Текст книги "Моя бесстрашная героиня"

Травма ночью и неожиданное открытие

Это было ночью в конце июля 2018 года, когда я услышал доносившийся из ванной жуткий грохот, за чем последовал пронзительный крик. Я побежал на звуки в ванную и увидел лежащую на полу стонущую Марину. Включив свет, я увидел, что ее рот и нос были в крови. К счастью, Марина была в сознании, и, как мне показалось, ничего не было сломано. Увидев меня, она протянула мне руку, чтобы я помог ей встать. Поднявшись, она отпустила меня, и, опираясь на стену, сама дошла до кровати, легла и попросила воды. Сделав пару глотков, она объяснила мне, что произошло. Посреди ночи она вошла в ванную, которая была слабо освещена проникавшим через окна уличным светом. Не подозревая, что раздвижные дверцы душа были открыты, выходя из ванны она хотела на них опереться. Протянув руку и не найдя опоры, она рухнула на пол.

Я осмотрел Марину, и, к своему удовлетворению, не нашел никаких повреждений. Когда я предложил ей, чтобы ее осмотрели в ER, она отказалась, сказав, что хорошо себя чувствует и очень хочет спать. Вскоре, когда она заснула, ее дыхание стало спокойным и ровным.

Только на следующий день мы узнали о последствиях падения. Марина не повредила ни костей, ни мышц, но все ее тело было в кровоподтеках, и не только из-за падения, но и потому, что она уже много лет ежедневно получала инъекции препарата Lovenox для разжижения крови. Чтобы уменьшить побочные эффекты химиотерапии, она сама колола его в переднюю стенку живота два раза в день. Весь следующий месяц Марина выглядела ужасающе. Если она легко могла спрятать одеждой синяки на теле, то синяки вокруг глаз и на щеках сделали ее похожей на енота.

Через пару дней мы пошли на очередной прием к доктору Миллер. При виде Марины она от удивления всплеснула руками, и, выразив искреннее сочувствие, «на всякий случай» отправила ее на МРТ.

Когда через 10 дней мы снова пришли к онкологу на прием, она, не говоря ни слова, протянула нам результаты МРТ. Описание было длинным и содержало тревожные термины, один из которых я ошибочно прочитал как leptomeningitis. Окончание – itis должно было означать наличие воспаления. Присутствие неспецифического воспаления – обычная вещь в любой части тела, и если оно несимптоматично, то вряд ли оно имеет какое-то значение. По этой причине я не придал ему особого значения. Позже я узнал, что по причине моего неведения в неврологической терминологии я принял термин «leptomeninginigomatosis» за «leptomeningitis». Как я узнал позже, термин leptomeninginigomatosis говорил о наличии опухолевого процесса в мозгу, чего я не мог знать. Хоть я и прочел результаты неправильно, тем не менее они меня очень взволновали, и я спросил доктора, что она думает по поводу результата МРТ.

– Все, что я могу сказать, это что на основании результата этого теста я не буду ничего менять в моем плане лечения. Мы будем продолжать нынешнее лечение, – ответила она.

– Но что означают находки, указанные в описании исследования, доктор Миллер? Замечаете ли вы что-то угрожающее в снимках ее мозга? – продолжал спрашивать я.

– Давайте подождем пару месяцев, и тогда повторим МРТ. Тогда мы сравним снимки и будем знать, происходит ли что серьёзное в головном мозгу у Марины. Но тем временем не забывайте, что она неплохо отвечает на химиотерапию, которая благотворно воздействует на все метастазы – ответила доктор.

Возможно, если бы я продолжал задавать вопросы, я еще тогда мог бы узнать крайне неприятную новость, но, как я понял месяцы спустя, врач, видимо – такова моя догадка, поскольку мне было трудно понять уклончивые ответы доктора Миллер, – не желала быть вестником дурных вестей и не хотела без необходимости расстраивать меня и мою жену. Как бы там ни было, я тогда не смог понять, что у Марины в мозгу появились раковые метастазы. Только значительно позже я узнал, о чем говорило в тот день описание МРТ головного мозга Марины.

Рак с метастазами – заболевание, трудно поддающееся лечению, и для его лечения существуют разные методики. С тех пор как Марина заболела, я прочел обширную литературу о лечении рака, но теория – это одно, а применять ее на практике – совсем другое. Так как я был дилетантом в области онкологии, я был уверен, что мое вмешательство в процесс лечения может только привести к нежелательным результатам. Я был знаком с описанием лекарств, но не знал, как они применяются, поэтому каждый раз, когда Марине назначали новую химиотерапию, я не знал, насколько эффективной она окажется и каких побочных эффектов от нее можно ожидать. Если в своей сфере, в области педиатрии, я не сомневался в выборе того или иного лекарства для разных заболеваний, то в сфере онкологии мои знания, какое лекарство применять при каком виде патологии и на какой стадии, были недостаточными для определенных решений. Из-за нехватки знаний о подходах к лечению я чувствовал себя потерянным, когда продумывал, какое лечение является наиболее оптимальным в новой ситуации. Поэтому я безоговорочно полагался на рекомендации онкологов. В каком-то смысле это упрощало мне жизнь. Поскольку от меня ничего не зависело, это освобождало меня от сомнений, какой путь лечения избрать. Что касается «образцового пациента», какой была Марина, то она была более фаталистична, чем я, и редко сомневалась в решениях врачей.

Когда мы во время последующих визитов вновь расспрашивали доктора Миллер о МРТ головного мозга Марины, ее ответ был практически таким же, как и в предыдущий раз.

«Я ЧУВСТВУЮ СЕБЯ ПРЕКРАСНО»

С нового 2018 года прошло 2 месяца, и я стал замечать, что болезнь и возраст стали отнимать у Марины ту вечную молодость, которая всегда исходила от нее. Она по-прежнему настаивала на том, чтобы заниматься хозяйством, ходила на утренние молитвы, у нее по-прежнему ничего особенно не болело, аппетит был неплохим, но теперь она могла ездить на машине только на короткие расстояния и утомлялась от незначительных усилий. Теперь ей надо было поспать днем, чего раньше она никогда не делала. Болезнь начала действовать на ее внешность, постепенно отнимая ее красоту. Она стала выглядеть старше, чем на самом деле. И только глаза, ее прекрасные карие глаза, которыми я восхищался с тех пор, как впервые встретил свою будущую жену, оставались молодыми и живыми. Однако и речи не было, чтобы моя воительница думала сдаваться. Она резко ограничила свои прогулки, но продолжала делать многое из того, что делала раньше, хотя теперь это занимало у нее больше времени. Иногда я заставал ее за тем, как она несла тяжелую корзину с бельем на второй этаж из подвала, где у нас стояла стиральная машина и сушилка. Я настоятельно говорил ей, что в первую очередь из-за ее костных метастазов такую работу обязан делать я. Я не успевал еще закончить предложение, как Марина отводила мою руку от тяжелой корзины с бельем и с решительным «нет» упрямо продолжала медленно взбираться по лестнице наверх. Тем не менее, теперь иногда, хоть и неохотно, она позволяла мне делать то, что требовало значительных усилий.

Невзирая на все эти изменения, когда ей звонили друзья и спрашивали ее, как она себя чувствует, как и много лет назад, она неизменно отвечала одним словом «Отлично!», произнося его с огоньком и искренним энтузиазмом.

– Марина, почему ты говоришь «отлично», когда чувствуешь себя такой усталой? – спрашивал я, и в ответ слышал то же, что все эти долгие годы.

– Ничего-то ты не понимаешь, Вовка. Ничего. Во-первых, я могла бы себя чувствовать значительно хуже, чем я чувствую себя сейчас, во-вторых, мои жалобы ничего не могут изменить, а в-третьих, зачем портить людям настроение.

Дерматолог в узких брючках

В феврале 2018 года нас ожидало новое испытание. Марина заметила, что кожные метастазы, вопреки предсказаниям доктора Миллер, вместо того чтобы исчезнуть, напротив, увеличились. После многих лет бесконечного потока дурных вестей мы решили не волноваться по поводу очередной опухоли, по крайней мере, до визита к онкологу.

Когда через неделю доктор Миллер осмотрела Марину, она направила ее к дерматологу, которая специализировалась в области онкологии. Как обычно, пользуясь привилегиями онкологических пациентов, незамедлительно, уже через два дня, Марина была осмотрена специалистом по кожным заболеваниям.

Дерматологом оказалась молодая и очень красивая женщина. Ее внешность излучала бессмертие, свойственное поздней юности, что свидетельство еще и о том, что она была новичком в ее профессии. Юная специалистка была воплощением современной женщины. Вместо халата она была одета в спортивные обтягивающие брючки, симпатичную блузку и модные спортивные туфли. Если бы не больничная обстановка, можно было бы подумать, что мы пришли не к врачу, а, скажем, к инструктору йоги. Невзирая на юный возраст, она наверняка была отличным профессионалом, но вела себя как красивый робот. Наблюдая ее поведение, легко могло создаться впечатление, что она и ее пациенты жили в двух разных мирах. С пациентами она вела себя так, словно те были неодушевленными послушными куклами, а она опытным механиком, который осматривает человека-машину и сейчас будет ее настраивать. Несомненно, у нее было отличное образование в дерматологии, но, видимо, никто не объяснял ей, что ее пациенты такие же люди, как и она. Мне казалось, что если бы кто-то упрекнул ее в отстраненном и официальном отношении к людям, то она с искренним удивлением ответила бы, что за теплом и состраданием надо обращаться к работникам умственных профессий.

Закончив осмотр, дерматолог внесла свои заключения в компьютер и сказала, что сейчас она проделает биопсию. Эта процедура заняла несколько минут. В заключение врач сказала, что Марине больше не надо приходить к ней. Дней через 10 она ожидает получить результат биопсии, который со своим заключением она незамедлительно передаст доктору Миллер, а та в свою очередь вызовет Марину к себе на прием.

Чувство юмора не покидало Марину ни при каких обстоятельствах. «Ты совершил большую ошибку, Владимир, что не стал дерматологом, – сказала она мне, когда мы возвращались домой. – Не только потому, что никто не звонил бы тебе посреди ночи, не было бы тебе нужды мчаться в больницу в любое время дня и не требовалось бы тебе ломать голову над диагнозом. Чтобы быть дерматологом, не надо кончать университетов. Все гораздо проще: делаешь биопсию, и через 10 дней лаборатория сообщает тебе диагноз».

В назначенное время мы пришли к доктору Миллер, чтобы обсудить результаты биопсии. До того как доктор вошла в кабинет, Марина несколько раз повторила, что она уверена, что кожные опухоли – злокачественны и прогрессируют, но это ее уже не волнует. «Разве у меня уже нет многочисленных метастазов? – объясняла мне моя вечная оптимистка. – Ну и что? Одной опухолью больше, одной меньше, какая разница? Я надеюсь, что доктор найдет способ, как решить проблему с кожными делами. Она это может. Прорвемся, Вова».

Одним метастазом меньше

Доктор Миллер вошла в кабинет, тепло с нами поздоровалась и, как Марина только что предсказывала, сообщила, что согласно результатам биопсии, кожные опухоли – не что иное, как метастазы рака груди. Марина не выражала никаких эмоций. После стольких лет потока дурных вестей, сыпавшихся на нее, как горох, похоже, она стала неуязвимой.

– Я считаю, лекарство, которое вы теперь принимаете, действует по назначению, – сказала врач. – Мы его менять не будем. А кроме того, вы пройдете облучение в нашем радиологическом отделении.

Облучение начали через два дня. Перед облучением Марину осмотрел врач, который подробно объяснил ей, в чем заключается предстоящее вмешательство. Разум Марины был светлый и ясный, как у молодого человека, и, задавая много вопросов, она активно участвовала в диалоге.

Лечение облучением состояло из нескольких сеансов. Каждый длился всего лишь несколько минут. Сидя в комнате ожидания, я был удивлен количеством людей, нуждавшихся в процедурах этого рода. Каждого пациента вызывали строго по графику. Присутствие других людей производило на Марину успокоительный эффект. Я снова убедился, что мир не без добрых людей, при виде того, что почти всех пациентов сопровождали и морально поддерживали друзья и родственники. Так же, как в онкологическом отделении, в добротно оборудованных кабинетах радиологического отделения работали образцовые профессионалы, дружелюбные и человечные.

Когда курс текущего лечения подходил к концу, Марина снова была осмотрена врачом отделения. Он остался доволен результатами терапии и порекомендовал ей еще одну процедуру – лечение инфракрасными лучами. Тепло, производимое инфракрасными лучами, может быть дополнительным средством для разрушения злокачественных клеток. Этот метод использовался в этом отделении нечасто, последний раз – более года назад, но для Марины сделали исключение.

Лечение инфракрасными лучами требует использования сравнительно дорогой аппаратуры и сравнительно больших временных затрат от тех, кто ее проводит. Медицинская страховка этот вид лечения не оплачивает, но в лучших традициях благотворительности, которую можно встретить в системе здравоохранения, Марине предоставили его бесплатно.

Помимо усталости и слабости, здоровье Марины оставалось на удивление неплохим – она перенесла весь курс облучения без единого побочного эффекта.

Время, потраченное на лечение опухолей кожи, было потрачено не напрасно. Лечение оказалось настолько эффективным, что в скором времени кожные метастазы практически исчезли. Положительный результат лечения поднял наш дух, и, хотя, как мы знали, все тело Марины было «нашпиговано» метастазами, у нас возродилась надежда, что, по крайней мере, в ближайшем будущем ее состояние можно будет успешно контролировать химиотерапией, «а там посмотрим».

С ярмарки жизни. Прощай, Пятачок, прощай, Винни Пух

К сожалению, жизнь такова, что рано или поздно приходит время, когда чудеса заканчиваются. Через месяц у Марины произошло явное ухудшение: пропал аппетит, и с каждым днем она слабела все больше.

В этот период времени во время одного из приемов Марина в очередной раз спросила доктора Миллер, не связано ли каким-то образом ухудшение ее состояния с находками на недавнем МРТ головы. Доктор Миллер отрицательно покачала головой, но, как и в прошлый раз пару месяцев назад, ничего не сказала. К тому времени я знал, что допытываться у нее было бесполезно. Очень многие люди отделываются молчанием, когда они не желают высказывать затаенные мысли.

Впервые за всю нашу совместную жизнь Марина стала принимать мою помощь по дому. Под ее руководством я овладел искусством простой кулинарии. Надежная команда уборщиц как обычно убирала наш дом два раза в месяц. Марина по-прежнему ходила на утренние молитвы и, теперь реже, на празднование субботы. Ей было тяжело просыпаться рано утром и нужно было больше времени на приготовления к выходу из дома. На своей машине она приезжала в синагогу часто после того, как богослужение уже началась. Продолжая тщательно следить за собой, всегда элегантно одетая, она оставалась женственной и выделялась из толпы своей привлекательностью. Как и всю предыдущую жизнь, она не пользовалась косметикой, зато любила хоть недорогие, но стильные украшения, которые я ей регулярно поставлял.

Марина теперь ела далеко не все, и незамысловатые угощения, которые ей предлагала синагога после утренней службы, ей не нравились. Вместо этого, перед службой она в своей машине ехала в местный Dunkin Donut, чтобы купить там свой любимый капучино с пончиками либо без начинки, либо с кремом внутри, которые вместе с другими членами группы она ела по окончании богослужения.

Помимо чтения книг, главным культурным развлечением Марины стала Чикагская Lyric опера. Она любила оперу и старалась не пропускать ни одного представления. Мы ехали в город на машине и парковались на стоянке напротив оперного театра. Понимая, какой медлительной она стала, Марина начинала собираться за несколько часов до спектакля. Мы приезжали за полчаса до начала, парковались на подземном этаже паркинга, лифтом поднимались на главный этаж, где Марина, периодически опираясь о стену коридора, медленно, но решительно, шла в здание оперы.

Наблюдая за ней во время спектакля, я видел прежнюю Марину. Это была Марина прошлых лет, вдохновленная, забывшая о жестоких ударах судьбы, полная эмоций, находившаяся под волшебными чарами оперных шедевров. Время от времени мы также ходили слушать русских певцов и, реже, американские мюзиклы. Последний концерт в своей жизни Марина посетила 17 сентября 2018 года. Выступал популярный русский певец Михаил Шуфутинский. Марине нравился концерт, и она вместе с залом награждала исполнителя щедрыми аплодисментами. Такова сила музыки, и таким несгибаемым воином была моя жена.

Хотя Марина постепенно теряла энергию, это не сказывалось на ее настроении и жалобы не были частью ее репертуара. Она посещала врачей, работала на компьютере, оживленно болтала по телефону с друзьями и родственниками, изучала иврит и слушала любимую музыку. Когда у нее совсем не было энергии на любимые дела, самым мощным целителем для нее, как всегда, оставалось чтение. Читать она никогда не уставала. Марина обычно читала, сидя в удобном кресле, держа в руках планшет Киндл, с которым она теперь не расставалась.

Рассудок Марины оставался ясным и живым, но теперь она редко сама вступала в разговор, хотя охотно поддерживала беседу, если ее начинали другие. С каждым днем она все больше уходила в себя. Я прекрасно понимал, что с ней происходит, и знал, что по-другому быть не может. Она говорила меньше не потому, что она была подавлена – она этим никогда не страдала – а потому, что берегла энергию. В последний раз мы говорили в детской манере в феврале 2018 года. Мы ехали откуда-то домой, как вдруг совершенно неожиданно посреди разговора Марина забыла о реальности и, внезапно изменив тон, как в старые добрые времена заговорила со мной, будто она была Пятачком, а я ее верным и забавным Винни-Пухом. Спустя короткое время она замолчала и ушла в себя. Это был последний раз, когда мы говорили в детской манере, и с тех пор я знал, что ни за какие деньги на свете она бы не вернулась к нашему когда-то любимому времяпровождению.

Аппетит Марины ухудшался с каждым днем. Теперь она ела только свежеприготовленную еду и отказывалась есть индустриально обработанную. Я изо всех сил старался найти пищу, которую она бы она не отвергла, но мои кулинарные способности были ограничены и вскоре мы наняли женщину, которая готовила для Марины у нас дома. Каждое утро я ездил в Panera Bread кафе, чтобы купить ей дрожжевой хлеб.

И даже посреди ухудшения болезни Марина оставалась заботливой женой. Она не забывала делать критические замечания по поводу моей внешности, следила за тем, чтобы я был хорошо выбрит, вовремя пострижен, подобающим образом одет и все на мне было бы чистым и аккуратным. Сама же она ни в коем случае не пропускала ни единого визита на маникюр и педикюр.

Пришло время, когда Марина перестала спрашивать, как я себя чувствую. Не было больше нежных комплиментов в мой адрес, в которых я эмоционально всегда нуждался и в прошлом слышал много раз в течение дня. Атака безжалостного и беспощадного внутреннего врага делала свое дело, вынудив Марину отдавать все силы на то, чтобы адаптироваться к бесконечным ударам, выпавшим на ее долю. Теперь она тратила всю оставшуюся энергию на то, чтобы бороться с попытками рака беспощадно украсть ее ценную жизнь.

С июля 2018 года состояние Марины не очень изменилось, кроме того, что она все больше теряла аппетит и все больше утомлялась. Печально было признавать, что, невзирая на все усилия, рак продолжал свою разрушительную работу. Каждый день, глядя на Марину, я понимал, что моя еще совсем недавно юная жена превратилась из сияющей красавицы в, скажем, пожилую гражданку. Как в старые времена, несмотря на то, что я ясно видел на лице моей Марины черты подкрадывающейся старости, благодаря неизвестному мне психологическому механизму мои глаза иногда трансформировали реальность и за оболочкой нынешней внешности я видел ее здоровой и счастливой. Более того, сквозь маску нынешнего состояния я видел Марину такой, как она была при нашей первой встрече более полувека назад. Любовь легко творит чудеса; как по волшебству, мое воображение без труда разглаживало морщины и мешки под ее глазами, и я видел жену молодой и красивой. Впрочем, в этом не было ничего необычного. Будучи педиатром, я много раз наблюдал подобные психологические метаморфозы на лицах матерей, которые ухаживали за детьми с серьезными врожденными дефектами. Неподдельная любовь светилась в их глазах, когда они смотрели на своих любимых деточек с чертами видимой всем, но только не ей неизгладимой патологии.

Как это было принято у нас с Мариной, мы никогда не пропускали время встречи на кухне за трапезой 3 раза в день, но никогда в разговорах мы не касались темы ухода из этого мира. И хоть я ни на секунду не забывал об этой теме, хотел я или не хотел, глубоко внутри у меня оставалась спокойная неумирающая надежда, что текущий курс химиотерапии чудесным образом сможет изменить состояние Марины к лучшему. Как и в прошлые годы, всякий раз, когда мы ехали по отрезку пути от нашего дома до автострады в университетскую клинику, я повторял про себя, что мы с Мариной едем по «Дороге Надежды».

В те дни, когда мы возвращались от онколога, узнав плохие новости, я сжимал кулаки и вместе с моим лучшим другом был готов к дальнейшей борьбе против ее внутреннего, неутомимо злобного, беспощадного врага.

Но при этом, когда результаты исследований не были угрожающими к нам возвращалась надежда и возвращалось счастье быть вместе. Наши тревоги и беспокойство уходили на задний план, и, как пела когда-то знаменитая Майя Кристалинская, хорошее настроение не покидало больше нас.