Текст книги "Время дракона"

– Благодарим, государь! – грянула толпа, а священник и староста снова упали на колени – на этот раз не от страха, а от благодарности.

– …но я предупреждаю вас, нерадивцы, – продолжал правитель, указав сначала на одного, а затем на другого коленопреклонённого человека. – Если ко мне снова обратится проситель из этой деревни, а я пойму, что его дело могло решиться без моей помощи, тогда берегитесь. Посажу вас обоих на кол.

Староста и священник вздохнули и наверняка подумали что-то вроде: «Ну, гроза минула. Сегодня не накажут, а дальше посмотрим». Они медленно поднялись с колен, да и народ тоже стремился уйти, потому что время уже перевалило за полдень, а ведь селянам предстояло ещё донести покойницу до соседней деревни и успеть совершить похороны до темноты. Наверное, селяне думали только об этом, потому что все вздрогнули, когда с краю толпы некий мужской голос проревел:

– Госуда-арь! Госуда-арь! Рассуди!

Кое-кто оглянулся в сторону криков, но большинство селян подняли глаза к небу: «Да что ж это такое, Господи?! Когда же это кончится?»

Лишь государь, только что выглядевший раздосадованным, вдруг развеселился:

– Ха! – воскликнул он. – Новый проситель. И он обращается ко мне, а не к старосте и не к священнику. Посмотрим, придётся ли кому-нибудь оказаться на колах.

– Госуда-арь! – продолжал реветь голос, а через минуту к князю вышел растрёпанный краснолицый человек.

Проситель ревел громко, потому что в локоть ему вцепилась некая женщина и всеми силами тянула назад:

– Куда ты? Куда? Зачем? Срамиться только! – повторяла она.

– Пусти! Я пойду к государю! – ревел в ответ краснолицый и почти волочил женщину за собой.

– Кто желает моего суда? – спросил Влад, а женщина, услышав это, отпустила шумного просителя и остановилась, обречённо склонив голову.

В эту минуту стало понятно, что проситель пьян, причём сильно. Он прошёл ещё несколько шагов, хотел поклониться, но не вышло. Согнувшись, этот человек упал вперёд, но успел-таки подставить руки, немного постоял так на полусогнутых ногах, медленно выпрямился и задиристо произнёс:

– Суд желаю я!

– А в чём состоит дело? – спросил Влад.

– Государь! – Пьяный человек шмыгнул носом. – Я жалуюсь тебе на свою жену. Накажи её.

– Она провинилась? – спросил государь.

– Да-а-а! – обрадованно протянул проситель. – Не слушается меня. Совсем не слушается! Уваженья к мужу у неё совсем нет!

Женщина, которая только что тянула просителя за локоть, упёрла руки в бока и укоризненно покачала головой.

– Вот! – продолжал пьяный, ткнув пальцем в сторону жены. – Даже сейчас презренье мне показывает. Прилюдно! Видел, государь? Вот каждый день так. А я терплю!

Видя, что государь на неё смотрит, женщина опустила руки и молча поклонилась.

– И хозяйка плохая, – продолжал пьяница. – Стряпает плохо – есть нельзя. Я ей говорю: «Желаю суп из мяса, а не из требухи». А она говорит: «Нету мяса!» Вот как! «Нету мяса», – говорит. Мяса ей для мужа жалко! А рубашку мне сшила недавно. Плохая рубашка – короткая. Я её за пояс заправляю-заправляю, а рубашка выбивается. Надо мной из-за этого все смеются. Говорят: «Заправь рубашку». А я не могу! Они говорят: «Заправь рубашку». А я не могу заправить. Сил моих больше нет терпеть такую жену! Накажи её, государь! Вот чтоб знала, как надо меня беречь! Чтоб знала!

Староста и священник в один голос воскликнули:

– Государь, не слушай этого пьяницу. Мы сами с ним разберёмся. Сами!

Государь ободрительно улыбнулся им:

– Так значит, отлынивать от своих обязанностей вы больше не стремитесь?

– Государь, мы сами с ним разберёмся, – продолжали твердить недавние «нерадивцы».

– Я верю в ваше благое намерение, – успокоил их государь, – но с новым просителем я разберусь сам. Это дело явно требует моего вмешательства, поэтому можете не волноваться – на кол вы сегодня не попадёте.

– Накажешь её, государь? – меж тем начал спрашивать проситель, потеряв терпение. – Накажи! Чтоб знала!

Князь не смог ничего ответить, потому что, сидя в седле, затрясся от беззвучного смеха. Как было не смеяться, если рассерженный пьяница вёл себя так, что даже самый умелый шут не смог бы кривляться лучше! Ноги пьяницы не могли долго стоять на одном месте и будто порывались пуститься в пляс. Брови гневно сдвигались, но стоило их хозяину отвлечься на что-нибудь, они тут же ползли вверх, изображая удивление. Палец, грозно указывавший в сторону никудышной жены, порхал в воздухе, как мотылёк.

Вдобавок этот смешной проситель не замечал выражения лиц и мелких движений. Вот сейчас князь беззвучно смеялся, а пьяница смотрел на него, искренне не понимая, почему тот молчит.

– Накажешь, государь? – снова повторил проситель.

– До сих пор мне таких дел разбирать не приходилось, – наконец ответил Влад, всеми силами стараясь, чтобы в голосе звучала не насмешка, а замешательство. – Я наказал бы твою жену, но способа не знаю.

– Не знаешь? – Пьяница сильно озадачился этим ответом и, наверное, ещё долго не придумал бы, что ещё сказать, поэтому пришлось Владу дать собеседнику подсказку:

– Да, не знаю, и поэтому вот что я предлагаю сделать. Давай придумаем наказание вдвоём. Вместе решим, что делать с твоей женой. Как решим, так и будет. Что скажешь? – На последнем слове князь не смог удержаться от смешка, но проситель истолковал это по-своему и тоже засмеялся, громко и радостно:

– Давай. Вот сейчас она у нас узнает! Вот узнает!

– Ты сказал, что твоя жена нерадивая, – начал государь. – Ты сказал, что она плохо готовит и плохо шьёт. Так?

– Да, – сказал проситель и показал жене кулак. – Сейчас тебе будет! Сейчас ты за всё ответишь!

– Вот что я думаю, – рассудительно произнёс князь. – Раз она плохо готовит и шьёт никудышные рубашки, надо отрубить ей руки. Своими нерадивыми руками она причиняла тебе вред. Отрубим их! И поделом!

Женщина, услышав это, громко вскрикнула и завыла, но Влад даже не повернулся в ту сторону. Он следил за выражением лица пьяницы.

– И ноги заодно отрубить! – продолжал государь.

Женщина снова вскрикнула, упала на колени и заголосила ещё громче:

– Да за что же, государь?! За что?! Муж мой мелет языком, а меня по его слову казнить?!

– Во-от! – победно протянул пьяница. – Испугалась? Погоди! Дальше больше будет! Вот мы с государем тебя накажем…

– Так что насчёт казни? – громко спросил правитель. – Надо твою жену четвертовать или не надо?

– Четверто… четвертов?.. – промямлил пьяница, еле слышный по сравнению с воплями жены.

– Да, – кивнул Влад, и улыбка снова выплыла на его лицо, как выплывает щепка в воде, сколько эту щепку ни топи. – Четвертовать – это значит отрубить руки и ноги. Что скажешь? Пойдёт такая казнь?

Проситель крепко задумался и стоял так полминуты, покачиваясь легонько то в одну сторону, то в другую, то в третью.

Жена меж тем тянула своё:

– Окаянный! Что удумал?! Жену лютой смерти предать! Вот так запросто?!

Наконец, пьяница медленно произнёс:

– Не… не пойдёт.

– А почему не пойдёт? – спросил князь.

– А… не знаю. Не пойдёт. Давай другое наказанье.

– Хорошо, – охотно согласился правитель. – Можно и другое. Давай посадим твою жену в темницу. Ты же говорил, что жена у тебя строптивая, мужа не уважает, клянёт его понапрасну. Вот и пускай сидит в темнице. Я велю прислать людей. Заберут они твою жену, и ты её больше не увидишь. Будет сидеть в темнице, пока не умрёт. И пусть поминает тебя там бранными словами, сколько хочет. Ты этих слов не услышишь. И никто не услышит. Что скажешь? Пойдёт такая казнь?

Услышав про темницу, жена пьяницы на мгновение замолчала, но затем снова начала голосить. Она протянула одну руку к государю, а другую к собравшейся толпе:

– Да за что же так? Да что ж это делается?! Люди! Да помогите же! Заступитесь!

Женщина явно испугалась, хоть и не верила во всё происходящее до конца. Неверие слышалось в её голосе, ведь она причитала так, как делают плакальщицы – вроде бы искренне, но с оглядкой на окружающих. Судя по всему, наибольший страх вызывало у женщины то, что происходящее оставалось до конца не ясным. Пусть правитель, расспрашивая её мужа, улыбался и посмеивался, но Влад правил не первый год, и за это время его подданные успели уяснить – если государь Дракул шутит, это может кончиться чем угодно. Селяне тоже не знали, что он задумал на этот раз, и потому толпа молчала, сомневаясь, надо ли вмешиваться. Кто-то из толпы пытался угадать намерения государя по поведению государевых слуг, и их поведение вселяло в людей надежду на хороший исход, поскольку слуги улыбались и посмеивались по примеру господина. Даже боярин Войко улыбался, и если бы селяне знали его получше, то поняли бы, что женщине ничего не грозит.

Лишь проситель-пьяница, казалось, ни на мгновение не усомнился, что разговор о казнях серьёзен. Государевы улыбки и смешки он не замечал, а каждый вопль жены встречал с неподдельной радостью.

И всё же пьяница не желал жене смерти, потому что, услышав вопрос насчёт темницы, опять задумался, почесал затылок, но на этот раз ответил быстрее:

– Не, не пойдёт, государь.

– Почему? – спросил Влад.

– Так… ведь… как же… Это ж я без жены останусь? – вдруг воскликнул проситель. – А мне надо, чтоб она была тут. – Он указал пальцем на землю рядом с собой. – Тут должна быть, а не там. – Пьяница указал на жену, стоявшую на коленях в достаточном отдалении от мужа. – И чтоб слушалась меня!

– Значит, ты не хочешь остаться без жены? – спросил государь.

Проситель помотал головой так сильно, что из-за этого опять мог потерять равновесие, но в последнее мгновение выправился.

– Так, значит, не хочешь остаться без жены? – допытывался государь.

– Не хочу, – проговорил пьяница.

– Выходит, совесть в тебе ещё осталась, – усмехнулся Влад, явно довольный своим открытием, однако пьяный собеседник совсем не понял, к чему относились эти слова:

– Так что ж будем делать, государь? – спросил он.

– Вот что я тебе скажу, – очень серьёзно произнёс Влад, – а ты постарайся понять… Слушаешь?

Проситель кивнул.

– Я думаю, – сказал младший Дракул, – что твоя жена уже достаточно наказана, потому что она замужем за деревенским пьяницей.

– Я не пья… – начал проситель, но государь строго произнёс:

– Не перебивай и слушай дальше.

Прежде, чем пьяница успел что-то ответить – а соображал он медленно – князь продолжил:

– Когда я говорю, что твоя жена уже достаточно наказана, я подразумеваю, что пора бы снять с неё это наказание.

– Снять? – озадаченно спросил проситель. Наверное, окажись он трезвым, испугался бы, но сейчас государевы слова не очень-то на него действовали. Они прозвучали слишком спокойно. К тому же напугать пьяного так же трудно, как напугать дурака. Дурак даже прямые угрозы не очень понимает – тем более намёки.

– Да, – продолжал Влад, – пора бы снять с твоей жены это наказание.

– А как снять? – Проситель по-прежнему не представлял, на что намекает государь.

– Есть разные способы, – многозначительно сказал Влад, – но я предлагаю самый простой. Ты перестанешь пить так много вина.

– Я пью не мно… – опять начал возражать проситель, но государь пояснил:

– Твоё пристрастие к вину не преступление, потому что нет закона против пьянства, но ты станешь преступником, если ослушаешься меня, – повторил правитель. – Тебе ясно?

– Так я же никогда… Государь, приказывай! – пьяница ударил себя кулаком в грудь. – Я буду слушаться.

– Это хорошо, – улыбнулся правитель. – Раз ты готов слушаться, то заслуживаешь награду. Ты говорил про рубашку, что она коротка тебе и что все смеются. Так вот я выручу тебя – дам тебе свою рубашку.

– Рубашку? – Пьяница навострил уши. – Богатую государеву рубашку?

– Да, – сказал Влад, обернулся к слугам и приказал: – Найдите мне рубашку. Такую, чтоб подороже и понаряднее.

Один из слуг спешился, подошёл к вьючной лошади, которую тянул за собой во время путешествия, развязал кожаный мешок на её спине, вынул некий свёрток из холстины, развернул, и оказалось, что в этом свёртке лежит множество рубашек, аккуратно сложенных в стопку. Слуга очень боялся уронить их в пыль и перебирал аккуратно, прижав к себе край стопки подбородком.

– Давай уже, – мягко поторопил князь, – вон та подойдёт.

Слуга вытащил из стопки белую шёлковую рубаху, украшенную алой тесьмой, расшитой золотом. Тесьма тянулась по краю подола, рукавов и ворота, а ворот вдобавок ко всему застёгивался на пуговицы, каждая из которых была сделана из жемчужины.

– Вот и хорошо. Сразу видно, чья рубашка, – сказал государь и опять повернулся к просителю. – Я и ты почти одного роста, так что рубашка будет впору. И смеяться над такой рубашкой никто не станет.

– Не станет, – радостно подхватил пьяница.

– Я дарю тебе эту рубашку, потому что ты обещал, что не ослушаешься меня, – произнёс князь. – Ты готов услышать моё повеление?

– Да, государь!

– Тогда я повелеваю – с завтрашнего дня ты станешь брать в рот только церковное вино, претворённое в кровь Христову. Только это, а другое нельзя. Если же ты продолжишь пьянствовать, то пускай твоя жена отнесёт мне рубашку назад, и тогда я накажу тебя за ослушание по всей строгости закона. – Влад обернулся к жене просителя. – Слышала, женщина? Если снова будет пьянствовать, принесёшь мне рубашку. Я хочу, чтобы рубашку с моего плеча носил человек достойный.

Жена пьяницы поднялась на ноги и во все глаза смотрела на князя, даже забыв поклониться.

– Запомнила? – ещё раз спросил у неё правитель. – Если твой муж продолжит пьянствовать, принеси мне рубашку обратно. И чтоб без увёрток! Если будет пьянствовать, принесёшь. Ты знаешь, что я езжу этим путём часто, так что буду проверять, что у вас тут и как. Поняла?

Женщина поклонилась, а Влад сделал знак слуге, что подарок надобно вручить ей, а не её мужу. Сам пьяница точно уронил бы подаренное, а женщина побоялась даже прижать к себе. Она стояла, держа шёлк на вытянутых руках, и смотрела во все глаза.

– А что касается супа с мясом, – продолжал Влад, снова обращаясь к просителю-пьянице, – то здесь ты можешь помочь себе сам. Если перестанешь тратиться на вино, появятся деньги на мясо.

Проситель ничего не ответил, лишь таращился озадаченно и продолжал таращиться даже тогда, когда государь, велев толпе расступиться, поехал прочь, через мост и дальше. Даже селяне, присутствовавшие на этом суде, до конца не поняли, что сделал государь – вроде собирался пошутить, но вышло не смешно, а как-то странно.

Смешно всем стало на следующий день, потому что пьяница наутро совсем позабыл про свой разговор с государем и очень удивился, когда увидел дома на лавке шёлковую рубашку с жемчужными пуговицами.

– Чьё это тут? – спросил он жену, и та рассказала, но муж ей не поверил и вышел на двор спросить у соседей.

Соседи тоже рассказали про вчерашнее, но пьяница снова не поверил и пошёл по деревне спрашивать всех подряд. Ему рассказывали всё больше – и чем больше рассказывали, тем больше пьяница пугался.

– И как ты не оказался вчера на колу? – говорили селяне. – Чудо! Истинное чудо! Государь старосту нашего на кол посадить грозился. И попа нашего заодно. Видать, сильно не в духе был.

В конце концов от этих страшных рассказов пьяница начал икать и икал полдня. Правда, некоторые говорили, что икота появилась не от страха, а от вина, выпитого накануне, но так ли это важно? Важно то, что с тех пор этот селянин больше не пил, а если вдруг приходила ему мысль сделать себе послабление, то жена говорила:

– Если так, отнесу рубашку назад! Видит Бог – отнесу!

Постепенно жизнь в семье наладилась, в дом пришёл достаток, но вот о дальнейшем народная молва сообщала по-разному, и никто не смог бы проверишь, что выдумано, а что – нет.

Одни говорили, что пьяница жил трезвой жизнью, пока не сменилась в Румынской земле власть, а новый государь не стал следить, что делается в селении Петрешть. Узнав о смене власти, пьяница взялся за старое. Сначала взялся потихоньку, но вскоре распустился и пропил всё, что нажил за время трезвой жизни – даже ту рубашку с жемчужными пуговицами снёс на торг.

Конечно, такое окончание истории мало кому нравилось, поэтому большинство рассказчиков говорили по-другому. Говорили, что испуганному пьянице со временем понравилась трезвая жизнь – так понравилась, что он остался трезвенником до самой смерти и, даже не имея больше страха перед государевым наказанием, всё равно держался. Рубашку надевал на каждый праздник, а когда вокруг пили, хвалился одёжей и говорил:

– Я не стану в такой рубашке пить! Как же можно! А то ещё запачкаю, а если запачкаю, то не смогу её детям в наследство оставить. Оставлю им в назидание, а они своим детям оставят.

Государю Владу довелось услышать и то, и другое окончание, но сам он не мог бы сказать, что вернее. Через два года после истории с рубашкой Влад лишился власти, и многое выпало из его поля зрения, а когда власть удалось вернуть, то оказалось, что жизнь изменилась. Часть прежних знакомцев умерла, а ещё часть разъехалась кто куда. Бывший пьяница, получивший в подарок рубашку, тоже уехал, а разыскивать его и узнавать, как этот человек стал жить на новом месте, Влад не стал.

Младшему Дракулу было бы слишком досадно узнать, что пьяница оказался дураком и не воспользовался той возможностью, которую подарил ему государь. Глупость ведь – как трава. Сколько её ни вырывай, сколько ни выжигай, сколько ни топчи, она всё равно прорастает. Вот и в пьянице она, выжженная страхом, всё равно могла прорасти снова, и тут Влад оказался бы бессилен.

Глава VIII

Закончив с делами в Петрешть, государь Влад пересёк реку и поехал дальше на север. Селений, расположенных у самой дороги, больше не встречалось. Наверное, никто не хотел селиться рядом с большим лесом, населённым волками и, возможно, разбойниками, а лес этот высился справа от дороги сразу за обочиной.

Лес тянулся справа, а слева раскинулись луга, за которыми виднелись фруктовые сады с ровными рядами деревьев, и князь знал – потребуется проехать довольно большое расстояние, прежде чем этот вид изменится. Пока же Владу виделось всё одно то же, поэтому немудрено, что он заскучал, а вслед за скукой пришла тоска, которая уже не раз посещала государя сегодня. Пусть разговор с пьяницей развеселил Влада, но весёлость оказалась мимолётной, быстро выветрилась. Ещё недавно младший Дракул ощущал нетерпение и стремился скорее добраться до монастыря, а теперь не знал, что лучше – скорее доехать или подольше потянуть время. Князя снедала странная тревога, как если бы в обители должно было случиться что-то неприятное, а ведь он знал, что в обители царит покой и умиротворение.

«Там не может случиться ничего плохого, – говорил себе младший Дракул. – Ну, пожурят немного за то, что не всё в твоей жизни соответствует идеалу христианской добродетели, но пожурят просто так, для порядка. На самом же деле тебя там станут привечать, как дорогого гостя».

Венценосный путешественник прекрасно понимал это, но в обитель не торопился. Он с удовольствием свернул бы с дороги в сторону садов и улёгся бы подремать под одним из деревьев. Солнце стояло уже высоко, было явно за полдень, а с полудня до трёх – самое жаркое время. «Не лучше ли переждать это время? – спрашивал себя государь и сам же себе отвечал: – Нет, это блажь. Пожалей хотя бы коней, которые с раннего утра таскают на себе всадников, поклажу и никак не дождутся конца пути. К тому же в монастыре тебя ждёт удобная кровать, и находится она не в душной келье, а в комнате государевых палат, которые ты нарочно отстроил в обители, чтобы гостить там стало удобнее». Влад знал, что в этих палатах летом всегда прохладно, гораздо прохладнее, чем в саду, но мысль об этом почему-то была совсем не соблазнительна. Ехать в обитель не хотелось.

И всё же, мечтая о сне, государь не сворачивал к садам, а продолжал ехать. Путешественнику слышался стук лошадиных копыт по утоптанной дороге и громкое стрекотание кузнечиков в придорожной траве, а иногда с лугов налетал ветерок, который раскачивал ветви деревьев, стоявших с краю лесной чащи, и эти ветви тихо шелестели.

Государевы провожатые, заскучавшие и к тому же утомлённые долгой дорогой, перестали переговариваться, поэтому лошадиный топот, трескотню кузнечиков и шелест ветвей ничто не заглушало. Затем в сознании Влада эти звуки слились во что-то цельное, почти напоминавшее музыку – странную музыку из шорохов и стуков, перемежавших друг друга. Более того – звуки будто разделились на два лагеря и вели диалог. Вот сначала зашуршали и застучали с одной стороны, а затем с другой. А может, эти два лагеря вели не диалог, а битву?

Странная музыка напомнила князю о битве, причём вполне определённой. Это было сражение между крестоносцами и турками, которое случилось близ болгарского города под названием Варна. Впоследствии эта битва стала знаменитой. Если в христианской стране кто-то произносил «битва при Варне», то собеседники сразу понимали, о чём речь и горестно вздыхали, ведь в этой битве турки нанесли христианам одно из самых ощутимых поражений за всю историю войн между крестом и полумесяцем4848
  Битва между крестоносцами и турками под городом Варной состоялась 10 ноября 1444 года. В этой битве погиб венгерский король Владислав. Поэтому он получил посмертное прозвище Варненчик.


[Закрыть].

Влад стал свидетелем Варненской битвы невольно и наблюдал за ходом сражения не совсем так, как принято. Находясь «в гостях» у турок вместе с младшим братом, княжич стоял в султанском шатре и видел большую карту поля боя с расставленными на ней шашечными фишками. Белые фишки показывали местоположение христианских войск, а чёрные – турецких.

Султан в своём неизменном чёрном одеянии сидел перед картой и, пристально глядя на неё, выслушивал донесения и отдавал распоряжения для войск. После каждого такого распоряжения в шатре начиналась лёгкая суматоха, потому что султановы слуги отправляли гонцов, а особый слуга переставлял фишки на карте в соответствии со словами повелителя, причём не смел дотронуться ни до чего руками и пользовался длинной тонкой палочкой.

Поначалу Влад не знал, зачем находится в шатре – знал лишь, что султан приказал так, поскольку хотел, чтобы старший из его румынских «гостей» был здесь, всё время на глазах. Случалось, султан взглядывал на отрока, и тогда отрок чувствовал себя ещё одной шашечной фишкой, которая хоть и не располагается на поле сражения, но для чего-то нужна.

«Он относит меня к чёрным или к белым?» – думал княжич, и, судя по всему, этот вопрос так ясно отразился у него на лице, что султан, в очередной раз взглянув на отрока, произнёс:

– О чём ты думаешь, мой бедный барашек? Опять боишься, что тебя прирежут? О! Это зависит от твоего отца, а пока что он верен мне. Я велел ему притвориться, что он меня предал. Я велел ему пойти к моим врагам, к этим лживым свиньям, которые решили нарушить мир. Твой отец сейчас вот здесь. – Султан указал на чёрную фишку, одиноко стоявшую рядом с кучей белых на карте. – Я велел твоему отцу солгать этим свиньям так же, как они лгали мне. Я велел ему идти на меня в поход, однако участвовать в битве он будет только тогда, когда я повелю ему это. И биться он будет за меня! Он ударит по свиному стаду в их левый бок и повергнет в смятение!

Эти слова перевёл «барашку» его учитель, а «барашек» напряжённо слушал, чувствуя, что и вправду боится. Однако он боялся не за себя. Пусть Влад пока ещё не очень разбирался в военных делах, но даже он понимал, что у отца всего несколько тысяч войска, а венгров и других крестоносцев в несколько раз больше. Если бы родитель выполнил распоряжение султана и ударил в бок крестоносцам – пусть даже неожиданно – то сам мог пасть в бою. Княжич боялся именно этого и потому внимательно следил за передвижением фишек по карте, надеясь, что турецкий правитель не станет отдавать приказа.

«Только бы слуга с палочкой не тронул ту чёрную фишку!» – думал Влад и прислушивался к шуму битвы, доносившемуся в шатёр, ведь любой звук мог предвещать плохое.

Шум битвы доносился еле-еле и напоминал шум грозы, но не такой шум, когда гроза рядом, а такой, когда она бушует за окном. Топот тысяч ног людей и лошадей сливался в один странный шум, напоминавший шорох дождя, а клацанье тысяч мечей и сабель казалось похожим на стук ветвей по стеклу. Часто раздавался гром пушек, и это почти повторяло звуки другого грома, но очень далёкого.

Иногда Владу казалось странным, что где-то идёт битва, а он стоит в тишине и спокойствии, обволакиваемый запахами благовоний, которые в понимании княжича никак не связывались с войной. И всё же они были. Слуги султана время от времени подсыпали щепотку благовоний в большой мангал, обогревавший внутренность султанского шатра.

«А вдруг турки проиграют, и в этот шатёр ворвутся христианские воины?» – думал отрок. Временами ему хотелось, чтобы так случилось, ведь тогда он и его младший брат отправились бы домой. «Но вот что стало бы с отцом?» – задавался вопросом Влад. Если бы крестоносцы узнали, что румынский князь только притворялся их союзником, ему бы пришлось очень плохо. А если б не узнали, то он разделил бы победу с ними.

В такие мгновения княжич и сам не знал, кто он – белая фишка или чёрная, но если б ему предложили выбирать, отрок, наверное, всё-таки выбрал бы сторону султана. «Вряд ли крестоносцы могут победить, – рассуждал Влад. – Султан не зря расточал золото на генуэзцев. Он привёз в Болгарию такую армию, которая больше крестоносной почти в два раза». И всё же турецкий правитель боялся поражения, потому что почти вся его армия состояла из пеших воинов, а у крестоносцев была сильная конница.

Влад видел, что султан боится, как и его румынский «барашек», но скрывает это. Человек непосвящённый, наверное, не назвал бы султана испуганным – лишь сосредоточенным, однако отрок, уже проведший при дворе достаточно времени, знал, на что обратить внимание. Рядом с султаном стояли кувшин и чаша-пиала с уже налитым вином, но турецкий правитель так ни разу и не притронулся к ней с той минуты, когда раздался звук большой трубы – низкий протяжный и шероховатый – являвшийся для турок сигналом к бою. «Султан боится, – с некоторым злорадством думал «барашек». – Надо же! Султан боится».

И всё же Влад не мог избавиться от чувства, что раньше уже пережил все те события, которые переживал сейчас, и что крестоносцы под Варной проиграют. Наверное, причина опять заключалась в отцовых рассказах. Княжичу вспомнилась давняя отцовская фраза: «Султан взял меня с собой в поход, поэтому я видел битву и видел, как султан победил». Правда, в тот раз это был совсем другой султан и бился он с румынским войском, которым предводительствовал отцов старший брат, павший в той битве. «Хорошо, что под Варной турки бьются не с румынами, – сказал себе княжич, и вдруг ему стало страшно уже за себя: – А что, если отец получит приказ от султана, но не захочет его выполнить и не ударит в бок крестоносной армии?»

К счастью, обращать меч против христиан отцу Влада так и не пришлось. Крестоносцы проиграли и без этого. В шатёр к султану принесли на серебряном блюде отрубленную голову молодого венгерского короля. Влад помнил, как Янош Гуньяди потешался над этим королём во время застолья в своём родовом замке и называл шалопаем.

Княжич никогда не видел этого короля, но вот теперь увидел его голову, перепачканную в крови и грязи. Отрок знал, что тому королю едва-едва исполнилось двадцать лет, и потому удивился, как смерть может менять человека – после отсечения головы юношеские черты увяли, из-за чего мёртвое лицо казалось намного старше, а грязные тёмные волосы как будто посерели, как это случается у пожилых людей.

Султан поднял голову за волосы и внимательно посмотрел на поверженного врага, будто хотел поймать взгляд его мёртвых глаз, которые никто не удосужился закрыть. Судя по всему, турецкому правителю удалось увидеть то, что хотелось, потому что он заулыбался, а затем засмеялся.

Положив голову на место, султан сделал знак, и его правую руку, только что державшую грязные окровавленные волосы, обтёрли куском белой ткани, смоченным в розовой воде. Затем султан сделал ещё один знак, и слуги сняли со своего повелителя верхний халат, чёрный, как и всё султанское одеяние, поменяв на другой – ярко-зелёный, отороченный собольим мехом, праздничный.

– Аллах снова милостив ко мне! – воскликнул султан, с удовольствием оглядев новый халат на своих плечах, а затем взял чашу-пиалу, всё так же стоявшую рядом, и осушил её до дна.

Все вельможи в шатре принялись поздравлять султана и говорить ему витиеватые славословия, которых Влад почти не понимал, да и не стремился понять. Он, уже оттеснённый множеством сановников от того места, где сидел султан, будто остался в одиночестве и теперь испытывал полное опустошение – не мог ни грустить, ни радоваться. Княжичу хотелось одного – домой, домой, в Тырговиште. Однако домой было нельзя.

Влад даже не мог выйти из шатра, не получив на то дозволения, поэтому просто опустился на ковёр, а затем закрыл уши ладонями и крепко зажмурил глаза. Отрок не хотел слышать турецких голосов и видеть эту чужую обстановку, а стремился воскресить в памяти что-нибудь родное.

Однако запах восточных благовоний, непрерывно подсыпаемых в мангал, настойчиво проникал в ноздри, и от него никак невозможно было отделаться. А ещё княжич вдруг обнаружил, что сидит на полу совсем по-турецки – ноги сами собой сложились в турецкий крендель, уже ставший привычным. Княжич горько усмехнулся, потому что понял – он стремился перенестись домой хотя бы в мыслях, но даже в мыслях Турция не отпускала.

И тут Влад почувствовал, как учитель настойчиво трясёт его за плечо.

– Встань, встань, – обеспокоенно повторял наставник.

А затем раздался голос султана:

– Эй, барашек! Где ты?

Княжич поспешно поднялся и протиснулся сквозь толпу сановников, окружавших султана. Только тогда отрок увидел, что в шатре появился особый гость.

У входа в шатёр стоял отец Влада, облачённый по-боевому, и чуть сгибался в почтительном поклоне. Княжич обрадовался, видя, что отцовская кольчуга не несёт на себе следов битвы. Тогда-то отрок и понял, что родитель, к счастью для себя, не получил от султана опасный приказ, и что турки под Варной обошлись своими силами.

Шлема на отцовской голове не было, а ножны от меча, болтавшиеся на поясе, были пусты. Очевидно, родитель оставил шлем и меч перед тем, как войти к турецкому правителю. «Так полагается делать всем христианам, и отцу следует принимать это как должное», – сказал себе Влад, однако тут же вспомнил, кто изображён на отцовском мече, и подумал, что отцу не вполне уютно – с отцом сейчас был только золотой змей, изображённый на подвеске, а серебристый змей остался за пределами шатра.

Поймав взгляд сына, родитель весело улыбнулся, однако турецкий правитель, не дав отцу и сыну перекинуться даже парой слов, несколько раз взмахнул левой рукой: