Текст книги "Время дракона"

Этот наставник, в прошлом христианин, из Болгарии, кое-как болтавший по-румынски, стремился внушить подопечным, что их положение совсем не плохое:

– Если попали в эту реку, то положитесь на волю течения, ведь рано или поздно оно вынесет вас к хорошему берегу.

Между тем течение совершило неожиданный поворот. Влад думал, что ему с братом и дальше придётся коротать время взаперти, но оказалось, что султан собирается в поход в Азию. Это подразумевало, что весь турецкий двор последует в Азию за своим господином и остановится в одном из тамошних дворцов. Влад не знал, радоваться или нет. «Конечно, ты увидишь новые земли», – говорил он себе, но в то же время движение на юг, в глубь Турции означало, что княжичи уедут ещё дальше от Румынии.

Когда отец Влада рассказывал о своём самом первом путешествии, то говорил, что не думал о возвращении и хотел ехать всё дальше, однако теперь Влад, вспоминая эти слова, думал: «Может, отец чуть-чуть привирал? Ведь если уезжаешь совсем далеко, то хочется вернуться. Очень хочется!»

Даже Раду во время нового путешествия спрашивал:

– Мы едем домой?

– Нет, – отвечал ему брат.

– Почему? – расстраивался мальчик.

И всё же Влад понимал, чем хороши путешествия, ведь они давали возможность воочию увидеть то, о чём прежде доводилось лишь слышать или читать. Сидя на коне, княжич вертел головой во все стороны и в один из дней понял, что погода странно изменилась.

Был уже сентябрь, но солнце грело так, будто лето. Влад вдруг вспомнил, что такая погода свойственна Святой земле – паломники рассказывали.

– А Иерусалим отсюда далеко? – спросил княжич у своего нового учителя.

– Далеко, – ответил тот, – очень далеко.

– А Константинополис?

– Он почти рядом.

– А я его увижу?

– Нет.

– Даже издали?

– Даже издали.

Во время этого путешествия Влад познакомился с турецкой географией, которая показалась ему очень забавной. Чёрный цвет у турок означал всё северное, поэтому Румынию, находящуюся к северу от их державы, они называли Чёрная Валахия. Море, которое находилось рядом с румынскими землями, они называли Чёрное море, а к Чёрному морю примыкало море Зелёное.

– Зелёное? – удивлённо переспросил княжич у учителя. – Это что за море такое?

Оказалось, Зелёным морем турки называли Болгарию. Сначала Влад не совсем понял, с чего бы называть землю морем, но после задумался, и сходство с морем показалось вполне очевидным. Холмистая болгарская равнина действительно напоминала волны, а каменистые участки и песчаные проплешины, попадавшиеся на холмах там и здесь, казались морской пеной.

«Я начинаю кое-что соображать!» – радовался Влад, но учитель тут же загадал ему новую загадку, сказав, что к Зелёному морю почти примыкает Белое море.

– Белое? – снова переспросил княжич у учителя. – А это что за море такое?

– В других странах его называют Средиземное.

Получалось последовательное перетекание морей – Чёрное, Зелёное, Белое. Наверное, турки называли Белое море так в противовес Чёрному или же потому, что больше не могли ничего придумать. Чёрный, зелёный и белый являлись самыми главными цветами для всех правоверных мусульман, так что правоверным волей неволей пришлось бы назвать море Белым, когда чёрный и зелёный цвета уже были заняты.

Конечно, Белое море на самом деле выглядело не белым – оно слепило яркой синевой и искрилось на солнце тысячами золотых звёзд, а на краю этой синевы в туманной дымке виднелись высокие скалы, казавшиеся полупрозрачными.

Княжич увидел Белое море, когда вместе со всеми переправлялся на барках через пролив, чтобы попасть в азиатскую часть Турции. Вид моря заставил позабыть про всё на свете, и поэтому пролив показался Владу очень узким. Отрок совсем не успел насладиться красотами моря, насытиться прохладным ветром: только-только размечтался – и вот опять поехал по пыльной дороге, которая вела неведомо куда. «Скорее бы обратно, снова к морю», – мечтал Влад, и, будто в ответ на его пожелание, река судьбы снова совершила неожиданный поворот.

Не успели княжичи доехать до Азии, как вдруг к султану пришла весть – христиане во главе с венграми нарушили перемирие и снова выступают в крестовый поход на турок. Конечно, турецкий правитель весьма разгневался, но затем успокоился и принял решение, а Влад так и не узнал, мог ли в те дни лишиться зрения или пострадать как-то по-другому. Он узнал о случившемся лишь тогда, когда гроза миновала и весь султанский караван, следовавший на юг, вдруг повернул на северо-восток, к Чёрному морю.

Все в караване спрашивали, что случилось. Начали аккуратно допытываться у султанских слуг, но дело выяснилось лишь тогда, когда султан прибыл на морской берег. Влад увидел недалеко от берега множество вёсельных кораблей. Сюда же стягивались турецкие войска, вставшие возле моря огромным лагерем, который увеличивался день ото дня.

Теперь султану было уже нечего скрывать, поэтому даже учитель, приставленный к румынским княжичам, смог узнать, что случилось, и поведать своим подопечным:

– Все говорят, великий султан снова направляется в Земли Золотого Яблока.

Земли Золотого Яблока это было ещё одно примечательное название турецкой географии, означавшее все христианские страны вообще. Название казалось Владу довольно точным, ведь каждому христианскому правителю полагалось иметь «державное яблоко», которое давалось вместе со скипетром во время церемонии помазания. У мусульман ничего подобного не было, и поэтому они придумали для христианских стран такое название, красивое и загадочное.

Влад уже успел заметить, что турки любят говорить загадками и чем учёнее турок, тем более витиевато и иносказательно он выражается. «Таких слушаешь, – думал отрок, – пытаешься понять, но работа получается двойная – сначала с турецкого языка переводишь на свой, а затем с языка символов на обычный. Одни только разноцветные моря чего ст´оят!»

А может, княжичу, несведущему в турецких делах, только казалось, что кругом загадки? Так или иначе, ему очень нравилось искать ответы – к примеру, ответ про то, откуда на море у турецких берегов мог взяться такой большой флот, ведь султан почти не имел флота.

Оказалось – флот вёсельных кораблей, называвшихся галерами, принадлежит генуэзцам, чьи послы как раз и предупредили султана о том, что христиане во главе с венграми снова идут в поход4646
  Дракул-старший отвёз сыновей (Влада и Раду) в Турцию не позднее конца июля 1444 года. Также в июле между турками и венграми был подписан окончательный вариант договора о перемирии. Турецкие послы привезли бумагу в приграничный венгерский город Сегед, где её заверил король Владислав (позднее прозванный – Варненчик). 4 августа 1444 года, вскоре после отъезда посланцев султана, королём Владиславом издан указ о подготовке нового похода на турок. Более всех настаивали на этом указе Янош Гуньяди и посол от папы римского. Султан узнал об этом в сентябре, когда отряды Яноша Гуньяди снова вступили на турецкую территорию. Помощь султану предложили генуэзцы, которые перевезли турецкую армию по Чёрному морю в Болгарию.


[Закрыть].

Кто-то назвал бы генуэзцев предателями общехристианского дела, однако у генуэзцев имелись сразу две веские причины помогать туркам, а первой из этих причин стала вражда с венецианцами.

Готовясь к новому походу на турок, Гуньяди принимал помощь от всех подряд – в том числе от венецианского флота. В обмен на помощь венецианцы попросили дать им торговые привилегии в морских портах, которые будут отвоёваны у турок, и Гуньяди сразу согласился, ещё не зная, что это скороспелое решение очень повлияет на всю войну.

Действия венецианцев не понравились Генуе, которая считалась давней соперницей Венеции. «Это что же будет? – испугались генуэзцы. – Венеция получит торговые привилегии, а мы захиреем? Надо восстановить справедливость!»

Пораскинув мозгами, генуэзцы не только нашли способ насолить венецианцам, но также увидели для себя возможность хорошо заработать. Генуя через послов сообщила султану о новом крестовом походе и тут же поспешила предложить свои услуги – выразила готовность перевезти турецкую армию на галерах из Азии и высадить на болгарском побережье.

– Плата будет разумной, – сказали послы, а ведь на самом деле цена оказалась весьма высокой. Султан заплатил перевозчикам по одному золотому за каждого воина, взошедшего на борт галеры. Всего сорок тысяч золотых.

Большинство султанских слуг и его гарем остались на берегу, а вот румынские княжичи поехали вместе с войском и таким образом совершили ещё одно морское путешествие, которое длилось гораздо дольше первого.

Поначалу княжичи обрадовались этому, но на второй день пути у них начались приступы дурноты, именуемые «морская болезнь». Кто-то сказал, что в подобных случаях надо смотреть неотрывно на горизонт, и тогда станет легче, поэтому княжичи так и делали. Они по нескольку часов могли стоять на капитанском помосте с левой стороны и смотреть на берега.

Давно настала осень, а в Чёрном море это сезон штормов, поэтому корабли генуэзцев старались сильно не отдаляться от берегов, чтобы при первых же признаках бури зайти в ближайшую бухту. Как и в прошлый раз, море казалось Владу ярко-синим и сияло золотыми звёздами, рассыпанными по волнам. По левому борту виднелись горы или холмы, покрытые зелёным лесом, а склоны, наверное, спускались прямо к воде, однако Влад и Раду не могли этого увидеть, потому что линию соединения воды и земли закрывала всё та же дымка – днём белая, а по вечерам становившаяся сиреневой.

– Мы едем домой? – спрашивал Раду.

– Нет, – отвечал Влад.

– А куда?

– Не знаю… – рассеянно бормотал княжич, потому что думал о другом – о турках, которые плыли с княжичами на том же корабле.

Путешествуя вместе с турецкой армией, Влад решил воспользоваться случаем и узнать армию султана так, как в своё время узнал наёмников Яноша Гуньяди, поэтому, когда морская болезнь отпускала, отрок спускался с помоста на палубу и расспрашивал воинов, сидевших там.

Воины сидели почти плечо к плечу, подложив под себя узел с вещами и доспех – чаще всего кожаный, причём делали так не потому, что на узлах было удобнее сидеть, а из-за тесноты. Окажись на корабле больше места, эти люди с удовольствием разлеглись бы или устроили некое состязание, но они не могли и потому с нетерпением ждали окончания пути. Влад заметил, что воины в первый день оживлённо переговаривались, а затем сделались тихими и лишь смотрели по сторонам, следя за движением скрипучего паруса, полётом чаек или за изменениями линии берегов.

Пробираясь меж воинов, будто по своим делам, Влад следил, не повернётся ли кто в его сторону, и если видел такого человека, заводил с ним разговор:

– А давно служишь в войске? – спрашивал княжич по-турецки. – А где и против кого воевал? А что было на войне?

Сперва воины отвечали неохотно или отмахивались, но, видя, что отрок не отстаёт, сдавались. Влад понимал мало, но по выражению лиц и жестам догадывался, что говорят.

Например, если рассказчик часто закрывал глаза и в его речи постоянно слышалось «уй», Влад мог с уверенностью предположить, что речь ведётся о трудном походе, когда люди от усталости почти засыпали на ходу – княжич ведь уже успел узнать от своего нового учителя, что в турецком языке с «уй» начинаются все слова, связанные со сном: сонный, спать, сонливость. Если же воин резко показывал сверху вниз и говорил «ок», это следовало понимать как рассказ о битве, когда неприятель сыпал на турецкое войско тучу стрел и они падали почти вертикально, как смертоносный дождь – ведь «ок» по-турецки значило «стрела». Ну а если воин чуть пригибался и произносил слово «душман», это значило, что он рассказывает про разведку и про то, как крался ползком, причём княжич понимал, что речь идёт о войне где-то в Азии, ведь турецкое слово «душман» обозначало вполне определённых врагов. Турки никогда не назвали бы душманами христиан, с которыми плыли воевать сейчас.

«Враги-христиане называются “гяуры”, а все душманы остались в Азии», – мысленно твердил Влад, будто отвечая на уроке турецкого, и теперь изучение нового языка не утомляло, а радовало. Княжич удивился сам себе, поняв, что провёл в Турции всего три месяца, а уже способен объясниться с местными. От этого открытия он воодушевился и принялся спрашивать воинов ещё настойчивее:

– А убивать случалось? Как это было?

И вот тут отроку пришлось умерить пыл, потому что в ответ на подобные вопросы рассказчики почти всегда приподнимали брови и произносили фразу со словом «йок». Дескать, не было такого случая или не помнят.

– Как? – недоумевал княжич, приставая к очередному собеседнику. – Ты десять лет в походах. А вот шрам у тебя на руке. Ты не убил того, кто тебя ранил?

Воины начинали смотреть куда-то мимо или в сторону, показывая, что на такой вопрос отвечать не будут.

– Но ведь в бою всегда убивают, – не унимался Влад.

Княжич ожидал, что воины-турки будут с большим удовольствием рассказывать об убийстве врагов, но воины всем своим видом показывали, что такой разговор им неприятен. Поначалу Влад не понимал, что заставляет их так себя вести, но когда третий по счёту воин отказался говорить об убийствах, отрок начал подозревать, что удалые песни о войне, столько раз звучавшие во время застолий во дворце у отца в Тырговиште, не отражают правды.

В песнях часто восхвалялось упоение битвой, но в настоящей жизни, судя по всему, редко кто был способен с упоением ворваться во вражеские ряды, чтобы рубить там врагов направо и налево, веселясь и смеясь. Окажись песни правдивыми, турки не стали бы отказываться вспоминать это. «Неужели их не пьянил запах крови, а предсмертные крики и хрипы не становились музыкой в их ушах?» – удивился Влад. Получалось, что нет. А затем княжич вспомнил, кто же пел удалые песни на пирах, и подозрения, что эти песни не отражают правды, только усилились.

Удалые песни звучали не из уст воинов, а из уст певцов, которым полагалось развлекать государя и его гостей. Если же кто-то брался подпевать, то это всегда оказывались юнцы, ещё не бывавшие в походах. Старшие в это время молчали, но если раньше Влад думал, что они молчат из-за того, что степенному человеку не подобает горланить на пиру, то теперь спросил себя: «А вдруг они молчали потому, что не во всём были согласны с песней?» Получалось, что удалые песни сочиняет мечтатель, который после первого же большого сражения поймёт, как заблуждался. А вот опытный воин не станет петь о том, как приятно резать врагу горло. Опытный будет петь про походный костёр, про бескрайнее небо над головой, про покинутую семью и родной дом.

«А с чего я решил, что запах крови может пьянить? – размышлял Влад. – Ведь если задуматься, то запах крови по-настоящему пьянит только голодного зверя, да и то не всегда». Княжич прекрасно знал, что даже зверь не будет опьянён запахом крови своего сородича – зверь лишь испугается, озлобится или опечалится. «И человек, видя смерть собрата, должен испытать те же чувства, – понял отрок. – Должен испытать те же страх и печаль, но более сильные, потому что человек наделён разумом и способен видеть грань между добром и злом. А если людям всё-таки приходится убить, они стремятся забыть об убийстве, как эти воины-турки. Стремятся забыть, потому что воспоминание мучительно. Потому они и не хотят говорить, как убивали».

И всё же на корабле княжич нашёл такого воина, который с удовольствием рассказывал, как резал врагам носы, вёл счёт и довёл до ста пятидесяти четырёх. Воин говорил весело и улыбался во все зубы. Казалось, вот герой удалых песен, но, глядя в глаза удальцу, Влад ясно видел, что воин стоит на пороге безумия. «Этот турок уже разучился отличать добро от зла и скоро отучится различать друзей и врагов», – решил княжич, ведь весёлый воин неслучайно сидел один, сам по себе, и пусть ему выказывали почтение, но подружиться с удальцом никто не стремился.

Воин показывал Владу длинный узкий мешок для воды и уверял, что мешок этот сделан из кожи, содранной с руки «гяура», то есть христианина. Мешок не имел швов. Один конец намертво стянули шнурком, а другой конец был завязан так, чтобы при надобности быстро развязать. Воин даже выпил из мешка и, усмехаясь, протянул его любопытному княжичу, предлагая угоститься. Влад помотал головой, но возмущения не выказал, прекрасно понимая, что воин нарочно подначивает, а другие турки смотрели на всё это и качали головами, будто спрашивали удальца: «Зачем же так? Пусть этот отрок принадлежит к неверным, но он гость султана».

Путешествуя морем, Влад и Раду плыли с султаном на разных кораблях. Очевидно, не такими уж важными «гостями» были дети румынского государя, но однажды, во время очередной стоянки султан позвал Влада к себе – позвал просто так, без причины.

Турецкий правитель сидел в шатре, установленном прямо на палубе, и казалось, совсем не страдал от качки. Наверное, он привык к ней, потому что даже по суше его всё время носили в паланкине, и корабль тоже стал для турецкого правителя паланкином, пусть и очень большим.

Хозяин шатра, всё так же облачённый в чёрную одежду, сидел на ковре среди подушек, а рядом – так, чтобы султан смог легко дотянуться правой рукой – находился низкий круглый столик. Столешница полностью скрывалась под серебряным подносом, а на подносе стоял серебряный кувшин и чаша-пиала. Лицо у султана было бледное, как будто с начала путешествия он ни разу не выходил на воздух. Тем не менее правитель, несмотря на некоторую усталость, пребывал в хорошем настроении.

Влад помнил, что при встрече с султаном надо отвешивать поясные поклоны, однако искусство кланяться было для княжича так же ново, как турецкий язык, ведь до приезда в Турцию кланяться почти не приходилось. Даже на церковных богослужениях, когда все вокруг кланялись, членам княжеской семьи следовало лишь чуть пригибаться, поэтому в султанском шатре отрок поклонился неумело, и султан, увидев это, улыбнулся.

– Ты живёшь при моём дворе уже три месяца, а я до сих пор не спросил тебя, нравится ли тебе у меня, – произнёс правитель.

Наставник Влада, стоя за спиной у княжича, тихо перевёл эту речь, а Влад уже, достаточно знавший по-турецки, ответил:

– Благодарю за гостеприимство, великий султан. Я всем доволен.

Услышав, что отрок говорит по-турецки, султан снова улыбнулся:

– Мне сказали, что ты говорил с моими воинами.

Наставник Влада снова начал переводить, но эту фразу княжич понял и так:

– Да, великий султан, – ответил он.

– И что ты думаешь про моё войско? – спросил правитель.

– Я думаю, что твои воины – хорошие и добрые люди, – сказал Влад, – ведь они не станут убивать без веской причины.

Султан, услышав это, необыкновенно развеселился. Он громко засмеялся, показывая зубы:

– Мои воины добрые и хорошие? Вот уж не ожидал услышать таких слов от христианина. Неожиданный ответ! Этим ответом ты напомнил мне твоего отца. Он тоже отвечал неожиданно.

Ободренный этими словами, Влад решил рискнуть:

– Я сказал тебе не всё, великий султан.

– Ты хочешь сказать мне что-то ещё про моё войско? – спросил турецкий правитель, взял со столика пиалу и немного отпил из неё. – Тогда говори.

– Когда я беседовал с твоими воинами, там был один воин, который мне не понравился, – произнёс княжич.

– Вот как? – Султан явно готовился снова услышать что-то неожиданное, поэтому улыбался. – И чем же он тебе не понравился?

– Не сочти это обидой, великий султан, – сказал Влад и оглянулся на наставника, чтобы тот перевёл. – Тот воин не понравился мне потому, что он не видит разницы между животным и человеком. Для него люди, как бараны. Он режет их и ведёт счёт и даже сделал себе мешок для воды из человеческой кожи. Разве человек может так поступать с человеком?

Султан, поняв, о чём говорит отрок, как-то странно ухмыльнулся:

– Значит, тот воин тебе не нравится? Ты боишься, что когда-нибудь он прирежет и тебя?

Влад пожал плечами:

– Я не знаю, великий султан.

– Ты боишься его! – снова засмеялся турецкий правитель. – А знаешь, почему боишься? Потому что ты сам – барашек. Если бы ты был львом или хотя бы львёнком, ты бы не боялся, что тебя прирежут. Так знай же, барашек, что такие воины, которых ты боишься, это самые ценные воины в моём войске. Именно они приносят мне победу. Именно они подают пример остальным, которых ты называешь добрыми и хорошими. Ты понял?

– Да, великий султан, – произнёс Влад, а султан продолжал смеяться, показывая зубы:

– Пока ты – барашек, но посмотрим, кто из тебя вырастет.

Княжич не знал, что ответить и потому молчал, а турецкий правитель, когда немного успокоился, то милостиво махнул рукой:

– Теперь иди. Ты достаточно повеселил меня сегодня.

Влад ещё долго вспоминал беседу о воинах, потому что с тех пор султан стал называть Влада не иначе как «барашек». Иногда княжичу хотелось обидеться, потому что бараны – это трусливые и покорные существа, но ведь турецкий правитель также сказал: «Посмотрим, кто из тебя вырастет». «Наверное, султан, называя меня барашком, хочет, чтобы я задумался, пока не поздно», – рассуждал отрок, но ему совсем не хотелось становиться похожим на того удалого воина, отрезавшего сто пятьдесят четыре вражеских носа.

Между тем флот, двигаясь на север, подошёл совсем близко к Константинополису, и все отчётливо увидели то место, где Азия встречается с Европой. Здесь пролив был не более широк, чем обычная река, а знаменитый город находился как раз с другого конца пролива. Влад, разглядывая берег, не видел ни стен, ни огромного купола Святой Софии, но знал, что всё это рядом – сразу за лесистым горным хребтом, вздымавшимся из воды.

Во время путешествия Влад много вспоминал отцовские рассказы про Константинополис, слышанные в детстве. Ведь сейчас княжич плыл тем же путём, которым его родитель двадцать два года назад возвращался домой от греков, к которым сбежал от султана. Двадцать два года назад родитель видел те же самые берега, и даже время года совпадало – осень.

«А если бы султан решил осаждать Константинополис сейчас? – вдруг подумал Влад. – Смогли бы греки отбиться?» Он подумал так и сам себе удивился, ведь размышление о том, смогут или не смогут греки отбиться, означало сомнение – сомнение, что святой город устоит в любом случае. Но как можно было сомневаться? Ведь речь шла о столице всего православного мира!

Влад знал, что городу покровительствует Божья Матерь, которая неустанно молит Сына простить православным и остальным христианам всяческие прегрешения и не наказывать. Отрок не раз слышал про это от священников, также утверждавших: если бы Константинополис пал, его падение стало бы страшным знаком, что Господь устал прощать и хочет воздать каждому по заслугам. Теперь Влад вспомнил слова священников и потому, проплывая на корабле мимо великого города, наконец понял, что означали отцовы рассказы о старом больном василевсе, не могшем даже голову повернуть без посторонней помощи.

«Отец увидел, насколько город слаб, – сказал себе отрок. – И слова о том, что греки отбились из последних сил, были сказаны не просто так. Это значило, что чаша Господнего терпения почти переполнилась. Это значило – христиане совершили столько прегрешений, что в чаше осталось совсем мало места, и достаточно одной маленькой лжи, одного лёгкого проступка, чтобы Господь разгневался».

Влад помнил из рассказов, что отец, прибыв в Константинополис из султанского лагеря, испытывал странные опасения – опасался навредить грекам, проникнув к ним обманом. Раньше княжич не понимал, почему отец говорил так, а теперь получалось, что для опасений имелись все основания! Ведь тот обман, когда отец притворялся послом, мог стать последней каплей, которая переполнила бы чашу Господнего терпения! «А если последней каплей станет обман Яноша Гуньяди? – вдруг подумал Влад – Ведь Янош нарушил перемирие!»

У себя дома княжич много слышал о том, что турки «лживы и двуличны, как и все восточные люди». Было столько разговоров! Но почему-то сейчас эти «лживые и двуличные» турки оказались обмануты «честными и благородными» крестоносцами. Янош клялся, положив руку на Библию, что станет соблюдать перемирие. Он клялся, что прекращает все войны с турками на десять лет, а сам не вытерпел даже месяца. «Вот мой отец не обманул султана, – думал Влад. – Мой отец не захотел нарушить слово и привёз меня и Раду к туркам, как обещал. Может, это из-за Константинополиса?»

Конечно, причина казалась странной. «Если не отец, так кто-нибудь другой заставит чашу Господнего терпения переполниться, – рассуждал княжич. – Это неизбежно. А если неизбежно, то зачем жертвовать детьми? Зачем?» Отроку казалось, что в подобном случае даже самая привередливая совесть должна была успокоиться и не мучить родителя за то, что не отдал детей. А родитель всё-таки отдал! Что же им руководило? Неужели совесть? А может, страх? Страх перед гневом султана. А может, и страх, и совесть одновременно?

Размышляя так, княжич Влад ещё не знал будущего, а вот государь Влад, совершавший паломничество в монастырь, уже знал судьбу великого города. Государь знал, что чаша Господнего терпения в конце концов переполнилась, и Константинополис пал4747
  Константинополь был захвачен турками 29 мая 1453 года после полуторамесячной осады.


[Закрыть]. Хозяевами в этом городе стали мусульмане, а православный мир смотрел в грядущее с тревогой.

Государь Влад несколько раз посещал турецкий Константинополис и всякий раз покидал его с тяжёлым сердцем, видя, что в городе царит запустение. Князь видел, что многие здания, разрушенные или сгоревшие во время последней осады, до сих пор не восстановлены. Видел, что храмы, даже не превращённые в мечети, остались без крестов. Видел, что в центре города появилось множество пустырей, заваленных мусором и заросших сорной травой, в которой устраивали себе лежбище стаи бродячих псов. Причём, передвигаясь по городу, государь Влад не мог не замечать запустения, потому что сорная трава пробивалась даже сквозь камни мостовых, и каждый камень словно стенал, рассказывая об утраченном величии.

Если б старший Дракул в своё время нарушил слово и не привёз султану своих детей, то младший Дракул, посещая Константинополис, наверняка испытывал бы чувство стыда. Однако старший Дракул сдержал слово, данное туркам, поэтому младшему было нечего стыдиться. Младший мог с полным правом сказать: «Падение великого города – не моя вина и не вина моего отца. Это вина Яноша Гуньяди, у которого не было ни страха, ни совести».

Государь Влад не имел оснований для стыда, поэтому вместо стыда рождалось чувство возмущения. «Чаша Господнего терпения переполнилась, – думал он, проезжая по улицам Константинополиса, – а осквернённый и разорённый город – это зримое воплощение того, что творится в христианских душах. Христиане слишком испортились. Их необходимо вернуть на путь добродетели, но прежние средства не подходят. Смиренно ждать, пока кто-нибудь одумается, уже нельзя. И так вон дождались! Довели до того, что в храме Святой Софии совершается намаз! Если дальше потворствовать грешникам, то до конца света недалеко. Нет, потворствовать нельзя!»

Похожим образом государь Влад думал и тогда, когда ездил по своей стране, совершая паломничества. Поэтому-то он всегда останавливался, чтобы решать споры. Решая дела, князь угождал не только просителям, но и себе. Он из раза в раз терял время потому, что решить дело означало разоблачить один из человеческих грехов, а такое разоблачение было неодолимым соблазном. Пускай дело казалось пустяшным и пускай победа над грехом получалась тоже незначительной, но ведь и маленькая победа над заклятым врагом приносит большую радость.

* * *

Когда рьяный таможенник Титу произнёс:

– С покойницами связываться – себе дороже, – дело решилось, однако государь, поразмыслив немного, подумал, что успокаиваться рано. Битва с людским несовершенством была окончена не вполне.

– С таможней решили, – подытожил Влад и громко добавил: – А теперь решим со старостой и священником, которые тоже замешаны в этом деле.

Селяне, уже начавшие переминаться с ноги на ногу в ожидании, когда же смогут отправиться готовить похоронную процессию, снова замерли. Правда, теперь они смотрели на Влада совсем по-другому. Ещё недавно они видели в правителе своё единственное спасение, а теперь их взгляды ясно говорили: «Государь, что тут ещё решать?» Люди хотели поскорее начать похороны, и только староста со священником, по-прежнему стоявшие перед князем, слушали в оба уха.

– Ответьте мне, люди, – громко вопрошал Влад. – В чём главная обязанность старосты?

– У него много обязанностей, государь, – промямлил кто-то.

– Главная обязанность старосты – решать споры. Разве нет? – продолжал спрашивать младший Дракул. – А если староста ничего не решает, разве он староста?

Селяне, тут же сообразив, что к чему, заголосили:

– Государь, не казни нашего старосту! Он человек хороший!

– А священник? – продолжал спрашивать правитель. – Священник – это пастырь. Но можно ли назвать пастырем того, кто бросил своё стадо?

– Государь, не гневайся на нашего попа! – запричитали селяне. – Он человек старый!

«Вот так оно и бывает, – с досадой подумал Влад. – Если по милости начальников люди оказываются в беде, то готовы бунтовать, но как только дело исправится, народ готов терпеть нерадивых начальников дальше и не помышляет о новых».

– Дурачьё! – послышалось государю знакомое шипение.

Змей-дракон всё так же сидел слева от государева коня, сочувствующий государевой досаде и готовый давать советы.

– Да, дурачьё, – мысленно произнёс Влад. – Глупость ведь – как трава. Сколько её ни вырывай, сколько ни выжигай, сколько ни топчи, она всё равно прорастает.

– И всё же её следует истреблять, – шипел змей.

– Следует, – согласился Влад.

– Давай казним кого-нибудь, – предложил змей-дракон. – Вот, к примеру, староста и священник…

Однако тут младший Дракул возразил:

– Нет. Казнь – это не лучший способ исправления. Казнённый человек уже не исправится, а я хочу, чтобы староста и священник кое-что уразумели.

– Ты напрасно стараешься, хозяин, – прошипела тварь.

– Нет, – снова возразил младший Дракул, – ты недооцениваешь силу страха. Страх – вот то, что ещё способно повлиять на людей. Страх перед справедливым и неотвратимым наказанием.

Дракон не стал дальше спорить, а толпа между тем продолжала голосить, и даже староста, увидев, что за него заступаются, почувствовал себя увереннее и оправдывался:

– Государь, но ведь я пытался говорить с таможней.

– А я, – подхватил священник, – предлагал людям похоронить покойницу на нашем кладбище. Я предлагал, но люди сами решили подождать тебя.

Влад не дал этим двоим договорить:

– Вы исполняли свой долг плохо, – произнёс он, – поэтому люди стремятся обратиться ко мне. Они знают, что я не оставлю дело, пока не решу его. А вы стремитесь сбрасывать ношу с плеч всякий раз, когда она кажется тяжёлой. Так не годится…

– Государь, не казни их! – ещё громче заголосили селяне. – Если ты их казнишь, никто больше не захочет быть в нашем селе старостой! И попом на нашем приходе быть никто не захочет!

– Государь, – вступился Войко, который последнее время вёл себя тихо, – как же ты собираешься казнить во время паломничества?

– Так и собираюсь! – резко ответил ему Влад.

Боярин смутился, однако младший Дракул вопреки всем ожиданиям вдруг сменил гнев на милость и громко произнёс, отвечая на все обращения разом:

– Ладно, казнить не буду…

– Слава Богу, – только и выговорил обрадованный Войко.