Текст книги "Моя бесстрашная героиня"

Это на самом деле было…

Медицинская группа, проводившая утренний обход, обычно состояла из 6 медиков. Перед тем как войти в палату, они обсуждали историю болезни пациента в коридоре отделения, благодаря чему, когда они входили к пациентам, они уже были хорошо осведомлены об их состоянии в этот день. Перед осмотром врач обычно задавал Марине несколько вопросов, на которые после короткой паузы она давала односложный ответ. Судьба так распорядилась так, что скоро наступил день, когда Марина была настолько бессильной, что не была в состоянии говорить, и тогда по данному ей знаку и с одобрения врача я рапортовал о состоянии ее здоровья за последние 24 часа.

Я старался говорить как можно короче, чтобы не отнимать драгоценное время у профессионалов, но, к моему непередаваемому удивлению, члены группы настолько искренне заинтересовались тем, что я говорил, что незаметно для самого себя я стал рассказывать им о жизни Марины. Я старался говорить как можно быстрее, законно подозревая, что в любую минуту кто-то прервет меня и попросит не отнимать у группы много времени. Случилось, однако, обратное. К моему удивлению, медики внимательно слушали каждое мое слово с искренним интересом. Никто не проявил ни раздражения, ни нетерпения во время моего рассказа. С тех пор, каждый день, пока Марина неподвижно лежала на больничной койке, с группой общался только я. В конце концов, настал тот день, когда я рассказывал им не только о состоянии здоровья Марины, но и разные занимательные эпизоды из ее жизни, чтобы проиллюстрировать, какой сильной, активной и полной жизни эта, сейчас поверженная болезнью, женщина когда-то была. Невозможно знать, слышала ли и понимала ли Марина то, что я о ней говорил, но я продолжал рассказывать эпизод за эпизодом, описывая, кем она была во плоти и крови в реальной жизни, пока разрушительная болезнь ни обездвижила ее когда-то сильное тело.

С того времени как Марина стала пациентом хосписа, я принес из дома несколько самых памятных фотографий, которые нашел в семейном альбоме. Теперь, наблюдая постоянный интерес к моим историям, видя широко открытые глаза занятых медиков, я дополнял свой рассказ о характере Марины фотографиями. По лицам медиков, будущих и настоящих, я видел, какое сильное впечатление произвел на них контраст между обреченной, но не сломленной духом пациенткой, которая лежала перед ними, и изображениями полной энергии, юмора и женственности женщины, которые они видели. Шаловливая внешность и молодость Марины на снимках символизировали жизнеутверждение, счастье и здоровье. Наверное, интерес медиков к моим рассказам можно было объяснить тем, что они уводили их от гнетущих впечатлений увиденного в хосписе и возвращали их в мир, в котором они жили и где чувствовали себя счастливыми и в безопасности.

Продолжая наблюдать искренний интерес к моим рассказам, каждый день я рассказывал все новые и новые истории из жизни Марины. Вскоре настал день, когда я наступил на собственные грабли. Мои воспоминания о Марине начали эмоционально воздействовать на меня до такой степени, что иногда я был готов расплакаться на полуслове. Тем не менее, я не мог прекратить рассказывать о Марине, потому что это был мой долг перед ней. Я чувствовал, что должен говорить о моей жене, отдавая дань за всю ту любовь, которой она меня одарила. До сих пор я не знаю окончательно, почему врачи слушали меня. Может быть, кроме всего сказанного выше, благодаря моим историям, это лежащее неподвижно тело, покидающее этот мир, к которому они не имели никакого отношения, возрождалось к жизни и позволяло им увидеть не уходящую из бурлящей жизни Представительницу человеческого рода, а человека во плоти и крови с яркими чертами характера. Кто знает, может быть – я очень надеюсь – я смог донести до них то, что видел я: триумф человеческого духа над плотью, подавляемой болезнью.

Может быть, потому, что время группы было строго ограниченным, несмотря на их неослабевающее внимание, они почти не задавали мне вопросов. Однако трудно забыть комментарий, услышанный мною в тот день, когда среди студентов-медиков во время утреннего обхода присутствовала красивая молодая женщина, размер живота которой указывал на то, что она была на последних месяцах беременности. Как и остальные студенты, она внимательно слушала, пока я рассказывал о Марине в то время, как в ее собственном теле она несла новую жизнь. Лечащий врач, который редко делал какие-либо замечания, когда я закончил рассказ о еще одном эпизоде из жизни Марины, вздохнул и обратился к беременной студентке: «Когда я слушаю истории о жизни наших пациентов, так же, как и вам, мне кажется несправедливым, что жизнь рано или поздно заканчивается, и скорбь тех, кто остается – это дань любви к уходящим. Но это далеко не все, из чего состоит наша жизнь, – продолжал он, обращаясь сначала ко всей группе, а потом к беременной студентке. – Цикл жизни никогда не заканчивается. Мы покидаем этот мир, а новое поколение неизменно входит в нее. Да, мы, люди, – смертны, но цикл жизни никогда не заканчивается и скоро ваше дитя поможет нам в который раз прославлять мистику той реальности, в которой мы живем».

Побочный эффект ухода

Чувства – это неотъемлемая часть человеческой души. Атмосфера хосписа была пронизана грустью, эмоциональной болью и разочарованием, связанными с неминуемой потерей близких. Не только пастор и волонтеры помогали пациентам и их близким справиться с эмоциями в самые тяжелые времена их жизни. Доброе слово и поощрение можно было услышать практически от всех медиков хосписа. Уважение к пациентам на пороге неумолимой смерти сделало всех причастных отзывчивыми к всеобщим и неотвратимым человеческим страданиям.

До того как Марину поместили в хоспис, я никогда не думал, что одна из нескольких серьезных проблем того, кто ухаживает за критически больным человеком, это элементарная жуткая усталость. К тому времени я был уже настолько истощен непрерывным потоком медицинских проблем за последние полтора месяца до госпитализации Марины, что чувствовал постоянную усталость, и каждое утро мне было необходимо поспать на кровати для посетителей. Частично я был ответственен за свою усталость. Когда Марину оформляли в хоспис, мне не сказали, а я не поинтересовался об удобной парковке автомобиля. Я не знал, что в хосписе существует удобная валет-служба, которая за небольшую плату паркует машину непосредственно у здания хосписа. Вместо этого, по незнанию, я парковался в гараже главной больницы, который находился настолько далеко от хосписа, что когда я наконец добирался до палаты Марины, мне требовалось отдыхать. Мой утренний и более поздний сон в палате так часто прерывался приходом врачей, посетителей, телефонными звонками и законными просьбами Марины, что по утрам я был постоянно усталым и сонным. Мне ужасно жаль, что хроническая усталость и сонливость забрали у меня драгоценное время, которое я мог бы провести с уходящей от меня женой. С другой стороны, разве существует предел тому времени, которое хотелось бы провести с любимым человеком? Только поспав час или два, я мог преодолеть усталость и вернуться к нормальному состоянию, когда я мог быть полезен Марине. Меня очень угнетала такая непривычная для меня усталость, но я ничего не мог поделать.

Прощания

Марина, когда её посещала семья моего сына, на короткое время становилась оживленной, до тех пор, пока болезнь снова не замыкала ее в скорлупе ее ежедневно ухудшавшегося состояния. Но, когда Марина не спала, она всегда старалась общаться с посетителями, которые приходили ее навещать. Лекарства, которые получала Марина, не отнимали ее сознания; она продолжала сохранять желание быть полезной для ее близких. Она берегла энергию только для самых важных для нее действий и в последние дни жизни она почти ни с кем не говорила, включая меня. Иногда, в короткие промежутки времени, когда ее ум не был замутнен обезболивающими средствами, она брала телефон и по памяти, да, по памяти! набирала номер одного из друзей. Один из таких звонков был к бывшей жене моего брата, с которой после их уродливого развода она не говорила десятилетиями.

– Привет, Маня, это я, Марина, – сказала она слабым, но твердым и приглушенным голосом. – Все, все, все, хватит конфликтов. Все в прошлом, и я звоню тебе, чтобы пожелать тебе всего наилучшего.

На этот разговор у нее хватило энергии не более чем на минуту.

Когда приходили дети, они проводили с ней много времени и уходили только вечером. Время от времени наш сын Саша деликатно пытался вовлечь Марину в разговор, но у Марины хватало сил только на совсем короткую беседу. Она отвечала сыну короткими фразами или словами, которые иногда было сложно понять. В один из таких дней, когда Марина едва ли открывала глаза за целый день, перед его уходом Саша чисто символически взял ее нежно за руку и сказал: «До свидания, мама». Неожиданно Марина открыла глаза и тихо и внятно ответила: «До свидания, мой дорогой сыночек». Она произнесла это с таким чувством материнской любви и нежности, что ее короткая фраза была красноречивее тысячи слов.

Несомненно, если бы не метастазы в мозгу, Марина прожила бы намного дольше, но болезнь, которая недаром называется злокачественной, безжалостно отнимала ее драгоценную жизнь. Кроме ее удивительного незатронутого заболеванием ума, все ее органы и системы рушились один за другим под воздействием прогрессирующей неоплазмы.

Последняя улыбка принадлежала миниатюрной лошадке

Альтруистические мероприятия, происходящие в отделении хосписа, были предназначены вызывать положительные эмоции у тех, кто прощался с миром звуков, цветов и образов. Одно из таких мероприятий была встреча с миром животных. За три дня до того, как Марина покинула этот мир, в хоспис приехали волонтеры, три приятные женщины среднего возраста, которые привезли с собой двух дружелюбных сенбернаров, болонку и миниатюрную лошадку. В тот день, когда приехали волонтеры с животными, Марина, регулярно получавшая Haldol, не проронив ни слова, недвижно лежала на больничной кровати, почти не открывая глаза. Она казалась сонной и вялой. Когда волонтеры с животными зашли в ее палату и подошли к ее постели, она лежала лицом к двери. Казалось, что она была погружена в глубокий сон, волонтеров это не обескуражило. Они обратились к Марине, бережно прикоснувшись к ее руке и назвав ее по имени. Марина медленно приоткрыла глаза и с совершенно неожиданным любопытством посмотрела на то, что происходило перед ней. Увидев дружелюбные мордашки собак, она посмотрела на них с явным интересом, но в тот никогда не забываемый момент, когда она заметила миниатюрную лошадку, она слегка приподняла брови и у нее внезапно на лице появилась настоящая улыбка. Да, это была слабая, но это была настоящая улыбка, какую я не видел уже более месяца. Губы ее зашевелились. Она явно хотела сказать лошадке что-то приятное, но у нее не хватало на это сил. Потом она подняла свободную руку, до сих пор лежавшую неподвижно на ее боку, и протянула ее к лошадке. Дрессированное животное послушно вытянуло шею и позволило погладить ее гладкий лоб и мокрый нос. Слабая улыбка не сходила с лица Марины, пока животные не покинули комнату. Посещение волонтеров с животными было маленьким чудом и последним развлечением Марины перед смертью. Это была последняя улыбка на лице моего дорогого друга. Я всегда буду благодарен этим безымянным волонтерам, которые обладают бесценной способностью украшать последние дни людей.

А последний поцелуй принадлежал тому, кто обожал ее

Большую часть времени в хосписе я провел, сидя рядом с Мариной, неподвижно лежавшей на спине, на широченном матрасе. По многим причинам я почти никогда не ложился рядом с ней, чтобы обнять ее и дышать одним воздухом, мне это было эмоционально очень тяжело, и, кроме того, это бы означало, что я буквально прощаюсь с ней в то время, как к этому я все еще не был готов. Очевидно, искорки надежды все еще тлели во мне и потому разделить с ней эту постель, которая была предназначена для расставания с самым дорогим в жизни человеком, в моем воображении означало рвало последние нити моей иррациональной уверенности в том, что она еще будет продолжать жить. За два дня до последнего вздоха Марины, уже без сознания, она перестала сжимать в руке телефон. Я сидел рядом, и, нежно гладя ее руку и волосы, прислушивался к ее слабому дыханию. Потом, автоматически, не осознавая того, что я делаю, я встал со стула и лег на кровать рядом с ней, лежавшей на спине. Все еще продолжая не осознавать того, что я делаю, но подчиняясь подсознательному импульсу, я приподнялся и склонился над Мариной, лицом к лицу, пристально вглядываясь в такие до боли знакомые ее черты. И тут случилось нечто совершенно неожиданное. Губы Марины приняли такую форму, словно она хотела меня поцеловать. К тому моменту, когда я понял, что происходит и приблизил к ней свое лицо, выражение поцелуя постепенно сошло с ее губ и ее лицо приняло прежнее выражение. Это был последний поцелуй моей все еще живой жены, последний поцелуй, память о котором люди уносят с собой в могилу.

Good bye my love, good bye – До свидания, моя любовь, до свидания

Мой бесстрашный воин, моя героиня рассталась со своим земным существованием в ночь на 5 ноября 2018 года. Она умерла с удивительно умиротворенным выражением лица. Рационально я был готов к ее смерти, и знал, что так, как ей удалось умереть, позавидовали бы многие жители земли. Благодаря обезболивающим и седативным препаратам и трогательной человеческой заботе тех, кто работал в хосписе, она ушла из мира живых без боли и страданий. Жизнь без надежды теряет смысл, и в тот момент, когда ее сердце перестало биться, у меня неожиданно для меня самого возродилась надежда, на этот раз на то, что сейчас моя жена пребывает на небесах среди ангелов, тем более что она этого более чем заслуживала.

Семья моего сына присутствовала у одра, я поцеловал Марину в лоб, и вместе мы прочитали короткую молитву.

Сознательно предвидя неминуемую кончину, я уже сделал несколько необходимых распоряжений в похоронной службе. Для персонала хосписа смерть пациента – это ежедневное событие, и ими было сделано все, чтобы помочь мне с формальностями. Практика похорон хорошо отработана, что физически и эмоционально помогает семье умершего в это тяжелое время.

Рано утром, сказав Марине последнее прощай, мы собрали вещи, сердечно попрощались с работниками хосписа и покинули здание больницы. Сын с женой и Рути поехали домой, а я с Ариэлем, который выразил желание меня сопровождать, поехали прямо в синагогу, где приближалось время утреннего богослужения. Ариэль и его сестра много лет ходили в консервативную еврейскую школу в своем районе и посещали утреннюю молитву каждый день.

Согласно традиции, в моей консервативной синагоге религиозный сервис каждый другой день недели вели разные члены группы. Как и любой другой человек на моем месте, физически и эмоционально я был глубоко душевно ранен смертью Марины, но при этом я чувствовал, что я лично обязан провести религиозную службу, чтобы почтить память моей ушедшей жены. Держа молитвенник в руке, я был на пути к лектерну, как вдруг я почувствовал прикосновение к моему плечу. Я обернулся и увидел, что это был мой внук.

– Дедушка, а можно мне с тобой? – прошептал он.

Бог мой, да будь я королем, я отдал бы полцарства за такое предложение.

– Конечно, – ответил я, безумно счастливый, что я буду вести эту религиозную службу вместе с моим внуком, – следуй за мной.

Присутствие Ариэля рядом со мной в тот момент имело для меня незабываемое глубокое символическое значение. Я мог только представить себе, как бы отреагировала Марина, увидев, как ее муж и внук проводят утреннее богослужение.

Когда после службы мы с Ариэлем вернулись домой, пережитая мной эйфория сменилась умственным стрессом и беспокойством, которые овладели мною и не покидали много дней в последующем. Я чувствовал себя наполовину парализованным. К счастью, на помощь ко мне пришли друзья. Вместе с ними я совершил действия, которые, по традиции, нужно совершить в еврейском доме после смерти одного из членов семьи. На какое-то время скорбь покинула меня. Вместе мы закрыли зеркала, приготовили низкие скамеечки и сделали все, что нужно для начала Шива. Шива означает семь, и относится к семидневному периоду официального траура в семье усопшего.

Когда к соблюдению периода Шива все было приготовлено, друзья ушли, и мной снова овладело глубокое горе. Я был совершенно опустошен, предельно утомлен и пуст внутри. Самыми изматывающими симптомами моего состояния были постоянная тревога и беспокойство, от которых, невзирая на все усилия, я не мог избавиться в любое время суток. Я прекрасно понимал, что после 15 лет болезни и 13 лет лечения потеря жены не могла быть для меня неожиданным событием, но мое бессознательное сознание сотрясали волны тяжелой эмоциональной бури.

Медовый месяц длиною в 56 лет

Марина ушла из мира живых в четверг, 5 ноября 2018. Согласно древней иудейской традиции, похороны умершего должны состояться как можно раньше, до грядущего Шабата, то есть до наступления субботы. В соответствии с этим религиозным требованием, Марину похоронили в пятницу, уже на следующий день после смерти. По традиции перед захоронением проводилась церемония прощания в синагоге, которую, пока Марина была жива, мы посещали почти 40 лет. Во время церемонии зал был заполнен людьми.

Сын и внуки произнесли трогательные речи, в которых они говорили, насколько важна была Марина в их жизни. Это же чувство повторялось в речах наших родственников и раввина. Пытаясь быть кратким, но выразительным, я старался высказать в своей речи то, что таилось в глубине моего сердца. Аудитория поверила моим словам. В начале речи я сказал, то, что было сущей правдой и что вызвало всеобщую грустную улыбку на лицах присутствующих. Я сказал, что 56 лет совместной жизни с Мариной, в сущности, были не браком, а 56-летним всегда счастливым медовым месяцем.

Последнее прощай…

Когда церемония закончилась, все, что мне оставалось, это следовать за гробом жены на кладбище. На кладбище пришло на удивление много людей: близкие родственники, друзья и знакомые. Большее число присутствующих было представлено членами конгрегации. Ни Марина, пока она была жива, ни я никогда не представляли себе, что она может быть настолько популярной. Она была скромным искренним человеком и никогда не искала всеобщего внимания. Как раз наоборот, хотя она была скромной, ей как-то удавалось быть заметной без всяких усилий с ее стороны. Когда порой она уверенно высказывала свое мнение, то это было ради идеи, в которую она верила, но вовсе не для того, чтобы выиграть спор и показать себя умнее, чем она была на самом деле. Она была погружена в свои дела и в одобрении окружающих не нуждалась. Все это было причиной того, почему мне было трудно поверить, что скромная Марина заслужила такое заметное общественное признание.

Мой душевный стресс во время похорон было настолько силен, что, к собственному удивлению, я не помню почти никого, кто там присутствовал, и почти ничего из того, что происходило на кладбище. Если бы не официальные списки с кладбища, я бы вообще не знал всех, кто присутствовал на похоронах.

Раввин закончил молитвы, и наступил час последних, завершающих аккордов этой мучительной, но столь необходимой церемонии. Во время похорон моя семья стояла плечом к плечу рядом со мной и поддерживала меня жаром их искренней любви. Некоторые из моих близких доверенных друзей, видя в каком нервном состоянии я пребывал, советовали мне дать волю слезам, чтобы снять внутреннее напряжение. Но ни тогда, ни позже, слезы никогда не помогали мне справиться с горем, которое меня охватило. Можно ли плакать по заказу? Есть люди, которые легко плачут во время жизненных невзгод, но я не принадлежу к их числу. Если я и плачу, то только тогда, когда рядом со мной никого нет. Для меня слезы, если они не вызваны красивой музыкой, песней, стихотворением или трогательным содержанием книги, означают погружение в темное пространство, а это противоречит моей вере в жизнеутверждающее начало человеческого существования. Более того, исходя из многолетнего опыта, я знал, что, если я заплачу, мне будет еще сложней выбраться из темноты, в которой я уже пребывал. Когда гроб Марины коснулся дна ямы, согласно традиции, я бросил первую пригоршню земли на его крышку. Те, у кого было такое же желание, засыпали крышку гроба, нагружая лопату из кучи земли, лежащей рядом с могилой. Потом наступил еще один ритуал: раввин рассыпал содержимое небольшого пакета с землей из Израиля в еще не засыпанную могилу. Похороны закончились, и все стали расходиться по домам, а я еще раз осознал, что той женщины, моей неразлучной подруги многих лет, которую я любил больше собственной жизни, этой женщины отныне никогда не будет рядом со мной.