Текст книги "Тайный сыск генерала де Витта"

Интересно, как автор представляет эту ситуацию? В дом умершего Пушкина внезапно заявляется некая посторонняя дама. Отметим, что жена поэта с Собаньской накоротке знакома не была, друзья последних лет жизни Пушкина тоже. Затем эта мало кому знакомая дама оказывается в кабинете поэта и начинает рыться в его бумагах. Напомним, что дом Пушкина был не столь велик, чтобы многочисленные находившиеся там друзья поэта не увидели Собаньскую, перебирающую черновики погибшего, и копающуюся в его бумагах, а ведь для того, чтобы из вороха бумаг отобрать самое нужное надо было определенное время! И последнее, Каролина Собаньская никогда не была платным агентом Третьего отделения, а на тот момент являлась лишь бывшей женой генерала де Витта и настоящей женой отставного капитана Чирковича.

Странно, что такие «вольные сочинения» считаются «серьезными историческими исследованиями» и относятся, чуть ли не к классике современной пушкинистики. Если В.Аринину «что-то кажется», то от этого есть старое испытанное средство. А фантазии о неком особом чувстве, которое, якобы, могло иметь место у Каролины можно оставить на совести данного автора. Возможно, В.Арин по какой-то причине не симпатизирует Собаньской, но, согласитесь, что это еще не основание приписывать ей всяческие мерзости, которых она никогда не совершала.

К январю 1917 года, как мы уже знаем, де Вит давно расстался с Собаньской, и помогать ему совершать какие-либо тайные дела, у нее не было никаких оснований. Да и причем здесь вообще де Витт, ведь в Петербурге было кому заняться пушкинскими бумагами и без него. Документы пушкинского архива, как известно, изымались вполне официально подчиненными графа Бенкендорфа. Что касается россказней о неком тайном пакете (который, якобы, и украла Собаньская) то его существование до сего дня никто так и не подтвердил. Да и зачем вообще что-то надо было воровать из квартиры Пушкина, когда все изымалось вполне официально при участии, кстати, друга поэта Жуковского.

Кроме этого известно, что в январе 1837 года Собаньской в Петербурге просто не было. Каролина жила в это время у Голицыной в Крыму и волновала ее в тот момент вовсе не судьба пушкинских бумаг, а своя собственная. Именно в это время решался вопрос о назначении Чирковича на какую-нибудь значимую должность в Новороссии, и от решения этого вопроса зависело дальнейшее благополучие самой Каролины.

Что же касается де Витта, то его в Петербурге зимой 1837 года тоже не было. В это время генерал готовился к одному из самых главных событий своей военной карьеры – к императорскому смотру всей поселенной кавалерии юга России. Этот смотр надо было провести ранней весной до начала посевной, чтобы не отвлекать поселенцев от сельскохозяйственных работ. В то же время этот грандиозный смотр надо было подготовить так, чтобы у придирчивого и разбирающегося в кавалерийском деле императора не осталось сомнений в высокой боевой готовности резервной кавалерии Южной армии. А для этого надо было много и долго трудиться. Так, что, скорее всего, в январские дни 1837 года де Витт находился на юге, и ему было совсем не до интриг вокруг смерти поэта, значение и величие которого для России генерал де Витт, безусловно, прекрасно понимал.

Разумеется, что это всего лишь предположение, а потому вопрос об участии Каролины Собаньской в изъятии части пушкинского архива, по– прежнему, остается для историков открытым.

Однако отметим факт, что вот уже в течение более полутора столетия, прошедших со дня смерти самого великого поэта России никто и никогда не упомянул среди множества прямых и косвенных виновников его смерти генерала де Витта. И это при всеобщей ненависти к нему со стороны историков декабризма и разделяющих их взгляды пушкинистов! Данный факт позволяет нам с большой долей уверенности сказать, что де Витт на самом деле не имел к трагическим событиям января 1837 года никакого отношения.

История отношений великого русского поэта и генерала Витта требует отдельного скрупулезного исследования, но уже сейчас можно твердо сказать, что личные отношения этих двух неординарных личностей диаметрально отличалась от той формулы, которая была предложна нам со стороны классических декабристофилов.

Уверен, что известие о смерти Пушкина было встречено де Виттом со скорбью. Это была скорбь не только по ушедшему из жизни гению, талант которого генерал понимал и ценил, но и по человеку, оставившему в судьбе самого Витта заметный след, по человеку, к которому он всегда относился с огромной симпатией и для которого не мало сделал.

Вознесенский триумф

А жизнь продолжалась. В том же 1837 году Витту предстояло держать один из главных экзаменов в своей жизни, к которому он готовился тщательно и упорно в течение целого года. Летом 1837 года Витт представлял императору регулярные и «поселенные войска» юга России. Отметим, что это был не обычный рядовой смотр, а грандиозная демонстрация русской военной мощи перед многочисленными представителями Европы. Смотр должен был наглядно продемонстрировать всем, что военная мощь России, способна сокрушить любого врага и с Петербургом лучше дружить, чем враждовать. Масштабы маневров были столь впечатляющими, что они навсегда вошли в историю военной истории России. Говоря современным языком, кавалерийский смотр 1837 года был грандиознейшей военной демонстрацией военной мощи России, организация и постановка которой требовала огромного труда от Витта, который был назначен руководителем этого смотр-шоу. От того, как удачно будет организован смотр войск на юге страны для Николая Первого зависело очень много.

Почему же руководителем смотра он определил именно де Витта, а не кого– нибудь другого. Причин для такого выбора, думается, у императора было несколько.

В мае 1836 года Витт был вызван в Петербург, где ему было объявлено о намеченных на август будущего года маневрах. На это генерал ответил, что «войска с нетерпением ожидают его посещения». На это Николай заметил, что непременно «осчастливит их своим посещением».

В столице Витт особо не задержался. Работы был не початый край. По возвращении он первым делом собрал окружных начальников, которым посоветовал обратить внимание на села, стоящие вдоль почтовой дороги, то есть на те, мимо которых поедет император со свитой. Историк пишет: «Начальники исполнили совет и к осени в этих селах появились дома в 4 и даже в 5 комнат с клуней, с черепичными крышами, палисадниками и хозяйственными постройками. В конце каждого села можно было увидеть ток со скирдами из снопов вымолоченного хлеба и клуню с оштукатуренными кирпичными стенами».

Кто-то может упрекнуть Витта в создании очередных «потемкинских деревень». На это можно вполне резонно ответить: а когда у нас перед приездом высших лиц государства было иначе? Как бы то ни было, но целый ряд сел, причем сел стоящих на стратегически важной трассе «Север-Юг» были в кротчайшее время приведены в образцовое состояние. Постройка просторных изб гарантировала комфортное размещение на ночлег большого количества солдат, а создаваемые места хранения провианта, своевременно обеспечение их хлебом и фуражом. Поэтому «модернизацию» придорожных сел следует оценивать как грамотное и правильное решение. Пройдет всего шестнадцать лет и труды Витта будут по достоинству оценены. В 1853 году в связи с началом Крымской войны начнется массовая переброска войск и припасов на Дунай и в Крым, вот тогда-то и пригодятся огромные избы, в которых можно было размещать на ночлег целые роты и вместительные провиантские клуни.

Историк Н.Чулков пишет: «По возвращении из Петербурга Витт вызвал всех начальников военных поселений и объявил им, что государь назначил смотр на август будущего города для всей армейской кавалерии с ее артиллерией, обозами и понтонными парками, и что все эти войска должны получать продовольствие на средства поселений во время смотра. Смотр продолжится две недели, но все продовольствие должно быть заготовлено в месячной пропорции. Обратившись к полковым командирам, Витт просил их озаботиться, чтобы их части представились к смотру в самом блестящем виде, и обратить внимание на однообразную амуницию и обмундировку офицеров. Для этого он советовал закупить амуницию в петербургских магазинах, снабжающих гвардию, а сукно для мундиров, чтобы оно не было разных оттенков, выписать с одной фабрики. Окружные начальники заявили, что у поселения не хватит средств для продовольствия более 100 тонн, людей и лошадей, тем более, что для перевозки провианта и фуража потребуется огромное число подвод, перевозку же надо будет производить в самое рабочее время, что совершенно подорвет благосостояние хозяев; потребуется также подводы для перевозки войсковых тяжестей, на что у поселения не останется никаких средств».

Отметим продуманный подход Витта к вопросам обеспечения войск продовольствием и новым обмундированием. Разумеется, что назначенный Николаем Первым для смотра август месяц, был крайне неудобен для военных поселенцев, которые в это время занимались полевыми работами. Но тут Витт не мог уже ничего изменить, время смотра определял не он. Однако вопрос надо было все же как-то решать.

Продолжим цитирование Н. Чулкова: «… На это Витт возразил окружным начальникам, что он всегда предоставлял им полную свободу распоряжаться хозяйством поселений по их личному усмотрению, никогда не проверял их отчетов и верил всем доставляемым ими сведениям о неурожаях, градобитиях и низких ценах на хлеб и отчетам о расходовании денежных сумм; за это теперь он требует исполнения своего приказания и предупреждает, что если они не найдут средств исполнить его требование, он нарядит самое строгое следствие над ними. Граф Витт дал им сутки на размышление».

Говоря современным языком, на протяжении целого ряда лет де Витт не вмешивался в хозяйственные дела поселенцев, позволяя им, таким образом, богатеть. При этом Витт всегда прекрасно понимал, что отчеты, подаваемые ему, не отражают истинного положения дел, количество выращенного хлеба в них всегда значительно занижается, а излишки делятся между поселенцами и их ближайшими начальниками. Теперь же наступил «момент истины» и генерал вполне закономерно потребовал у своих подчиненных направить хотя бы часть из присвоенного ими на общее дело. Согласитесь, что требование вполне обоснованное! При этом все начальники поселенных округов, разумеется, прекрасно понимали отказаться и от предоставления подвод и лошадей войскам, что так же нанесло бы серьезный удар по благосостоянию тех же поселенцев. Уверен, далеко не каждый руководитель, перед которым поставлена задача государственной важности, изыщет способ, чтобы не только решить данную задачу должным образом, но и с минимальным ущербом для рядовых исполнителей – первая же назначенная Виттом проверка станет концом их карьеры. Что же было, в конце концов, решено?

Снова обратимся к Н. Чулкову: «На другой день окружные начальники объявили, что, если им разрешено будет позаимствовать хлеб из запасных магазинов, то они будут в состоянии приготовить нужное количество провианта, и только просили, чтобы поселения были освобождены от дачи подвод под тяжести войск при их передвижении. Витт согласился на эти условия».

И здесь Витт показал себя, как вполне либеральный руководитель. Он не стал «дожимать» своих подчиненных: я, мол, отдал приказ, а ваше дело, как его исполнить! Он пошел на компромисс с тем, чтобы выполнить поставленную ему задачу, но при этом и не разорить людей. Поэтому Витт разрешает, чтобы резервные запасы хлебы были восстановлены постепенно и без особого ущерба поселенцам. В этом был определенный риск, так как всю ответственность за расход и последующее восстановление стратегических запасов продовольствия генерал брал на себя. Пошел де Витт и на то, чтобы не давать подводы и лошадей войскам, что тоже бы разорили военных поселенцев. При этом, как увидим ниже, де Витт спланировал работу поселенцев так, чтобы основная их работа пришлась на зимние месяцы и не отвлекала бы людей от полевых работ весной и летом.

Не так много найдется и сегодня руководителей, которые при выполнении важнейшей государственной задачи, не только стремятся решить ее на высшем уровне, но при этом еще и заботятся и о благе рядовых исполнителей!

Местом проведения грандиозного смотра был определен уездный городок Вознесенск, где размещался штаб Сводного кавалерийского корпуса. Вознесенск был обычным захолустным городишком с несколькими улицами и двумя-тремя приличными домами. Теперь же предстояло подготовить его не только для размещения многочисленных штабов, но для проживания императора и его свиты, а так же для ожидавшихся многочисленных европейских гостей. При этом все надо было сделать так, чтобы не ударить лицом в грязь. На кону был престиж державы! И это тоже легло на плечи де Витта.

Н. Чулков пишет: «Дома начальствующих лиц решено было переделать под помещение для государя, наследника, великого князя Михаила Павловича, иностранных принцев и лиц приглашенных. Корпусные командиры должны были снабдить всем необходимым квартиры наследника и великого князя, начальники дивизий – иностранных гостей, бригадные и полковые командиры и окружные начальники – свиты и приглашенных лиц. Все издержки решено было покрыть деньгами, вырученными от продажи хлеба. Обыкновенно хлеб продавался с публичного торга местным хлебопромышленникам, теперь же решено было продать его одесским негоциантам. Для производства работ по приготовлению помещений были высланы в Вознесенск все поселенные мастеровые. Для продовольствия двора и гостей был выписан из Одессы ресторатор Дюссо; драпировка квартир поручена драпировщику, выписанному из Парижа; мебель заказана одесскому мебельщику Коклену. В конце сентября сотни людей были посланы в черкасские леса для рубки леса, а в декабре несколько тысяч подвод из первых 8 округов были посланы для перевозки заготовленного строительного материала. В других округах люди были заняты ломкой и доставкой известняка, дикого камня и кирпича. Работы этого рода продолжались до половины февраля. С половины мая началась перевозка провианта и фуража. Перестройки начались еще в апреле, и скоро Вознесенска нельзя было узнать: образовался хорошенький городок с улицами, обсаженными деревьями и садами, выросший как бы по мановению волшебной палочки. Дом, где жил корпусной командир, превращен был в маленький дворец с прекрасным садом. Из манежа с прилегающими конюшнями было сделано помещение для бала с огромным залом, гостиными и пр. Зал был украшен по стенам оружием и военной арматурой, помещенными между зеленью роскошных растений. Канделябрами служили стволы пистолетов и ружей, расположенных звездами и украшенных вензелями государя и государыни из цветов и зелени. Выстроен был также театр с тремя ярусами лож. Одна из конюшен была превращена в роскошный буфет с несколькими залами. Квартиры для гостей были вполне меблированы и снабжены всем необходимым. Чтобы показать хозяйство поселян с наиболее выгодной стороны, ко времени царского проезда, к почтовой дороге сгоняли скот из разных сел, самих же поселян заставляли производить около дороги сельские работы при помощи особых плугов и других хозяйственных орудий, обыкновенно хранившихся в волостях».

Что и говорить, объем работ выполненных с осени 1836 года до августа 1837 года был поистине грандиозен. И это все при том, что из государственной казны и на организацию приема многочисленных гостей, и на проведение самих маневром Витт не взял ни копейки! Все было сделано исключительно за счет изысканных местных средств. Уже одно это говорит о незаурядных качествах генерала, как организатора и администратора. Факт показухи (с придорожными работами поселенцев), разумеется, тоже был, как, впрочем, и на всех парадных мероприятиях со времен Рюрика до наших дней. Винить за это Витта не следует, он играл по установленным правилам.

Заметим, при всем этом, что и реконструкция целого города, и масса иных сопутствующих вопросов, которые необходимо было решать Витту, носили, хоть и важный, но все же вспомогательный характер. Главной же задачей на предстоящих маневрах должна была стать высочайшая обученность и слаженность вверенных и приданных ему войск. При этом предстояло осуществлять одновременные маневры десятков тысяч всадников. Все это могло быть достигнуто усиленными тренировками и ученьями. И за это отвечал также Витт.

Обратимся к хронике тех событий: «За несколько дней до приезда государя войска собрались под Вознесенском в лагере, который тянулся на протяжении восьми верст. Кавалерии было 350 эскадронов, пехоты – 30 батальонов. Со всех концов Европы съехались гости. Здесь были представители Австрии, Пруссии, Баварии, Швеции, Англии и даже Турции. Из Одессы и окрестностей были приглашены дамы. 17 августа приехал государь. В тот же день осматривал войска, и остался очень доволен. Смотры продолжались и в следующие дни. 23-го в 6 часу утра государь произвел тревогу. Через полчаса все войска собрались в назначенном пункте. Государь остался доволен быстротой, с какой войска прибыли на сборный пункт. Маневры продолжались до часу, после его войска были отпущены, но почти немедленно государь, желая показать иностранным гостям выносливость своей кавалерии, снова дал сигнал к сбору и продолжил маневры еще 4 часа. Тревога эта очень утомила войска…»

На смотре присутствовал и старый соратник, друг и доброжелатель де Витта генерал от кавалерии А. И. Чернышев, ставший к тому времени уже военным министром.

Ну а чем же занимался в это время де Витт? Предоставим слово очевидцу тех событий: «Витт опоздал к началу маневров и Николай Павлович после подтрунивал над ним, что он в благодарность за угощение приготовил ему сюрприз, только не знает, угодил ли этим сюрпризом «Вот каких ты нажил беспокойных гостей, – шутил государь, – которые тебя, только и знай, что тревожат!» Действительно положение Витта было очень трудное: с одной стороны, приходилось хлопотать о гостях, с другой – командовать войсками на смотрах и маневрах…»

А вот воспоминание о Вознесенских маневрах будущего генерала Н.Н. Муравьева-Карского, который, будучи братом сразу трех декабристов, и сам замешанный в масонских делах, относился к генералу де Витту предельно отрицательно: «Граф Витт служил вчера забавою. Ему велено было командовать всеми поворотами ординарцев, на что у него недоставало, ни сил, ни голосу. Старик был пешком. Он бросился вперед бегом, но не мог отойти дальше 100 шагов, как у него замерли и слова, и голос, и слух. Никто не смел явно смеяться, государь сказал, что граф Витт по старости начинает уже глохнуть, а он остался один на поле, навлекая на себя всеобщее внимание странными телодвижениями и всяческими кривляньями, имеющими цель выразить принимаемое им участие в успехах». Отбросив в сторону явную тенденциозность Н.Н. Муравьева, видно, что во время маневров де Витту приходилось предельно сложно, и он находился на грани физического и нервного истощения.

24 августа в Вознесенск прибыла супруга Николая Первого Александра Федоровна с великой княжной Марией Николаевной. Тут же де Витту было поручено, помимо всего прочего, лично опекать и их.

25 августа был проведен парад всей кавалерии, всех 350 эскадронов. Руководил парадом опять же де Витт. Император во главе конницы проскакал церемониальным маршем мимо своей супруги. На следующий день был смотр пехоты, которую представлял опять же де Витт.

Из записок графа А.Х.Бенкендорфа, который оставил после себя воспоминания Николая Первого на юг со своими комментариями: «.Прерву на минуту рассказ государя, чтобы объяснить цель его приезда в Вознесенск. На огромной тамошней равнине, орошаемой Бугом, предназначен был сбор колоссальных масс кавалерии. 1-й, 2-й и 3-й кавалерийские корпуса, сводный корпус из двух дивизий, принадлежавших к пехотным корпусам, дивизия 40 эскадронов, образованных из бессрочно-отпускных восьми соседних губерний, и резервные эскадроны всей кавалерии собраны и расположены были с принадлежащею к ним артиллериею в окрестностях Вознесенска.

К кавалерии еще присоединились 12 резервных батальонов 5-го корпуса и 16 батальонов с 3-мя батареями артиллерии, составленных из бессрочных тех же восьми губерний.

Неусыпными трудами графа Витта местечко Вознесенск, дотоле лишь штаб-квартира одного из кирасирских полков, было менее, чем в год, превращено в настоящий город, с дворцом для царской фамилии, обширным садом, театром, около двух десятков больших домов для знатных особ и до полутораста меньших для свиты и для приглашенных на этот смотр генералов и офицеров. Тут было соединено все, что только могло потребоваться для комфорта и даже для утонченной роскоши. Меблировка дворца представляла образец лучшего вкуса, и из Одессы и Киева были выписаны торговцы всех родов и лучшие рестораторы. Для гостей было приготовлено до 200 экипажей и 400 верховых лошадей. Прибавлю, что все здания были каменные и построены чрезвычайно прочно. Все имело вид настоящего волшебства!

Зрителями явились в Вознесенск: из своих, кроме императрицы, наследника, великого князя Михаила Павловича с супругою и великой княжны Марии Николаевны, множество корпусных и дивизионных командиров из всей армии, несколько гвардейских генералов и почти все генерал– и флигель-адъютанты; из иностранцев: австрийский эрцгерцог Иоганн; прусские принцы Август и Адальберт; принц Фридрих Виртембергский; герцог Бернгард Веймарский со своим сыном; герцог Лейхтенбергский из Баварии; австрийский посол, граф Фикельмон, и генералы австрийские: князь Виндишгрец и Гаммерштейн с 24-мя офицерами, и прусские: Натцмер и Бирнер с 8-ю офицерами, английский генерал Арбутнот, два датских офицера и от султана Мушир-Ахмет-паша с 6ю офицерами.

Все эти господа приезжали постепенно, и для них всех достало помещений, экипажей и лошадей. Этот огромный военный сбор сильно занял чужестранные журналы и навел беспокойство на кабинеты парижский и лондонский, при вечной их подозрительности к России. Австрия и Пруссия, хотя им ближе были известны планы нашего правительства, тоже, однако, остались не совсем довольны показом с нашей стороны таких сил и, в завистливости своей, всячески старались уверить и себя и других, что тут гораздо менее войска, чем утверждают, и что, притом оно дурно обучено.

Одна Турция, вполне доверяя императору Николаю, как своему благодетелю и спасителю, не обнаруживала никакого неудовольствия против такого чрезвычайного сбора войск близ ее границ, а посол султана, с многочисленною своею свитою, видел для Оттоманской Порты в развитии наших военных сил скорее оплот, нежели какую-либо опасность.

«Я не утерпел, – продолжал государь, – чтобы не взглянуть на собранные войска тотчас же по прибытии, и на следующее утро был уже среди них. Бесконечная долина казалась нарочно созданною для совокупления на ней такой огромной силы, и не могу вам выразить, что я чувствовал, подъехав к ней. 350 эскадронов со 144-мя конными орудиями, вытянутые в пять линий, представляли зрелище такое величественное и новое, что первою моею мыслью было возблагодарить вместе с ними Бога! Поразительно было смотреть на громадную массу всадников, обнаживших головы для молитвы. В эту минуту я гордился принадлежать им и быть их начальником. После молебствия войска прошли передо мною церемониальным маршем; все блистало красотою и выправкою: люди, лошади, обмундировка, сбруя, все казалось вылитым по одному образцу. Я вполне наслаждался, и виденное тут, превзошло мои ожидания. Дух этого войска тоже превосходный, потому что такого блестящего состояния можно достигнуть только ревностным и совокупным усердием начальников и солдат. Они приняли меня с восторгом, выражавшимся на всех лицах. Мне уже не было причины сомневаться относительно впечатления, которое этот сбор войск произведет на иностранцев. 19-го августа, я смотрел пехоту, и она хороша, а батальоны бессрочных – превосходны.

На другой день я делал маневры всей кавалерии и боялся, что ее числительность меня затруднит, но люди так хорошо выучены, а начальники так внимательны, что все шло в совершенстве.

После обеда я осматривал госпитали, устроенные по случаю сбора такой массы людей в одном месте; найденный в них порядок не оставлял ничего желать лучшего. Впоследствии было немало больных глазами, от пыли и жары.

21-го августа драгунские дивизии и артиллерийские батареи производили в моем присутствии стрельбу в цель. Видно, что они над этим порядочно поработали: мишени были все расстреляны. 22-го августа, в день моей коронации, я слушал обедню в пехотном лагере, а после обеда мне показывали конские заводы поселенных полков. Кобылы хороши, и есть несколько замечательных жеребцов; только в породе для кирасир остается еще желать улучшения.

23-го августа, в 8-мь часов утра, сидя у эрцгерцога Иоганна, я велел ударить тревогу, и менее чем в полчаса все было в строю и под ружьем.

27-го августа, рано утром я выехал навстречу к императрице, с которою и вернулся в Вознесенск. Нас встретили перед городом, верхами, все генералы и штаб-офицеры, как из числа гостей, так и принадлежавшие к войскам, расположенным в лагере, что составило огромнейшую свиту. Ночью приехал и старший мой сын, прямо из Сибири. Вы можете себе представить, как я рад был с ним увидеться. Саша много выиграл от этой поездки и совершенно возмужал.

«Жена моя присутствовала при большом параде, который удался еще лучше первого, сделанного мною в виде репетиции. Иностранцы были изумлены красотою и выправкою наших войск, которые могли поспорить с гвардиею, а в отношении к подбору и выездке лошадей еще чуть ли не стояли выше ее. Потом были у нас учения и маневры».

Государь рассказал их во всей подробности и при этом обнаружил удивительную память, передав все их частности.

«Наконец, пришлось расстаться с Вознесенском, где в продолжение двух недель я испытывал одни наслаждения; признаюсь, что расставание с этим прекрасным и добрым войском мне было очень тяжело…»

Из хроники событий Вознесенских маневров: «Маневры и смотры сменялись балами, праздниками с фейерверками и пением кантонистов, спектаклями в театре, где играла французская труппа из Киева и русская. Витт устроил для государыни особенную линейку с колоннами, убранную живыми цветами и балдахином из красного бархата, украшенным золотыми бахромой, шнуром и кистями и увенчанным золотой короной. В линейку запрягли две пары волов с позолоченными рогами. Возница был в богатом малороссийском наряде. Витт сопровождал императрицу верхом. Государь смотрел на это оригинальное катание с балкона и очень смеялся. 30 августа состоялся большой бал в нарочно приготовленном для этого помещении, причем обязанности хозяйки исполняли сестра Витта, графиня Потоцкая и графиня Воронцова. Торжества закончились балом, данным государыней 3 сентября для избранных, после чего последовал отъезд высоких гостей в Одессу».

Относительно пребывания Николая Первого в Вознесенске рассказывают следующий анекдот. Во время кавалерийских маневров одной из сторон командовал де Витт, а второй сам император. В какой-то момент войска де Витта, якобы, без видимых причин, начали отступать перед войсками императора. На недоуменный вопрос Николая Первого: «Почему де Витт отступает?» бывший рядом генерал Еромолов, якобы, ответил: «Он, ваше величество принял сражение за настоящее!». Было ли все именно так, сегодня сказать трудно. Но то, что самолюбивый, склонный к интригам (чего стоят только интриги Еромолова против Кутузова и Барклая-де-Толли в 1812 году!), да к тому же еще и опальный, Ермолов откровенно завидовал де Витту (с которым он стоял у истоков создания военных поселений) – это факт. Так что нет ничего странного, что злой на язык Ермолов воспользовался случаем, чтобы попытаться хоть как-то опорочить де Витта в глазах Николая Первого.

На Ермолова ссылаются историки и относительно другого анекдота, связанного с Вознесенскими маневрами: «Граф Витт, желая ознаменовать пребывание государя Николая Павловича в Вознесенске, устроил иллюминацию и над своим домом поместил щит с буквами "Н. А" (Н – это везель Николая Первого, А – его супруги Александры Федоровны – В.Ш.). А. П. Ермолов по этому случаю сказал следующую остроту: «Как тонко генерал Витт намекает государю, что ему надо аренду». Разуммется, что де Витт ни на какую аренду не намекал (денег у него и своих хватало с избытком!), но уж очень хотелось Ермолову еще раз унизить пользовавшегося расположением царя генерала. Но Бог с ними, с недоброжелателями!

Не знаю, как вам, уважаемый читатель, а мне почему-то обидно, что средь всего этого великолепия не было моей любимой Каролины Собаньской. Уж кто-кто, а она бы стала истинным украшением собравшегося в Воскресенске общества. Как знать, может быть после Воскресенских балов, и сам император изменил бы свое отношение к красавице польке. Воскресенские торжества могли бы стать зенитом ее жизни, ибо, как супруга де Витта именно она должна была быть главной хозяйкой всех устраиваемых мероприятий. О, это была б настоящая хозяйка: красивая и умная, гордая и обаятельная! Увы, Каролине уже не было места на этом празднике жизни. В это время ее волновали совсем иные, куда более прозаические житейские заботы.

В тот же день 3 сентября Николай Первый лично вручил де Витту алмазные знаки ордена Святого Андрея Первозванного и 300 тысяч рублей «за примерную деятельность и неусыпные труды в доведении до превосходного устройства во всех отношениях войск, находившихся в сборе при городе Вознесенске».

Что и говорить, собранные им под Вознесенском 350 эскадронов "поселенной кавалерии" показали себя достойно. Думаю, что Вознесенские маневры стали вершиной таланта де Витта, как администратора и организатора, да и как полководца, в общем-то, тоже. Николай Первый делал большую ставку на зрелищность и отработанность грандиозных Вознесенский маневров, которые должны были остудить пыл противников России в Европе. Это дело он доверил де Витту и тот не подвел. Думаю, что по своим политическим последствиям Вознесенские маневры имели значение не меньшее, чем выигранное генеральное сражение. После публикаций корреспонденций из Вознесенска в европейских газетах враги России приумолкли, уж, слишком явной была продемонстрирована все военная мощь Великой империи, чтобы можно было ее после этого задирать.

После завершения мероприятий в Вознесенске Николай Первый отправляется в Одессу. По просьбе Николая Первого де Витт сопровождал его в этой поездке. Это был знак высочайшего расположения к генералу за его труды в Вознесенске. Из Одессы император в сопровождении де Витта переехал в Севастополь, где ознакомился с положением дел на Черноморском флоте, а затем по приглашению графа Воронцова отправился отдохнуть на южный берег Крыма.