Текст книги "Тайный сыск генерала де Витта"

Маршал Мармон и разрыв с Собаньской

В это время в судьбе нашего героя появляется новый весьма значимый персонаж. В 1834 году престарелый французский маршал Мармон отправился в большое «пенсионное» путешествие, чтобы побывать на юге России, в Турции, Сирии, Палестине и в Египте. Впрочем, ряд историков считает, что путешествовал французский маршал не столько из личного любопытства, сколько с разведывательными целями, определяя особенности возможных театров боевых действий в будущем.

Маршал Мармон личность в мировой истории весьма заметная. Август Фредерик Людовик Виесс де Мармон родился в 1774 году. Молодым офицером отличился при осаде Тулона, был замечен Бонапартом, который сделал его своим адъютантом. В качестве адъютанта Мармон участвовал с Бонапартом в последующих двух итальянских и египетских кампаниях. Направленный в Далмацию во главе корпуса силами, Мармон удержался в Рагузе (ныне – Дубровник), противостоя соединенным русским и черногорским отрядам, за что получил титул герцога Рагузского. В 1814 году перешел на сторону Бурбонов. В июльскую революцию 1830 году бежал с королем Карлом X за границу. Затем поселился в Вене, получал пенсию от австрийского двора. В 1852 году Мармон умер, оставив после себя восемь томов мемуаров.

Добавить к этому можно лишь то, что из всех наполеоновских маршалов Мармон оставил, наверное, самую худую славу. Именно он первым предал своего императора и сдал в 1814 году Париж союзникам. Нам, россиянам Мармон памятен своим коварством и неоправданной жестокостью во время боевых действий против черногорских повстанцев в 1806 году, которых поддерживала эскадра вице-адмирала Сенявина. Но, то были дела уже давно минувших дней. Несмотря на свой почтенный возраст Мармон все еще пользовался большим влиянием в Европе, а потому принимать его было велено со всем почтением к его чину. Думается, не случайно, опекать Мармона в России было поручено именно де Витту. Вопрос организации приема столь заметной фигуры как Мармон, принимался на высшем уровне. Именно де Витт, как наиболее опытный разведчик, вполне мог заставить старика проболтаться о последних тайнах парижской и венской политической кухни. Возможному сближению де Витта с Мармоном способствовало и хорошее знание Виттом Франции, а так же тот факт, что оба были ранее лично знакомы, когда в 1826 году Мармон представлял Францию в Москве на коронации Николая Первого. Помимо всего прочего, думается, в России прекрасно представляли себе и истинные цели «путешествия» маршала по югу России, а потому де Витт должен был, находясь рядом с Мармоном, по возможности, его нейтрализовать и отслеживать вопросы, которые будет пытаться выяснить знаменитый гость.

19 мая 1834 года Мармон прибыл судном в Одессу, где был со всей торжественностью принят де Виттом. После недолгого пребывания в Одессе Мармон в сопровождении де Витта отправился по местам дислокации Южной армии. Де Витт показал маршалу подчиненные ему военные поселения, приведшие старика в полный восторг. В описании путешествия Мармон посвятит им тридцать страниц (!) печатного текста, а о самом Витте сказал весьма однозначно: «Это его просвещенному, плодотворному и обширному уму, его точному суждению, его выдающейся деятельности обязаны созданием этих поселений. Ими он оказал огромную услугу Русской империи, поскольку это замечательное установление дает одновременно большие преимущества государю и населению».

Затем де Витт пригласил Мармона в Крым на свою дачу в Ореанде. И здесь все было сделано, как подобает. В честь высокого гостя окружающие горы были иллюминированы цветными фонариками, устроен фейерверк, столы ломились от кулинарных изысков. Мармон (ставший к старости весьма сентиментальным) был в полнейшем восторге: «Нет ничего приятнее этого жилища, и те, кто радушно принимал в нем, добавляли ему большое очарование своим присутствием. Оттуда открывается обширная панорама, самая красивая на всем побережье. Она охватывает весь Ялтинский залив до горы Медведица, которая замыкает его с востока».

В дневниковых записях Мармона этих дней постоянно встречается одно и то же слово – «charme» – «очарование».

«Дом графа Витта очарователен, хотя и скромен. – Пишет он. – В нем находишь отпечаток души его владельца». Кроме всего этого Мармону была представлена и хозяйка Ореанды. Не надо быть пророком, чтобы понять, Каролина с первой же встречи полностью покорила старика. Впрочем, с Собаньской Мармон тоже ранее был немного знаком. Они встречались несколько раз на балах в Вене. Теперь же он мог оценить не только красоту. Но и ум этой необычной женщины, называя ее в своих записях не иначе как «очаровательная мадам Собаньская». Прогуливаясь у моря, они, видимо, успели о многом переговорить, и Каролина достаточно откровенно рассказала старику о своей личной жизни, о том, что ее волновало в тот момент, в том числе и об охлаждении в отношениях с Виттом. Если верить современникам, то к этому времени де Витт с Собаньской были уже давно тайно обвенчаны, то есть Каролина являлась фактической женой генерала, хотя и не официальной.

Честно сказать, я и для себя не могу определить, в каком качестве выступала тогда Каролина перед Мармоном на самом деле: как разведчица, стремившаяся разговорить старого маршала? А, может быть, красавице просто приятно было дразнить столь известного всему миру человека, или она, как молодая женщина, просто увидела в старом маршале человека, с которым можно поделиться своими женскими тайнами? Как бы то ни было, но Мармон и Собаньская расстались настоящими друзьями.

Мармон пробыл в Ореанде четыре дня, с 20 по 24 июня. 28 июня, уже с дороги, он отправляет Собаньской письмо с благодарностью за оказанное гостеприимство: «Несмотря на приятную надежду, которую я питаю вновь вскоре увидеть вас, я не могу упустить случая, напомнить вам о себе и еще раз поблагодарить за доброту, которой вы меня окружили. Она никогда не сотрется в моих воспоминаниях, и пребывание в Ореанде навсегда остается в моей памяти, как и в моем сердце, светлым моментом поездки в Крым. Как я сожалею, что она была так коротка, и как дорого я бы заплатил за то, чтобы она повторилась. Ваш разговор, наполненный таким очарованием, ваш столь изящный ум, ваша душа, столь благодарная и созданная для того, чтобы оценить все то, что искренне и великодушно, делают общение с вами неоценимым, и нет такого препятствия и такого расстояния, которые могли бы помешать мне вновь насладиться ими. Дружба, которую вы мне оказали и которой я горжусь, очень глубоко тронула меня. Заслуживать ее все больше, оправдать и отплатить за нее самым щедрым образом будет одной из приятнейших забот до конца моей жизни».

Еще один весьма интересный момент. Дело в том, что Мармон настоял на еще одной остановке в Крыму, на этот раз в Козлове (ныне Евпатория). Желание маршала посетить забытую тогда богом Евпаторию весьма подозрительно. Как известно именно евпаторийские песчаные пляжи в отличие от Севастополя и всего южного берега являлись наиболее выгодным местом для высадки морского десанта. Если предположить, что так все и было, то тогда вовсе не случайным окажется то, что именно на песчаных пляжах Евпатории осенью 1854 года была высажена англо-французская армия, французской частью которой командовал один из воспитанников Мармона маршал Сен-Арно. Согласитесь, что если это просто совпадение, то довольно странное. Скорее всего, настойчивость Мармона при посещении Евпатории не осталась вне внимания де Витта, и генерал отразил это в своем итоговом донесении императору о визите Мармона в Россию.

В архиве фотодокументов Варшавского музея литературы имени Адама Мицкевича хранится фотография с портрета красивой женщины средних лет. В музее нет сведений ни об оригинале, ни о художнике, однако имеется запись, что это, якобы, Каролина Собаньская. На портрете ей около сорока.

Специалисты считают, что посадка головы, нос, лоб и волосы очень схожи со знаменитым пушкинским наброском Собаньской. Есть мнение, что этот портрет выполнен польским художником Ваньковичем в Варшаве. На портрете запечатлена Каролина в один из самых тяжелых периодов ее жизни, в период ее разрыва с де Виттом.

Охлаждение отношений между красавицей и генералом началось в 1834 году. В 1835 году между Собаньской и Виттом наступает разрыв, а в следующем 1836 году бывшие супруги окончательно расходятся. О причинах расставания мы ничего не знаем. Одни историки утверждают, что инициатором разрыва была Собаньская, другие, что инициатором был де Витт.

Любопытно, что именно к этому времени относятся письма к Собаньской бывшего маршала Мармона. После посещения Ореанды, где маршал познакомился с Собаньской и был ею (как и большинство мужчин той эпохи) совершенно ею очарован, Мармон весьма активно переписывался с Каролиной. Письма Мармона сохранились переписанными рукой Собаньской в ее дневник, находящийся ныне в парижской библиотеке Арсенала, о котором долгое время у нас ничего не было известно.

Содержание писем Мармона к Собаньской весьма интересно. Маршалу приходилось в письмах утешать Каролину и всячески уговаривать ее не разрывать семейных уз. Любопытно, что Каролина в своих разговорах с Виттом и в письмах к нему пыталась представить маршалу все так, будто она сама решила бросить Витта.

Большинство историков, однако, считает, что инициатором разрыва была все же не Каролина, а де Витт. Этой же точки зрения придерживается в целом и автор. Однако в каждой семейной драме есть масса нюансов, которые никогда небывают известны посторонним. А потому мы никогда доподлинно не узнаем истинные причины разрыва генерала с красавицей. То, что Каролина пыталась представить себя инициатором разрыва Мармону вполне объяснимо. Будучи женщиной гордой, она, возможно, просто не желала предстать в глазах постороннего человека отверженной женой. Во– вторых, возможно, понимая, что разрыв с де Виттом уже неизбежен, Каролина пыталась наладить определенные личные отношения с маршалом. Отметим, что Мармон на тот момент был холост, к тому же не так уж и стар – всего-навсего 60 лет. А опыт очарования известных личностей у сестер Ржевуских, как мы знаем, имелся не малый.

Как бы то ни было, но Мармон был в курсе расстраивающегося союза Собаньской с Виттом. В своем письме от 20 июля из Константинополя маршал призывает Каролину к примирению с ним. «Есть бесконечное счастье в том, чтобы возбуждать чувства такой благородной души, как ваша, чуткой, щедрой и занимать ум столь изысканный, как тот, что дало вам Небо», – пишет он. И далее: «Больше всего мне бы хотелось не видеть, как вы мучаете себя вещами, которые кажутся мне химерическими и которые покажутся такими же вам, когда вы подумаете о всем том, что отличает сердце, которое так долго вам преданно и которое столь благородно и деликатно. Но мне стыдно говорить вам это, поскольку вы уже сто раз сказали себе то же самое…»

22 августа, плывя из Смирны на остров Родос, Мармон отвечает на письмо Собаньской от 17 июля. Из этого письма видно, насколько далеко зашли откровения Каролины перед маршалом: «Ваши страдания, ваши огорчения глубоко отдаются в моем сердце, и я разделяю, как буду разделять всегда, самым истинным и самым искренним образом все, что вы будете чувствовать. Я смотрю с сожалением, которое не могу выразить, на ваше столь тягостно отравленное существование и вместо пожелания того, чтобы результат, который вы мне сообщаете, не свершился, приношу вам свою самую искреннюю дружбу. Мнение, которое я вам выражаю, совершенно бескорыстно, но подумайте о прошлом, подумайте о будущем, и вы убедитесь, что ваши интересы, без сомнения, повелевают не порывать узы, которыми вы добровольно связали себя, и которые время сделало достойными уважения».

В концовке фразы, по-видимому, маршал имеет в виду, что общество, в котором связь Собаньской с Виттом долго выглядела скандальной, в конце концов, смирилось с фактом их сожительства. Значит, Мармон был посвящен даже в такие детали истории любовных отношений Собаньской и де Витта! Отметим и то, что французский маршал в своем ответе на ее письмо предлагает красавице только «искреннюю дружбу». Возможно, что это и есть ключевая фраза всего письма Мармона, в котором маршал дает понять Каролине, что не намерен завязывать с ней более близкие личные отношения.

В последующих письмах к Каролине Мармон не перестает делать попытки убедить Собаньскую в примирении с супругом: «Есть своего рода достоинство в длительности привязанностей, и общество более справедливо, чем считают, в суждении, которое оно выносит о подлинных и прочных чувствах. Если помните, вы, хотя и туманно, говорили мне о том, что может произойти, и я откровенно высказал свое мнение. Я повторю его вам и сегодня. Ради себя самой оставьте ему надежду на то, что не все кончено. Существуют взаимные интересы, которые должны обновить связи, казалось, предназначенные распасться. Воспоминания имеют столько прелести, когда они говорят о живой и преданной привязанности, и как отказаться от того нежного и трогательного, что они содержат в себе. И разве тот, кто интересует вас, не обладает столькими сердечными качествами? Это такое доброе, такое достойное существо».

Думается, Королина, читая эти строки, испытывала самые горькие чувства. То, что писал ей Мармон, желала всем сердцем и она сама, но этого, увы, никак не желал де Витт.

Тем временем, окончательный разрыв между супругами, видимо, уже наступил. 7 октября Мармон пишет из Александрии: «Я не могу понять потрясения, которое резко подвергло испытанию все ваше существование, и еще меньше причину, которую вы ему приписываете. Если обстоятельства действительно таковы, то следовало бы предполагать своего рода безумие, но, конечно, лицо, которое вы обвиняете, обладает большим умом и способностью рассуждать. Мой Бог, как бы я хотел видеть вас вернувшейся к более спокойному состоянию, и сколь заслуживающей сострадания я нахожу вас, если вам приходится ненавидеть свои воспоминания. Но невозможно, чтобы каждый из вас не стал вновь самим собой и не изменил своих нынешних намерений».

Кто подразумевался под «лицом», виновным, по мнению Собаньской, в крушении ее союза с Виттом? Кто-то из историков считают, что это «лицо» – император Николай Первый, по чьему указанию она в 1832 году была удалена из Варшавы или Бенкендорф, которому она тогда же направила письмо с опровержением подозрений в пособничестве польским повстанцам. Это лишь наши предположения, хотя вполне возможно, что политические мотивы сыграли для Витта не последнюю роль в его решении расстаться с Собаньской.

Проходит несколько месяцев, которые Мармон провел в Египте. 15 марта 1835 года, находясь в Риме, он повторяет свои пожелания Собаньской: «Я бы очень хотел, чтобы они (пожелания маршала примириться – В.Ш.) исполнились и чтобы они могли благотворным способом повлиять на ваше счастье. Это счастье дорого мне, и я с живой болью смотрю на то, как страдает сейчас ваше сердце. Признаюсь вам, что я ничего не понимаю из того, что произошло, того внезапного разрыва, которого, казалось, ничто не предвещало. В моих задушевных общениях с Виттом, в моих разговорах с ним я находил выражение неизменности его чувств и твердых намерений относительно своего будущего, которое он никогда не отделял от вашего».

В альбоме Собаньской переписаны еще два письма Мармона. В них сожаления об ее одиночестве, о моральной изоляции, в которой она оказалась. Упоминается некая «большая потеря». Очевидно, речь идет о смерти ее дочери Констанции (от брака с Собаньским), о чем в то же время говорилось и в переписанном в дневник письме графини Р. С. Эдлинг (тоже знакомой Пушкина с одесских времен).

Письма самой Собаньской к Мармону неизвестны. Но при чтении ответов на них невольно возникает вопрос, не рассчитывала ли она в момент разрыва с Виттом получить от Мармона нечто большее, чем ту дружбу, в которой он ее неизменно уверял? Если это так, то ее надежды не оправдались, и ей пришлось ограничиться менее блестящей партией.

В том же 1836 году де Витт окончательно расстается с Каролиной Собаньской и та навсегда покидает Ореанду. Нам в точности неизвестно, как отнесся к известию о разрыве де Витта с Собаньской Николай Первый, но зная его давнишнее отрицательное отношение к Каролине, можно вполне обоснованно предположить, что разрывом генерала с полькой император был доволен.

Некоторые историки считают, что причиной разрыва де Витта с Собаньской и стала как раз нелюбовь Николая к Каролине, вследствие чего, якобы, генерал, опасаясь за свою карьеру, и расстался с польской красавицей. По мнению автора, такое предположение совершенно безосновательно. Да, Николай Первый не жаловал Собаньскую, о чем мы уже говорили выше. Но пик его неприязни к Каролине, как мы помним, относился к началу 30-х годов. Тогда действительно из-за своего романа с Собаньской де Витт не получил престижнейшую должность генерал-губернатора Варшавы. Но и тогда он не отступился от своей любви и не бросил Собаньскую. Это говорит о многом и, прежде всего о том, что де Витт по-настоящему любил Каролину и был готов ради нее пожертвовать и своей карьерой. К середине 30-х годов многолетний роман де Витта с Собаньской уже давно перестал быть предметом обсуждения в салонах, к их отношениям в высшем свете все давно привыкли. Де Витт давно и успешно командовал поселенной кавалерией Южной армии, а Собаньская жила вместе с ним, большую часть времени, пребывая в Крыму, и не вмешиваясь более в польские дела. Думаю, что и Николай Первый к этому времени уже основательно подзабыл о былых «прегрешениях» польки. Отметим при этом, что никаких особых перспектив в карьере у де Витта в обозримом будущем не намечалось. Это подтверждает тот факт, что после разрыва с Собаньской де Витт никаких новых более высоких должностей не получил, не смотря на все благоволение к нему со стороны императора. А потому истинная причина разрыва генерала и красавицы крылась, безусловно, в их личных взаимоотношениях.

Несколько лет назад пушкинист В. Фридкин опубликовал статью о своем посещении библиотеки Арсенала, где он обнаружил дневники Собаньской. По его описанию, внешне дневник Собаньской «напоминает альбомы, бывшие в моде в прошлом веке: кожаный коричневый переплет, медный замок на обрезе (ныне он сорван). В дневнике около 300 страниц, но заполнен он только наполовину. Записи большей частью по-французски и лишь изредка по-польски. Перед каждой записью – дата. К сожалению, полной публикации дневника Собаньской до сих пор не было. Не излагалось содержание дневников Каролины ни в статьях В. Фридкина, ни в его устных выступлениях. Это очень жалко, так как в дневнике Каролины, наверняка, имеется много любопытного не только о Пушкине, но и о Витте и об истинных причинах их разрыва.

Мы уже говорили о возможных интригах в семейных делах Витта со стороны его недоброжелательницы княгини Голицыной. Впрочем, кто из нас до конца может разобраться в отношениях даже в собственной семье, что уж тут говорить о семейной драме, от которой нас отделяет почти два века!

После расставания с де Виттом Каролина уезжает жить в оставленную ей де Виттом небольшую украинскую деревню Ронбаны – Мост. Впрочем, Собаньская не долго остается одинокой. В том же 1836 году Каролина снова выходит замуж, на этот раз за капитана Степана Христофоровича Чирковича, серба по происхождению, служившего адъютантом де Витта.

Чиркович был мелким сербским дворянином. В начале карьеры он служил в австрийской армии, а затем перешел в российскую, где и состоял до декабря 1836 года, когда был уволен от военной службы с чином статского советника. В 1831 году Чиркович в качестве адъютанта де Витта участвовал в подавлении польского мятежа. Всего же при генерале он прослужил почти восемь лет с 1828 по 1836 год. После увольнения, опять же не без содействия де Витта, Чиркович был взят на службу «приказчиком в торговой конторе богатого купца Ризнича».

Свою должность у Ризнича после женитьбы на Королине Чирковичу по вполне понятным причинам вскоре пришлось оставить, после чего он долго не мог получить нового назначения. Разумеется, что по своему служебному положению, влиянию и богатству Чиркович не мог соперничать с Виттом. Новый избранник Каролины не мог предоставить своей избраннице и десятой доли того благополучия, которым окружал ее де Витт. Думается, привыкшей к роскоши и всеобщему поклонению Каролины столь резкое понижение ее статуса было весьма болезненно.

Весьма любопытно, что княгиня Голицына, и ее любимица дочь Крюдинер баронесса Беркгейм через князя А. Н. Голицына (кузена мужа Анны Голицыной) искали для нового мужа Собаньской хорошую должность. Чиркович (муж Каролины), начинал карьеру приказчиком в торговой конторе. Правда, вначале хлопоты закончились безрезультатно.

Что касается генерала, то в данном случае он поступил весьма благородно и до поры до времени никаких ответных действий против княгини не предпринимал. Впрочем, Голицына зря издевалась над де Виттом, при всем мужском складе ума и любви к интригам, не ей было тягаться с лучшим разведчиком мира. Рано или поздно, но поле битвы должно было остаться за Виттом. И ждать развязки долго не пришлось.

Чем же был продиктован новый выбор Собаньской: безумной ли любовью или безысходностью? Честно говоря, в безумную любовь Каролины я не слишком верю, слишком уж много повидала в своей жизни знаменитая красавица, чтобы кидаться в омут головой. Скорее всего, в ее решении связать свою дальнейшую жизнь с Чирковичем сыграли те не простые обстоятельства, в которых она внезапно для себя оказалась.

Что касается Чирковича, то, по-видимому, он был влюблен в Каролину давно. Будучи адъютантом Витта, Чиркович мог до поры до времени позволить себе лишь молча обожать красавицу жену своего начальника.

Семейные тайны и в особенности тайны расставаний супругов, как и тайны новых влюбленностей часто остаются вне поля зрения историков. Как знать, может быть, именно любовная интрига красавицы с Чирковичем и привела к концу ее отношений с де Виттом, а может, наоборот, любовная связь Собаньской и Чирковича началась только после ухода Каролины от графа, когда уже не слишком молодая красавица осталась одна, и ей надо было срочно как-то устраивать свою судьбу. Во всяком случае, во время пребывания Собаньской в Робанах, Чиркович ее весьма часто навещал. Именно там он сделал Каролине официальное предложение, от которого она не отказалась. Затем Чиркович с Собаньской вернулись в Крыму, где, как мы уже знаем, некоторое время проживали у княгини Голицыной в Кореизе.

Весьма любопытно пишет в своих мемуарах о событиях, связанных с разрывом де Витта и Королины компаньонка их соседки по имению княгини Голицыной Мария Сударева. Разумеется, в разводных делах де Витта и Собаньской Судаева, как и ее благодетельница Голицына полностью на стороне Королины, а потому в нелестных эпитетах в адрес нашего героя она не скупиться: «В своих памятных записках не могу не отметить некоторых обстоятельств, связанных с довольно продолжительным пребыванием моим в Крыму, в Кореизе – восхитительном имении княгини Голицыной, моей неизменной благодетельницы…. Обращаюсь непосредственно к кореизскому житью, к виденному и слышанному мною собственными глазами и ушами. А довелось мне узнать в Крыму, надо сказать, немало любопытного и даже необычного, настолько необычного, что до сих пор, никак забыть не могу! Судите сами, любезные читатели. Честно поведаю все, чему была очевидцем, и что особенно запомнилось мне из крымского житья-бытья. Великолепный голицынский Кореиз граничит с роскошною Верхнею Ореандою, имением генерала-майора (так в тексте – В.Ш.) Ивана Осиповича Витта, начальствовавшего тогда над всею тайною полициею Юга России и над южными военными поселениями. Сей Витт поднаторел во всякого рода интригах и провокациях и был скор на совершение любой мерзости. У меня он вызывал даже не то, чтобы страх, а животный ужас. По словам Великого князя Константина Павловича (как я слышала об этом от Анны Сергеевны), "Витт есть мошенник и бездельник в полном смысле слова, вполне готовый для виселицы".

При сем Витте безотлучно находилась не менее пятнадцати лет, да потом была выгнана генералом его возлюбленная Каролина Собаньская, дама красоты и хитрости совершенно необыкновенной, даже сверхъестественной и, пожалуй, что и демонической. Сказывают, свой род Собаньская, урожденная графиня Ржевуская, ведет, чуть ли не от польского короля Яна Собесского. А еще говорят, что она является правнучкой французской королевы Марии Лещинской, супруги Людовика Пятнадцатого и бабки несчастного Людовика Шестнадцатого. Выходит, Каролина в свойстве не только с польскими, но и с французскими королями. Может, и поэтому она столь неслыханно дерзка и заносчива. Знаменитый французский писатель Оноре де Бальзак, создатель "Евгении Гранде" и "Отца Горио", был женат на Эвелине, младшей сестре Каролины.

Так вот де Бальзак, как сказывала мне Анна Сергеевна, выразился о Собаньской, своей свояченице, следующим образом и, кажется, довольно точно: "une folle hypocrite, la pire de toutes" (сумасбродная лицемерка, худшая из всех). Судя по этим выразительным словам, могу сделать заключение, что создатель "Человеческой комедии", кажется, ее побаивался, а также стыдился и во всяком случае, относился к ней в высшей степени неодобрительно. Это именно Собаньскую негодяй Витт неоднократно подсылал следить за великими поэтами нашего времени Пушкиным и Мицкевичем. И вот что совершенно поразительно. Пушкин и Мицкевич хотя и знали отличнейшим образом, что она подослана к ним от презираемого и опасного Витта (все же он был начальник тайной полиции Юга и командующий военных поселений!), не могли устоять пред чарами Каролины.

Каролина Собаньская. Рисунок А.С. Пушкина

А чары были такие, что и Пушкин и Мицкевич без памяти влюбились в Собаньскую, да так влюбились, что наш Александр Сергеевич посвятил ей свой шедевр «Что в имени тебе моем? Оно умрет как звук печальный…», а Мицкевич посвятил ей свои бессмертные «Крымские сонеты». И повторяю: Пушкин и Мицкевич прекраснейшим образом были осведомлены, что имеют дело с платным полицейским агентом. Они знали, что прелестная Каролина подослана к ним лично генералом Виттом, и все-таки продолжали сходить по ней с ума, искали встреч и жаждали близости. Факт, конечно, исключительный и, пожалуй, трудно объяснимый, если вообще объяснимый!

В общем, сила страсти, которую способна была внушить Собаньская, была совершенно исключительной и даже небывалой для наших дней: это была истинная Клеопатра.

Сия Каролина (Лолина, как ее называли в здешних краях: впрочем, известна она была и как Лоли) убежала еще в году 1816-м от своего законного супруга одесского негоцианта Иеронима Собаньского, весьма удачно промышляющего зерном (у него в Одессе свой торговый дом и широко известный хлебный магазин), и затем связала жизнь свою с Виттом, личностью совершенно омерзительной, грязной. Но вместе с тем он был чрезвычайно умен, широко образован и бесстрашен. Да, Каролина была выдана за Собаньского почти девочкой, и был он ее старше на целых тридцать лет. Узнав, что Собаньская оставила законного своего мужа (а развод она сумела получить только в 1825-м году, через девять лет после разъезда с Собаньским), наша Анна Сергеевна поначалу пришла в сильнейшее негодование, даже бешенство. "При первой же встрече с этою негодницей я плюну ей в морду" – заявила княгиня Голицына при большом сборе гостей, стуча хлыстом, с коим никогда не расставалась, по столу. Угроза была серьезная и вполне, кстати, исполнимая. Но когда на балу у таврического губернатора Анна Сергеевна увидела впервые Собаньскую, урожденную графиню Ржевускую, то в такой мере была очарована ее необыкновенно привлекательною наружностию и присущим ей подлинно аристократическим, даже королевским блеском, что сама подошла к Каролине, обняла, поцеловала и воскликнула: "Боже, какая же вы душечка…" С этого дня Каролина зачастила к нам в Кореиз, и это понятно: сумасбродная старуха буквально таяла перед нею.

А когда генерал Витт выгнал свою многолетнюю сожительницу и помощницу (Каролина ведь была одним из самых опытных его агентов), то Анна Сергеевна Голицына приняла в ее судьбе необыкновенно горячее участие. Перво-наперво княгиня решила отомстить генералу Витту, и вот каким образом она это сделала. История прелюбопытная! Анна Сергеевна распорядилась установить крест на одной из скал Верхней Ореанды, да так, чтобы он был виден из окон генеральского дома.

"Поставьте его на горе", – громогласно заявила княгиня, обращаясь к толпе вечно напуганных своих слуг. – "Пусть сей крест служит живым укором проклятому графу, обидевшему нашу Лолину, и напоминает ему, проклятому, о дне Страшного Суда".

К. Эшлиман пишет об установке креста так: «Узнав о разводе де Витта с Собаньской, княгиня Голицына даже распорядилась установить крест на одной из скал Верхней Ореанды, так, чтобы он был виден из окон дома графа Витта.

– Поставьте его на горе, – сказала она моему отцу. – Пусть он служит живым укором графу в его поведении и напоминает ему о дне Страшного Суда”. Граф Витт только “пожимал плечами”.

Надо сказать, что “скромный сияющий крест” на “отдельной, почти отброшенной от прочей каменной массы, у проезжей дороги, скале Мегаби” описывался впоследствии долгие годы, как “символ водворенного христианства” в частности в «Путеуказателе Южного берега Крыма» за 1866 год. Так, наверное, и творятся в реальности многие легенды…

Но установлением креста дело тут вовсе не ограничилось. Анна Голицина подняла все свои связи, и сумела сделать Чирковичу неплохую карьеру, доведя его должности бессарабского губернатора.

Теперь нам необходимо обратиться к одной из самых горьких трагедий в истории России. В январе 1937 года грянул роковой выстрел на Черной речке… Пушкин еще умирал, а за его бумаги уже шла незримая борьба. Ряд историков-пушкинистов без всякого на то основания считают, что де Витт, наряду с Бенкендорфом и Дубельтом, приложил свою руку к изъятию и опечатыванию части архива умершего Пушкина. При этом никаких доказательств у них, разумеется, нет, а есть только одни предположения. Ход рассуждения примерно таков: для быстрого изъятия архива был нужен преданный делу и опытный в тайных делах человек, появление которого в доме Пушкина не могло бы вызвать ни у кого особого подозрения. Таким человеком якобы и стала бывшая супруга де Витта Каролина Собаньская. Пушкинист В. Аринин так прямо и пишет: "Хотя у дома Пушкина в это трагическое время стояли толпы, в дом посторонних лиц не пускали. Но, по моему мнению (!?), Каролина Собаньская могла войти в дом как знакомая поэта. Ее влекло сюда особое чувство, ведь она имела своего рода тайные, глубоко личные отношения с поэтом. А с другой стороны, она была агентом…»