Текст книги "Тайный сыск генерала де Витта"

Дальнейшая судьба Ризнича имеет самое прямое отношение к нашей теме, поэтому остановимся на ней подробнее. В 1822 году коммерсант полностью разорился, не выдержав конкуренции с тогдашней «черноморской мафией». Но и здесь Витт, и его давний сотоварищ, и бывший свояк генерал Киселев не дали Ризничу пропасть. При содействии последнего или, что вероятнее, по протекции лиц, упоминаемых в этом письме (в том числе и де Витта), Ризнич вскоре устроился на государственную службу, и в 1834 году был назначен чиновником особых поручений при Киевском, Подольском и Волынском генерал-губернаторе, которым тогда являлся генерал-адъютант граф Левашов. Пользовался Ризнич и расположением Воронцова. Так по поводу второго брака Ризнича один их современников писал: «Ризнич один из первых негоциантов, особенно ласкаемый графом (Воронцовым).»

В 1838 году Ризнич был причислен к русскому дворянству, и его род был внесен в 4-ю часть родословных дворянских родов Киевской губернии. 1839 году по представлению генерал-губернатора генерал-адъютанта Бибикова Ризнич был назначен директором Киевской конторы Государственного коммерческого банка и произведен в коллежские советники. В 1843 году он получил орден Святого Станислава 2 степени, а в 1848 году стал старшим (от правительства) директором Киевской конторы банка. При этом необходимо отметить, что с де Виттом Ризнич дружил до самой смерти последнего. Дружба Витта и Ризнича имела и весьма интересные нюансы. Дело в том, что после бегства в Италию Амалии Ризнич с мужем Королины Собаньской, последняя приняла самое живое участие в судьбе покинутого женой Ризнича. Вскоре вместе с Виттом они познакомили Ризнича с сестрой Каролины Паулиной Адамовной Ржевусской. Между Ризничем и Паулиной завязался роман, который завершился вполне счастливым браком. Поэт Василий Туманский, который вместе с декабристами Рылеевым и Бестужевым был членом «Вольного общества любителей российской словесности» писал Александру Пушкину из Одессы: «Одна из наших новостей, могущая тебя интересовать, есть женитьба Ризнича на сестре Собаньской, виттовой любовницы… Новая мадам Ризнич, вероятно не заслуживает ни твоих, ни моих стихов; эта малютка с большим ртом и с польскими ухватками».

Паулина родила мужу пять детей (двух дочерей и трех сыновей). Таким образом, Витт и Ризнич стали свояками. Любопытно, что восприемниками одного из сыновей Ризнича Георгия в 1837 году был бывший адъютант Витта статский советник Степан Христофорович Чиркович (к тому времени уже муж Каролины Собаньской, о чем речь еще впереди) и еще одна сестра Собаньской Евгения Адамовна Ганьская – будущая жена Оноре де Бальзака. Но мы несколько забежали вперед.

Едва окончилась турецкая война 1828–1829 годов, как де Витт стал проситься направить его начальником штаба к великому князю Константину в Польшу. О причинах этой просьбы мы можем только догадываться. Возможно, это было связано с наследственными делами, возможно, де Витт просто соскучился по родине. Но не тут то было, тогдашний правитель царства Польского великий князь Константин Павлович и на дух не желал видеть рядом с собой весьма нелюбимого им де Витта, отдав предпочтение ничего не понимающему во внутренних польских делах греку Куруте.

Известны весьма нелицеприятные высказывания великого князя Константина о Витте. Все дело в том, что великий князь не мог простить Витту июня 1812 года, когда тот прибыл из Польши в ставку 1-й армии, после чего они вдвоем с Барклаем-де-Толли, не позвав Константина, бывшего в ту пору командиром гвардейского корпуса, заперлись и совещались. Разумеется, что Константин что-то слышал о разведывательных делах Витта, но, будучи человеком прямым по характеру и весьма недалеким по уму, не понимал в принципе сам род деятельности этого таинственного человека, а потому и не желал видеть его рядом с собой. Как показали последовавшие вскоре события, если бы в Варшаве находился рядом с Константином не малоинициативный и ленивый Курута, а всезнающий и энергичный де Витт, возможно дело бы никогда и не дошло до большой крови. И история России и Польше была бы несколько иной, чем сегодня.

Но, к сожалению, все вышло иначе. После отказа великого князя Константина взять де Витта к себе, император Николай Первый назначает генерала от кавалерии де Витта состоять при своей особе. Должность эта была весьма почетной и открывающей перед разведчиком большие возможности.

Польский мятеж

В 1829 году Бугская уланская дивизия образовала военное поселение в Херсонской губернии. Это поселение стало она долгое время одной из главных забот де Витта. Новое поселение требовало на первых порах больших забот и де Витт с головой уходит в хозяйственные дела.

Между тем, к 1830 году резко обострились отношения между Россией, Пруссией и Австрией с одной стороны и Францией с другой. Париж обвинялся в распространении революционных идей и подстрекательстве национальных меньшинств к восстаниям. Союзники заключили между собой тройственный антифранцузский союз. Император Николай Первый провел внеочередной рекрутский набор и велел своему брату Константину отмобилизовать армию, расположенную в Польше.

Не удовлетворяясь отданием распоряжений, император лично отправился в поездку по западным губерниям, чтобы лично убедиться в боеспособности армии.

Из воспоминаний А.Х. Бенкендорфа за 1830 года «Государь сделал смотр одной дивизии литовского корпуса и продолжал свой путь, через Старый Константинов, в Елисаветград, где были собраны кирасирская и уланская дивизии поселенных войск, состоявших под начальством графа Витта. Здесь же Галиль-паша, возвращавшийся в Константинополь по исполнении своей миссии, ожидал Государя и присутствовал при учении этой конницы, одинаково превосходной как по выправке всадников, так и по красоте лошадей. Оттуда Государь поехал в Александрию близ Белой Церкви, летнее пребывание старушки графини Браницкой, которая сделала августейшему своему гостю прием, вполне соответствовавший ее несметным богатствам. Государь жил в отдельном большом доме, убранном как дворец. Меня поместили в щегольском павильоне, а обед подавали в великолепной зале посреди сада, наполненной драгоценнейшими статуями и бронзами. Сады, парк и все Остальное отличалось той же роскошью. В окрестностях Александрии было собрано и осмотрено до 30 резервных эскадронов из дивизий, участвовавших в турецкой войне. Потом мы поехали в Козелец для осмотра 2-й драгунской дивизии. Полки ее оказались в отличном состоянии; Государь маневрировал с драгунами и в пешем и в конном строю, что составляет истинное их назначение. Этот род войска был пересоздан Императором Николаем, постоянно старавшимся возвратить ему Прежнюю его важность. Из Козельца мы перенеслись в Киев, где массы народа ждали Государя у ворота Печерской лавры и провожали до Соборной церкви».

Итак, кавалерия де Витта подвергшись проверке на самом высшем уровне, показала себя на должной высоте. Сам генерал заслужил высочайшее благоволение. Кто тогда знал, что очень скоро де Витту придется вести свои полки в бой.

Тем временем начала быстро ухудшаться и внутренняя ситуация в Польше. Французские эмиссары старались во всю, понимая, что их страну может спасти от вторжения лишь массовое восстание в Польше, которое бы отвлекло на себя русскую армию. Деятельность эмиссаров нашло благодатную почву. Польские офицеры, большую часть которых составляли еще наполеоновские ветераны, давно и сами замышляли антирусский мятеж. В 1825 году ввиду скоротечности событий и быстрым разгромом декабристов, им не удалось примкнуть к русским масонам и теперь они готовились выступить самостоятельно. Когда же им было дано заверение во французской помощи, то вопрос о начале восстания можно было считать уже решенным.

Необходимо отметить, что в преддверии польского мятежа к Собаньской власти относились с определенной осторожностью, несмотря на ее близость к де Витту. Полковник Родзянко писал в своем донесении: «Сказывают, что в Одессе проживает г-жа Собаньская, урожденная Ржевуцкая, близкая знакомая графа Витта. Дама сия живет довольно открыто, на даче ее, говорят, съезжается большое количество поляков, в том числе брат ее Генрик Ржевуцкий, и тут бывают различные суждения и довольно, говорят, вольные».

Однако понять полицию тоже было можно, ситуация в Польше была действительно весьма не простая.

Из мемуаров князя Л. Сапеги: "В Вильне арестовали много самой талантливой молодежи за организацию общества, поставившего себе целью единственно самообразование и изучение польской истории и литературы. И это было истолковано как политическое преступление".

Таких "самообразовательных обществ", идейно готовящих будущих повстанцев было не мало. Часть из них удалось разгромить, но часть все же уцелела.

Не теряли даром времени и поляки, проживавшие в Петербурге. Среди них наибольшим авторитетом пользовались: министр-статс-секретарь генерал Грабовский, граф Туркулл, князья Любомирский и Любецкий, готовящие благожелательное отношение к польским мятежникам со стороны высшего российского общества.

Из воспоминаний князя Л. Сапеги: "Из моего продолжительного пребывания в Петербурге и общения со всеми власть имущими я вынес впечатление, что император относился к нам очень сочувственно.

Немецкая партия охотно бы вступила в союз с нами для того, чтобы, при нашей помощи, сохранить свое владычество. Она желала бы найти среди нас людей, которые могли бы достигнуть в России высших степеней и, вместе с ними, сохранить власть и править Россией. Только коренные русские относились к нам недружелюбно и не скрывали этого. Много раз они мне говорили: "Чем больше государь для вас сделает, тем скорее вы устроите восстание". Их предположения, действительно, осуществились. Теперь они, как и немцы, глубоко убедились, что единственным средством для удержания покоренных земель… является полное уничтожение польского национального духа. Это не представило бы больших затруднений: требовалось лишь раздавить высшие классы. Народ совершенно не проникся еще национальным чувством. Немцы осуществляют ту же мысль… Мы обсуждали часто этот вопрос с князем Любецким. Он не верил в наши собственные силы, необходимые для того, чтобы завоевать независимость, ни в постороннюю помощь. Он выражал желание, чтобы мы, пользуясь нашим интеллектуальным превосходством, добивались не только в Царстве Польском, но и в России всевозможных должностей так, чтобы, в конце – концов, не Россия управляла нами, а мы Россией".

Разумеется, что в такое смутное время не сидел без дела и главный специалист по тайным польским делам Иван де Витт. Агенты у генерала были надежные, а потому вскоре он мог уже обстоятельно доложить правителю Польши великому князю Константину Павловичу об истинном положении дел в его владениях. К большому огорчению де Витта великий князь воспринял доложенную ему информацию весьма негативно, усмотрев в том происки Витта против своего любимца начальника штаба генерала Курута. Своевременный доклад был расценен, как заурядный донос.

– Пока я правлю Польшей, здесь никогда не будет никакого восстания! Поляки меня любят! – самоуверенно заявил Константин.

– Ваше высочество, – осторожно заметил де Витт, – Вы не знаете так хорошо поляков, как знаю их я. Надо лишь провести кое-какие предупредительные меры, арестовать главных зачинщиков, имена которых мне давно известны и спокойствие в царстве Польском будет восстановлено!

– Уберите от меня ваши подлые списки на достойных людей! – швырнул поданную бумагу в лицо генералу великий князь. – Я тоже хорошо знаю, что вы известный интриган и шпион. Не суйте больше нос не в свои дела! Польша и польские дела находятся только в моей компетенции!

Последняя фраза великого князя означала предупреждение, чтобы де Витт не вздумал лезть со своими домыслами через голову великого князя к императору.

Тогда же Константин написал письмо брату Николаю, чтобы тот не верил всем донесениям де Витта о ситуации в Польше. В выражениях великий князь не стеснялся: "Граф Витт есть такого рода человек, который не терпит чего другого, недостоин даже, чтобы быть терпиму в службе, и мое мнение есть, что за ним надобно иметь весьма большое и крепкое наблюдение".

Константин призывал брата осуществлять тайное слежение за руководителем тайной службы! К чести императора Николая ругательное письмо старшего брата он оставил без последствий, однако от польских дел де Витт был отстранен.

Итак, Иван Витт отошел от активного участия в противодействии грядущему мятежу. Ему оставалось лишь кусать локти и потихоньку на свой страх и риск собирать информацию о будущих мятежниках, ибо генерал твердо знал, что пройдет совсем немного времени и эта информация будет востребована. Часть столь необходимой ему информации де Витт получал от своего сводного брата Станислава Потоцкого, который к этому времени числился дежурным генералом Главного штаба польской армии и жил со своей женой Екатериной Браницкой-Потоцкой в Варшаве.

А великий князь Константин, тем временем, своим упрямством неумолимо приближал Польшу и Россию к кровопролитию, которое не удастся пережить и ему самому.

Нападение мятежников на тюрьму на улице Лешко" (Польское восстание 1830–1831 года)

В 1831 году внезапно для всех, но не для Витта, вспыхнуло польское восстание, возглавленное и осуществленное польскими генералами, столь любовно взлелеянными великим князем. Сам Константин со своим начальником штаба Курутой, бросив на произвол судьбы остатки варшавского гарнизона, бежали из объятой восстанием польской столицы. Мятеж в полном составе поддержали так называемые польские национальные части, которые особенно нравились великому князю Константину и которые комплектовались исключительно поляками. Все русские полки остались верны присяге и пробивались из Польши на восток с огромными потерями. Раненых и отставших поляки безжалостно добивали. Убивали не только русских солдат и офицеров, а вообще всех русских, не исключая женщин и детей. При этом убийствами руководили те самые аристократы, которых так долго привечали и великий князь и император. Сегодня о резне, устроенной в Варшаве русскому населению и отечественные и польские историки предпочитают не вспоминать, но ведь это было!

Историк А. Керсновский пишет: «Присоединенное к России на Венском конгрессе Варшавское герцогство составило с литовскими областями так называемое «Царство Польское», имевшее свое автономное устройство, свою армию, администрацию, денежную систему и конституцию. Однако всего этого польским патриотам казалось мало, и они чаяли полного отделения от России. Конспиративные общества стали возникать особенно с половины 20х годов.

Русское правительство, как мы знаем, относилось к полякам с чрезвычайным благодушием и снисходительностью – вплоть до того, что скомпрометированные в деле декабристов офицеры польских войск и члены нелегальных польских обществ были выпущены из-под стражи. В 1828 году Император Николай короновался в Варшаве польским королем, причем вопреки пессимистам, опасавшимся покушения на жизнь Государя, торжества эти прошли, вполне благополучно. Однако огонь под пеплом тлел – общий революционный порыв Европы 1830 года увлек и Польшу.

Поводом к восстанию послужило повеление Императора Николая Павловича польской армии готовиться к походу на Бельгию совместно с русскими войсками. 17 ноября 1830 года руководимая офицерами и воспитанниками военно-учебных заведений толпа ворвалась в Бельведерский дворец с намерением убить цесаревича Константина Павловича, которому удалось, однако, спастись. Сейм объявил династию Романовых низложенной и провозгласил главой правительства Чарторыйского, а главнокомандующим с диктаторскими полномочиями генерала Хлопицкого. Однако Хлопицкий отклонил от себя эту честь и настоял на назначении князя Радзивилла, оставшись при нем советником – фактически же главнокомандующим.

Полагая, что «всякая пролитая капля крови только испортит дело», великий князь Константин отпустил остававшиеся ему верными польские войска – и эти превосходные полки усилили армию мятежников. Крепости Модлин и Замостье были переданы полякам, и цесаревич с гвардейским отрядом отошел в русские пределы».

Известие о восстании в Польше встретил с тревогой и негодованием Пушкин: «Известие о польском восстании меня совершенно потрясло. Итак, наши исконные враги будут окончательно истреблены… Начинающаяся война будет войной до истребления – или, по крайней мере, должна быть таковой».

Вот как оценивает восстание в Польше французский историк европейской дипломатии А. Дебидур: "Патриоты, поощряемые французской пропагандой, снова принялись составлять заговоры. В глубокой тайне было подготовлено всеобщее восстание. Оно должно было вспыхнуть в феврале 1831 года. Но ввиду мер, принятых царем и его союзниками против Франции, поляки решили не ждать более и обессилить коалицию, отвлекая геройской диверсией в свою сторону ее главные военные силы, то есть русскую армию. В ночь с 29 на 30 ноября Варшава восстала. Главнокомандующий польской армией и одновременно наместник Польши великий князь Константин Павлович был вынужден спасаться постыдным бегством. Генерал Хлопицкий, завоевавший симпатии своих соотечественников своей прежней славной службой в армии Наполеона, был провозглашен диктатором. В несколько дней вся Польша была уже на ногах… С этого момента действия нового Священного союза оказались парализованными. Царь надолго должен был отказаться от других целей, кроме Варшавы; не покорив ее, нельзя было и думать о движении на запад. Прусский король и австрийский император не решались начать войну без него… Таким образом, судьба продолжала благоприятствовать Франции".

Во время устроенной поляками резни в Варшаве, великий князь Константин едва избежал смерти и бежал из своего загородного Бельведерского дворца с женой на границу в городок Брестовице, бросив на произвол судьбы русские полки. Последние с большими потерями пробивались на восток кто как мог. Постепенно к Брестовице начаи стягиваться российские войска.

Портрет великой княгини Елены Павловны Художник К.П. Брюллов

Из воспоминаний княгини Голицыной: «Во время нашего пребывания в Брестовице Великий Князь принял генералов: Палена, Муравьева, де Витта и, наконец, фельдмаршала Дибича, который был встречен радостными кликами. Он произвел смотр несчастному полку гвардейской пехоты Его Высочества, построенному прямо на снегу во дворе. Раздались крики “ура”, и сердце мое забилось, я давно уже их не слыхала, в ушах моих все еще звучали совсем иные крики той мятежной ночи. Великий Князь, одетый в парадный мундир, подошел к фельдмаршалу и отдал ему рапорт. Фельдмаршал шагнул к Августейшему страдальцу, поцеловал его в плечо и на несколько мгновений припал к груди Великого Князя. Эта сцена растрогала всех нас…Я была приглашена к обеду, и княгине снова вздумалось пускать в меня стрелы. Генерал де Витт также обедал в тот день. Вполне понятно, что единственным предметом разговора был план взятия Варшавы. Полушутя, полусерьезно говорили про то, как покорить город голодом, и Великий Князь все обращался ко мне. Де Витт предлагал брать город по частям, сначала одну улицу, потом другую. Это не нравилось княгине, но генерал утверждал, будто таким образом город можно сберечь. Великий Князь все возвращался к тому, чтобы отрезать город от съестных припасов, и объяснял мне, что такой способ действий лучше. Подхватив его слова, обращенные ко мне, я сказала: “Лечить Варшаву гомеопатическим способом”. Я вовсе не думала, что эти немногие слова, гораздо менее резкие, чем все, предложенное перед этим, будут замечены и на свой лад истолкованы княгинею. Она вспыхнула, но Великий Князь, продолжая разговор, завел речь про нового главнокомандующего польскими войсками кн. М.Радзивилла. Я сказала, что такой начальник нам вовсе не страшен… Когда встали из-за стола, я воспользовалась удобною минутою, чтобы поблагодарить Великого Князя за все его милости и за провожатого, которого он изволил мне дать. Княгиня наконец-то почувствовала, что огорчила меня, и смягчилась. Великий Князь задержался лишь на несколько минут и удалился с ген. де Виттом».

Что же, наконец-то великий князь Константин понял, что де Витт именно тот специалист по польским делам, который был ему нужен. Увы, прозрение к великому князю пришло слишком поздно. Думается, в те дни он полностью изменил мнение о генерале-разведчике. Что касается де Витта, то он, скорее всего, не стал напоминать великому князю о прошлых обидах. Теперь надо было спасать то, что еще можно было спасти.

Вот, что пишет о польской армии, с которой предстояло сражаться российским солдатам и офицерам, известный военный историк А. Керсновский: «Александр I восстановил торжественным манифестом 9 мая 1815 года Польское королевство на началах полной автономии, со своим Сеймом, законодательством, монетной системой и вооруженными силами. Введены были польские ордена Белого Орла и Святого Станислава. Государь принял титул короля польского. Наместником же в Варшаву и главнокомандующим польской армией был назначен цесаревич Константин Павлович. Ядро этой новоучрежденной польской армии составили польские легионы наполеоновских войск. Поляки приняли эту царскую милость как нечто совершенно должное, и похвалялись перед русскими, что вот возвращаются в отчизну с распущенными знаменами и барабанным боем, ничуть не побежденные «москалями». Польская армия составила 3 пехотные и 3 кавалерийские дивизии в 4 полка, строевым составом в 35000 сабель и штыков. Пехотные полки были линейные и егерские, кавалерийские – уланские и конноегерские. Командный состав, командный язык – все было польское, уставы русские, но переведенные на польский. Вообще это была иностранная армия, подчиненная русскому главнокомандующему.

Курута, сын константинопольского грека, воспитывался вместе с цесаревичем (которого Екатерина с рождения прочила в греческие императоры). Большой формалист, кабинетный деятель и феноменальный неряха, это был добрейший человек. Гневаясь на кого-либо из подчиненных, цесаревич сплошь да рядом отдавал ему приказания исключить со службы, посадить под арест такого-то. «Цицас, Ваше Величество», – неизменно отвечал Курута, а когда припадок гнева великого князя проходил, докладывал свое мнение о замене ареста или исключения со службы выговором без занесения оного в формуляр. Цесаревич неизменно с ним соглашался.

Орден Белого Орла

Александр I стремился на каждом шагу доказать полякам свое благоволение, венчавшись польской короной в 1817 году и лично открыв Сейм в 1818 году. Однако поляки, сами лишенные чувства великодушия, неспособны понимать это чувство в других. Милость эту они истолковывали как заигрывание с ними, как признак слабости России, тем более что Император Александр для привлечения сердец своих польских подданных применил уже известный нам по Парижу способ, подчеркнуто пренебрежительно относясь к русским.

«Поляки возмечтали о себе более, чем благоразумие сего дозволяло, – пишет Паскевич, бывший в 1818 году на варшавских торжествах, – и высокомерие свое постоянно выбалтывали, а русские молчаливо, но глубоко затаили оскорбленное национальное свое чувство. На одном из смотров подхожу я к графу Милорадовичу и графу Остерману (они тут же были, даже их держали в Варшаве, как и нас, в черном теле, вероятно, также чтобы привлечь любовь польских генералов армии Наполеона) и спросил их: «Что из этого будет?» Граф Остерман ответил: «А вот что будет: что ты через десять лет со своей дивизией будешь их штурмом брать!» «Он ошибся на три года», – вспоминает об этом случае в своих мемуарах светлейший князь Варшавский…»

После полного провала вполитики великого князя Константина в Польше, доверие к де Витту отныне столь велико, что ему доверяют возглавить авангард всей русской армии. Должность почетная, но и весьма ответственная. Кто еще как не де Витт знает Польшу и польских повстанцев – генералов, с которыми еще совсем недавно танцевал мазурку! Никаких терзаний совести от встречи в бою со старыми друзьями у Витта не было и в помине. Он был профессионалом до мозга костей, он защищал Россию и престол, а потому, как всегда, был готов бороться с врагами Отечества до полного их истребления. Впрочем, император на первых порах сомневался в воинских талантах де Витта, который впервые получил под команду целый корпус. "Один только Витт, отдельный командир, пугает меня, чтобы не натворил глупости", – писал Дибичу царь. Однако после первых успехов Витта былое недоверие к нему было навсегда забыто.

По разработанному плану против мятежных поляков направлялись: гвардия, Гренадерский корпус из Новгородских военных поселений, 1-й и 2-й корпуса из состава 1-й армии, 6-й корпус – (бывший Литовский), а так же 3й и 5-й резервные кавалерийские корпуса де Витта из южной России. Однако для сбора всех этих войск требовалось время.

К декабрю 1830 года у Бреста и Белостока – находился один лишь передовой 6-й корпус барона Розена. На марше находились Гренадерский корпус князя Шаховского и 1-й графа Палена 1-го с резервной кавалерией южных поселений под началом де Витта. Главнокомандующим был назначен фельдмаршал граф Дибич Забалканский, начальником штаба – Толь.

Польская армия, доведена до 130000 занимала позиции от Ковны и Бреста к Варшаве. Весь командный состав ее прошел прекрасную школу наполеоновской армии. По существу, русской армии предстояло доиграть последнюю кампанию бесконечной наполеоновской эпопеи. Легкой победы над поляками не предвиделось.

24 и 25 января 1831 года русские войска перешли границу Царства Польского одиннадцатью колоннами – с расчетом, однако, быть в состоянии сосредоточить в главных силах 80000 бойцов в 20-часовой срок.

Главные свои силы русской армии – I, VI пехотный и III резервный кавалерийский корпуса де Витта Дибич двинул в район между Бугом и Царевом, поручив V резервному кавалерийскому корпусу барона Крейца, из состава поселенной кавалерии де Витта, демонстрацию на Люблин.

В первых числах февраля наш авангард вошел в соприкосновение с польской армией, отступавшей к Висле. 2 февраля произошло неудачное кавалерийское дело у Сточека, после чего те же кавалерийские полки рассчитались с поляками при Вавре. В последнем сражении отличился де Витт со своими уланскими полками.

Из записок генерал-майора Дениса Давыдова, бившего поляков во главе кавалерийской бригады в составе авангарда де Витта: «Тяжкий для России 1831 год, близкий родственник 1812-му, снова вызывает Давыдова на поле брани. Низкопоклонная, невежественная шляхта, искони подстрекаемая и руководимая женщинами, осмеливается требовать у России того, что сам Наполеон не мог! Давыдов скачет в Польшу…»

А вот пушкинский порыв, адресованный Денису Давыдову:

 
Тебе, певцу, тебе, герою!
Не удалось мне за тобою
При громе пушечном, в огне
Скакать на бешеном коне.
 

Восставшие не удовлетворились захватом Польши и активно готовились к вторжению в Литву. В случае покорения Литвы следующей должна была пасть перед поляками Украина. Для восстановления порядка в царстве Польском Николаю Первому пришлось начинать полномасштабную войну, стянув туда войска со всей России. Мятеж в Польше приободрил, разгромленных шестью годами раньше, но так до конца не уничтоженных российских масонов, которые принялись мутить молодежь. В отчете за 1831 год Бенкендорф был вынужден признать: «Дух мятежа, распространившийся в Царстве Польском и в присоединенных от Польши губерниях, имел вообще вредное влияние и на расположение умов внутри государства. Вредные толки либерального класса людей, особливо молодежи, неоднократно обращали внимание высшего наблюдения. В Москве обнаружились даже и преступные замыслы… Нет сомнения, что при дальнейших неудачах в укрощении мятежа в Царстве Польском дух своевольства пустил бы в отечестве нашем сильные отрасли».

Имея разветвленную агентуру и зная все хитросплетения интриг польской знати, де Витт сразу же развернул активную деятельность по дискредитации лучшего из польских военноначальников – генерала Хшановского. Командовавшего польской армией. Хшановского необходимо было сместить с должности командующего мятежными войсками, ибо его способности могли затянуть ход боевых действий на длительное время. Причем сделать это надо было руками самих поляков.

Для начала де Витт через свою агентуру спровоцировал скандал между Хшановским и влиятельным дивизионным командиром Скажиньским. Когда скандал достиг апогея на его фоне началась и главная интрига по проталкиванию на пост командующего старого недруга Хшановского бесталанного и амбициозного генерала Прондзынского. Чтобы поднять "авторитет" Прондзынского на одном из участков фронта, где воевал его корпус, русские войска даже сдали почти без боя несколько позиций. Хитрая подставка была раздута приверженцами Прондзынского и агентами де Витта, как большой успех и шансы генерала на вожделенный пост командующего резко возросли. Правды ради, необходимо отметить и тот факт, что деятельности де Витта немало помогали и склоки среди польского руководства, которые зачастую следовало лишь слегка подогревать.

Общими усилиями виттовской агентуры и недругами Хшановского в порльском руководстве был организован преднамеренный отход польских войск в Замостье и обнажен фронт перед русскими войсками. "Неудача" Хшановского, как и "успех" Прондзынского были раздуты на всю Польшу, как позорное поражение первого и выдающаяся победа второго. В результате этого талантливый Хшановский был вынужден оставить пост командующего. На его место был назначен бездарный Прондзынский. Цель интриги была, таким образом, достигнута. Теперь польские войска уже не могли рассчитывать ни на малейший успех, отныне разгром их был предрешен в самое короткое время. Но и на этом де Витт не успокоился. Чтобы и Прондзынский не чувствовал себя слишком уверенным, он принял участие в новой интриге, где главным лицом был уже новый кандидат в командующие еще более никчемный генерал Скшинецкий.

Во всех этих многосложных делах главным помощником де Витта был уже знакомый нам по делу декабристов А. К. Бошняк. Большое напряжение польского похода сломили здоровье этого талантливого разведчика, и в самом конце войны Бошняк тяжело заболел, а затем и умер в местечке Бара. Впрочем, существует и другая версия смерти Бошняка. Согласно ей, он был выслежен агентами польской разведки, схвачен во время одной из поездок и замучен до смерти. Так оборвалась жизнь одного из талантливейших оперативных сотрудников русской разведки Х1Х века, раскрывшего заговор масонов-декабристов и сохранившего для России великого Пушкина. Кроме весьма напряженной разведывательной работы де Витт успевает и непосредственно участвовать и во всех важнейших боевых операциях польской войны. Да не просто участвовать, а командовать авангардом всей русской армии!