты вела себя неподобающе, берегись! Пусть ты подарила мне сына, но…

Ещё совсем недавно история княжеской семьи напоминала сказку, начинавшуюся словами: «Давным-давно в одной стране, лежащей между высокими горами, широкой рекой и великим морем, жил-поживал славный государь, и было у него три сына…» Мачеха поломала весь строй повествования, родив славному государю четвёртого сынка. Новорожденного назвали Владом, потому что обычай позволял нарекать братьев одинаково, если это сыновья одного отца от разных жён3333
  Четвёртый сын Дракула-старшего (от Колцуны, второй жены) получил имя Влад, в результате чего у Дракула-младшего появился брат-тёзка.


[Закрыть]. «И кто ввёл такой обычай? – негодовал тринадцатилетний Влад, узнав, что у него появился брат-тёзка. – Совпадение имени – как клеймо!»

По пути через горы маленький тёзка, умеющий только пачкать пелёнки и орать, спал на руках у кормилицы. Мачеха ни на секунду не спускала глаз с сына, а тринадцатилетний Влад, покачиваясь в седле, смотрел на младших братьев с их женским окружением, устроившимся в санях, как куры на насесте, и думал: «Проехать, что ли, вперёд и завести разговор с Сёчке?» Да, проехать было можно. Но вот поговорить необязательно удалось бы, ведь за последнее время невестка изменилась – сделалась неприветливой.

«Всё ей стало неинтересно, некогда и не в охоту», – вздыхал княжич, удивляясь, почему вдруг впал в немилость. А ведь он старался понравиться и потому выучил мудрёные танцевальные фигуры так, что больше не нуждался в подсказках. Поначалу, когда Сёчке поняла это, то с удовольствием доверилась своему ученику, который теперь вёл её уверенно, а тот совсем осмелел и решил подловить свою учительницу, изменив порядок шагов и поворотов в одной из частей танца. Влад остался невозмутим и так удачно подгадал под музыку, что Сёчке, следуя за его рукой, сразу не заметила, а когда заметила, улыбнулась.

Княжич думал, что это хороший знак, но оказалось наоборот, потому что вскоре после того случая невестка сказала, что в занятиях танцем больше нет нужды. «Почему?» – не мог понять Влад, ведь уроки приносили явную пользу. У ученика почти исправлялась косолапость, появилась осанка, и руки перестали казаться деревянными. Сёчке, видя, как он изменился, должна была бы радоваться, но вместо этого повторяла:

– Всё, хватит. Мне надоело тебя учить.

Она окружила себя служанками, которых прежде не выносила, весело болтала с ними, а стоило появиться деверю, хмурилась. Невестка сделалась холодной, но деверь, направляясь в замок к её родственникам, втайне надеялся на другие перемены – к лучшему: «Поговорю с ней там. Спрошу, нравлюсь я ей или нет. А мой брат в это время будет далеко…»

Потому-то Влад и вспомнил про отцовых драконов и мечтал заполучить в помощники хотя бы одного из них – того, который на обороте золотой иконки – ведь этот дракон наверняка состоял в родстве со змеем-искусителем, беседовавшим с Евой в райском саду. «Бес подсказал бы мне правильные слова в разговоре с Сёчке», – думал княжич, но обстоятельства сложились наперекор стремлениям. Родитель, вместо того чтобы дать Владу свою иконку и тем самым вверить нечистому, вверил сына священнику – отцу Антиму, который тоже отправился с государевой семьёй к венграм.

Священник ехал в отдельных санях, а Влад, издалека глядя на них, видел лишь чёрную шапочку с острым верхом и спину, прикрытую зимним плащом. «Вон едет моя совесть», – повторял себе отрок, но продолжал размышлять о невестке и дьяволах, не заметив, как путь через горы окончился.

Горные кряжи расступились, открывая для обзора холмистую долину с деревней и широким полем, где темнели пятна-проталины. Дорога из Румынии заняла полторы недели, но если в первые дни сильно порошило, то теперь весна начала утверждать свои права. Горы ещё не окончили зимовать, а в предгорьях сделалось тепло. На деревьях и крышах домов растаял весь снег и даже на земле он понемногу отступал.

«Наверное, в окрестностях Тырговиште сейчас так же тепло», – подумал княжич, но, кроме погоды, здешняя местность мало чем напоминала Румынию. Холмы возле Тырговиште казались волнами огромной реки, а тут они застыли, как в озерце, ограниченные горами со всех сторон.

И всё-таки долина среди гор, поросших лесом, представлялась знакомой. Влад даже поймал себя на том, что ищёт среди долины город, в самом центре которого, на перекрёстке, стоял бы трёхэтажный дом длиной в четыре окна и шириной в два. Дом должен был иметь черепичную крышу, нахлобученную, словно крестьянская войлочная шапка, а по соседству следовало искать католический монастырь и улицу кузнецов.

Княжичу захотелось спросить у возниц: «Далеко ли отсюда Сигишоара?» – и он даже вспомнил, как в раннем детстве вместе с братом Мирчей выходил за околицу Сигишоары смотреть на тающий снег.

На таком снегу все отпечатки выглядели тёмными и чёткими, поэтому даже издалека можно было увидеть на поле целые россыпи следов волчьей стаи, которая приходила к овчарне, да не решилась влезть, покрутилась и ушла обратно в чащу, что за холмом. На обочинах дороги виднелись следы кур и рядом – следы той бабы, которая по нечаянности выпустила птиц, после чего, спохватившись, сгоняла назад во двор. Из клёклой снежной кучи могло высунуться горлышко фляги, потерянной каким-то забулдыгой ещё месяц назад, а подобные находки неизменно вызывали у Мирчи с Владом смех.

В незнакомой долине весна чувствовалась именно так, как в Сигишоаре, и, может, неслучайно кисель в небе начал понемногу исчезать именно тогда, когда путешественники окончательно спустились с гор и выехали на поле с проталинами. Белые тучи отступали, как снег, и сквозь них проглянуло солнце, окрасив всю окрестность в золотистые тона.

– Добрый знак, добрый, – пробормотал один из возниц, а другие подхватили.

Между тем Влад подумал, что золотистый свет солнца – это признак наступившего вечера, когда пора искать ночлег, однако невесткины служанки, ехавшие в санях вслед за госпожой, вдруг оживились, и их поведение подсказывало – путники заночуют уже в замке у Гуньяди.

Догадку Влада подтвердила и Сёчке, отправившая одного из конных вперёд «предупредить о гостях». Тот помчал во всю прыть по дороге через поле, деревню и наконец скрылся в лесу, что за холмом, а когда санный поезд приблизился к лесу, навстречу выехали пятеро всадников в одинаковых синих кафтанах.

Человек, ехавший первым, поклонился Сёчке так почтительно, как только можно это сделать в седле, и произнёс по-венгерски:

– Госпожа, приветствуем вас снова в наших краях! Сиятельный господин Янош приказал проводить вас в замок.

Вместе с этой свитой путешественники въехали в чащу. Сумерки быстро сгущались, так что пришлось зажечь факелы и отогнать темень, которая затаилась где-то вдалеке меж рядами стволов.

За поворотом лесной дороги путники увидели реку, в потёмках казавшуюся чёрной, с красивым каменным мостом… И вдруг Владу послышался знакомый с детства звон: «Тюк, тюк, тюк». – Но эти звуки еле пробивались через журчание близкой воды, топот лошадиных копыт, скрип саней и разговоры. Особенно много болтали сопровождающие слуги-венгры, по обыкновению шелестя словами, как ветер листьями.

Влад закрыл глаза и прислушался, как уже делал когда-то. Теперь звон сделался отчётливее: «Тюк-тюк, тюк, тюк-тюк…»

Княжич знал, что подобный звон получается, когда кузнечный молот ударяет о металл, но Влада смущало, что тюканье звучало так, будто молотов было очень много. «Откуда может взяться столько?» – подумал отрок, но вдруг увидел вдали среди деревьев маленькие жёлтые огонёчки, а через минуту лес кончился. На фоне тёмно-синего, почти ночного неба взору предстало большое селение со светящимися окнами, а за селением возвышались стены и башни замка, тоже усыпанные огнями.

Как оказалось, в селении почти при каждом доме имелась кузница, а неподалёку находились шахты, где добывалась железная руда, из которой здешние жители ковали мечи и ножи, успев широко прославиться своим умением3434
  Трансильванское селение рядом с замком Гуньяд (современная Хунедоара) известно с XIII века как центр производства оружия. Согласно преданию местные купцы говорили своим покупателям: «Это оружие родилось там, где родилось железо».


[Закрыть]. Стук молотов разносился по округе последние лет сто или дольше, а княжич, услышав эти звуки, вдруг обнаружил, что очень рад – так рад, будто вернулся домой.

Звонкий стук напоминал Сигишоару, и пусть Влад никогда не считал её домом, но ведь именно там он провёл лучшие годы детства, потому что в те времена старший брат ещё не отдалился от Влада, и мать была жива, а отец не оставил привычку рассказывать истории.

«Истории… – вздохнул княжич. – Жаль, что их больше нет». Уже три года он не слышал историй, но помнил их почти дословно, и потому, глядя на незнакомый замок, возвышавшийся за кузнечным селением и в темноте казавшийся огромным, мысленно повторил слова из отцовского рассказа о поездке в Нюрнберг: «Я таких больших замков прежде не видывал».

Тем временем стали видны открытые замковые ворота, и через них – часть ярко освещённого двора. К воротам вёл деревянный мост. Возле него справа и слева от дороги стояли два котла с ярко полыхающим маслом, частично освещая крепостные стены, поверху которых проходила целая череда огней-искорок, и даже в поле возле замка кто-то жёг костры.

Надвратная башня, четырёхугольная и одна из самых высоких, взирала на приезжих мутными стёклами двух верхних окошек, как желтоглазая сова. Проехав под ногами этой совы, передние сани поезда заскребли полозьями о камни мощёного замкового двора и наконец замерли. Подле первых саней встали другие, третьи… Влад тоже выбрал себе подходящее место, остановил коня, которого тут же подхватили за повод незнакомые слуги, и спешился.

Его и остальных гостей встречала целая толпа, а впереди всех стоял мужчина лет тридцати, одежда которого блистала золотом, шуба была из собольего меха, да и держался он гордо, по-хозяйски.

«Наверное, это и есть Янош Гуньяди, брат Сёчке», – подумал Влад, вглядываясь в незнакомца и про себя отмечая, что у того высокий лоб, мясистый нос, а глаза большие, как у филина, вылетевшего на охоту.

Санки, в которых ехала Сёчке, замерли как раз напротив этого человека.

– Рад видеть тебя, сестрица, – сказал он и по-родственному пощекотал её усами в обе щеки, когда та ступила на снег.

– И я рада, братец.

– Хорошо ли мой кузнечик доехал?

– Всё благополучно, – улыбнулась Сёчке и расцеловалась с молодой женщиной, стоявшей возле Яноша. – Я так рада, дорогая Эржебет3535
  Эржебет Силадьи, жена Яноша Гуньяди (Хуньяди), спустя чуть более 15 лет после описываемых событий сыграла заметную роль в истории Венгрии, когда помогла занять престол своему младшему сыну – Матьяшу, ставшему одним из самых известных и почитаемых венгерских монархов.


[Закрыть].

Влад поначалу не был вполне уверен в том, кто эта женщина, тоже одетая в золото и кутавшаяся в соболя – может, ещё одна Янышева сестра? – но после того, как Сёчке назвала её по имени, не осталось сомнений, что рядом с хозяином замка находится супруга.

Княжич почти ничего не знал про неё, кроме имени, однако незнакомые венгры тоже мало что знали про румынских родичей, которых сейчас принимали у себя. Гуньяди дружил только с отцом Влада, а вот присмотреться к остальным членам семьи румынского князя смог только сейчас.

Судя по всему, любопытство Яноша разделяли его слуги, потому что Влад сразу заметил на себе многочисленные изучающие взгляды, обращённые из толпы, с лестниц, галерей и из окон. Казалось, на приезжих смотрели почти все, начиная от начальника замковой стражи и заканчивая младшим поварёнком.

Лишь несколько мужчин, стоявших рядом с хозяином замка, смотрели так, будто им совсем не интересно. Одевались они, как и все здесь, на венгерский лад – в короткие кафтаны, узкие штаны, а шубы едва доходили до колен – но поведение этих людей очень напоминало Владу отцовых бояр, напускавших на себя важный вид. Важные незнакомцы подбоченились, будто отвоёвывали себе простор, но, несмотря на показную величавость, они являлись лишь тенями своего господина, Яноша Гуньяди, потому что ловили каждое его слово и движение.

Такими же тенями по отношению к жене Яноша выглядели находившиеся рядом с ней женщины, а между тем Влад, оглядев эту свиту из теней ещё раз, заметил рядом с Эржебет монаха, облаченного в серую рясу. Монах, вероятнее всего, являлся здешним капелланом, и его присутствие напоминало, что в замке живут католики.

Православным гостям следовало вести себя осмотрительно, ведь отношения между католиками и православными всегда оставались сложными даже в случае родства. Недаром же монах в серой рясе, увидев среди приехавших отца Антима, посмотрел на него с явной озабоченностью, как на соперника в борьбе за христианские души, а отец Антим ответил таким же взглядом.

– В письмах я читал, – произнёс Янош Гуньяди, обращаясь к Сёчке, – что приедете почти всем семейством. Покажи-ка нам трёх своих деверей.

Сёчке улыбнулась, кивнула и впервые за долгое время посмотрела на Влада доброжелательно. Она подняла правую руку в приглашающем жесте и произнесла:

– Влад, подойди. Познакомься с моим братом. Он старший в роду Гуньяди, а мне – как второй отец.

Княжич двинулся к хозяину замка и хотел уже улыбнуться по примеру невестки, но вдруг спохватился и подумал: «А как повёл бы себя мой отец? Когда он представлялся королю Жигмонду, то не любезничал с ним и даже проявил дерзость, ведь ехать в лоб королю – дерзость».

Вспомнив о родителе, тринадцатилетний отрок подошёл к Яношу и посмотрел с вызовом, однако венгр принял эту выходку спокойно:

– Добро пожаловать, – сказал он, положив гостю руку на плечо. – Ты, значит, Влад? Можешь звать меня дядей… дядей Яношем.

Рука показалась княжичу тяжёлой, и ему захотелось стряхнуть её, но такой поступок был бы слишком дерзким, поэтому пришлось сдержаться.

– А мой зять Мирча остался при отце? – спросил Янош.

– Да, – ответил Влад.

– Значит, я с ними обоими скоро встречусь, – хозяин замка снял руку с плеча гостя и задал новый вопрос: – А там кто такой, за юбку прячется?

Княжич оглянулся и увидел Раду, которого нянька пыталась оторвать от своего подола и поставить перед Яношем:

– Это мой брат, – сказал Влад.

– Раду, – добавила Сёчке.

– Как живёшь, Раду? – спросил Гуньяди, но малыш, не сказав ни слова, уткнулся в юбочные складки.

– Он не знает по-мадьярски, – пояснил Влад.

– Совсем не знает? – Янош явно удивился, что кто-то из его румынских родичей может не знать языка венгров. – Ну, ничего, научится…

Тем временем брэилянка с кормилицей, по-прежнему державшей на руках Влада-младенца, тоже успели сойти с саней. Свет факелов во дворе и разговоры собравшихся разбудили ребёнка, поэтому он начал капризничать.

– Кто тут у нас? – Янош потянулся к хнычущему свертку и, немного раздвинув пелёнки вокруг маленького розового лица, поделился наблюдениями: – Ууу! Какой грозный! Настоящий государь.

– Не очень-то разворачивай. Холодно ведь, – попросила сестра-кузнечик.

Брэилянка смотрела на всё это с явным неодобрением, но, как только Янош повернулся к ней, сразу придала лицу приветливое выражение.

– Тоже Владом назвали? – спросил у неё Гуньяди.

Колца ничего не смогла ответить, потому что не поняла вопрос – подобно маленькому Раду, она совсем не говорила на венгерском языке.

Сёчке ответила вместо неё:

– Да.

Обернувшись к тринадцатилетнему гостю, с которым знакомился первым, Гуньяди уточнил:

– Значит, ты Влад и он Влад?

– Да, – натужно произнёс княжич.

Янош вдруг понимающе хмыкнул и сказал:

– У меня тоже младший брат есть, которого Яношем зовут.

Без сомнения, венгр сделал такое признание, желая пробить стену недоверия, и этой цели он достиг.

– А вы по возрасту очень разные? – спросил Влад.

– Не очень. – Гуньяди помотал головой. – Он всего на несколько лет меня младше. Так уж случилось. Я, помнится, поначалу был недоволен, когда появился у меня брат-тёзка, и ещё больше был недоволен, когда вслед за братом появилось у меня множество сестёр. Однако родня есть родня. – Янош улыбнулся своей сестре-кузнечику.

– Да, родня есть родня, – согласился Влад, после чего хозяин замка решил перевести разговор на другое: