Текст книги "Запах анисовых яблок"

Отдать должное переводчику
(О переводах Мударриса Валеева)

Мударрис Валеев известен как поэт, новеллист, эссеист и мастер художественного перевода. Впервые я познакомился с переводческой деятельностью Валеева в 1987 году, прочитав в его переводе на татарский язык только что вышедшую тогда в Таткнигоиздате книгу (роман) народного писателя Чувашии Михаила Юхмы о Муллануре Вахитове «Көнгыш – үлемсезлек кошы» («Кунгош – птица бессмертия») с прекрасным послесловием к татарскому изданию генерал-лейтенанта Якуба Чанышева. Книга у нас в республике, да и далеко за её пределами имела широкий резонанс. С тех пор Мударрис Валеев не оставлял переводческую стезю, доносил до татарского читателя произведения разных народов.

И вот новые его переводы. Это сборник мифов и легенд народов России «Без бер тамырдан» («Корни наши едины») и повесть Чингиза Айтматова «Чыңгызханның ак болыты» («Белое облако Чингизхана»), вышедшие в издательстве «Мәгариф – Вакыт» соответсвенно в 2017 и 2018 годах.

В первом издании собрано и переведено на татарский язык творчество народов Саха (Якутия), Башкортостана, Казахстана, Алтая, Марий-Эл, Чувашии, Бурятии, Чечни, крымских татар, русские мифы и предания и др.

«Корни…» действительно демонстрируют корневища многих литератур многонациональной России. Мифы, легенды, предания, дастаны… являются бесценным кладезем культуры, предтечей современных литератур Поволжья, Урала, Кавказа, Сибири… И они пересказаны в книге на прекрасном татарском языке. Мы будто воочию знакомимся с героями литературного наследия разных народов – Салаватом Юлаевым, Нургун-батыром, Чоткар-багадиром… Получаем представление о казахском народном эпосе «Манас», туркменском народном дастане «Көроглы», других жанрах седой старины.

Как известно, у татар тесные и глубокие духовные, культурные и исторические отношения с тюркскими народами. Среди национальных литератур России татарская пользуется непременным уважением и очень ценно и важно издание произведений братских народов на издревле связующем татарском языке. Этой книгой Мударрис Валеев внёс весомый вклад в сближение наших культур и народов.

Последняя повесть Чингиза Айтматова «Белое облако Чингисхана» является как бы дополнением к роману «Буранный полустанок». Здесь вновь поднимается тема столкновения личности и власти. В повести переплетаются сказка-притча и реальность времён репрессий, когда юный Айтматов лишился своего отца.

Белое облако у многих народов является знаком чистого, божественного начала. Пока облако парит над Чингисханом, судьба на его стороне. Но как только тиран принимается казнить безвинных людей, облако над ним растворяется, и дела правителя начинают идти под откос. Зеркально с этой притчей творится недоброе с майором-чекистом, который ради своей карьеры истязает безвинного Абуталипа Куттыбаева. В основе всех законов лежит в философии Всемирный Закон Возмещения, одна из статей которой гласит: всякое преступление наказывается, всякое зло карается – неотвратимо и неизбежно. Сюжетные линии соединяет возмездие.

Зачем этот пересказ повести? Да затем, что переводчик в своей работе сливается с автором, становится, можно сказать, соавтором произведения. Надо заметить, для своих переводов Мударрис Валеев выбирает вещи неординарные, писателей самобытных, интересных, не самых лёгких для работы переводчика.

Язык Чингиза Айтматова богат образной речью, яркими метафорами и сравнениями, редкими терминами, бытовавшими в историческом прошлом киргизского народа. Но интеллект Мудариса Валеева, знание тюркского мира, его истории и культуры, а также прекрасное владение татарским языком позволили ему справиться с непростой задачей – передать дух и смыслы текста-оригинала. Важно было и то, что книга Айтматова (кстати, писатель по материнской линии татарских кровей) вышла в его юбилейный год, который отмечал весь мир, в том числе – и Татарстан.

О прекрасном татарском языке Мударриса Валеева высказывались Равиль Файзуллин, Лябиб Лерон, Камиль Каримов, Рифа Рахман, Рамис Аймет… Запомнились слова поэтессы, прозаика, кандидата филологических наук Рифы Рахман: «Переводы Мударриса Валеева читаются так, будто произведение изначально написано на татарском языке».

Говоря о работе с русскими оригиналами, то, безусловно, надо отметить его переводы стихов Гавриила Державина, а также подготовку и выпуск произведений «мурзы русской поэзии» в издательстве «Магариф», когда Валеев был там бессменным директором.

И как не сказать о нынешнем его грандиозном труде – переводе на татарский язык трилогии Ольги Ивановой «Повелительницы Казани», состоящей из романов «Нурсолтан», «Гаухаршад», «Сююмбика». Главы из них уже второй год печатает журнал «Безнең мирас». Но до завершения перевода трилогии ещё непочатый край работы.

Тысячелетняя татарская литература имеет богатые традиции. Это и – перевод всемирной литературы на свой родной язык. Одним из ярчайших последователей этой важной традиции является Мударрис Валеев. Надо отдать ему должное. А то художественный перевод на татарский язык подвержен в последнее время какой-то депрессивной и прогрессирующей девальвации.

2020

Значение личности…
(О Вере Загвоздкиной)

А знаете ли вы, что литературный музей Евгения Боратынского, что расположен в старинной дворянской усадьбе города Казани, начинался в обычной средней школе? Начинался, развивался, стал государственным, принимал гостей, документально и высокопрофессионально рассказывал о великом русском поэте и его эпохе? Тогда я работал корреспондентом республиканской молодёжной газеты и был участником его открытия. Как сейчас помню: весна 1977 года, 21 марта, понедельник. Я и фотокорреспондент Альберт Багаутдинов под звонкую дробь капели направляемся на открытие школьного музея Евгения Баратынского. Не по заданию редакции, по зову души…[13]13
  Фамилия Боратынский произошла от названия замка Боратынь (Подкарпатское воеводство Польши), которым во второй половине XIV века владел предок поэта полководец Дмитрий Божедар. В XVII веке Боратынские перебрались в Россию. Предполагают, что с лёгкой руки Пушкина, написавшего однажды фамилию своего друга-поэта через букву «а», Боратынский превратился в Баратынского. Потомки остались Боратынскими. По инициативе основателя музея В. Г. Загвоздкиной в Казани принято исконное написание фамилии поэта, через «о» – Боратынский.


[Закрыть]

Его поэзией я заинтересовался ещё подростком, посмотрев фильм «Доживём до понедельника». Там преподаватель истории Илья Семёнович Мельников (прекрасная роль Вячеслава Тихонова), неспешно общаясь с учительницей русского языка и литературы Светланой Михайловной в пустом актовом зале школы, читает задумчиво вслух:

 
Не властны мы в самих себе,
И в молодые наши леты
Даём поспешные обеты,
Смешные, может быть, всевидящей судьбе.
 

– Похоже на Некрасова… Нет?.. – гадает Светлана Михайловна. – Тютчев, Фет?..

– Полно, – отвечает Илья Семёнович. – Это не из школьной программы. Это Боратынский.

– Ну знаете! Боратынский!.. Никто не обязан помнить второстепенных поэтов! – восклицает преподаватель литературы, на что «историк» замечает:

– А его перевели… Перевели в первостепенные. Не слышали?

После фильма я сразу взял в библиотеке томик Боратынского. Оказалось, Тихонов в фильме прочёл концовку стихотворения «Признание». На мой взгляд, это лучшее стихотворение Боратынского. Его в своё время высоко оценил Пушкин. Он написал в письме А. А. Бестужеву: «Боратынский – прелесть и чудо, «Признание» само совершенство. После него никогда не стану печатать своих элегий».

Боратынский занял в моей душе особое место. И вот становится известно, что открывается его музей. Как такое упустить! Обязательно надо проинформировать читателей газеты.

…На пути из издательства у остановки «Энергетический институт» мы сворачиваем с шумной улицы Декабристов и направляемся к недавно построенной школе № 34. Входим в здание, поднимаемся на третий этаж, проходим светлым коридором, открываем обычную классную дверь и… попадаем в XIX век.

Иначе и не скажешь о созданном в школе музее поэта. Портреты знакомых и незнакомых лиц во фраках, цилиндрах, шляпках, бантах, старинные книги, грамоты, выцветшие письмена с ятями и ижицами, с жирными росчерками гусиного пера на пожелтевшей бумаге – всё это унесло нас из современного мира в эпоху, с которой мы знакомы были лишь по книгам и фильмам…

Юный экскурсовод взволнованно читает стихи Боратынского:

 
Весна, весна! как воздух чист!
       Как ясен небосклон!
Своей лазурию живой
       Слепит мне очи он.
 

Волнение восьмиклассницы понятно: настал, наконец-то, день открытия музея, её слушают потомки поэта – правнуки Матвей Архипович Алексеев, Ольга Архиповна Алексеева-Боратынская, Николай Матвеевич Алексеев; такие знатоки жизни и творчества поэта, как директор Мурановского музея-усадьбы Евгения Боратынского и Фёдора Тютчева – К. В. Пигарёв (правнук Фёдора Ивановича), член-корреспондент АН СССР Б. М. Козырев, профессор Б. Л. Лаптев, астроном и прототип героя моего будущего романа «Шейх и Звездочёт» С. Н. Корытников… Благодарное тепло чувствуется в их внимательных глазах. Музей, создававшийся на протяжении четырёх лет, – это и их детище.

А зарождение его началось в октябре 1973 года. Именно тогда кружок любителей поэзии Евгения Боратынского, руководимый преподавателем русского языка и литературы Верой Георгиевной Загвоздкиной (1924–1994), перешёл от простого изучения литературного наследия любимого поэта к сбору материалов о нём, его потомках, эпохе, в которой он жил.

Ребята написали письмо Ольге Архиповне Алексеевой-Боратынской и получили тёплый ответ с первым подарком – буклетом поэта. В том же году активисты создающегося музея с Верой Георгиевной поехали в Москву, где состоялось непосредственное знакомство с Ольгой Архиповной, а также с директором Мурановского музея, одного из старейших в стране, Кириллом Васильевичем Пигарёвым. Потомки двух замечательных поэтов одобрили идею создания музея. Ольга Архиповна передала часть своей богатой коллекции ребятам и рассказала об истории фамилии Алексеевых, которую носят трое правнуков.

Потомки Боратынского являют собой личности незаурядные. Сын и внук писали стихи, издавали сборники отца. Яркой фигурой была внучка поэта – Ксения Николаевна. Высокообразованная, энергичная, она всю свою жизнь посвятила просветительству. В Шушарах под Казанью Ксения Николаевна Боратынская открыла школу для крестьян и их детей. Первый этаж своего дома она отвела под классы. Сюда за знаниями из села Бирюли и пришёл крестьянин Алексеев, будущий педагог, муж Ксении Николаевны, отец Ольги Архиповны и её братьев.

Большим событием в жизни молодой просветительницы явилась встреча в 1907 году в Ясной Поляне со Львом Толстым. Великий писатель записал тогда: «Была Боратынская. Хорошая». А Ксения Николаевна сделала замечательный портрет Льва Николаевича с натуры и оставила интересные воспоминания о встрече с писателем (всё подарено школьному музею).

Ученики Ксении Николаевны стали людьми, что называется, с большой буквы. Когда шла экскурсия, выяснилось, что доктор физико-математических наук, директор Научно-исследовательского института физики и механики имени Н. Г. Чеботарёва, профессор Б. Л. Лаптев тоже учился у Ксении Николаевны.

О незаурядности рода Боратынских можно убедиться и на примере правнуков. Погибший в 1918 году семнадцатилетний Александр Боратынский был способным художником и музыкантом; его сестра Ольга Александровна Ильина-Боратынская стала поэтессой, прозаиком, автором известных книг «Канун Восьмого дня», «Белый путь. Русская Одиссея. 1919–1923», «Санкт-Петербургский роман»; Матвей Архипович Алексеев – доктором химических наук, профессором, Иван Архипович – научным работником, физиком, Ольга Архиповна – пианисткой, Наталья Константиновна Толстая – художницей. Потомкам Евгения Боратынского создатели музея посвятили специальный раздел.

Четыре года неутомимый исследователь жизни и творчества поэта, учитель русского языка и литературы Вера Георгиевна Загвоздкина со своими юными исследователями собирала в коллекцию всё, что связано с именем Боратынского. Было немало поездок (Шушары, Каймары, Михайловское, Тригорское, Святогорский монастырь, музеи Москвы, Ленинграда, Пскова, Муранова), произошло много полезных знакомств, лекций, докладов, состоялось участие во Всесоюзном празднике пушкинистов… Пушкин ведь в сентябре 1833 года встретился со своим другом Боратынским в Казани. Евгений Абрамович был женат на дочери казанского помещика Л. Н. Энгельгардта – Анастасии. Потому-то Казань и имение жены – село Каймары (ныне Высокогорский район Татарстана) – были поэту близки. Здесь он жил месяцами, здесь у него родились дочь Мария и «Цыганка» – это уже поэма, а также ряд стихотворений. Вот строки из одного, навеянные в зимних Каймарах:

 
Огонь трескучий
В моей печи;
Его лучи
И пыл летучий
Мне веселят
Беспечный взгляд.
В тиши мечтаю
Перед живой
Его игрой,
И забываю
Я бури вой.
 

(«Где сладкий шёпот»)

Интенсивная поисковая работа дала возможность привлечь к созданию музея широкий круг людей и организаций. Среди них – Государственный музей и Художественный фонд ТАССР, известные учёные Казани, музей Боратынского и Тютчева в Мураново, Московский пушкинский, Ленинградский пушкинский. Свою лепту внёс бывший сотрудник Мурановского музея, дипломант многих престижных выставок, художник М. Б. Стриженов. Школьники установили связь с правнучкой Ольгой Александровной Ильиной-Боратынской, проживавшей в Сан-Франциско (США), переписывались с людьми, имеющими непосредственное отношение к Боратынскому – с Кирой Казем-Бек (Польша), со знатоком жизни и творчества поэта, норвежским писателем Гейром Хетсо, который прислал в музей свой монографический труд о Боратынском. Неоценимую помощь оказали, конечно же, правнуки поэта. Ценные подарки сделали названные выше учёные Казани.

И вот музей создан. Единственный в своём роде (в Муранове он объединён с музеем Тютчева). Мы с коллегой рассматриваем экспозицию, фотографируем, делаем записи и удивляемся профессионализму создателей эпохи первой половины XIX века. Останавливаемся у портрета юного правнука Александра Боратынского, художника и музыканта, кисти любимой ученицы Фешина – Надежды Сапожниковой. В школьном музее представлен и сам Николай Фешин…

Известно, что настоящий музей славен подлинниками. Так вот они! – бювар поэта, оливковая шкатулка, шандал, два кресла из каймарского имения, прижизненные издания, личные вещи и ценнейший архив семейства Боратынских… Более двух с половиной тысяч экспонатов собрано здесь. Разделы – Мара, Петербург, Финляндия, Москва, Казань, Каймары, Мураново и другие – поражают мастерством исполнения.

В 1981 году школьный музей получил статус государственного. А в 1991-м он переехал в бывшую усадьбу Боратынских. Представляете себе, 14 лет музей Евгения Боратынского, уникальный, единственный и, акцентирую, – ш к о л ь н ы й, действовал на высочайшем профессиональном уровне, организовывал научно-поисковые экспедиции, обрабатывал полученные материалы, проводил экскурсии, поэтические праздники, нёс людям поэзию и свет культуры XIX века!

О роли личности в истории создано немало теоретических трудов, мне же довелось в реальности встретить человека, чья роль в обществе была пусть и не меняющей ход столбовой истории, но всё равно выдающейся. Разумеется, я о Вере Георгиевне Загвоздкиной. Любовь к поэзии, истории, педагогический талант, упорство в достижении цели в условиях жёсткой системы уравниловки тех лет позволили ей создать в школе музей высокого класса, сделать весомый вклад в историю поэтической отрасли отечественной литературы. Это ж надо увлечь ребят творчеством «второстепенного» поэта, некогда даже не входившего в школьную программу, объединить юных любителей поэзии в команду, заразить энергией поиска, сподвигнуть на кропотливую, практически научную работу! Основатель единственного музея Боратынского, педагог, автор замечательных книг о Боратынском, Вера Георгиевна Загвоздкина – подлинный прораб духа, движитель культуры второй половины [14]14
  Пушкин в письме к А. И. Казначееву называл своё стихотворство ремеслом, отраслью честной промышленности.


[Закрыть][15]15
  Поэтический образ А. Вознесенского в стихотворении «Прорабы духа».


[Закрыть]XX века. Жаль, что имени её нет даже в нашей «Татарской энциклопедии».

Говоря о школьном музее, хочу назвать и имена юных экскурсоводов, работавших в день открытия хранилища. Это – Гульсина Сабирова, Лилия Селистровская, Нияз Сагдеев, Рафаэль Мустафин, Наталья Лукоянова, Ильгиз Ахмадуллин, Лилия Тарасова, Эльмира Шакирова… С годами актив музея менялся. Что поделать, в школе не вечно учатся. Интересно, кем они стали, как на них повлияла деятельность в музее и живое соприкосновение с миром поэзии и искусства XIX века?

Работая над этим материалом и перебирая свой архив, я наткнулся в газете «Комсомолец Татарии» от 16 марта 1980 года на статью Дины Валеевой, ученицы 9 класса казанской школы № 34, члена музея Е. А. Боратынского. В ней – и история школьного музея, и информация о его буднях, и сообщение, что последними исследованиями литературоведов уточнена дата рождения поэта – 19 марта, а не 2-е, как считалось раньше. Посему, как заключает юный корреспондент, «19 марта в школе № 34 станет настоящим праздником, посвящённым 180-летию Боратынского!»

Я подумал, не Дина ли Диасовна Валеева-Хисамова автор этой статьи, ныне зам. директора Государственного музея изобразительных искусств Татарстана, кандидат искусствоведения, которую я хорошо знаю со времён тесного общения с её отцом, известным писателем Диасом Валеевым? Набрал номер её телефона. Точно – она. Разговорились.

Дина Диасовна рассказала о многолетней кропотливой работе по созданию музея, о руководящей роли Веры Георгиевны Загвоздкиной, которая пришла в 34-ю школу уже с готовым заделом и помощницами из школы № 112.

– Да, говоря о становлении музея, нельзя забывать и об активистах из 112-й школы, – сказала Дина Диасовна. – Мы действовали с ними, что называется, одной командой. Я училась тогда в 5 классе и сразу вступила в кружок любителей поэзии Евгения Боратынского, хотя и не слышала раньше о таком поэте. Пришла домой, спросила у отца, он разъяснил. И я до окончания школы работала в музее, участвовала в его становлении и далее…

Я поинтересовался:

– Не трудно ли было совмещать учёбу с работой в музее?

– В юности ничего не трудно. Кто-то, кроме учёбы, занимался спортом, кто-то музыкой, а мы вот – музеем.

До этого телефонного звонка, оказывается, немало интересного оставалось за полем моей информированности. Например, то, что нынешний директор музея Боратынского Ирина Васильевна Завьялова ещё студенткой Казанского университета активно участвовала в деятельности музея.

Дина Диасовна пояснила:

– Ближе к 1990 годам здоровье Веры Георгиевны заметно пошатнулось. Она и раньше не отличалась отменным самочувствием. Особенно это было заметно при наших длительных поездках. И вот она увидела в лице увлечённой и энергичной студентки свою преемницу и стала готовить её себе на смену. Так что руководство музеем со временем совершенно естественно перешло в надёжные руки. А музей с переездом в усадьбу Боратынских в школе всё-таки остался…

Я сказал Дине Диасовне, что не помню её на открытии школьного музея в марте 1977 года.

Она посмеялась в ответ:

– Нас, обеспечивающих праздник, было ведь немало. И все мы, девочки, были в одинаковых белых фартуках…

Такие вот были девочки и мальчики, такой была их учительница в отдельно взятой школе в так называемые застойные времена.

P. S. Когда материал был уже готов, я узнал из публикации старшего научного сотрудника музея Е. А. Боратынского Елены Скворцовой, что Вера Загвоздкина в девичестве была Файрузой Бакировой. Неудивительно, что фамилия её позже писалась по-разному: то Загвоздкина, то Загвозкина.

2020

Соприкосновение с поэзией
(О Нелли Спасовой-Земляниченко)

Литература – капризная дама. В свои фавориты она выбирает не всегда самых даровитых и талантливых. К примеру, наши земляки-казанцы поэты Иван Данилов, Геннадий Капранов, Юрий Макаров безусловно достойные всероссийского признания, даже у нас в республике долго оставались в тени, испытывая проблемы с изданием своих книг. У них был нелёгкий поэтический путь, они не умели постоять за свои рукописи, да и, откровенно говоря, были по жизни несобранны, беспечны, относились к своему творчеству не с должным вниманием. А теперь, когда ушли из жизни, мы всё больше и больше понимаем, что они были одними из самых интересных и самобытных русских поэтов республики. В какой-то мере судьба и творчество казанской поэтессы Нэлли Спасовой-Земляниченко схожа с этими, не умевшими встроиться в окружающий прагматичный мир поэтами.

Нэлли Спасова-Земляниченко родилась в 1940 году в Бугульме. Там же, ещё учась в средней школе, начала писать стихи. Как-то 5-классницей, возвращаясь домой из школы, она попала в пургу. Зимней непогоде она посвятила стихотворение. Вот несколько строк из него:

 
Пурга сугробами распоясалась,
Волнистой прядкой по улицам стелется.
Люди бранятся: погода адская,
Вишь, разгулялась-то как метелица!
 

Проба пера… Не будим судить строго. Но вот отец, в прошлом военный моряк, отнёсся к творчеству дочери довольно жёстко. Юная поэтесса показала ему своё стихотворение, а он её валенком: «Не занимайся чепухой, садись задачи по математике решать!»

Но «чепухой» заниматься школьница не перестала. Она стала ходить в литобъединение, где руководителем был Ринат Суфеев, в будущем известный писатель Роман Солнцев. У него она и получила первые уроки литературного образования.

После школы Нэлли поступила в Елабужский педагогический институт, а затем, переехав в Казань, стала студенткой истфилфака КГУ. Училась на вечернем отделении, а днём работала на стройке. И продолжала оттачивать своё поэтическое перо – ходила в Дом печати на Баумана (центр литературной жизни Казани второй половины прошлого века) в обосновавшееся там литобъединение, руководимое Рустемом Кутуем. Потом было другое ЛитО – под руководством Марка Зарецкого при музее М. Горького. Поэтическая жизнь в Казани тогда кипела, все друг друга хорошо знали, то время дало целую плеяду интересных поэтов.

Затем – Забайкалье, возвращение в Казань. Нэлли Спасова-Земляниченко учительствовала, работала в библиотеке… Пути-дорожки поэтессы хорошо видны в её стихах, в которых, кроме примет биографии, прослеживаются несколько главных тем.

Её стихи о природе, любви к ней, единения с нею даже темой не назовёшь. Белоснежные стволы берёз, светлые луга, сочные травы, прозрачные подснежники, косые дожди присутствуют в творчестве Спасовой-Земляниченко неизменно, как в повседневной жизни у нас. Только у неё с природой, в отличие от большинства смертных, – самая что ни на есть кровная связь, я бы даже сказал: интимная близость. Особенно проникновенны стихи о поздней осени и зиме:

 
…Белее снега в мире нет печали,
Светлей его не знаю доброты.
 

Или:

 
Я осень позднюю люблю
За листья, ярко умирающие,
За каждый клён,
За тот уют,
Что в нашем доме не бывал ещё.
 

И в самом деле, природа в её стихах зачастую противопоставляется домашней жизни со всеми её бесконечными хозяйственно-бытовыми буднями и однообразием. Нередко поэт, оставив «пустые, несрочные дела», просто-напросто сбегает из дому «смотреть на берёз просветлённые лица» и «душой проясняться» в лесу.

Я давно знаю Нэлли Александровну. По отчеству к ней никто никогда не обращался. Разве что школьники, её ученики? Она сама всю жизнь походила на ученицу, готовую брать уроки у любого встречного-поперечного – широко распахнутые, ясные глаза, постоянно вопрошающий, всему верящий взгляд, в движениях отзывчивость и порыв – помочь, понять, согреть своею такой же распахнутой, как глаза, душой. А в ответ зачастую – равнодушие и обман. Прошу простить за вольность, но я готов сравнить её с какой-то трепетной, доверчивой бабочкой, случайно севшей на занавеску в вашей комнате. Её не то что поймать – её можно просто и не спеша взять двумя пальцами… Быть может, потому-то природа, лишённая возможности обмана, подвоха, предательства, особо ей близка и понятна.

Вот и вышли мы на столбовую её творчества. В одном из сильнейших своих стихотворений «Бегу, и даже некогда упасть» она говорит простодушно:

 
Среди друзей мне не хватает места —
Врагов не знаю, а друзья не те.
 

Какое страшное и беспощадное к себе самой признание! Она не боится выглядеть в неприглядном свете – беспомощной, виноватой и даже – нонсенс для женщины! – старой. Она, душой своей оставшаяся в звонком, босоногом детстве, недоумевает: «И вот. Я в этом обвиняюсь. В старости. В чём-то настигающем меня, в незаслуженном, непоправимом». И в сердцах называет старость свинством. Конечно, для человека набожного, готового смиренно принимать «сумрак неминучий», это звучит вызывающе. Но что поделать – ничто человеческое для поэта не чуждо, ей больно за быстротечность жизни. В своих стихах она продолжает легко и женственно витать в облаках над пыльной суетой и пустым мельтешением, тянуться к прекрасному и высокому.

 
Мой поезд жизни быстр и одинок.
Когда-то должен он остановиться.
Остановлюсь и я.
Но как далёк
Ещё мой путь до звёзд и совершенства.
 

Верите – нет, но один из важных постулатов теории относительности как раз в том, что поэты не стареют, они остаются молодыми, «не замечая возраста примет», как астронавты в межгалактических путешествиях к далёким звёздам.

В святой безудержности своих чувств Спасова-Земляниченко порою выбивается из строгих канонов поэтики. Тут она напоминает одного из упомянутых поэтов, а именно – Юрия Макарова, тоже в творческом порыве вылетавшего за пределы ямбов и хореев, мужских и женских рифм. Но это придаёт её стихам безыскусственность и живость. Стихи Спасовой-Земляниченко – это настоящая поэзия, не почерпнутая в литинститутах или каких-то словорях-интернетах. Как нужно чувствовать и любить природу, весь бескрайний мир, какой надо быть открытой и чувствительной, чтобы написать на первый взгляд такое простое:

 
Снежинки прикасаются ко мне —
Я бережнее нежности не знаю.
 

И таких неоспоримых ценностей в её творчестве можно брать пригоршнями и показывать честному народу – вот она, поэзия! Не знаю, но даже ведь наименование её на земле нашей как Спасова-Земляниченко удивительным образом соответствует её облику и сути.

Одарённая природой (или Богом) чувствовать поэзию, жить в ней, осознавать и передавать её в своих творениях другим, она за всю свою жизнь смогла поучаствовать лишь в коллективных сборниках. И всё! Да, литературная общественность признавала её поэтическую неординарность, но неприкаянную и непрактичную, не умеющую постоять за себя и своё творчество поэтессу обходили на поворотах проворные и вёрткие борзописцы, выпускали книги, вступали в писательские союзы, занимали должности, поучали других, не таких ретивых, как сами, и красовались, красовались…

Уяснив невозможность издать свои стихи естественным, точнее сказать, установленным для настоящего поэта путём, она подкопила денег и выпустила, наконец, собственный поэтический сборник – небольшой, скромный, за свой счёт. Книга с мизерным тиражом, без грамотного продвижения, естественно, не могла иметь сколь-нибудь достойного резонанса. С тех пор прошло немало лет. Сегодня в стенах Татарского книжного издательства в некоторой мере восстанавливается справедливость – книга Нэлли Спасовой-Земляниченко готовится к печати. Хорошая книга. Знакомство с ней, дорогой читатель, станет соприкосновением с подлинной поэзией, её сущностной природой, которой в наш век так нам не хватает.

2018