Текст книги "Тайный сыск генерала де Витта"

Странно, но никто и никогда даже не пытался разобраться во взаимоотношениях Пушкина и де Витта. Думается только потому, что над Виттом до сих пор витает сомнительный ореол главного предателя декабристов, а Пушкин всегда считался официально у нас другом «мучеников 14 декабря». На этом основании, дружбу или хотя бы приятельские отношения этих двух людей пушкинисты считают невозможным. И зря!

Анализ поездки Бошняка в Псковскую губернию говорит о том, что если бы он имел задачу очернения поэта в глазах нового императора, то это он мог сделать довольно легко, так как все основания для того, чтобы считать Пушкина нелояльным режиму уже имелись. За то, что Бошняк изначально был настроен оправдать поэта, говорит и удаление Бошняком от участия в поездках по губернии сопровождавшего его фельдъегеря. Лишние уши и глаза были Бошняку ни к чему! Разговоры Бошняка с местными помещиками, которые толком и не знали Пушкина, было сделано весьма торопливо и, разумеется, больше для отвода глаз и отчетности. Что могли сказать окрестные помещики – да ничего! А вот внезапный обыск в доме поэта мог выявить столько компрометирующего материала, что Пушкина ждала бы, несомненно, Сибирь.

Но никакого обыска произведено не было. Почему? Боялись потревожить поэта? Вряд ли, в ту пору трясли куда более высокопоставленных особ, ведь на карту была поставлена безопасность государства. Значит, кто-то определил порядок действий Бошняка и в этом определении был исключен обыск – самый действенный метод получения искомой информации. Кто мог дать такое указание Бошняку? Только его непосредственный начальник де Витт! Вполне вероятно, Бошняк имел прямое устное указание Витта сберечь поэта и это указание блестяще выполнил. Знал ли Пушкин о роли де Витта в том, что Николай Первый после доклада Бошняка Витту, а того императору, переменил к нему отношение к лучшему. Думается, что узнал, хотя и не сразу. Лишним доказательством этому служит тот факт, что за всю свою жизнь великий поэт ни разу не обмолвился плохим словом о генерале де Витте, в то время как многие, казалось бы, более лояльные к тому же декабристскому движению деятели, удостаивались его весьма нелицеприятных эпиграмм. Вспомним, что Каролина Собаньская демонстративно предпочла поэту генерала? Уже одно это могло подвигнуть Пушкина на самые злоречивые эпиграммы.

Но ничего подобного не произошло. Почему? Да потому, что Пушкин, скорее всего, прекрасно понимал, кому именно он обязан благосклонностью императора и никогда об этом не забывал, хотя, зная о неоднозначном отношении в обществе к личности де Витта, особо не распространялся о том, какие личные отношения связывали их между собой.

Пушкинист Н. Эйдельман в своей книге «Пушкин и декабристы» пишет: «Сведения о начале шпионской карьеры Бошняка противоречивы. Потомки утверждали, будто он был «бесхарактерной жертвой хитрого Витта»; согласно хвастливым рассказам самого генерала, воспроизведенным много лет спустя Ксаверием Браницким, Витт завербовал Бошняка, действительно «склонявшегося к вольнодумству», угрозой ареста, расправы… Для более полной характеристики тех лиц, что летом 1826-го устремляются на Пушкина, отметим существование версии, будто и сам генерал Витт работал «надвое»: согласно Браницкому, Витт утверждал, что «вначале собирался примкнуть к заговору, полагая, что дело шло о свержении всесильного Аракчеева, отвратительного великого визиря Руси». Однако затем Витт будто бы догадался об истинной сущности заговора, и «все колебания показались преступными». Это удивительным образом совпадает с замечанием Мицкевича, что «граф не спешил предупредить правительство. С одной стороны, он хорошо знал генерала Аракчеева, в ту пору облеченного императором всей полнотой власти. С другой стороны, хотел выяснить, каковы планы заговорщиков и средства, которыми они располагали. Но донос Шервуда заставил Витта послать рапорт в Петербург». С этим согласуется и любопытная версия декабриста Сергея Волконского, который писал о превращении Бошняка в тайного агента: «При его образованности, уме и жажде деятельности помещичий быт представлял ему круг слишком тесный. Он хотел вырваться на обширное поприще и ошибся». Возможно, в самом начале и наблюдались какие-то сомнения Бошняка, однако летом 1825 года он уже верой, правдой и охотой служит могущественному генералу».

Относительно истории секретной поездки Бошняка к Пушкину существует интересное воспоминание племянника А.Бошняка (тоже Александра): «Дядя <…> признавался моему отцу, что поэзия входившего тогда в славу Пушкина ему вовсе не нравится, но что он принужден восхвалять его, так как кругом его расточаются похвалы явившемуся поэту». О чем нам говорят воспоминания племянника А.Бошняка, да только о том, что агент де Витта, собирая информацию о Пушкине, руководствовался исключительно указаниями своего шефа. А не личными эмоциями.

По представлению графа де Витта в августе 1826 года А.Бошняка наградили орденом Св. Анны II степени с алмазами. В последующие годы он продолжил службу чиновником для особых поручений в Елисаветграде при де Витте, получая 5 тысяч рублей жалования в год.

В свете всего вышесказанного, и профессиональные пушкинисты, и просто все любящие и ценящие нашего великого поэта, должны были бы чтить память о человеке, сохранившего для нас Пушкина. Увы, этого так и не произошло. Вот как, к примеру, характеризует де Витта пушкинист М.Яшин: "Витт, делец (!?), перебежчик (!?), авантюрист (!?), дипломатический интриган (!?), отличался тонкостью ума и проницательностью. Внешне тактичный и веселый, он умел лавировать среди сильных мира сего и извлекать пользу из малейшей необдуманности своих высоких покровителей. Полицейская хитрость и провокаторская ловкость помогали ему быть в курсе всех событий – и далеко не ради защиты интересов русской монархии". Тогда ради чего? – хочется спросить маститого пушкиниста.

А меж тем, уже одного спасения первого поэта России, было более чем достаточно, чтобы имя генерала Ивана де Витта было записано в скрижали отечественной истории золотыми буквами.

Заканчивая весьма сложную тему Пушкин – Собаньская – де Витт – декабристы, приведем типичный современный «исторический» опус, в котором все сваливается в одну кучу. Надуманность, тенденциозность, ничем не подтвержденные оскорбления и ярлыки, всего этого там, в избытке, в лучших традициях отечественной пушкинистики.

Не будем называть автора этого исторического изыска о Каролине Собаньской и де Витте, но сочинение достойно того, чтобы его процитировать, ибо вобрало в себя всю традиционно пропагандируемую нашими историками мерзость о Каролине и Иване: «Фактически расставшись со своим первым мужем (мы уже писали, что рассталась с мужем Каролина вполне законно – В. Ш.), Собаньска вела в Одессе, неслыханный в ту пору, образ жизни (!!?). С 1821 года она открыто сожительствовала с начальником южных военных поселений генерал-лейтенантом И. О. Виттом, афишируя свой адюльтер (она не жила содержанкой, а была гражданской, а потом, после венчания в 1831 году и законной женой, а это большая разница. Именно так, кстати, жил с графиней Лович и великий князь Константин, но никто его и его жену не обвиняет в аморальности! – В. Ш.). Такое поведение считалось скандальным (почему именно? кем? – В.Ш.), однако, оно вписывалось в романтический образ демонической красавицы (опять надуманное сравнение с дьяволом! – В. Ш.). На самом же деле Собаньска была не только любовницей, но и агентом Витта (К. Собаньская никогда не была штатным агентом, но как умная и преданная жена, она, по мере сил, помогала мужу в его делах и, причем, весьма успешно. История знает массу примеров, когда жены весьма деятельно участвовали в делах своих супругов – В. Ш.). Генерал-лейтенант Витт – одна из самых грязных личностей в истории русского политического сыска (здесь уже просто площадная брань и брызги желчи! – В. Ш.). Шпион не столько по службе сколько из призвания (шпионами, в таком случае, следует называть всех наших разведчиков и контрразведчиков, сотрудников КГБ и ФСБ! – В. Ш.), Витт лелеял далеко идущие честолюбивые планы (какие же именно? – В. Ш.). По собственной инициативе он начал слежку за рядом декабристов: А. Н. и Н. Н. Раевскими, М. Ф. Орловым и др. (молодец, кто-то же должен был защищать интересы государства от масонского отребья! – В.Ш.). Особенно сложные отношения связывали его с П. Пестелем. Пестель прощупывал возможность использовать военные поселения в целях тайного общества. Он ясно видел и авантюризм, и грязное честолюбие (в чем же оно конктретно проявлялось? – В. Ш.) Витта, но и сам Пестель – за что его упрекали декабристы – был склонен отделять способы борьбы за цели общества от строгих моральных правил. Он был готов использовать Витта, так же как позже надеялся сделать из растратчика И. Майбороды (!?) послушное орудие тайных обществ. Недоверчивый Александр I долго задерживал служебное продвижение Пестеля, не давая ему в руки самостоятельной воинской единицы (это неправда, Пестель сделал блестящую карьеру, не вылезая из штаба Витгенштиейна – В. Ш.). А без этого любые планы восстания теряли основу. Пестель решился использовать Витта: жениться на его дочери – старой деве (опять ложь, приемная дочь де Витта была молода, богата и красива! – В. Ш.) и получить в свои руки военные поселения юга (это каким же образом? – В. Ш.). В этом случае весь план южного восстания опирался бы на бунт поселенцев, "взрывоопасность" которых Пестель полностью оценил. Встречная "игра" Витта состояла в том, чтобы проникнуть в самый центр заговора, существование которого он ощущал интуицией шпиона (правильнее: профессионализмом талантливого разведчика, стоящего на защите государственных интересов – В. Ш.). Получив сведения о заговоре в Южной армии, он намеревался использовать этот козырь в сложном авантюрном плане (что же это за тайный план, о котором до сих пор никто ничего не знает! – В. Ш.) – в зависимости от обстоятельств продать Пестеля Александру или Александра Пестелю (где хоть какое-то документальное подтверждение этой выдумке? – В. Ш.). И Александр I, и Пестель презирали Витта (документ или свидетельство! – В. Ш.) и с отвращением (документ! – В. Ш.) прибегали к его помощи. Но оба приносили свою брезгливость в жертву ведущейся ими политической игре (документ! – В. Ш.). Судьба решила по-своему: Александр, наконец, вручил Пестелю полк, и обращение декабристов к Витту сделалось ненужным (ситуация была намного более сложной – В. Ш.). Широко идущие планы Витта (кто, черт побери, хоть раз видел эти планы? – В. Ш.) не ограничивались связями с Пестелем. В кругу его специальных интересов оказались и Пушкин, и Мицкевич (Пушкина Витт фактически спас для России, а за Мицкевичем приглядывал совершенно правильно, так как тот был одним из самых ярых врагов России! – В. Ш.). Но, если Пестеля он собирался заманить перспективой получить "в приданое" военные поселения (каким это образом? Документ! – В. Ш.), то приманка для Пушкина и Мицкевича нужна была иная – здесь орудием Витта стала Каролина Собаньска (это уже откровенная грязь – В.Ш.). Оба поэта испытали мучительное чувство к прекрасной авантюристке. Пушкин на юге пережил тяжелую подлинную страсть, и впоследствии его несколько раз настигали кратковременные пароксизмы этого увлечения (поэта жаль, но Собаньская его никогда не любила – В. Ш.).

Читая наших пушкинистов, невольно приходишь к мысли, что немалая часть из них испытывает какую-то ненормально-патологическое влечение к интимным делам великого поэта. Они десятилетиями смакуют подробности его романов, с придыханием описывают степень сексуальности той или иной дамы, на которую обратил внимание Пушкин. Но самое гнусное, состоит в том, что отношение пушкинистов к женщинам пушкинского круга во многом определяется именно тем, пустила ли та или иная особа в свою постель поэта или нет. Ежели пустила, то пушкинисты пишут о ней в восторженных тонах, какая, мол, умница, уступила-таки гению! Если же роман сложился неудачно и поэт был отвергнут, пушкинисты находят массу причин, чтобы опорочить в глазах потомков строптивицу. Все это можно назвать историческим сводничеством. Поэтому нет ничего удивительного, что к Каролине Собаньской большинство пушкинистов (к счастью, все же не все!) испытывают стойкую неприкрытую ненависть. Почему-то особой ненавистью к Каролине пылала на склоне лет Анна Ахматова. Каролина для Ахматовой не просто плохая и никчемная дама, она для нее «порождение дьявола»! Еще бы, столько лет кружить голову Пушкину, напрочь отвергать его притязания и даже заставить поэта унижаться перед собой в письмах и стихах! По мнению сексуально озабоченных пушкинистов, это настоящее святотатство! Кстати, анализируя отношения Пушкина и Собаньской, можно сказать, что Каролина всегда вела себя по отношению к поэту весьма дружелюбно, но никогда не давая, при этом повода для более близких отношений. Это говорит о том, что никакой «ветреной и любвеобильной дамой» (любимые ярлыки пушкинистов) Каролина не была, а была нормальной порядочной женщиной, позволявшей себе иногда, в силу традиций общества, легкий флорит, но не более того. А кто из красивых женщин вообще себя ведет иначе? О том, что Каролина его не любит, и никогда не любила Александр Сергеевич всегда прекрасно знал. Думаю, живи Пушкин сейчас, он, без долгих раздумий, вступился бы за честь женщины, которую столько лет любил, хоть и безответно, но восторженно и трепетно. Увы, Пушкина не воскресить, а потому некому вступиться за честь дамы его сердца…

Ненависть к Собаньской была автоматически перенесена пушкинистами и на де Витта. Вообще то, честно говоря, перед пушкинистами и историками декабризма у де Витта имеются две «страшные» вины, которым нет, и не может быть, по их мнению, прощения.

Во-первых, перед пушкинистами генерал виноват тем, что Собаньская предпочла его Пушкину. В этом апологеты поэта видят величайшую несправедливость по отношению к Александру Сергеевичу! По их мнению, Каролина просто не имела права отказать поэту! Увы, при всем восхищении талантом нашего отечественного гения, сердцу, как говорится, не прикажешь! Ну, не любила Каролина Александра Сергеевича и все тут!!!

Историкам декабризма де Витт ненавистен же тем, что остался верен присяге, престолу и России, за то, что не был масоном. Ну, извините, не всем же ненавидеть свое Отечество и мечтать залить его кровью сограждан! Сотрудники спецслужб были всегда, и всегда они стояли на страже интересов своего государство. Кстати, такое положение дел существует в нашем государстве и сегодня, но это же незначит, что все сотрудники ФСБ, МВД, ГРУ и СВР являются «грязными личностями русского политического сыска»? Увы, не только трагическая история нашего государства, но и сегодняшнее время показывает, что именно от профессионализма и эффективности работы сотрудников данных структур во многом зависит сохранение Российской государственности и безопасность жизни ее граждан.

Константинопольская диверсия

В 1828 году началась очередная русско-турецкая война 1828–1829 и, конечно же, без Витта там не обошлось. Снова предоставим слово биографу генерала: "В 1829 году, направляясь в Яссы для осмотра подведомственных ему резервных кавалерийских частей и решив совершить часть пути от Одессы морем, Витт случайно, бурей был занесен в Константинополь, а затем и в Варну, осажденную нашими войсками. Присоединившись здесь к армии, Витт сообщил ценные сведения, полученные во время пребывания в Константинополе, о состоянии Турции и ее намерениях и принял участие в ряде военных действий. 21 апреля 1829 года Витт был произведен в генералы от кавалерии… получил особую высочайшую признательность и был причислен к генералам, состоящим при особе его величества».

В этом рассказе биографа, что ни фраза, то загадка! Прежде всего, зачем Витту понадобилось плыть морем? Ведь стоит только глянуть на карту, как сразу станет ясно, что плыть из Одессы в Яссы на судне – это полная нелепость. Между этими городами и моря-то нет, зато есть обычная дорога! Из этого следует, что история с Яссами – это всего лишь наскоро сочиненная легенда, рассчитанная на обывателя. Далее еще интересней! Вначале генерала заносит бурей в столицу враждебного государства, а затем следующая буря относит его к Варне, где в тот момент находился российский император! Воистину чудо! Да и куда смотрели турки, когда у них по столице разгуливал генерал вражеской армии? Дальше уж совсем невероятно!

В перерывах между бурями Иван де Витт внезапно становится обладателем каких-то важнейших сведений. Неужели случайно спрятавшись в Босфоре от шторма, де Витт тут же стал обладателем секретнейшей информации? Или турки, сообщив вражескому генералу свои секреты, тут же отпустили его домой. И, наконец, обилие высших наград, буквально обрушенных на де Витта Николаем Первым уж никак не вяжется с наивной историей о заплутавшем в море горе– генерале.

На самом деле все обстояло, конечно же, совсем не так. Еще перед войной де Витт, неоднократно бывая в Одессе, занимался там восстановлением своей старой агентурной сети в Турции, которую он в свое время создавал, находясь еще на службе у Наполеона.

В апреле 1828 года Южная армия под началом генерала Витгенштейна перешла границу. В течение двух недель была занята Молдавия и Валахия. Затем началась осада Силлистрии и Браилу. Вскоре пали крепости Исакчи, Мачин, Тульчи. Войска подошли к предгорью Балкан. Для дальнейшего продвижения крайне необходимо было взять Шумлу или Варну, защищавшие дороги через Балканы на Константинополь. В конце концов, было решено остановиться на взятии Варны, так как при этом можно было рассчитывать на помощь Черноморского флота.

Варна была весьма не простым орешком. Ее укрепления состояли из двенадцати вполне современных бастионов с сильной артиллерией. Гарнизон под началом Мехмет-паши насчитывал более двенадцати тысяч человек. Кроме этого восточная сторона крепости была прикрыта топким болотом, а южная – мелководным морем, из-за чего корабли не могли подойти крепости, ближе, чем на 5 – 6 кабельтов.

Осада крепости шла с переменным успехом и явно затягивалась. Мешая осадным работам, турки совершали частые вылазки. Массовые болезни не позволяли сосредоточить у Варны крупные силы, воспользовавшись этим, турки перебросили в Варну дополнительно целый корпус. Дело шло к тому, что осаду Варны придется вообще снимать, а это грозило изменить весь ход войны. В виду важности взятия крепости, под Варну прибыл сам император Николай Первый, но это мало что изменило. И тогда генерал-лейтенант де Витт, который также находился под Варной, вызвался добыть сведения о слабых сторонах обороны крепости. Император в успех затеянного де Виттом, честно говоря, не слишком поверил, но иного выхода у него было, и Николай Первый согласился.

А затем была отчаянно смелая операция де Витта по добыче сведений непосредственно из турецкой столицы. Почему генерал-лейтенант решил лично возглавить операцию? Возможно, что здесь действовал фактор времени, возможно, что Витт не слишком доверял посредникам, кроме этого вполне возможно, что и давние константинопольские агенты Витта доверяли только лично ему и более ни с кем иметь дело не желали. Заметим, что после ранения командующими осадой крепости князя А. Меншикова и графа В. Петровского, во главе осадных войск был псотавлен граф М. Воронцов. Впослне возможно, что именно с его подачи де Витт и решился на свою неслыханную по дерзости и смелости операцию.

Для проведения операции было спешно подготовлено специальное судно. Скорее всего, это была какая-нибудь неприметная рыбацкая фелука с командой из греков. В нее загрузили сети, обычных дешевых товаров, а в глубине трюма спрятали золото. Иван де Витт, мать которого была, как уже известно, гречанкой и который даже внешне мог вполне сойти за грека, а кроме этого превосходно знал и греческий язык, переоделся в мелкого купца. Далее, под видом укрытия от надвигающегося шторма фелука проникла на внутренний рейд Константинополя. По условному сигналу на нее прибыли действовавшие в неприятельской столице агенты. Ввиду секретности дела их, скорее всего, опрашивал сам де Витт. Здесь, естественно, помогло знание турецкого языка. Отчитавшись и получив вознаграждение, агенты убыли шлюпкой на берег, а фелука, снявшись с якоря, вышла в море, взяв курс на Варну. По тому, как была организована и проведена эта операция, по тому, сколь важными сведениями она обеспечила русское командование можно судить об уровне профессионализме генерала де Витта! Одного его Константинопольской операции хватило бы на десятки книг и кинофильмов! Одним этим он уже заслужил о себе память, как о выдающемся разведчике. Увы, ничего этого так и не произошло!

Что же привез императору Николаю из Константинополя генерал– лейтенант де Витт? Очень даже не мало: подробнейшее описание фортов и размещенной на них артиллерии с секторами стрельбы, фарватеры подходов к крепости сквозь прибрежное мелководье, состояние всех крепостных припасов на момент начала осады, из чего вполне можно было рассчитывать текущее состояние припасов в осажденной крепости. Надо ли говорить, как обрадовался добытой информации император! Результаты разведывательной деятельности де Витта не замедлили сказаться.

Уже через несколько дней после его возвращения, флотилия русских гребных судов, пройдя секретными фарватерами, уничтожила полтора десятка турецких судов, как тогда говорили «вырезали». А затем по тем же фарватерам, стали подходить к крепости и линейные корабли, ведя ее ожесточенный обстрел. С учетом расстановки крепостной артиллерии и фортов начались вестись и осадные работы. Положение осажденных сразу резко ухудшилось.

А когда к крепости подошел гвардейский корпус и, а бригада генерала Головина прошла тайными тропами (планы которых тоже были добыты неутомимым де Виттом) по, казалось бы, непроходимому болоту и вышла к наименее укрепленной южной стороне крепости, положение Мехмет-паши стало просто критическим. В тех же болотах был разбит и сильный турецкий отряд с обозом, пытавшийся прорваться по тайным тропам к крепости.

Затем был штурм с ударом по наиболее слабому приморскому бастиону и демонстративным наступлением на западный фас крепости. Штурм окончательно измотал турок и 29 сентября 1828 года они сдались.

Присвоение де Витту Николаем Первым за взятие Варны в 1829 году чина генерала от кавалерии вызвало массовое недовольство в российском генералитете. А в сентябре того же года де Витту были пожалованы императорские вензеля на эполеты «за успешное формирование резервов и своевременное усиление ими действующей армии во все продолжение благополучно оконченной с Портой Оттоманской войны и за отличное состояние, в каковом найдены при смотре поселенные войска».

Обойденные императорской милостью, генералы никак не могли взять в толк, что такого сделал де Витт, чтобы получить высший генеральский чин. Обстоятельства разведывательной операции и де Витт, и Николай Первый держали в секрете, а потому относительно услуги, оказанной де Виттом строились самые невероятные слухи. О генерале стали распускаться всевозможные сплетни, где его именовали не иначе как интриганом и императорским осведомителем. Де Витт о многом знал, о многом догадывался, но оправдываться и не пытался. Таков уж удел разведчика, что, зная все обо всех, он порой не может сказать и слова в собственное оправдание, накрепко связанный негласными правилами своей потаенной профессии.

Вместе с армией де Витт участвовал затем во взятии Силлистрии, в сражении под Шумлой, где турки снова были разбиты. Затем был трудный поход к Андрианополю и к побережью Эгейского моря, который де Витт проделал в авангарде, командуя конным отрядом. Многочисленные мелкие, но яростные стычки. Наконец, в подзорные трубы стали уже видны стены Константинополя. Однако не все было так просто. Дело в том, что командующий армией генерал Дибич действовал с большим риском, спустившись с гор в самом сердце Турции и имея под началом всего двадцать тысяч солдат. Правда это были русские солдаты, но обстановка все равно была опасной. Большая армия находилась у турок прямо в их столице, еще одна почти в сто тысяч человек под началом скутарийского паши уже вышла из Филиппополя и двигалась во фланг русским войскам форсированными переходами.

Надо было торопиться с мирными переговорами, пока все преимущества были на нашей стороне. И здесь снова помогла константинопольская агентура де Витта. По его распоряжению агенты устремились на многочисленные базары, и начали распространять слухи о 100-тысячной русской армии, что стоит в ворот Константинополя и вскоре ждет еще такую же в помощь, о том, что скутарийский паша уже разбит и остатки его воинства спасаются бегством. В Константинополе началась паника, вот-вот грозящая по турецкому обыкновению перерасти в бунт. Между тем у константинопольских стен показались казачьи дозоры. Султан Махмуд потерял голову и велел министрам срочно подписывать мир с Россией. Когда турецкие правительство осознало, какую ошибку оно допустило, было уже поздно – договор был подписан и на самых выгодных для России условиях.

Разумеется, деятельность де Витта, как разведчика, во время войны поистине гениальна по дерзости замысла, четкости исполнения и блестящим результатам. Однако его деятельность этим в войну не ограничилась. Решением императора еще до начала войны с Турцией де Витт был назначен командующим резервов Южной армии и ответственным за ее продовольственное снабжение. Вопрос этот был далеко не второстепенный. Правомерен вопрос, почему именно де Витт был назначен на столь важные должности, ведь снабженческого опыта, причем в таких больших масштабах? Ответ на него достаточно прост, будучи начальником Южных военных поселений, в распоряжении де Витта имелись и войска, которые можно было использовать как резервные в случае необходимости и склады с военными припасами. Совмещать деятельность снабженческую и разведывательной было непросто. К чести де Витта он прекрасно справился и с ролью снабженца действующей армии. Работая над книгой, я просмотрел всю доступную литературу о войне 1828–1829 годов. Я не нашел ни одного упоминания о том, что солдаты в эту компанию голодали, что кто-то что-то воровал и т. п. Из этого я сделал для себя вывод, что в целом снабжение армии было поставлено неплохо, и Витт вполне справился со своими обязанностями. При этом к себе в помощь он привлек настоящего профессионала своего дела «негоцианта коммерции советника» Ивана (?) Ризнича, бывшего мужа знаменитой пушкинской музы Амалии.

С началом войны с Турцией в 1828 году де Витт, отправляет адъютанта в действующие войска, чтобы тот приобрел необходимый боевой опыт. Первое время Адам Ржевуский находился при осаде Браилова, а после переправы русских войск через Дунай, участвовал почти во всех более или менее серьёзных сражениях той войны. За храбрость при осаде Браилова Ржевуский был награждён орденом Анны 3-й степени. Сражения при занятии Базарджика и, особенно под Варной, закончились для молодого офицера не столь благополучно, как осада Браилова. 3 июля 1828 года Адам получил сильную контузию ядром и пулю в ногу. За оказанное в этих делах примерное мужество и храбрость Ржевуский сначала был награждён орденом св. Владимира 4-й степени с бантом, а затем и бант к Анненскому кресту. В апреле того же этого года Ржевуский становится штабс-ротмистром.

Теперь остановимся на отношениях де Витта и Ризнича, имевших значение для успешного ведения боевых действий. Еще 2 марта 1827 года в письме В. И. Туманский писал из Одессы Пушкину: «Одна из наших новостей, могущая тебя интересовать, есть женитьба Ризнича на сестре Собаньской, Виттовой любовницы. В приданое за нее получил Ризнич в будущем 6000 черв., а в настоящем Владимирский крест за услуги, оказанные Одесскому Лицею. Надобно знать, что он в Лицее никогда ничего не делал. Новая м-м Ризнич вероятно не заслужит ни твоих, ни моих стихов по смерти: это малютка с большим ртом и с Польскими ухватками. Дом их доселе не открывался для нашей братьи».

Более чем вероятно, что крест для Ризнича выхлопотал граф де Витт, но по другим основаниям, а не за заслуги по Ришельевскому лицею, членом правления которого по хозяйственной части Ризнич, как видно из его формулярного списка, был назначен только в конце января 1827 года.

В это время в виду возможной близкой войны с Турцией П. Д. Киселев занимался подготовкой и разработкой плана будущих военных действий. При этом было обращено внимание на то, что морских перевозочных средств, заключавшихся в судах нашей Черноморской флотилии и коммерческих, совершенно недостаточно, Киселев немедленно привлек к этому делу Ризнича. Как мы уже знаем, муж Каролины Собаньской покинул ее и Одессу вместе с супругой негоцианта Ризнича Амалией. Что касается де Витта, то, живя вместе с Каролиной, он был весьма дружен с покинутым женой Ризничем. Как никак сбежавшая любовная пара состояла из бывшего мужа Собаньской и бывшей жены Ризнича. Напомним, что Пушкин, находясь в Одессе, был одновременно влюблен и в Каролину и в Амалию. Именно Амалии Ризнич поэт посвятил элегию 1823 года («Простишь ли мне ревнивые мечты», написанную на ее раннюю смерть элегию 1825 года («Под небом голубым страны своей родной» и строфы XV–XVI шестой главы «Евгения Онегина».

Здесь перед нами даже не заурядный любовный треугольник, а многоугольник, разобраться в котором так и не смогли до конца ни современники, ни историки.

Владимирский крест Ризнич получил в 1827 году вовсе не за красивые глаза и не за снабжение булками одесских лицеистов, а за подготовку коммерческого флота к грядущим военным перевозкам. Затем была не менее успешная деятельность Ризнича по снабжению воюющей Южной армии продовольствием, где он трудился под руководством де Витта. Заслуги Ризнича в войну так же не остались незамеченными. Правительствующий Сенат уже в июне 1828 года дал знать графу М. С. Воронцову, что император, согласно именному указу «по засвидетельствованиям управлявшего Новороссийскими губерниями и Бессарабскою областью тайного советника графа Палена и Вашему об отличном усердии и деятельности Одесского негоцианта коммерции советника Ризнича, оказанных им при экстренной закупке в Одессе значительного количества хлебных запасов для продовольствия войск 2-й армии всемилостивейше пожаловать соизволи его, Ризнича, в надворные советники». Это время является кульминационным пунктом успехов Ризнича. Уже в следующем году являются какие-то неясные намеки на обострение его отношений с графом М. С. Воронцовым, на какие-то распускаемые о нем клеветнические слухи, «имеющие целью повредить его репутации в общественном мнении…»