Текст книги "Человек в трех измерениях"

Человек любящий

Любовь является самым ярким показателем человеческой сущности. Она живет у самых истоков существования человека: его психическая защищенность и уравновешенность, его способности и таланты закладываются материнской любовью. Лишенному этой любви, выросшему в равнодушной и отчужденной атмосфере, всю жизнь плохо: он чувствует себя одиноким, даже если окружен многочисленным семейством и друзьями. Он остро ощущает неуютность и неустроенность своего бытия, опасную хрупкость окружающего мира. Состояние любви сродни гениальности в том смысле, о котором говорил Н. Бердяев[340]340
  «Гениальность есть целостное качество человеческой личности, а не специальный дар…гениальной может быть любовь мужчины к женщине, матери к ребенку, гениальной может быть забота о ближних, гениальной может быть внутренняя интуиция людей, не выражающаяся ни в каких продуктах, гениальным может быть мучение над вопросом о смысле жизни и искание правды жизни» (Бердяев Н. О назначении человека. М., 1993. С. 119–120).


[Закрыть]. Поэтому невозможно говорить о человеке на той или иной ступени его существования, не касаясь любви, места и роли, которую она играет в его жизни, тех проблем, которые возникают в связи с любовью.

Собственно проблемой любовь является лишь для искусственного человека, который видит ее парадоксальность, невозможность, видит в ней источник счастья и причину страданий. Любовь здесь относится к искусству жизни, любовь – искусственное состояние. Для человека естественного – любовь состояние неестественное, совершенно излишнее, поскольку отношения между полами сводится у естественного человека (как архаического, так и современного) к получению сексуального удовольствия и к производству потомства. Наоборот, для сверхчеловека (сверхъестественного человека) любовь естественная вещь, для него любить – все равно что дышать: святой, художник, мастер невозможны без любви, она переполняет их существование, она часть их природы.

Любовь – такое эфемерное, непостоянное, ненадежное состояние, не имеющее никаких четких объективных критериев подтверждения, что часто оно кажется совершеннейшим фантомом. Ф. де Ларошфуко писал, например, что истинная любовь похожа на привидение: все о ней говорят, но мало кто её видел. Иные люди потому и влюбляются, что они наслышаны о любви. А. Шопенгауэр в «Метафизике половой любви», пытается опровергнуть Ларошфуко рассуждениями о том, что любовь – главная тема всей лирической поэзии, что есть превеликие груды романов, уже целые столетия ежегодно появляющиеся во всех цивилизованных странах. Но ведь это все литература, возможно только в книгах любовь есть, а в жизни нет. Судя по биографии Шопенгауэра, в его жизни любовь не играла существенной роли.

А Паскаль свидетельствует: «Мы рождаемся с любовью в сердце. Она вступает в свои права по мере совершенствования нашего ума, побуждая нас любить то, что представляется нам прекрасным, даже если нам никогда не говорили, что есть прекрасное. Кто после этого усомнится, что мы предназначены не для чего иного, как для любви? Бессмысленно скрывать от самих себя: мы любим всегда, и, даже когда нам кажется, что мы презрели любовь, она таится в глубине нашего сердца. Без любви мы не можем прожить и минуты»[341]341
  Паскаль Б. Рассуждения о любовной страсти // Философия любви. Ч. 2. М., 1990. С. 231.


[Закрыть].

Возможно, более прав Ларошфуко, ибо очевидно, что подавляющее большинство людей не знает любви, человек только распаляет себя, настраивает, и ему кажется, что он влюблен. Хотя это всего лишь имитация чувства. Человек может, и очень правдоподобно, имитировать все: веру, счастье, творчество, при этом сам не замечая, что притворяется перед самим собой. Он часто смешивает любовь и влюбленность. Период влюбленности проходят все, начиная с раннего детства. К этой же влюбленности относится отношения родителей и детей, братьев и сестер, любовь к природе, к животным и т. д. Влюбленность в женщину или мужчину возникает в силу полового желания, и, если оно удовлетворяется, то и любовь-влюбленность, как правило, уходит. Но любовь Ромео и Джульетты, описанная Шекспиром, – это, наверное, что-то совсем другое. Возможно, она есть и в жизни, а не только в художественной литературе, но почти никогда не встречается. Возможно, рассказ об андрогине – это не просто миф, говорящий о том, что любовь возникает только тогда, когда встретятся две половинки (мужская и женская) разорванного, когда-то целостного человека. Или это рассказ о невозможности любви. Слишком невероятно найти свою половину. Можно лишь надеяться на случай. Такая любовь – это, если опять-таки верить художественной литературе, нечто необычное, потрясающее, переворачивающее душу, ввергающее в муки ревности и страха. Те, кто никогда не знал этого глубоко интимного чувства счастливой взаимной любви, прошли мимо самого лучшего, что может дать жизнь. И все отпущенное им время они чувствуют зависть, жестокость, и даже чувство мести по отношению к тем, кому повезло.

 
Оробело, как вступают в озеро,
Разве знал я, циник и паяц,
что любовь – великая боязнь…
 

А. Вознесенский

Возможно, многие люди сталкиваются, хоть на мгновение, с такой любовью, но чтобы ее удержать, развить нужно искусство, которым мало кто владеет. Быть добрым – это не намерение, а искусство. Если им не владеешь, будешь своими поступками творить только зло. И быть умным – искусство, не владея которым будешь говорить и делать одни глупости (или банальности). Но и быть влюбленным – тоже искусство. Нет ни рецептов, ни учебников, ни опыта. Стать умным или добрым помогают мудрые, проницательные учителя, которых можно встретить, если повезет. А в любви никто не может помочь. Влюбленный никаких советов не слушает.

Видимо, имея в виду прежде всего естественного человека, В.С. Соловьев писал даже, что настоящая любовь, возможно, еще не встречалась в человеческом опыте. «Любовь для человека есть пока то же, чем был разум для мира животных»[342]342
  Соловьев В.С. Смысл любви. Соч.: в 2 т. Т. 2. М., 1988. С. 513.


[Закрыть], т. е. смутно ощущаемая возможность.

Половая любовь необходимая, но недостаточное условие любви, только бледная тень того переживания, которая захватывает душу, преображает человеческое существование. Но для естественного человека основные проблемы любви – это проблемы связанные с полом, сексом, с поиском собственной половой идентичности. Как разобраться в хаосе этих отношений, при которых нормальная половая жизнь кажется ныне чем-то пошлым и банальным? Геи и лесбиянки, андрогины, гермафродиты, женщины, стремящиеся к мужскому и мужчины, стремящиеся к женскому, интерсексуалы, трансвеститы, транс-гендеры, представители третьего и четвертого пола, представители нулевого пола, межполовые, асексуалы, отрицающие систему двух полов, ни мужчины, ни женщины, пансексуалы, женщины, переходящие к мужскому состоянию и к мужчины, переходящие к женскому, интермужчины и интерженщины. Происходит взаимное заражение всех категорий, замена одной сферы другой, смешение жанров. Секс теперь, писал Ж. Бодрийяр, присутствует не в сексе как таковом, но за его пределами, как политика не сосредоточена более в политике, она затрагивает все сферы: экономику, науку, искусство, спорт. «…СПИД связан скорее не с избытком секса и наслаждения, а с сексуальной декомпенсацией, вызванной общим просачиванием секса во все области жизни, с этим распределением секса по всем тривиальным вариантам сексуальной инкарнации. Когда секс присутствует во всем, теряется иммунитет, стираются половые различия и тем самым исчезает сама сексуальность. Именно в этом преломлении принципа сексуальной реальности на фрактальном, нечеловеческом уровне возникает хаос эпидемии»[343]343
  Бодрийяр Ж. Прозрачность зла. М. 2000, С. 15–16.


[Закрыть].

В то же время все становится сексуальным, все являет собой объект желания: власть, знания – все истолковывается в терминах фантазмов и отталкивания; сексуальный стереотип проник повсюду. Когда сексуально все, ничто больше не сексуально, и понятие секса невозможно определить.

Если для архаического человека любовь как отношение между полами, служащее продолжению рода, вполне естественное состояние, то для современного естественного человека любовь это искусственное состояние ставшее естественным: бесконечный круговорот символов секса, половых отличий, появление массовых перебежчиков из одного пола в другой с помощью хирургии. В конечном счете, как заметил Бодрийяр, человек может забыть, кем он был изначально – мужчиной или женщиной. Любовь перестает быть таинством, она становится техническим экспериментом. Но если отвлечься от техники, то это все та же архаика – нет ни таинства, ни загадки, ни одухотворения, это все продукт культуры.

Для искусственного человека любовь – невоможная, парадоксальная и загадочная вещь. Парадоксальность ее в том, что в любви не играет никакой роли предмет любви. Вернее, любовь невозможно объяснить через предмет любви. «Почему ты полюбил именно эту женщину?» – спрашивают мужчину. Сказать – полюбил, потому что она красивая, – недостаточно и ничего не объясняет. Есть тысячи более красивых, почему же он остановился на этой? Некрасивых женщин любят не менее часто, чем красивых. Ответ: потому что она добрая, умная, страстная – тоже ничего не объясняет. Разве человека любят за то, что он добрый или умный? Также часто любят сварливых, злых, нетерпимых. Вообще вопрос «почему» здесь всегда некстати. Проще, кажется, сказать «не по чему», нет причины, полюбил, потому что не мог не полюбить. То есть, все дело в нас, в том, что мы оказались способными полюбить.

Любовь не имеет причин и является сверхъестественной способностью человека. Нет причин, по которым мы должны любить друг друга. Любовь вне человеческого рода, она не нужна ему, перспективе его продолжения и устроения. Любят не за что-то, любят, потому что любят. Для любви нет причин, как нет причин для добрых поступков, нет причин для существования совести. А когда есть такие причины, то ни любви, ни совести нет. Хотя психологически любовь всегда объясняется конкретными причинами, и любящий искренне верит в то, что его избранник самый красивый или самый умный. Человек делает добро, поступает по совести не потому, что преследует какую-нибудь конкретную цель, а потому что он добр, совестлив и не может жить иначе. Человек любит потому, что не может не любить, даже когда обнаруживает, что любимый на самом деле не обладает особыми достоинствами. Любящий видит в любимом то, чего не видят другие, чего весь мир не видит. Человека невозможно познать никакими тестами, никакими опросами и исследованиями. Но есть одно безошибочное средство узнать человека – надо его полюбить.

Еще один парадокс – невозможность любви. Любовь ни эмпирически, ни рационально невозможна для искусственного человека. Нет таких законов природы, по которым мы должны любить друг друга, все в природном и социальном мире против любви, любовь есть выражение творческой природы человека, осуществляющего божественный замысел о себе. Ее нет как постоянного устойчивого чувства, она эфемерна, то разгорается, то гаснет и существует очень недолго, никто не может точно определить, что она уже ушла или все еще продолжается, ею нельзя руководить, нельзя вызвать усилием воли или погасить. Такое впечатление, что она не зависит от человека, что это стихия, попасть в которую можно только случайно.

Любовь существует даже тогда, когда все, что с ней связано грозит смертью, бедностью, нищетой, а человек все равно не в силах отказаться от любви. Собственно, только тогда она и существует. Любовь велика своей невозможностью. «Любовь инстинктивно самозащитно отталкивает свое реальное осуществление – чтобы пребыть: уже вечно существовать в тоске, воспоминании, что "счастье было так близко, так возможно»[344]344
  Гачев Г. Национальные образы мира. Космо-Психо-Логос. М., 1995. С. 254.


[Закрыть]. Любовь существует как вечная рана в сердце – и в этой взаимной боли и божественном несчастье любящие неизменно и вечно принадлежат друг другу. Но существуют только косвенно, не в этом мире, а если нет этой косвенности, если нет другого мира (или миров), тогда вообще ничего нет, кроме бессмысленного хаоса круговращений обыденной жизни.

Любовь всегда несчастна, неудачна, счастливая любовь и не любовь вовсе. Ибо она вводит человека в реальный мир со всеми его тяготами и заботами, отучает его летать, заставляет жить интересами детей, семьи. Все это важно для общества, для продолжения человеческого рода, но подобное развитие любви уже не имеет ничего общего с трансцендентным опытом.

Любовь, по мнению Н. Бердяева, лежит уже в ином плане бытия, не в том, в котором живет и устраивается человеческий род. Любовь вне человеческого рода не нужна ему, не нужна перспективе его продолжения и устроения. В любви нет перспективы, устроенной в этом мире жизни. В любви есть роковое семя гибели. Ромео и Джульетта, Тристан и Изольда погибли от любви, и неслучайно их любовь несла с собой смерть. Любви всегда присущ безысходный трагизм в пределах этого мира. Над любовью нельзя ни богословствовать, ни морализировать, ни социологизировать, ни биологизировать. Она вне всего этого, она не от мира сего, она нездешний цветок, гибнущий в среде этого мира. Любовь скинута со всех мирских расчетов, и поэтому проблема пола, брака и семьи решалась вне проблемы любви[345]345
  См.: Бердяев Н. Смысл творчества // Философия творчества, культуры, искусства. Т. 1. М., 1994. С. 203.


[Закрыть].

Вряд ли Данте стал бы великим поэтом, если бы не его несчастная любовь. И видимо самая интересная часть наследия Абеляра – это его письма к возлюбленной, с которой его насильственно разлучили. А кому были бы интересны Ромео и Джульетта, примирившие своих родственников и вступившие в счастливых брак?

Любовь невозможна, потому что она никогда не реализуется в полной мере здесь и сейчас, только в воспоминаниях открывается ее полный смысл, если это действительно была любовь. Память превращает прошлое в произведение, произведение жизни, произведение искусства. Воспоминания о днях прошедшей любви, страсть, злость, растерянность, смущение и робость, переход от отчаяния к надежде, которыми человек был раздавлен и подавлен, превращаются в его памяти в стройное повествование, превращаются в сюжет, который организует и упорядочивает его, раздерганную случайными обстоятельствами, жизнь. Воспоминания о любви и непосредственное любовное переживание соотносятся между собой так, как роман или лирическое стихотворение с газетным фельетоном. Действительность любви создается лишь в памяти, как и вообще любая действительность. Наша память создает для нас полный смысл ушедшего, в то время как в настоящих мгновениях жизни мы его никогда не достигаем, он растянут на отдельные переживания, отдельные дни и годы.

Любовь всегда трагична, т. е. влюбленные делают из нее трагедию. Если не получается, то можно ведь мирно разойтись, успокоиться. Но они уже ввергнуты в стихию любви, она накрыла их с головой, она воззвала к ним, она изменила их душу, и с этой душой они уже не могут жить как нормальные люди. Любви боятся, потому что она ничего не имеет общего со счастьем. Человек ввергается во мрак переживаний, страстей, страданий, ходит по краю пропасти, готов убить себя и убивает, будучи отвергнутым, не в силах перенести душевные муки. Любовь всегда ходит где-то рядом со смертью. «…Любовь может длиться только как подготовка своего исчезновения, как подражание разрыву. Когда мы воображаем, что нам хватит жизни на то, чтобы увидеть собственными глазами, что произойдет с теми, кого мы потеряли – это-то и является состоянием любви как смерти»[346]346
  Делез Ж. Марсель Пруст и знаки. СПб., 1999. с. 44.


[Закрыть]. И все-таки любя, человек чувствует, что он живет. Чаще всего других подтверждений у него нет, спит он или бодрствует – неизвестно. Мертвящая скука господствует в головах большинства людей и главная их цель – убить время[347]347
  «Разве кто-нибудь сомневается, – спрашивает Х. Ортега-и-Гассет, – что предмет любви может принести радость любящему? Однако столь же верно, что любовь бывает печальной, как смерть, безысходная смертная мука. Более того, истинная любовь лучше познает саму себя и, если угодно, свою цену и свои масштабы в страдании и мучениях, которые она приносит. Влюбленной женщине огорчения, причиняемые ей любимым, дороже бесстрастного прозябания». (Этюды о любви. https://mybook.ru/ author/hose-ortega-i-gasset/etyudy-o-lyubvi/) http://www.koob.ru/ ortega_y_gasset/etudi_o_lubvi впечатление в этом полностью лишенном мифа современном мире. Чистая душа Гельдерлина в самом деле незабываема, ее миф чарует, вступать в ее сферу – благо. Но все это не есть истинный миф, ибо он подлинен лишь в этих отдельных людях, он стоит вне общности и поэтому внезапен, как ничто» (Ясперс К. Философская вера // Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1991. С. 499).


[Закрыть].

Парадоксальность любви выражается еще и в том, что она существует только в борьбе с непреодолимым препятствиями. Любовь всегда вопреки жизни, любят, когда нельзя любить. Люди начали создавать условные препятствия, чтобы наслаждаться любовью. Там, где не было таких препятствий, любовь была обесценена, а жизнь пуста. Настоящую психическую ценность любви дали, согласно Фрейду, аскетические течения христианства. Никакие предшествующие эпохи не наполняли любовь таким глубоким и сильным напряжением чувств, воли, памяти.

 
Соблазна не было. Соблазн в тиши живет,
Он постника томит, святителя гнетет
И в полночь майскую над молодой черницей
Кричит истомно раненой орлицей.
А сим распутникам, сим грешницам любезным
Неведомо объятье рук железных.
 

А. Ахматова

Только любовь, невозможная, беспричинная, опасная, непостижимая, трагическая делает нас живыми. Несмотря на всю свою невозможность, невстречаемость, неестественность для повседневной жизни, любовь все-таки существует. Невозможная, прекрасная, ошеломляющая, пронизывающая каждую минуту существования, любовь, которой у большинства людей не было и не могло быть. Но она, тем не менее, живет в их памяти. Это воспоминания о случайных поцелуях на лестнице, о тяжком опыте разлуки на целое лето, жгучем стыде первого сексуального опыта, о коварной безжалостной измене, а главное, об острой тоске повседневного существования без любви. Эта прекрасная и невозможная любовь, сплетенная из кратких переживаний, мгновенных, обжигающих ощущений, из воздушных замков страстной мечты всегда жила в каждом человеке, и он всегда может о ней вспомнить, и это воспоминание составляет важнейшую часть его души. Без него нет вообще никакой любви, даже самой мимолетной, самой ничтожной. Только на фоне этой невозможной великой любви и возможны наши мелкие интрижки, влюбленности, романы и романчики. В силу этого любовь волшебна и магична.

Сталкиваясь с любовью, писал В.В. Розанов, мы выходим из области рационального и доказуемого и вступаем в область иррационального, непонятного, необъяснимого, в область волшебства и магии. «Каждый, влюбляясь, входит в магическую черту, где им будут владеть «силы, ему непонятные, и с которыми он не может бороться»; а конец любви знаменует собой только «конец магии» и возврат к рациональному существованию… Потом след этого магизма остается и каждый раз возобновляется, правда не с такой потрясающей силой, как впервые. Дух страшно расширяется, – открываются новые горизонты; но это зрение – не из книг, не из размышления, не эмпирическое, а мистическое и магического оттенка»[348]348
  Розанов В.В. Магическая страница у Гоголя// В.В. Розанов. Собрание сочинений. О писательстве и писателях. М., 1995. С. 406–407.


[Закрыть].

Любовь – это прежде всего творение человеком самого себя. В любви, считал Н. Бердяев, есть что-то аристократическое и творческое, глубоко индивидуальное, вне-родовое, неканоническое, ненормативное, она непосильна сознанию средне-родовому»[349]349
  Бердяев Н.А. Смысл творчества. С. 202.


[Закрыть]. Любовь это творческий акт, созидающий иную жизнь, побеждающий «мир», преодолевающий род и природную необходимость. В любви утверждается единственная и неповторимая личность, а все безличное, природное и социальное, не творческое враждебно любви. Творчество любви не знает послушания семье, обществу, миру, вообще ничьей воле, оно абсолютно дерзновенно. Любовь не выражается целиком ни в половых отношениях, ни в браке. Тайна брака – в духе, в эпохе творчества, в религии творчества. Жертвенность любви, ее отречение от мирского благоустройства делает ее свободной.

Только сверхъестественный человек живет в атмосфере любви свободно и непринужденно, без усилий и стараний удержаться в ней. Только для него наполнено смыслом и значимостью утверждение: «Бог есть любовь», только он прорывает неизбежное одиночество, на которое обречен человек, только для него существует любовь и красота природы. Таким образом, в основе любви сверхчеловека лежат три отношения: к другому, к Богу и миру.

1. Одиночество и стремление вырваться из него, возможно, являются основными причинами любви. Главная страсть человека – добраться до другого, пробить, растопить броню, которой каждый окружает себя. Все одиноки, только многие этого не понимают и лезут своими переживаниями, требуют сочувствия, не видят, что между людьми стена. Это не стена равнодушия или эгоизма, каждый заброшен в свое неизбывное одиночество. Это, видимо, становится понятно только в старости, а в молодости кажется, что тебе все рады, что ты многим интересен, что некоторые даже живут этими твоими интересами. А потом оказывается, что это иллюзия. Каждый может сказать себе: есть только я, а больше никого нет. И люди вокруг вовсе не на расстоянии вытянутой руки. Все они недосягаемо далеко.

Человек, по Э. Фромму, однажды достигнув уровня индивидуального самосознания и установив свое уникальное личностное тождество, неожиданно сталкивается со своим абсолютным одиночеством. Но так же, как ребенок никогда не может физически вернуться в материнскую утробу, взрослый человек никогда не может психологически обратить вспять процесс индивидуации. В этом заключается человеческая дилемма: человек должен стремиться к отделению своего «Я» от аморфной "области" сознания, сформированной на стадии «океанического чувства», но, однажды достигнув такого отделения, он затем сталкивается с мыслью, что больше не «сопричастен» целому. И человек пускается в самоотверженный и безнадежный путь назад к «абсолютному бытию» и единству или, по крайней мере, время от времени пытается это сделать[350]350
  См.: Фромм Э. Здоровое общество // Психоанализ и культура: Избранные труды Карен Хорни и Эриха Фромма. М., 1995. С. 305.


[Закрыть].

Выход в «не-я», в мир, в объект совсем не означает преодоление одиночества. Одинокий постоянно совершает такой выход в объект, ежедневно пробует его совершить, и от этого одиночество только усиливается, а не ослабляется. Ведь все внешние источники счастья, вроде бы гарантирующие выход из одиночества, по своей природе крайне ненадежны, сомнительны, преходящи, подчинены случаю[351]351
  «Человек с богатым внутрен-ним миром прежде всего будет стремиться к отсутствию боли, досады, к покою и досугу, то есть изберет тихое, скромное, но по возможности свободное от тревог существование и потому, после некоторого знакомства с так называемыми людьми, будет избегать общения с ними, а при большом уме – даже искать одиночества. Ибо, чем больше кто имеет в себе самом, тем меньше нуждается он во внешнем и тем меньше имеют для него значение остальные люди. Таким образом, выдающийся ум ведет к необщительности» (Шопенгауэр А. Афоризмы житейской мудрости // Сочинения в 6 т. Т. 4. М., 2001. С. 242).


[Закрыть].

Как ни полезно для человека состояние одиночества, ибо оно непременный атрибут взросления души, ибо только пройдя врата одиночества, человек становится личностью, которая может заинтересовать мир, он никогда не сможет избавиться от тоски по другому человеку. И только сверхчеловеку удается одно из самых больших и доступных человеку чудес – непостижимое чудо явления другого как второго «я». Дело, по нашему мнению, обстоит не так, что сверхчеловек всегда в принципе готов и может преодолеть одиночество и прорваться к другому Я. Наоборот, только совершая это чудо трансцендирования, он становится сверхчеловеком. И это осуществляется только через любовь, ибо она есть явление чудесное, есть таинство. Любовь – это не просто эмоциональное отношение к другому, она есть актуализированное, завершенное трансцендирование к «ты» как подлинной, я-подобной, по себе и для себя сущей реальности, открытие и усмотрение «ты» как такого рода реальности и обретение в нем онтологической опорной точки для меня[352]352
  См.: Франк С.Л. Непостижимое. Онтологическое введение в философию религии. М., 1990. С. 375.


[Закрыть].

В любви, говорил С. Франк, человек действительно может выскочить из собственной кожи, прорвать скорлупу своего эгоизма, своего абсолютного, ни с чем не сравнимого значения. В любви «ты» – не просто мое достояние, разъяснял Франк, не просто реальность, находящаяся в моем владении и существенная лишь в пределах моего самобытия. Я не вбираю «ты» в себя, напротив, сам «переношусь» в него, оно становится моим только в том смысле, что я сознаю себя принадлежащим ему. Здесь впервые открывается возможность познания изнутри, познания другого в его инаковости и единственности через сопереживание. Познание, которое, кажется, доступно только интуиции художника, и в акте любви каждый становится художником. Это познание есть тем самым и признание. Лишь на этом пути, «ты» становится для меня вторым «я». «Ты» открывается как личность, нам становится доступным откровение святыни, которую мы не можем не любить благоговейно даже в самом преступном, извращенном, озверелом человеке.

Однако, любовь не уничтожает одиночество. В этом прорыве друг к другу одиноких становится двое, только теперь видно, насколько каждый из двоих трагически одинок и его спасти может только любовь, собственно, она только и возникает в силу этой трагичности. Любят только за трагичность. Каждый спасает другого. Даже в самой сильной, самой совершенной любви никогда до конца не снимается момент чуждости «ты». Капля горького разочарования содержится в самом интимном и счастливом отношении «я – ты». Всегда остается непреодоленным некоторый осадок несказанного, невыразимого, лишь самому себе молчаливо открывающегося одиночества. Мое внутреннее одиночество – это мое своеобразие, это моя субъективность, от которой нельзя избавиться никаким трансцендированием, никакой сверхсильной любовью. В этом смысле и самая интимная любовь даже не имеет права пытаться проникнуть в это одиночество, вторгнуться в него и преодолеть его через его уничтожение, ведь это значило бы разрушить само внутреннее бытие любимого. Любовь должна быть – Франк приводил слова Р.М. Рильке – нежным бережением одиночества любимого человека[353]353
  Там же. С. 387.


[Закрыть].

Это не одиночество-скорбь, а одиночество-надежда, которая держится на взаимной любви.

Любовь в этом смысле есть нечто иное, чем терпимость, чем признание прав другого – это лишь минимум любовного отношения, мертвый осадок истинной любви или ее потенциальный зачаток. Любовь, по Франку, есть положительная творческая сила, расцвет души, радостное приятие другого. Обычно сила любви направлена на кого-нибудь из близких, родных, «любимых», с которыми человек ощущает духовное родство, но христианское сознание делает очевидным тот факт, что таково должно быть наше отношение ко всем людям, близким или чужим, независимо от их достоинств и недостатков. Причем, это не моральное предписание – предписать можно какое-нибудь поведение, но невозможно предписать внутренний порыв души, поскольку свобода образует существо душевного акта. Завет любви – это попытка помочь душе раскрыться, расцвести, просветлеть, попытка раскрыть глаза души: то, что ее тянет к отдельному избранному существу, фактически присутствует во всяком человеке и должно оказывать такое же действие на нашу душу. Это попытка воспитать внимание и зоркость души к истинной реальности всего конкретно сущего, научить ее воспринимать в нем ценность и притягательную силу, благодаря чему любовь как субъективное чувство превращается в универсальную любовь – в любовь как общую жизненную установку.

Франк говорил о любви не как об исключительном явлении, не об идеальной романтической любви, но о религиозно-просветленной любви к человеку вообще. Такая любовь и есть самотворчество, превращение себя в сверхъестественное существо. Не важно, какие причины привели меня к любви, важно, что я оказываюсь способным на такое чувство, вырывающее меня из обыденного, серого, повседневного существования. Речь идет о явлении, управляющем всей человеческой жизнью, ибо усмотрение и признание «ты» как равноценной и однородной мне реальности образует основу всей человеческой жизни. Любовь обнаруживается не только в эротической или родственной любви, но и всякое сочувствие и сострадание, улыбка привета, простая вежливость, если она вытекает из непосредственного уважения к личности, – все это, по Франку, проявления любви в ее метафизической сущности.

2. Первоначальный смысл заповеди «люби ближнего, как самого себя» в Ветхом Завете состоял, по Франку, в принципе взаимного уважения прав и интересов соплеменников. Это тоже любовь в специфическом смысле, но взятая не в индивидуальной, а в родовой сути как средство сохранения племени, рода, как полезный инструмент сплочения и развития общества. Только в христианстве, считал Франк, любовь обнаруживается как сила, разрывающая узы родства и племенного и семейного, поскольку она есть религия, свидетельствующая об общем божественном происхождении и божественной ценности всех людей.

В самой своей сути любовь есть религиозное восприятие конкретного живого существа, видение в нем некоего божественного начала. Всякая истинная любовь есть, с точки зрения Франка, религиозное чувство, и именно это чувство христианское сознание признает основой религии вообще. Все остальные виды любви – эротическая, родственная – суть лишь зачаточные формы истинной любви, цветок на стебле любви, а не ее корень.

В христианстве сам Бог есть любовь, то есть сила, преодолевающая ограниченность, замкнутость, отъединенность нашей души и все субъективные ее пристрастия. Моя любовь к Богу и есть пребывание в стихии любви. Бога любят бескорыстно, не за какие-то качества, не за какие-то возможные благодеяния, просто любят, и эта любовь делает возможным любовное отношение ко всему сущему.

Но любовь как религиозное чувство в своей основе не есть просто любовь к Богу. Любовь к Богу, купленная ценой ослабления или потери любви к живому человеку, вовсе не есть настоящая любовь. Любовь, наоборот, постепенно научает любящего воспринимать абсолютную ценность самой личности любимого. Через внешний, телесный и душевный облик любимого мы, по Франку, проникаем к тому глубинному его существу, которое этот облик выражает – к тварному воплощению божественного начала в человеке. Иллюзорное обоготворение эмпирически-человеческого преобразуется в благоговейно-любовное отношение к индивидуальному образу Божию, к богочеловеческому началу, которое есть в любом, самом несовершенном и порочном человеке.

В любви к другому человеку дело обстоит так, как если бы обретенное мною через самоотдачу «ты» даровало мне мое «я», пробуждало его к истинно обоснованному, положительному, бесконечно богатому бытию. «Я "расцветаю", "обогащаюсь", "углубляюсь", впервые начинаю подлинно "быть" в смысле опытно осознанного внутреннего бытия, говорил Франк, когда я "люблю", т. е. самозабвенно отдаю себя и перестаю заботиться о моем замкнутом в себе "я". В этом и заключается чудо или таинство любви, которое при всей его непостижимости, непонятности для разума самоочевидно непосредственному живому опыту»[354]354
  Непостижимое. С. 496.


[Закрыть]. Но если вообразить, что любимое «ты» совершенно свободно от субъективности, ограниченности, несовершенства, то тогда перед нами появляется «ты» абсолютного первоначала. Именно таков, считает Франк, для меня мой Бог. Обогащение, получаемое мной от этого заполняющего меня «ты», бесконечно по величине, оно испытывается как созидание меня, как пробуждение меня к жизни. Само существо «ты» есть творческое переливание через край, «дарование» себя, вызывающий меня к жизни поток. Это не только любимый и не только любящий, это сама творческая любовь. Любовь к Богу есть рефлекс его любви ко мне, рефлекс и обнаружение Его самого как любви. Моя любовь к Богу, мое стремление к Нему возникают сами уже из моей «встречи» с Богом, которая, в свою очередь, есть некое потенциальное обладание Богом, некое присутствие и действие Его во мне, они возникают через некое «заражение» от Него, или как огонь, возгорающийся от искры огромного пламени.

Любовь к людям как природное расположение и сочувствие, не имеющее религиозного корня и смысла, есть нечто шаткое и слепое, поскольку, считал Франк, истинное основание любви к ближнему заключается в благоговейном отношении к божественному началу личности, т. е. в любви к Богу. Если Бог есть любовь, то иметь и любить Бога и значит иметь любовь, то есть любить людей. Следовательно, наше отношение к ближнему, ко всякому человеческому и ко всякому живому существу вообще совпадает, по Франку, с нашим отношением к Богу. И то и другое суть единый акт преклонения перед Святыней. Любовь и вера здесь совпадают. Любовь – радостное и благоговейное видение божественности всего сущего, непроизвольный душевный порыв служения, удовлетворение тоски души по истинному бытию через отдачу себя другим – эта любовь, говорит Франк, есть сама сердцевина веры.