Текст книги "Тайный сыск генерала де Витта"

Пушкинисты считают, что мечты о бегстве нашли свое отражение в первой главе «Евгения Онегина»:

 
Придет ли час моей свободы?
Пора, пора! – взываю к ней;
Брожу над морем, жду погоды,
 
 
Маню ветрила кораблей
Пора покинуть скучный берег
Мне неприязненной (?) стихии…
 

Тема бегства сквозит и в другом пушкинском произведении – стихотворении «К морю», написанном именно в летние месяцы 1824 года:

 
Не удалось навек оставить
Мне скучный, неподвижный берег,
Тебя восторгами поздравить
И по хребтам твоим направить
Мой поэтический побег!
 

Считается, что к этой мальчишеской затеи сочувственно относилась не только верный друг поэта В.Ф. Вяземская (жена поэта П.А. Вяземского), но и супруга графа Воронцова. Из письма московского почт-директора А.Я. Булгакова своему брату К.Я.Булгакову: «Вяземская хотела способствовать его (Пушкина – В.Ш.) бегству, искала для него денег, старалась устроить ему посадку ан корабль. Но Воронцов успел предупредить исполнение намерения поэта». Сам М.С. Воронцов тогда же писал самому А.Я. Булгакову так: «…Мы считаем, по меньшей мере, неприличным, ее (В.Ф. Вяземской – В.Ш.) затеи поддерживать попытки бегства этим сумасшедшим и шалопаем Пушкиным.»

Вне сомнений, что разработкой и слежением за «отставным корсаром» занимался и де Витт, а это значит, что Пушкин мог попасть в поле его внимания и с этой стороны.

Одновременно с этим развивался и скандальный роман Пушкина с графиней Елизаветой Воронцовой. Разумеется, что слишком импульсивные и публичные действия поэта вызвали законное неудовольствие супруга графини. Дадим слово все тому же Ф. Вигелю: «Несмотря на скромность Пушкина, нельзя было графу не заметить его чувств. Он не унизился до ревности, но ему казалось обидно, что ссыльный канцелярский чиновник дерзает подымать глаза на ту, которая носит его имя. И, боже мой! Поэтическая страсть всегда бывает так не опасна для предметов, ее возбуждающих: она скорее дело воображения и производит неловкость, робость, которые уничтожают возможность успеха. Как все люди с практическим умом, граф весьма невысоко ценил поэзию; гениальность самого Байрона ему казалась ничтожной, а русский стихотворец в глазах его стоял едва ли выше лапландского. А этот водворился в гостиной жены его и всегда встречал его сухими поклонами, на которые, впрочем, он никогда не отвечал. Негодование возрастало, да и Пушкин, видя явное к себе презрение начальника, жестоко тем обижался и, подстрекаемый Раевским, в уединенной с ним беседе часто позволял себе эпиграммы. Не знаю как, но, кажется, через Франка все они доводимы были до графа».

К этому времени Александр I одобряет проект письма Нессельроде к Воронцову о высылке Пушкина из Одессы. А затем в Одессу приходит и высочайшее повеление «находящегося в ведомстве государственной коллегии иностранных дел коллежского секретаря Пушкина уволить вовсе от службы».

Уже 30 июля 1824 года Пушкин был отправлен из Одессы в Михайловское. Знал ли Пушкин о возможной роли де Витта в решении Воронцова о его высылки из Одессы? Ответ на это вопрос, наверное, навсегда, так и останется без ответа. Хотя можно предположить, что не знал, ибо впоследствии поэт нигде и никогда негативно не упоминает имя де Витта.

Итак, в декабре 1829 – феврале 1830 года в Петербурге происходит несколько встреч Пушкина с Собаньской. Это их последние встречи. Вяземский писал по этому поводу своей жене: «Собаньска умна, но слишком величава. Спроси у Пушкина, всегда ли она такова или только со мною и для первого приема».

К тому времени Собаньская уже знала, что Пушкин – знаменитый русский поэт и попросила его написать ей в альбом стихи. Так появилось один из шедевров пушкинской лирики "Что в имени тебе моем?" Первая строка знаменитого мадригала весьма значима. Поэт спрашивает у красавицы, что значит для нее его имя, хотя ответ знает уже заранее…

Стихотворение так ныне и называется "В альбом К. А. Сабаньской (Собаньской):

 
Что в имени тебе моем?
Оно умрет, как шум печальный
Волны, плеснувшей в берег дальний,
Как звук ночной в лесу глухом.
 
 
Оно на памятном листке
Оставит мертвый след, подобный
Узору надписи надгробной
На непонятном языке.
 
 
Что в нем?
В волненьях новых и мятежных,
Твоей душе не даст оно
Воспоминаний чистых, нежных.
 
 
Но в день печали, в тишине
Произнеси его тоскуя;
Скажи: есть память обо мне,
Есть в мире сердце, где живу я…
 

Впоследствии композитор Алябьев (автор знаменитого «Соловья») положил стихотворение Пушкина «Что в имени твоем» на музыку. С той поры письмо Пушкина Собаньской стало популярным романсом.

В 1828 году Собаньская вместе с де Виттом появляется в Петербурге. 16 мая Пушкин читает своего «Бориса Годунова» у графини Лаваль, после прочтения которого автор воскликнул знаменитое: «Ай, да Пушкин, ай, да сукин сын!» Точный состав приглашенных на это мероприятие гостей неизвестен. Известно лишь, что гостей было довольно много и на читке присутствовали А. Грибоедов, А. Мицкевич. Теоретически у Лаваль вполне могли быть и де Витт с Собаньской, как никак они оба хорошо знали и Пушкина и Мицкевича. Кроме этого есть и еще одна причина, по которой, находившиеся в тот момент в Петербурге де Витт и Каролина, могли быть приглашены на читку драмы. Дело в том, что в набросках предисловия к «Борису Годунову» Пушкин дает следующую характеристику Марине Мнишек: «…это была странная красавица. У нее была только одна страсть: честолюбие, но до такой степени сильное и бешеное, что трудно себе представить. Посмотрите как она, вкусив царской власти, опьяненная несбыточной мечтой, отдается одному проходимцу за другим. Посмотрите, как она смело переносит войну, нищету, позор, в то же время ведет переговоры с польским королем, как коронованная особа, с равным себе и жалко кончает свое столь бурное и необычайное существование. Она волнует меня, как страсть. Она ужас до чего полька, как говорила кузина госпожи Любомирской». Но ведь «кузина госпожи Любомирской» – это никто иная, как Каролина Собаньская. Так не с нее ли и писал в «Годунове» образ Марины Мнишек Пушкин (напомним, что Каролина состояла в родстве с родом Мнишеков), соединив воедино в нем всю свою страсть, горечь и обиду безответной любви? Поэтому прочтение драмы в присутствии Собаньской могло иметь для автора и свой подтекст. Иносказательно поэт сообщал прообразу своей героини, что не только разгадал ее душу, но и запечатлел ее на века в своем произведении. Однако даже если Каролина и присутствовала на читке «Годунова» у Лаваль, то, и в этом случае ни о каком возобновлении романа речи идти не могло. Рядом с Собаньской был человек, которого она давно любила.

Приехав в Петербург, де Витт устраивает своей возлюбленной салон, Каролина принимает гостей, музицирует, по технике игры не уступая знаменитой пианистке Шимановской, которая гастролирует в городе, дочерей Шимановской позже возьмут в жены Малевский и Мицкевич. Возможно, вспоминая ноктюрны в исполнении Собаньской, Пушкин в одном из стихотворений заметит: "Из наслаждений жизни одной любви музыка уступает".

Но пока его нет в ее салоне. У подъезда дома, где снимает апартаменты графиня, толпятся преимущественно поляки, среди них Пшецлавский, вспоминал: «Мы часто бывали у г-жи Собаньской. Она раз сказала Мицкевичу: «Это непростительно, что вы и Пушкин, оба первые поэты своих народов, не сошлись до сих пор между собою. Я вас заставлю сблизиться. Приходите ко мне завтра пить чай». Кроме нас двух и Пушкина был приглашен только Малевский и родственник хозяйки, Константин Рдултовский. Мы явились в назначенный час и застали уже Пушкина, который, кажется, неравнодушен был к нашей хозяйке, женщине действительно очаровательной.

Первые приветствия Пушкин принял с довольно сухой, почти надменной, вежливостью. Тогда была мода на байронизм, который так много повлиял на Пушкина и внутренно и наружно. Он держал себя как Лара, или, по крайней мере, как Онегин. Мицкевич, по своему обычаю, был прост и натурален; он никогда не позировал и не рисовался. За чаем шел общий разговор. Потом Собаньская стала особенно заниматься поэтическим дуэтом своих гостей, дабы заставить поэтов поговорить с собою. И, действительно, между ними завязался диалог о литературе и искусстве вообще».

Некоторые пушкинисты считают, что вообще бы не стоило бы придавать слишком большого значения одесскому увлечению Пушкина Собаньской, если бы не письма, найденные во французских черновиках и написанные 9 лет спустя, 2 января 1830 года, когда Каролина вместе с де Виттом в очередной раз посетили Петербург. Эти письма однозначно показывают, что Каролина не была мимолетным увлечением поэта. К Собаньской Пушкин питал искренние и весьма глубокие чувства, а будучи отвергнутым, жестоко страдал.

В период этих встреч Пушкиным были написаны два письма к Собаньской. По признанию поэта, писал он Каролине потому, что ирония ее не позволяет ему объясниться с ней при их свиданиях. Поводом к написанию первого из двух сохранившихся писем Пушкина к Собаньской было получение им записки ее, где она откладывала их встречу на один день.

Записка Собаньской не содержит никакой любовной лирики. Это вежливая записка другу, но никак не любовнику: «Прошлый раз я забыла, что отложила удовольствие видеть вас на воскресенье. Я забыла, что надо было начать свой день с мессы и продолжать его визитами и деловыми поездками. Я очень жалею об этом, так как это задержит до завтра удовольствие видеть и слышать вас. Надеюсь, что вы не забудете о вечере понедельника и простите мою назойливость, приняв во внимание чувство восхищения, которое я к вам питаю». К. С. Воскресенье утром». Слова Каролины о ее «назойливости» и «чувстве восхищения», лишь светский тон. При этом, читая записку, создается впечатление, что Собаньская совершенно уверена в том, что Пушкин придет, когда угодно, лишь только она его позовет.

В ответ Пушкин пишет: "…Вы смеетесь над моим нетерпением, вам как будто доставляет удовольствие обманывать мои ожидания; итак, я увижу вас только завтра – пусть так. Между тем я могу думать только о вас… А вы, между тем, по-прежнему прекрасны, так же, как и в день переправы или же на крестинах, когда ваши пальцы коснулись моего лба. Это прикосновение я чувствую до сих пор – прохладное, влажное. Оно обратило меня в католика. – Но вы увянете; эта красота когда-нибудь покатится вниз, как лавина. Ваша душа некоторое время еще продержится среди стольких опавших прелестей – а затем исчезнет, и никогда, быть может, моя душа, ее боязливая рабыня, не встретит ее в беспредельной вечности".

После этого Пушкин уже изливает свои чувства к Каролине в черновом письме. Каролина никогда не прочтет этого письма. Впрочем, для поэта, скорее всего, уже и не важно, ему просто было необходимо высказаться до конца.

Пушкин с тоской говорит об ее насмешливости, столь характерной для Собаньской и столь нравящейся незаинтересованным людям, с отчаянием отзывается на ее слова, что блаженство могло быть семь лет назад.

Исследователь жизни Пушкина пишет: «В этом письме перед нами встает художественный образ Каролины Собаньской, известной по воспоминаниям современников. Женщина, сумевшая в то время и в той среде с чувством независимости выдерживать двусмысленность положения «незаконной» жены, вследствие которого, несмотря на ее графское происхождение, многие дома были для нее закрыты, женщина, не раз менявшая мужей и любовников, – вызвала слова Пушкина: «ваша собственная жизнь, столь исполненная порывов, столь (потрясенная страстями), бурная, столь отличная от того, чем она должна была быть».

Собаньская как бы воплощала лаконично выраженный Пушкиным образ «кокетки богомольной». Ее письма к приятельницам, к Бенкендорфу полны ханжества. Даже в коротенькой записке к Пушкину упоминается обедня (месса), которая ломает ее планы на день. Пушкин в своем письме вспоминает, как она его «обратила в католичество». Выражаясь ее языком, говорит он о «душах, ищущих друг друга в беспредельной вечности», но не выдерживает несвойственного ему тона: «Да и что такое душа. Она не имеет ни взора, ни мелодии – разве что мелодию». Пушкин сбился с взятого вначале тона; на этом обрывается черновик письма.

Николая Михайловича Бороздина (1777–1830) Художник Дж. Доу

Второе письмо написано, вероятно, в феврале того же года. Пушкин отмечает девятую годовщину первой встречи и признает безусловную власть Собаньской над собой. Он рожден, чтобы ее любить и следовать за ней. Его мечта бросить всё, иметь клочок земли подле нее и, бродя вокруг ее дома, встречать ее иногда».

Из черновика письма Пушкина Собаньской: «Сегодня – девятая годовщина дня, когда я увидел вас в первый раз… Этот день был решающим в моей жизни. Чем более я об этом думаю, тем более убеждаюсь, что мое существование неразрывно связано с вашим; я рожден, чтобы любить вас и следовать за вами, – всякая другая забота с моей стороны – заблуждение или безрассудство; вдали от вас меня лишь грызет мысль о счастье, которым я не умел насытиться. Рано или поздно мне придется все бросить и пасть к вашим ногам».

Заметим, что эти строки писались незадолго до женитьбы на Гончаровой, которой Пушкин, казалось, был тогда полностью поглощен. Неотправленное письмо представляется мне последней отчаянной попыткой разбудить сердце красавицы. Нам неизвестно, имело ли место личное объяснение Пушкина с Собаньской, вполне возможно, что имело. Именно поэтому поэт и не отправил письмо, необходимость в котором отпало само собой. При встрече Собаньская, судя по всему, в очередной раз уведомила Пушкина, что не питает к нему никаких чувств, а любит только де Витта.

Интересно было бы узнать, а как относился к факту ухаживания поэтом за его гражданской женой сам де Витт? Увы, никаких документальных доказательств тому не сохранилось. Однако, судя по тому, что острый на язык Пушкин нигде ни разу не позволил себе плохо отозваться о де Витте, это может служить косвенным доказательством, что никаких недоразумений между ними не возникало. Думается, что генерал ухаживания поэта за своей супругой всерьез не воспринимал, опасным соперником не считал, так как был уверен в верности Каролины, а потому и не препятствовал ее общению с Пушкиным, видя в этом лишь разнообразие ее времяпровождения.

В течение февраля, по-видимому, окончательно стала ясной невозможность близости между Пушкиным и Собаньской. 4 марта Пушкин стремительно уехал из Петербурга в Москву, свататься к Наталье Гончаровой. В сватовстве Пушкина решающую роль, возможно, сыграло сознание необходимости жениться. На смену рассеянной жизни пришло желдание создать семью. Возможно в чем-то этот шаг был ускорен и обидой на Собаньскую.

Вот как видится таинственная связь Пушкина с Собаньской современному пушкинисту В. Аринину: "Конечно, Пушкин не предполагал, что она (Собаньская – В. Ш.) являлась агентом Третьего отделения и вела слежку за ним. Но нечто темное, двойное он чувствовал в ней, и это влекло ее к нему. "Демоническая женщина вызывала в нем демонические чувства". Встречи с сатаною гению не избежать. Так было у Байрона, так было у Гете, так и у Пушкина. Но все же Пушкин, знавший моменты прельщения и падения, в конечном счете отверг сатану…"

Думается, что все же В. Аринин серьезно перегибает палку относительно связи Собаньской с некими темными силами, но то, что эта женщина действительно была роковой для многих мужских сердец, никакому сомнению не подлежит.

Уже через неделю после помолвки Пушкин пишет не слишком радостно: «Участь моя решена. Я женюсь». Письма его к друзьям о предстоящем браке тоже грустны.

«Милый мой, – пишет он Плетневу 31 августа 1830 года, – расскажу тебе всё, что у меня на душе: грустно, тоска, тоска. Жизнь жениха тридцатилетнего хуже 30-ти лет игрока. Дела будущей тещи моей расстроены. Свадьба моя отлагается день ото дня далее. Между тем я хладею, думаю о заботах женатого человека, о прелести холостой жизни. К тому же московские сплетни доходят до ушей невесты и ее матери – отселе размолвки, колкие обиняки, ненадежные примирения – словом, если я и не несчастлив, по крайней мере не счастлив… Чорт меня догадал бредить о счастьи, как будто я для него создан».

А за неделю до свадьбы поэт вновь писал приятелю своей юности Кривцову: «… я женюсь без упоения, без ребяческого очарования. Будущность является мне не в розах, но в строгой наготе своей. Горести не удивят меня: они входят в мои домашние расчеты. Всякая радость будет мне неожиданностию».

В последних письмах Пушкина к Собаньской обращает на себя внимание одна любопытная особенность деталь: поэт признает наличие некого демонизма у Каролины: "Вы – демон, то есть тот, кто сомневается и отрицает, как говорится в писании". Пушкинистка Л. Краваль, которой удалось найти изображения Собаньской в многочисленных женских портретах в черновиках поэта отмечала: "В рукописях Пушкина 1821–1823 годов встречается множество портретов одной и той же красивой брюнетки, зрелого возраста, с печатью демонизма в лице, с резкими сильными чертами греческого очерка, с миндалевидными глазами, с огненным взглядом (варианты: пронзительным, злобным, мрачным), с подбородком ведьмы, с маленьким красивым ртом, ограниченным скобочками-морщинками, с верхней губкой особенно изящного, стрельчатого рисунка и нижней – по-польски втянутой, вампической…"

Исследователь творчества Пушкина пишет: «Особенно часто это лицо мелькает на «адских» рисунках Пушкина, например, в виньетке, изображающей бал у Сатаны (1821 г.). Именно такой воспринимал красавицу Каролину поэт. И может быть, память о ней вызвала у него осенью 1830 года образ Лауры, "милого демона", в объятья которого устремляется изгнанник Дон Гуан, едва он оказался в Мадриде. Поразительно, что именно к Лауре обращены в "Каменном госте" слова о мимолетности женской красоты, напоминающие нам о письме поэта к Собаньской:

 
Но когда
Пора пройдет, когда твои глаза
Впадут и веки, сморщаясь, почернеют
И седина в косе твоей мелькнет,
И будут называть тебя старухой,
Тогда – что скажешь ты?
 

Такой горький миг Каролине Собаньской пришлось пережить».

Исследовательница творчества поэта Т.Г. Цябловская связала слова «Я вас любил так искренно, так нежно» со словами письма Пушкина к Собаньской, где автор говорит о своей привязанности, «очень нежной и очень искренней». Немного позднее поэт вписал это стихотворение в альбом Анне Олениной

 
Я вас любил: любовь еще, быть может,
В моей душе угасла не совсем…
Я вас любил безмолвно, безнадежно,
То робостью, то ревностью томим;
Я вас любил так искренно, так нежно,
Как дай вам бог любимой быть другим.
 

Ко всему этому нужно прибавить еще одно: связь VIII главы «Евгения Онегина» с личным романом Пушкина с Собаньской. «Евгений Онегин», не имевший с самого начала строго продуманного плана, питался на всем многолетнем протяжении своем богатыми жизненными впечатлениями поэта. VIII глава его была начата 24 декабря 1829 года и закончена осенью 1830 года в Болдине. Ситуация героев напоминает любовную ситуацию Пушкина в начале этого года. Его страсть не производит желаемого впечатления, она запоздала на несколько лет. Для письма Онегина к Татьяне поэт в большей мере черпает мысли, обороты и жизненную силу из своих писем к Собаньской. Письмо Онегина не было написано одновременно со всей главой. Его смог написать поэт лишь через год по окончании романа (5 октября 1831 года), – слишком живы были для Пушкина осенью 1830 г.; его февральские письма он еще не мог смотреть на них глазами художника.

Среди пушкинистов существуют и другие версии о присутствии образа Собаньской в творчестве Пушкина. К примеру, считается, что походит на нее пушкинская героиня из отрывка «Мы проводили вечер на даче…» некая Вольская, дама с "огненными пронзительными глазами", оказывающаяся Клеопатрой XIX века. Отрывок относится к 1835 году. Если это так, то Пушкин в это время все еще помнил Собаньскую. Анна Ахматова прямо считает: "Каролина – Клеопатра". В чем поэтесса усматривала ретроспективную связь между отношением Пушкина к Собаньской и к египетской царице, образ которой, как известно, многие годы притягивал воображение поэта? Ответ – в тексте отрывка "Мы проводили вечер на даче…". Словами своего героя автор признается, что в его воображение врезалась одна черта Клеопатры. Отныне он не может взглянуть на женщину, чтоб тотчас не вспомнить о похотливой царице. Невольно думаешь, не приходила ли Пушкину безумная мысль любой ценой добиться любви демоницы?

"Судьбою властвует она", – фатально восклицает пушкинский герой Алексей Иванович, в словах которого Ахматова явно слышала голос автора, изобразившего самого себя, каким он был в конце двадцатых годов. "Разве жизнь уже такое сокровище, что ее ценою жаль и счастие купить?" – не скрываются ли за этим рассуждением пушкинского героя отзвуки собственных мыслей автора, его отчаяние, без надежд в свое время влюбленного в ту, которая "больная бесчувствием"?

Утверждала Анна Ахматова и то, что Пушкин, якобы, вынашивал замысел изобразить образ "анти-Татьяны", "страшной темной грешной женской души". Моделью должна была служить, по ее мнению, все та же Каролина Собаньская.

Подводя итог отношениям Каролины Собаньской и Пушкина, согласимся, что они никогда не были, ни простыми, ни взаимными для поэта. Красавица так и осталась для него неприступной крепостью. Однако переживаемая Пушкиным страсть, его терзания и мечты воплотились в ряд поэтических шедевров, которые навечно остались в классике отечественной поэзии. А потому признаем, что небудь Каролины, творчество нашего первого поэта выглядело бы сегодня несколько по-иному.