Текст книги "Моя бесстрашная героиня"

Коллатеральный ущерб

Жизнь людей, которые долго живут вместе, супругов, партнеров, друзей, хотят они этого или нет, переплетается во многих измерениях. Это особенно очевидно, когда неизбежные неприятности подвергают союз испытаниям. В течение многих лет я страдал от болезней желудка и чем больше прогрессировали проблемы со здоровьем Марины, тем больше мои проблемы проявлялись в форме сильных изжог и дискомфорта в животе. Доктора разных специальностей убеждали меня в том, что причиной тому являются моя диафрагмальная грыжа и солидный возраст. При диафрагмальной грыже верхняя часть желудка выпячивает диафрагму в грудную полость. Не оспаривая диагноз, памятуя о выражении «Желудок – зеркало души», я повторно справлялся у докторов, возможно ли, что мои проблемы как-то связаны с переживаниями по поводу состояния моей жены. На этот вопрос я никогда не получал утвердительного ответа. Их ответ всегда был похож на тот, который мне давали много лет назад, когда мне делали операцию на открытом сердце. Тогда я спрашивал кардиологов, может ли быть, что моя боль в груди связана с умственным стрессом и волнениями. В один голос все специалисты уверяли меня, что эмоциональные проблемы вторичны при любом заболевании. Когда я слышал, что научная медицина не верит в прямую связь органического заболевания с душевным благополучием, я не мог игнорировать личный опыт, который говорил мне совсем другое. Более того, литература и жизненный опыт людей, с которыми мне доводилось общаться, подтверждали мое убеждение в том, что многие симптомы проявляются, когда человек подвержен разного рода умственным стрессам.

Тем временем рак Марины часто давал о себе знать все новыми неприятными симптомами. Утром или вечером она звала меня к себе в комнату, чтобы рассказать о новых тревожных знаках, которые она заметила. В большинстве случаев это были несерьезные проблемы, но после всех предыдущих проблем и бедствий я, будучи врачом, каждый раз, когда осматривал ее, ожидал худшего – начала инфекции, перелома или новых метастазов. Каждый раз, когда мое воображение рисовало мне новую потенциальную проблему со здоровьем моей жены, я чувствовал жгучую боль под ребрами в области желудка и за грудиной, да такую, что был вынужден, помимо предписанных лекарств, пригоршнями глотать Turns и другие антациды. Помимо болей в животе я также чувствовал легкую боль в левой стороне груди. Это был очень тревожный симптом, так как эту боль я чувствовал в районе сердца и боялся, что она могла быть связана со стенокардией, от которой меня лечили в 1995 операцией на открытом сердце. Вскоре Марина несмотря на то, что моё присутствие по многим причинам было важно для нее самой, категорически и не терпя возражений, настояла на том, чтобы я пошёл провериться в ER больницы. Более того, хотя это случилось в середине сентября 2018 года, за полтора месяца до ухода Марины из жизни, моя героиня сопровождала меня в ER. После осмотра врачом в ER меня приняли на лечение в больницу.

На следующий день больничная команда гастроэнтерологов отказалась со мной работать, когда они узнали, что в прошлом у меня были проблемы с сердцем. Они сказали, что прежде, чем они займутся моими GI проблемами, они должны исключить связь моих симптомов с кардиологией. В лучших традициях американской медицины через два дня проделанная ангиография показала, что из пяти коронарных артериальных шунтов, которые мне сделали во время операции на открытом сердце 23 года назад, три были закупорены. На основании этих данных врач-кардиолог немедленно после ангиографии, когда я продолжал лежать на операционном столе, ввел стенты в две закупоренные коронарные артерии и сказал, что через месяц мне нужно будет стентировать еще одну, по-прежнему закупоренную коронарную артерию. Во время этой возвращающей меня к жизни процедуры мой преданный страдающий друг Марина, невзирая на собственное плохое состояние, вместе с другими членами семьи ждала результатов в больнице. Вопреки моим решительным протестам, она посещала меня каждый день. После операции, на четвертый день пребывания в больнице, меня выписали, и состояние у меня было значительно лучше, чем раньше.

После того как я выписался из больницы, состояние Марины начало ухудшаться со всевозрастающей скоростью. Что касается меня, хотя я сидел на строгой диете и принимал нужные лекарства, боли в брюшной области по-прежнему не переставали меня беспокоить. Хотя мне приходилось каждый день увеличивать прием средств, нейтрализующих кислоту, я старался не беспокоить Марину своими проблемами. Теперь, когда ее рак поднимал свою омерзительную голову все выше и выше, она выполняла только несложную работу по дому. С моей помощью она следила, чтобы все в доме было чистым и свежим, ухаживала за цветами, созванивалась с друзьями и продолжала ограниченно во времени посещать богослужения.

Однажды вечером в октябре 2018 года через три недели после того, как мне стентировали две коронарные артерии, я почувствовал резкую боль в груди. Я умолял Марину не сопровождать меня в ER, она была слишком слаба для этого. Парамедики отвезли меня в ER, где меня немедленно положили в больницу.

Как и в предыдущую госпитализацию, мной занималась только команда кардиологов и так же в духе американской медицины, как это было недавно, уже на следующий день по прибытию мне поставили еще два стента в нефункционирующие коронарные сосуды. В течение трех дней моей второй госпитализации, вопреки моим ярым протестам, моя бедная преданная жена, мой ангел-хранитель, ежедневно навещала меня в больнице. Дважды она пользовалась услугами Uber, а один раз ее привез сын. Нас окружают сострадательные люди. Когда Марина однажды приехала, пользуясь Uber’ом, один из работников в больнице заметил, как неуверенно она шла по лобби по направлению к лифту, схватил инвалидное кресло и привез ее ко мне в палату. На следующий день то же проделал другой работник больницы.

Каждый раз, когда Марина неожиданно появлялась в дверях палаты, я умолял ее не приезжать в больницу, но спорить с ней было бесполезно. Невзирая на слабость, тихим, но твердым голосом она возражала и говорила, что она самостоятельный человек и будет поступать так, как считает нужным. Переубедить эту женщину было невозможно.

Нет худа без добра. Если бы не мои проблемы с желудком, от которых я страдал много лет, я бы не попал в больницу, где мне оперативным путем поставили стенты и, улучшив коронарное кровообращение сердца, также улучшили моё общее здоровье. А когда человек здоров, ему ещё больше хочется жить. Если бы я пришел к своему лечащему врачу и пожаловался не только на боли в животе, но и в груди, то этот лечащий врач направил бы меня к кардиологу на стресс и таллиевый тест. Эти тесты, которые с 1995 я проделал несколько раз, никогда не выявляли сердечных проблем. Оба этих теста далеки по степени конкретности выявления сердечной патологии по сравнению с золотым стандартом – ангиографией, и я продолжал бы страдать своими симптомами. Только благодаря тому, что больничный кардиолог заподозрил что-то неладное у меня с сердцем, уже на следующий день я лежал на операционном столе, где под контролем ангиографии кардиолог через бедренную артерию ввел мне три стента в закупоренные коронарные сосуды. Ангиография гарантирует непосредственную диагностику состояния коронарных сосудов. После того как интервенционный кардиолог поместил стенты в закупоренные сосуды, там сразу же восстановилось кровообращение. Благодаря этому, еще во время пребывания в больнице трудноопределимые боли в моей груди полностью исчезли на следующий день после операции. Я почувствовал себя сильнее и здоровее.

Силы неравные, но борьба продолжается

К сожалению, если мне удалось подправить свое здоровье, то у Марины этого не происходило. С тех пор как я вернулся домой после госпитализации, ее усталость, нехватка энергии и нетвердая походка только усиливались. Слух также продолжал ухудшаться. Утром 17 октября 2018 года, на следующий день после моей выписки из больницы, пока мы шли к гаражу, чтобы поехать в синагогу, я заметил, что Марина шла неуверенной походкой, одной рукой придерживая себя за жакет, а другую вытягивая перед собой. Этим она напомнила мне нашего сына, когда в 11-месяцев он делал первые шаги. Как Марина сейчас, он шел тогда, держась за собственную одежду.

– Марина, что с тобой? Почему ты держишь себя за жакет, когда идешь? – спросил я.

– Да я и сама не знаю, – ответила она, улыбаясь своей очаровательной извиняющейся улыбкой, словно она была маленькой девочкой.

Разгадку её нетвёрдой походки, её проблемы с координацией и её загадочной потери слуха, к сожалению, мне предстояло узнать через 4 дня.

Тем временем мне как врачу должно было быть понятно, что неуверенная походка может быть симптомом серьезной проблемы, но какая-то часть меня просто отказывалась думать о плохом сценарии. Даже собственными глазами, наблюдая серьезные проблемы со здоровьем Марины, я бы за все сокровища мира не согласился утратить надежду на то, что рано или поздно химиотерапия начнёт действовать и мы «выйдем из леса». Не в первый раз Марина переживала сложный период жизни, и не в первый раз, словно мистическая птица Феникс, она «возрождалась из пепла», чтобы снова принять участие в празднике жизни.

Внутренние органы Марины работали удовлетворительно, у нее не было депрессии, и – в большой степени – она сохраняла самостоятельность. В это сумеречное время меня утешало то, что она хорошо спит, не испытывает сильных болей и наслаждается чтением. Она по многу часов проводила, сидя в любимом кресле, держа в руках своего верного помощника, планшет Киндл, читая одну книгу за другой. Чтение, истинное благо, теперь стало для нее главным прибежищем, пока метастазы распространялись по её телу.

В связи с тем, что здоровье Марины не улучшалось, мы вернулись к вопросу, который мы обсуждали ранее, но не так усердно, как теперь. Так как Марине было все сложней подниматься на второй этаж в свою спальню, логическим решением этой проблемы было бы установить домашний лифт. Однако это обсуждение пришло к концу после того, как Марина решительно заявила, что ей не нужны никакие «костыли и другие приспособления», пока она сама может подниматься по лестнице. Независимость была для нее показателем того, что все идет не так плохо, как кажется. С упрямой решимостью эта женщина медленно, но решительно продолжала подниматься, иногда карабкаться на второй этаж по лестнице. Теперь помощница, которая выполняла разную работу по дому, стала приходить почти каждый день. Главной ее обязанностью было готовить еду, которая могла бы удовлетворить требовательный вкус Марины.

Последний раз Марина посетила богослужение в конце октября 2018. В последующие дни жизненная энергия медленно ее покидала. Наши ожидания того, что ей станет лучше, не оправдались. Невзирая на все сознательные усилия Марины побольше есть, это у неё никак не получалось. Её организм отказывался принимать любую еду, которая ей предлагалась. О питательных шейках, таких как Ensure или Boost, не могло быть и речи. Они были слишком сладкими для нее. Когда я спрашивал, почему она не ест, она очень неохотно объясняла это либо тошнотой, либо изжогой, но чаще всего просто пожимала плечами и вообще не отвечала. Для меня ее жест означал, что мне, здоровому человеку, она не может объяснить свое отвращение к еде. Лекарство против тошноты, Ondansetron (Zofran), которое хорошо возвращало ей аппетит в прошлом, перестало действовать.

Невзирая на все проблемы, Марина продолжала отвечать на телефонные звонки друзей и родственников. Как всегда, когда кто-то спрашивал её, как она себя чувствует, сильным и бодрым голосом, кратко, как юная пионерка, она отвечала: «Отлично».

Мы прорвемся, Вовка

20 октября 2018 года симптомы резко ухудшились. Она практически перестала есть и слабость ее увеличилась. Как правило, во время ухудшения я предлагал ей быть осмотренным в больнице, чтобы проверить состояние, но она всегда отказывалась, говоря, что это, мол, временно, что ей скоро станет лучше и что она люто ненавидит ходить по врачам. Однако на этот раз она ничего не ответила, а просто стала собираться. Я знал, что, если бы кто-нибудь сказал ей, что это будет последняя поездка в ее жизни, она бы только пожала плечами. Даже в этот период жизни она по-прежнему воспринимала жизнь такой, как она есть, и только когда ничего нельзя было изменить, она безропотно подчинялась судьбе.

Собрав все, что нам могло понадобиться у врача, мы вышли из дома. Без моей помощи Марина сама дошла до гаража. Меня охватила глубокая грусть, когда мы ехали по Дороге Надежды, поскольку на этот раз голос Надежды не был слышен. По дороге в больницу мы не перемолвились ни единым словом. Когда мы приехали, моя изжога достигла такой степени, что мне казалось, внутри меня плещет Ниагарский водопад кислоты. К счастью, исходя из предыдущего опыта, я предвидел подобную ситуацию. Я достал из кармана брюк добрую пригоршню таблеток питьевой соды и Turns, затолкал их ладонью себе в рот, быстро разжевал и запил водой из бутылки, которая у меня была с собой.

Оставив машину у входа, я вышел, чтобы помочь Марине войти в дверь приемного покоя больницы, но, когда я попытался помочь ей войти, она отказалась от помощи. Недвусмысленным жестом она указала мне, что она войдет без посторонней помощи. Ей это удалось и, войдя в холл, медленно двигаясь, она села в одно из инвалидных кресел, стоявших на полу.

Я оставил Марину и пошел припарковать машину. Когда я вернулся, она словно статуя, неподвижно и выпрямив спину, сидела в инвалидном кресле, терпеливо ожидая, когда ее вызовут. Она была бледной и неразговорчивой. Я сел рядом с ней, готовый в любой момент помочь ей. Слабые искры надежды мерцали у меня внутри; я не хотел поверить, что 13-летняя битва за жизнь, которую упорно вела моя любимая подруга, скоро будет проиграна.

Людей, ожидавших приема, было много и, когда я подошел к медсестре и спросил ее, когда вызовут Марину, та ответила, что она хорошо знает, в каком она состоянии, и что ее вызовут при первой же возможности. И правда, уже через 10 минут мы оказались в одной из комнат ER. На этот раз Марина вела себя необычно. Она была молчалива, разговором не интересовалась, но при этом она не проявляла признаков тревоги. Она создавала впечатление человека, смирившегося со своей судьбой, который сидит в лодке «без руля и без ветрил», оторванный от всего мира, и плывет по воле волн.

В кабинете все шло своим чередом. Сначала Марину осмотрела медсестра, сняла жизненные показатели, справилась об истории болезни. Минут десять после того, как она вышла из комнаты, явился врач. Внимательный и вежливый, он задал несколько вопросов, на которые Марина ответила слабо, но ясно и адекватно. Закончив осмотр, перед уходом он сказал, что среди прочего он назначил СТ сканирование головного мозга и вернется, когда получит результаты. Перед его уходом Марина слегка оживилась и открыла глаза. Казалось, ей было чуть лучше, чем когда мы приехали. Затем, слишком усталая, чтобы со мной говорить, она снова закрыла глаза, а я принялся читать книгу, которую я захватил с собой из дому. Вскоре в кабинет вошли техник СТ и ассистент, чтобы забрать Марину на сканирование. Они переложили ее на каталку и увезли. Вернулась она через полчаса. Когда ее переложили на койку, она открыла глаза, кратко посмотрела на меня и снова закрыла их, отключившись от окружающего мира.

Врач не заставил себя долго ждать. Когда он пришел, Марина открыла глаза и вопросительно посмотрела на него. Врач немедленно стал говорить. Когда он закончил, я понял, что в этот момент я услышал худшие вести, которые я слышал за всю свою жизнь. Обыденным тоном, без драматизма, он сообщил нам, что на СТ скене можно легко различить две метастатические опухоли в мозжечке и признаки лептоме-нинигоматозиса в мозгу. При звуках этой зловещей новости Марина ничего не сказала, она лишь слегка кивнула головой и снова закрыла глаза. С минуту я был не в силах вымолвить слова. Потом я спросил врача, что будет дальше. Он ответил, что Марину госпитализируют для дальнейшей диагностики и лечения.

Когда врач вышел, я взял Марину за руку и слегка ее сжал. Она открыла глаза и слабо улыбнулась.

– Расслабься. Все будет хорошо, – сказала она мне. – Сообщи детям. Не волнуйся. Мы прорвёмся, Вовка.

Мы уже знали о метастазах во всем организме: в груди, костях, легких, на коже, но сейчас нам стало ясно, рак теперь добрался до мозга. Что можно сделать с метастазами в мозгу, думал я, всё ещё не сознавая, что Марина подошла к концу долгого пути.

И вот, наконец, здесь, в комнате ER, я смог сопоставить и расшифровать необъяснимые до этого момента события прошлого года. Теперь все стало ясно. Опухоль в мозжечке объясняла нетвердую походку Марины, проблемы с балансом и с координацией, а также странную прогрессирующую потерю слуха. Вероятно, к этому относилось и падение в ванной два месяца назад.

Была почти полночь, когда Марину пришли забирать в больничную палату. Марина сидела в инвалидной коляске, которую толкал больничный транспортировщик. Я шел рядом. Мы проходили сеть разветвлённых подземных коридоров, соединявших здания больницы.

В больничной палате

Палата, куда нас доставил транспортировщик, была удобной, чистой и оборудована всеми необходимыми техническими устройствами. Марина встала с инвалидного кресла, в котором ее привезли, и, не ожидая моей помощи, сама медленно взобралась на кровать. Не сказав ни слова, она тут же уснула. Через пару часов, когда она все еще мирно спала, я пошел домой. Когда я вернулся рано утром, она ещё не проснулась.

Когда она открыла глаза, было видно, что ее состояние вряд ли улучшилось со вчерашнего дня, хотя в прошлом ей всегда становилось лучше после внутривенного вливания жидкостей. В дни, предшествующие ее поступлению в больницу, она вошла в ту фазу существования, которую невозможно понять тем счастливчикам, у кого не было серьезных проблем со здоровьем, и кто никогда не был катастрофически болен. В конце июня 1995 года я понял это на своем опыте, когда, будучи до этого совершенно здоровым, проснулся ночью от невероятно сильной боли в груди. У меня было ощущение, что через мое тело проходил высоковольтный электрический ток, который сотрясал мою грудь, левую челюсть и левую руку. Это сопровождалось онемением тех же частей тела. Я понял, что у меня острый приступ стенокардии и, возможно, инфаркт миокарда и криком разбудил Марину. Она отвезла меня в ER ближайшей больницы, где меня немедленно госпитализировали в отделение ICU (реанимации). На следующий день ангиография выявила пять непроходимых закрытых тромбами закупоренных коронарных артерий сердца. Благодаря невероятной американской медицине, уже на следующий день мне сделали операцию на открытом сердце и успешно поставили 5 коронарных шунтов. В этот тяжёлый период времени у меня было ощущение того, что чья-то невидимая рука переместила меня из категории здоровых людей в категорию людей, обездвиженных болезнью. Главной чертой этой трансформации было то, что у меня исчезла свойственное всем здоровым людям жизненная энергия, позволяющая им бороться за жизнь. Желание бороться за жизнь в такой ситуации подвергается глубокой анестезии, парализуя стремление к самовыживанию. На себе я понял, что серьезное заболевание так сильно и глубоко влияет на недавно здоровый организм, что все, что остается больному человеку, это предаться судьбе.

Я хорошо помню, как я, всего два дня назад здоровый человек, под воздействием боли, вызванной стенокардией вместо того, чтобы сопротивляться болезни, желал только одного: чтобы меня никто не тревожил и чтобы я мог, фигурально выражаясь, продолжать плыть по воле волн. Это состояние здоровья, которое длилось 6 дней, научило меня тому, что, как это ни странно, если у человека есть еще силы сопротивляться, жаловаться, вопить, требовать, то он еще не болен серьезно. У по-настоящему серьезно больного человека ни слов, ни энергии, чтобы выразить свои страдания. Словно выпавший из потока жизни, он лежит, непричастный к тому, что происходит вокруг него и не борется за свою жизнь.

И вот теперь в том же состоянии «прощай оружие» была моя героиня, моя воительница, моя дорогая жена. Казалось, Марина была готова к визиту Харона из древнегреческой мифологии, переправлявшего людей с берега жизни в подземный мир. Она все еще была с нами, с живыми, но, в то же время она принадлежала к миру, отличному от мира здоровых людей.

На второй день пребывания в больнице, когда Марина проснулась утром, она чувствовала себя немного лучше. Она была сильнее, и тошнота и изжога не терзали ее, как это было накануне. Совсем неожиданно она смогла съесть завтрак, который сама себе заказала в пищеблоке больницы рано утром. Я стал забывать о кошмаре предыдущих дней и тоненький лучик призрачной надежды проник в мое сердце. Совсем неожиданно ко мне вернулся ничем не оправданный оптимизм, что всё обойдётся. Увы, очень скоро лечащий врач с группой ординаторов и студентов, которые пришли на утренний обход, вернули меня в реальность. Марина, хоть и выглядела усталой и изможденной, проснувшись, была более оживлённой, чем в предыдущий день, и безупречно отвечала на задаваемые ей вопросы. Своих же вопросов у нее сегодня не было. Прогноз, который мне пришлось услышать во время этого визита, был однозначно неблагоприятный.

Я не мог смириться с мыслью, что скоро потеряю Марину. Все еще не потеряв окончательно надежды, я спросил у врача, что еще можно сделать для здоровья моей жены. Он только многозначительно пожал плечами и сказал, что все, что можно было сделать, уже сделано.

Думая больше сердцем, чем разумом, я, как собака с поджатым хвостом, последовал за группой врачей в коридор, желая задать еще какой-то вопрос, и когда я почти догнал их, до меня вдруг дошло, что ничего, ничего, ничего уже не поможет моему другу и жене. Я понял, что я, как утопающий, хватаюсь за соломинку, ожидая от медицины чуда, каким она не обладает. Когда я вернулся в палату, Марина уже позавтракала. Теперь, осознав, что я скоро потеряю самое дорогое, что у меня есть в земной жизни, я пытался найти самые главные слова, которые мог бы сказать ей, пока не было слишком поздно. Но не в силах придумать ничего, я только повторял раз за разом, что я люблю ее больше всего на свете.

Под влиянием смертельной болезни Марина продолжала терять жизненные силы, и постороннему могло казаться, что она сосредоточена на медленном мысленным созерцании постепенно исчезающих видений жизни. Перед лицом надвигающейся дисфункции жизненно важных органов и систем у неё истощились внутренним импульсы, заставляющие людей беспокоиться о продолжении жизни.