Текст книги "Запах анисовых яблок"

«У голода и цвет свой. Бело-серый, холодный. Студня, медузы. В моём представлении – варёного ремня, который при его варке теряет краски, белеет. Студенистый по верху и жёсткий в середине. Трудно его разжёвывать, но он сытный».

И далее:

«Я так и не привык к современной культуре питания, порою утончённой и обильной. Я плохой ценитель роскошных столов на банкетах, разного рода приёмах и просто в гостях. Слова «отличные грибочки, попробуйте», «почему вы так мало едите?» – меня не трогают и при повторах встречают внутренний протест».

Казалось, Ямиль Галимович сугубо городской человек, эстет и прочее. После прочтения «Евы на пашне» я увидел в нём другого человека, мне, наконец, стало в нём многое понятно. Понятны и корни его, и кроны, и в какой-то мере динамика жизни и творчества.

До последних дней подтянутый, с иголочки одетый, эрудит и оратор, лидер, Чаадаев нашего времени, он в душе и некоторых повадках своих по-прежнему оставался тем самым босоногим мальчишкой на пашне с хворостинкой, который после войны стал наедаться только на службе в армии и никак не мог насытиться на ниве познания и творчества.

Возникает, должно быть, вопрос: почему в академической иерархии Ямиль Галимович со своим огромным научным потенциалом остался в степени кандидата наук? Что ж, так бывает, немало людей с большой буквы по достоинству не оценены своими коллегами, современниками… Нередко своеобразные по своей сущности индивидуальности не соответствуют званиям, чинам, должностям карьерной лестницы, царящей в определённой епархии, в том числе – и в науке. Точнее сказать, не втискиваются своими нестандартными габаритами в привычные пазлы. С другой стороны, Ямиль Галимович не испытывал потребности в красивых научных погонах на своих плечах. Он был равнодушен к чинам и титулам, хотя, казалось бы, в университетской молодости он взял круто в карьер. И весьма удачно, прежде всего, для самого университета.

Несомненно, в формировании личности Ямиля Галимовича большую роль сыграла Казань – этот исторически сложившийся казан, котёл, в котором варились и варятся представители многих народов, где сходятся и смешиваются Восток и Запад. И это многонациональное, многокультурное варево не могло не сказаться на взглядах и работах учёного. Он считал, что нет в мире первостепенных и второстепенных национальных литератур, для него исходным понятием было их равноправие. С годами он всё более углублялся в эту непростую тему. В первой же статье, опубликованной в «КА», Ямиль Галимович сравнительному методу исследований в гуманитарных науках противопоставил сопоставительный. Сравнивать литературы, разделять их на передовые и отсталые, ведущие и ведомые – не дело науки. Надо ставить их рядом в одном пространстве и сопоставлять. Видеть их полноценное соприсутствие, принимать, как есть, анализировать, а не «подавлять мыслью различия между ними». Сопоставление национальных литератур, различных культур в творчестве мыслителя протянулось красной нитью до последних его дней. В этой теме мэтра особое место занимает художественный перевод, проблемы которого были разносторонне и глубоко исследованы в последней его статье на страницах «КА», посвящённой творчеству Шаехзаде Бабича. Понятно, без художественного перевода, этой переправы между берегами различных культур, речи о сопоставлении быть не может.

В той же статье Ямиль Галимович рассматривает суфизм не только как философское и поэтическое явление реформаторского ислама, но и как обитель милосердия. Милосердие – одно из главных составляющих веры и поэзии Бабича. По жизни Ямиль Галимович и сам был человеком милосердным. Он не роптал на жизненные неурядицы, был сдержан, щедр и солидарен в милосердии со своим любимым поэтом.

Характерным в этом отношении является стихотворение «Шәвкатем. Йерәгем бүләге» («Милосердие моё. Подарок моего сердца»), опубликованное в сборнике «Синие песни» в 1918 году, всего за несколько месяцев до гибели поэта. Вот заключительные строки этого стихотворения в переводе Ямиля Галимовича:

 
Камень, брошенный в меня, к тебе хлебом возвратится;
пусть он в памяти твоей как милосердия дар хранится.
 
 
Милосердие моё как океан: бездонно, безгранично;
бремя зла и яд страстей смывает волнами оно.
 

(Перевод Я. Сафиуллина.)

Милосердие и щедрость, как известно, ходят рядом. По всему своему жизненному пути учёный, как добросовестный сеятель, пригоршнями бросал зёрна просвещения, одаривал идеями своих учеников, помогал им в продвижении научных трудов. Об этом свидетельствуют его коллеги-современники, а также ученики, сами ставшие ныне светилами в науке и образовании. Я же веду речь о буквально пяти последних годах его жизни, когда мы с ним тесно взаимодействовали, когда у него был мощный творческий всплеск, который необыкновенными по силе и проникновенности материалами опустился на страницы «Казанского альманаха» и открыл для многих нового Ямиля Галимович Сафиуллина, а для издания – новые горизонты познания.

От номера к номеру, от научной конференции к конференции, на которые Ямиль Галимович стал зазывать меня, наши шаги становились согласованнее. Для участия в альманахе под рубрикой «Академия «КА» он призвал молодые, научные силы. Научно-познавательная часть издания набирала обороты. Казалось бы, наше сотрудничество с Ямилем Галимовичем будет продолжаться и продолжаться. Он был бодр, свеж и полон творческих планов. Как-то не бралось во внимание, что ему уже 86-й год, да ещё эта рыскающая по свету пандемия…

2021

Статьи о ПЕН-клубе

Окно в мир распахивается в Мексике

Как затёрли мы это слово!

На 63-м Всемирном конгрессе писателей в Гвадалахаре (Мексика) Татарский ПЕН-центр единодушно принят в Международный ПЕН-клуб. В этом представительном форуме участвовали наши писатели – Разиль Валеев, Рафаэль Мустафин, Вахит Юнус и Ахат Мушинский.

«Мексиканский» конгресс был юбилейным для Всемирной ассоциации писателей. Международному ПЕН-клубу в этом году исполнилось 75 лет. Образованный в 1921-м по инициативе английской писательницы Кэтрин Эми Доусон-Скотт и писателя Джона Голсуорси (первый президент клуба), этот профессиональный писательский союз стал в наши дни авторитетнейшей международной организацией. В нынешнем конгрессе в Мексике приняли участие 396 писателей из 124 стран.

За всё своё время существования International PEN сохранил высоту помыслов и чистоту средств их осуществления. Достойно, не приняв ни коричневые, ни красные оттенки и не рассыпавшись, как III Интернационал, выдержал он Вторую мировую войну. Это единственная общественная организация, которая в своё время вступилась за вольнодумцев Александра Солженицына, Иосифа Бродского, Вацлава Гавела, Адама Михника и многих других честных писателей и журналистов, попавших в жернова тоталитарных режимов своих стран.

Международный ПЕН – по-настоящему интернациональная (как затёрли мы это слово!) организация. В ней нет ни расовому, ни национальному снобизму, она объединяет и белых, и чёрных, и жёлтых, и метисов; христиан и мусульман, евреев и арабов… И вот к этой глобальной семье присоединились татарские писатели.

Для пояснения замечу: по своей структуре Международный ПЕН-клуб состоит из национальных центров. Скажем, в Москве – Русский ПЕН-центр, в Токио – Японский, в Казани – Татарский ПЕН. Это, однако, не говорит, что в ПЕН-центры не могут входить писатели других национальностей, местожительств и профессий. Пусть немного, но есть среди нас и журналисты, и учёные, и юристы… Ведь слово «ПЕН» – это не только аббревиатура (поэты, эссеисты, новеллисты), но и в переводе с английского – «ручка», которая в конечном счёте и роднит всю нашу пишущую братию.

Мечты донкихота сбываются

Идея создания Татарского ПЕН-центра и вхождения его в Международный ПЕН-клуб принадлежит писателю-маринисту, моряку, избороздившему все моря и океаны, повидавшему не семь, а семьдесят семь чудес света, – Миргазияну Юнусу. С этой идеей он носился долго, но все его усилия разбивались в Татарстане, как волны о железобетонную дамбу. Жил он в Москве, и там мы с ним познакомились. Я пригласил его на свою телепрограмму «У зелёного камина», которую вёл в Казани. Программа разговорная, и мы так разговорились у живого огня камина, что и за кадром не могли остановиться. Ничего удивительного: тема создания Татарского ПЕН-центра и вступления его во Всемирную ассоциацию писателей – Международный ПЕН-клуб вышла в наших разговорах на первый план. Я поделился нашими соображениями с директором Национальной библиотеки республики, поэтом Разилем Валеевым. Он поддержал идею. И вот весной 1995 года она начала осуществляться.

19 апреля в Национальной библиотеке Республики Татарстан состоялось учредительское собрание Общественной организации писателей Татарстана – Татарского ПЕН-центра, президентом которого был избран известный татарский писатель, драматург и общественный деятель Туфан Миннуллин.

Президент Республики Татарстан Минтимер Шаймиев поздравил нас телеграммой:

«Приветствую создание в нашей республике ПЕН-центра как составной части Всемирной писательской организации под эгидой ЮНЕСКО.

Надеюсь, что центр явится стимулятором активизации творческого процесса в Татарстане и создаст возможность широкого выхода тысячелетней культуры татарского народа на мировую арену, послужит взаимообогащению духовных ценностей народов мира. Готов к сотрудничеству с вами.

Президент Республики Татарстан Минтимер Шаймиев».

Осенью того же года ТатПЕН-центр был зарегистрирован Министерством юстиции РТ.

Началась кропотливая подготовка к вступлению во Всемирную ассоциацию писателей. Устав, протоколы собраний, список членов организации и другие документы, переведённые на английский язык, были отправлены в Лондон – в штаб-квартиру международной писательской организации.

С удивительной доброжелательностью и английской педантичностью административный секретарь Международного ПЕН-клуба Элизабет Патерсон в длительной переписке подвела нас к заветной черте, и вот мы получаем от Генерального секретаря Международного ПЕНа Александра Бло (выходца из России, а супруга его – уроженка Казани) официальное приглашение на 63-й Всемирный конгресс писателей в Мексике, где в повестку уже был включён вопрос о нашем членстве в этой международной организации.

В Мексику мы полетели вооружённые докладом о татарах, Татарстане, татарской литературе на английском языке в 150 экземплярах для распространения, а также прочими информационными сообщениями, альбомами, буклетами, журналами для секционной работы.

Первым со всем этим познакомился генеральный директор Русского ПЕН-центра Александр Ткаченко, оказавшийся в одном с нами самолёте. Перелёт через Атлантический океан был долгим, и с первых часов общения стало понятно, что мы приобрели в лице Саши (так он просил себя называть) единомышленника, соратника и хорошего друга.

«О, тартары!..»

Вопрос о приёме нашего центра в Международный ПЕН-клуб значился под № 27 и предполагался быть рассмотренным в предпоследний день работы конгресса. Вместе с нами должны были держать экзамен Сальта (Аргентина), Коста-Рика (Центральная Америка) и Сьерра-Леоне (Африка). Пять дней, которые судьба ниспослала нам на подготовку в условиях конгресса – семинаров, приёмов, банкетов, в кругу тех, кто должен был голосовать по «нашему» вопросу, то есть решать нашу судьбу на форуме, эти пять дней были посвящены знакомству, точнее – ознакомлению «великосветского общества» с татарами: кто они такие и чего хотят? Не секрет, что понятие «татары», что наша история и культура чрезвычайно искажены и даже фальсифицированы не только в российской истории, но и во всемирном масштабе.

«О, тартары! – восклицали писатели разных стран, подёргивая воображаемыми поводьями. – И до Америки добрались!»

Это всё о том же

Через пять дней совместной работы и неформального общения картина кардинально изменилась. Отношение к нашей делегации, к нашему ПЕН-центру особенно наглядно выразилось 12 ноября во время голосования по вопросу повестки № 27. После далеко не единогласного приёма в Международный ПЕН-клуб аргентинцев, костариканцев и африканцев на трибуну поднялся профессиональный дипломат, полиглот и человек, лишённый всяческих совковых комплексов, – Вахит Юнус и на чистейшем английском пересказал в сжатом виде наш доклад об этногенезе и истории татарского народа, о Татарстане и татарской литературе. Затем взяли слово генеральный директор Русского ПЕН-центра Александр Ткаченко и президент Финского ПЕН-центра очаровательная Элизабет Нордгрен. Они горячо поддержали нас. За ними вслед со своим одобрением хотели выступить представители США, Польши, Германии, Мексики, Словении, Венгрии, Беларуси, но председательствующий Президент Международного ПЕН-клуба Рональд Харвуд сказал:

– Я очень извиняюсь перед делегатами, которые хотят сказать добрые слова в поддержку Татарского ПЕН-центра, но у нас на повестке дня ещё два десятка вопросов. Поэтому, больше не обсуждая этот вопрос и даже не ставя его на голосование, с вашего позволения прошу считать Татарский ПЕН-центр единогласно принятым в Международный ПЕН-клуб.

Зал ответил аплодисментами.

В заключение Вахит Юнус выразил нашу общую надежду, что в XXI веке возможно и земля Татарстана примет Всемирный конгресс писателей. А пока к конгрессам готовятся Шотландия, Финляндия… Москва примет этот престижный форум в 2000 году.

Вспоминается последний день в Гвадалахаре, когда Президент Международного ПЕНа Рональд Харвуд спросил нас:

– Скажите на милость: все татары такие развитые и интересные люди?

Это я вспомнил не из-за честолюбивых побуждений.

Это всё о том же: о тартарах, нагрянувших на Америку.

Вещь трудная и нудная

На конгрессе царила атмосфера подлинной демократии, доброжелательства и ни толики официоза. Ещё не будучи членами Международного ПЕН-клуба, мы участвовали в семинарской работе и присутствовали на пленарных заседаниях. Чтобы представить себе, о чём на них шла речь, назову лишь некоторые вопросы: «Литература и демократия», «Писатели в тюрьмах», «Литература в период перехода от тоталитаризма к демократии», «Литературный перевод и защита лингвистических прав писателей»… Что важно, все проблемы рассматривались конкретно, адресно, результативно.

На семинаре «XXI век: предел или дальнейшее развитие» c интересом были выслушаны тезисы Рафаэля Мустафина в сообщении «Возможна ли общепланетарная культура?», заранее переведённом на английский и размноженном, как и наш основной доклад.

Оживлённой получилась дискуссия, поднятая Разилем Валеевым. Её можно в общих чертах назвать «Национальная культура в условиях авторитарной страны». Эта тема оказалась необычайно актуальной, несмотря, в общем-то, на отсутствие на конгрессе представителей таких стран.

В своих выступлениях, конечно же, блистали Рональд Харвуд (Англия), Александр Бло (Франция), Андрей Битов и Александр Ткаченко (Россия). На пленарном заседании под горячее приветствие зала Рональд Харвуд и президент Русского ПЕН-центра Андрей Битов были награждены Международными литературными премиями.

Великолепно выступал на испанском языке белорус, родившийся в Уругвае, автор перевода на русский язык «Ста лет одиночества» Габриэля Маркеса – Карлос Шерман. (Рабочими языками были английский, испанский и французский. Выступление на одном из них синхронно переводилось на два остальных и транслировалось в наушники.) По душе нам пришлись взгляды редактора нью-йоркской газеты, литовского татарина, совсем ещё молодого человека Юлиуса Келераса. Его как магнитом тянуло к нам, и он почти всё время был с нами, точно пятый член татарской делегации.

Особое оживление царило, когда брал слово Адам Михник, один из руководителей польской «Солидарности». О том, что он писатель, журналист, трибун и даже экс-кандидат в Президенты Польши, я имел представление. Но то, что он неизбывной разудалости балагур и остряк, для меня было открытием. Адам присоединился к нашей компании на приёме у мэра Гвадалахары. И уж до самого отеля «Президент-Интерконтиненталь», куда нас, как на крыльях, доставили автобусы, окружённые эскортом мотоциклистов, сыпались его анекдоты, частушки, которые он пел и рассказывал на хорошем русском с лёгким акцентом европейца. Мы покатывались со смеху. Его шутки были настолько разухабистыми, что далеко заходили за пределы, скажем так, общепринятого литературного языка. Сидевшие рядом в автобусе англичане и немцы вежливо улыбались, понимая, что на орбите конгресса произошла какая-то особая стыковка.

Из всего того, что Адам Михник говорил, что называется, вблизи и на расстоянии, процитирую лишь один весьма серьёзный его афоризм: «Демократия – вещь трудная, нудная, но, как воздух, необходимая».

Не откладывай радости на завтра

В упомянутый вечер мы мчались к себе в отель по ночной, расцвеченной огнями Гвадалахаре уже Почётными гражданами, о чём свидетельствовал вручённый каждому из нас персональный документ паспортного формата. Было весело, все шутили по поводу своего нового статуса. Я тоже высказался:

– С таким почтением ко мне, помнится, отнеслись только раз, когда в пионерском лагере вручали Почётную грамоту за победу в шахматном турнире.

Но я не о том, не о тщете совковой, даже – не общечеловеческой, выраженной в различных почётных и заслуженных званиях. Я об отношении людей к людям, открытости, тяги друг к другу. Так вот, Мексика в этом отношении – прямая противоположность России.

В кафе, которых там на каждом шагу, три «мужика», а по-ихнему – синьора в восемь вечера распивают, естественно на троих и совершенно не естественно бутылку апельсинового сока.

На деревьях, прямо на улицах растут – рукой достать! – лимоны, а горожане покупают их за кварталом на рынке. Легко себе представить – вырасти вдруг у нас на улице такие деревья!..

Всюду ощущается гордость за свою страну, свой народ, свою историю и культуру. По всем телеканалам текут мексиканские песни, сериалы, шоу… Хотя, казалось бы, под боком мощные англоязычные США, которые могут легко достичь любой точки земного шара и переполнить своей музыкой все каналы радио-телевидения.

Сам воздух в Мексике пропитан безудержным жизнелюбием, праздничностью, весельем… Люди обнимаются, целуются, поют. Ни одного кафе не встретили без живой музыки – барабаны, скрипки и обязательная солирующая труба. Таксист останавливает свой автомобиль, чтобы пойти и помочь нам сделать выгодные покупки. Улыбающиеся девушки-администраторы гостиниц просто поразили меня. Я любовался ими, как цветущими картинами Ренуара.

Молчу о древних пирамидах долины Теотиуакан, молчу о бесконечности памятников археологии, истории, культуры, молчу о пальмах и тёплой тихоокеанской волне, о кактусах в три человеческих роста и потрясающем Празднике национального освобождения, который пришёлся на последний день нашего пребывания в Мексике.

Я тут не о красивых частностях, а о всечеловеческом повышенном духе на мексиканской земле. Я об увиденном за все эти семь дней празднике, имя которому – Жизнь. Да, просто жизнь. Богат ты или беден, метис или креол, начальник или дворник с огромной тростниковой метлой – всех здесь объединяет это жизнеутверждающее состояние.

Уже в самолёте «Аэрофлота» по волевому лицу стюардессы, напомнившей мне образ боярыни Морозовой с известной картины Сурикова, я понял, что через двадцать часов буду там, где праздники бывают только по красным дням календаря.

В Мексику Рафаэль Мустафин брал с собой увесистый том Аристотеля и от случая к случаю цитировал нам великого философа. Одна из этих цитат гласит: «Никогда не откладывай на завтра сегодняшней радости, ибо над завтра ты уже не властен».

1996

В дождливой Финляндии дышится легко

По приглашению финских писателей, а конкретно – Финского ПЕН-центра, мне довелось в ноябре 2005 года провести неделю в Хельсинки. До этого, в августе, перед юбилейными торжествами по случаю 1000-летия Казани, у нас в городе гостил один из руководителей Финского ПЕНа, координатор Международного ПЕН-клуба по странам постсоветского пространства Юкка Маллинен.

Казань гостя впечатлила – единственный в мире Кремль, где мирно соседствуют и мусульманские полумесяцы, и христианские кресты, и идеологические звёзды; крупнейшая в Европе мечеть Кул-Шариф, скорбно клонящаяся башня Сююмбики…

Побывал Юкка Маллинен в Госсовете РТ, Казанском университете, Национальной библиотеке, Союзе писателей, на открытии памятника Салиху Сайдашеву. Осмотрел Раифский монастырь, а также запущенную донельзя Казанскую астрономическую обсерваторию, где, как он заметил, в более-менее нормальном состоянии находится лишь кладбище для астрономов и их семей. Что поделать, в ПЕНе розовые очки не в чести, и мы показывали всё, как есть.

В те солнечные августовские дни гость из дождливого Суоми пожил на одной из писательско-журналистских дач в Займище, где пообщался с писателями и полюбовался впечатляющими волжскими закатами. В неформальном общении с ним Туфан Миннуллин, Разиль Валеев, Нур Ахмадиев, Ильфак Ибрагимов и другие единодушно отметили необыкновенную для иностранца осведомлённость о татарском народе, его истории, культуре, вере и даже языке, в котором, оказывается, прослеживается немало удивительных взаимосвязанных нитей (почти один к одному совпадают «я», «ты», «я тебя люблю», окончания родительного падежа).

Мы ему перевели его имя с татарского. «Юкка» у нас, сказали мы ему, имеет три значения. И если соединить их в одну фразу, то получится: «Недаром липа тонка».

* * *

В первый же день в Хельсинки, в воскресенье, ещё до пресс-конференции, которая ожидала нас в понедельник, мы встретились с председателем Общества тюрско-татаркой национальной культуры и религии Финляндии, членом Международного совета по правам человека при Министерстве иностранных дел Финляндской Республики Оканом-эфенди Дагиром. Правда, он сразу попросил не добавлять к его имени ни уважительного «эфенди», ни возрастного «абый». Так сказать, зови меня просто Окан. Я легко согласился, тем более, что у писателей-журналистов это как-то само собою принято. Но при письме всё-таки написалось: эфенди.

До этого, днём, Юкка поводил меня по музеям и свозил на пароме на остров-крепость Свеаборг, нечто подобное нашему Кронштадту, где безжалостные балтийские ветры основательно продули сухопутного татарина.

В не совсем модной шляпе, в распахнутом, длиннополом плаще, с зонтиком-тростью в одной руке и кипой газет в другой, Окан Дагир возник воскресным вечером в условленном месте порывисто и стремительно, как тот самый свеаборгский ветер. Открытость, распахнутость были не только в его одежде, но и в каждом движении, естестве его… Он раскинул в приветствии руки, мы обнялись, как самые близкие родственники, которые не виделись сто лет.

Окан – гражданин Финляндии во втором поколении. Его отец – профессор Хельсинского университета, тюрколог и юрист Гомар Тагир – прибыл сюда ещё в 1922 году прошлого века. С Оканом я имел честь познакомиться в 1998-м во время Всемирного конгресса писателей в Хельсинки. Тогда я был в составе большой делегации, теперь же – совсем другое дело.

Ужинали мы в ресторане «Strindberg». Было занятно вести беседу трём джентльменам, один из которых понимал по-русски, второй по-татарски, третий по-фински. Диалоги строились таким образом. Окан со мной говорил по-татарски, Юкка – по-русски, между собой они общались на финском. И ничего – приноровились.

Юкка показал нам богато иллюстрированный журнал на финском языке со своей статьёй о поездке в Казань. На фотографиях Кремль, виды города, молодёжь в тюбетейках и калфаках на Сабантуе… В тексте высказывания М. Шаймиева, Ф. Мухаметшина, Т. Миннуллина, Р. Валеева, Р. Хакимова, Ф. Сафиуллина… Своё тоже замечаю. Юкка бегло переводит мне на русский язык статью – всё правильно, всё по существу. Не зря, значит, происходят наши встречи, отзываются они на разных языках веским, печатным словом. В своё время Юкка перевёл на финский несколько моих статей, представил общественности нашу ПЕНовскую книгу «Татарский путь: права народа и политкорректность»…

Окан кладёт на стол свою печатную продукцию. Это газета финских татар «Махалля хабарляре» («Вести общины»), издаваемую, естественно, на татарском языке латиницей. Листаем. На первой полосе – большой материал о священном месяце Рамазан, под рубрикой «Новости» – среди прочих информация о посещении Президентом Финляндии Дома татарской общины, в разделе «Литература» напечатаны произведения Г. Тукая, Г. Исхаки, М. Гафури, И. Юзеева… На детской страничке – татарские народные сказки, для любителей спорта – материал об отчётно-выборном собрании спортклуба «Йолдыз» («Звезда»)… Это выборочно. Номера газеты, конечно же, обширнее, рубрики многообразнее. Всего не перечислишь.

Незаметно переходим от содержания к форме, начинаем обсуждать превратности татарской латиницы.

В латинском алфавите, которым пользуются финские татары, нет букв «ә (әйдә) и «х» (хәлвә). Им соответствуют «а» с двумя точками сверху и «һ». Надо согласиться, что буква «ә» (әйдә), введённая в татарскую латиницу в Казани – это далеко не латиница. А «х» (хәлвә) – вообще кириллическая путаница с латинским «х» (иксом). Недаром город Мехико весь мир называет Мексико-городом (Mexiko-sity). У нас же, вслед за великим и могучим, получилось по звучанию: Mehico.

Я высказал своё видение татарской латиницы. Не надо в латинский алфавит вводить новые буквы. Можно на английский манер пользоваться имеющимися. Так, кириллическое «ш» соответствует латинскому «sh», «ч» – «ch» и так далее. В глобальном отношении это придаст татарской письменности лёгкости и динамичности. Насчёт специфических букв татарского языка я бы опять воспользовался традиционными латинскими. Фонетике, произношению учатся с детства, изустно. Овладев правильной устной речью, неправильно произносить тексты не будешь. Гляньте на английский язык. В нём больше половины читается не так, как пишется. Однако не буду углубляться. Задача путевых заметок иная.

Одним словом, первый вечер в Хельсинки прошёл продуктивно, в дискуссиях. Вышеозначенные русско-татаро-финские языковые барьеры при заинтересованном общении как бы растворились, стали незаметными.

* * *

Поэтический вечер на берегу живописного залива в «VillaKivi» – писательском особняке со стройной башенкой над круто покатой крышей и уютным холлом внутри – вела президент Финского ПЕН-центра Элизабет Нордгрен. Она присоединилась к татаро-финскому общению ещё накануне, на пресс-конференции.

На стенах – фотографии писателей Финляндии, афиши нашего вечера… Окан привёл соплеменников – Рафика Шакира, Файзала Самархана, Райфа Нисаметдина, которых я знал по своему первому посещению Финляндии. А Юкка устроился рядом с мордовским поэтом, проживающим в Хельсинки, – Сергеем Завьяловым, который финским языком ещё не овладел.

Элизабет Нордгрен первым номером слово даёт мне. И вновь мы с Юккой в президиуме рядом, и он переводит преамбулу моего выступления – о татарском народе, его истории, культуре, современных проблемах. Затем читаю довольно объёмистое своё стихотворение о казанском кладбище «Яңа Бистә» на русском языке, которое Юкка переводит для собравшихся на финский, потом рассказ – на татарском, который затем своими словами пересказывает на финском самый молодой из татар – Райф Нисаметдин. Делает он это громко, с удовольствием. Голос у него звонкий, чистый.

Вечер продолжается. Читает стихи Сергей Завьялов, выступает марийка Лена Лаулайнен, вышедшая замуж за финна и сменившая российскую прописку… А мне подумалось: как легко и свободно в этой дождливой Suomen Tasavita – Финляндской Республике – дышится и татарину, и мордвину, и марийке, как вдохновенно читается и рассказывается сокровенное, когда тебя слушают и слышат!

* * *

Яркой картинкой запомнилась журналистская тусовка в пресс-центре Хельсинки 7 ноября. На футболках, плакатах… серпы и молоты, лозунги и все знакомые лица – К. Маркс, Ф. Энгельс, В. Ленин, строгая женщина в красной косынке, настоятельно советующая не болтать, мужественный рабочий, решительно отвергающий протянутую ему рюмку… На импровизированной сцене заводилы тусовки жарят под гитару куплеты, зал, разбитый на корпоративные столики, смеётся, аплодирует, громко общается, пьёт кто пиво, кто вино.

За нашим столом, объединённым из двух столиков, – Элизабет, Юкка, Сергей, шеф-редактор газеты, выходящей в Хельсинки на шведском языке, «HBL» («Столичная газета») – Нилс-Эрик Фрис, ещё какой-то итальянский журналист, похожий на Че Гевару, ещё кто-то, ещё… Перекрёстный разговор более чем оживлён. Мне сообщают, что дневная радиопередача с интервью о Татарстане была интересна. Оперативно, значит, сработали. Пока мы заседали на пресс-конференции, интервью уже было в эфире.

Нильс-Эрик Фрис протягивает мне свою визитку и приглашает посетить редакцию его газеты. Юкка за меня соглашается и объясняет, что визит к министру иностранных дел срывается.

– Взамен – редакция. Это интересно?

– Безусловно.

На голове Юкки – белая, парадная бескозырка, на моей – тюбетейка. Он объясняет мне, обводя взглядом карнавальное действо:

– Хохма это всё, шутка, так сказать…

– В каждой шутке есть доля правды, – замечаю я, памятуя постановление Совета народных комиссаров РСФСР 1917 года (читай – ленинское) о признании независимости Финляндии.

* * *

Над Домом татарской общины в центре Хельсинки – огромный полумесяц.

– Впечатляет?

– Впечатляет, – соглашается Юкка, вытирая пот со лба и опуская на тротуар огромный чемодан с литературой из Казани.

У парадного входа нас встречает Окан.

– Hush kildegez! – приветствует он нас.

За длинным столом просторной гостиной пьём чай и с казанским угощением – большим, солнечным чак-чаком. Казалось бы, ещё только вчера мы, одиннадцать участников всемирного писательского форума, чаёвничали тут, удивляясь, как хорошо обустроились и нашли себя в Финляндии наши соплеменники. А теперь я уж сам как сторожил нет-нет да и кое-что поясняю Юкке, когда неиссякаемая энергия Окана берёт тайм-аут для глотка чая и дольки гостинца с исторической родины.

Юкка здесь впервые. Получается так, что Татарский ПЕН укрепляет дружбу между финляндскими гражданами разных национальностей. На различных этапах нашего общения Юкка с Оканом имели длительные, заинтересованные диалоги. Всё-таки оба они – члены Международного совета по правам человека при Министерстве иностранных дел Финляндии. Такие же диалоги вела с Оканом Элизабет Нордгрен. Стало быть, есть ещё и на финской земле проблемы, которые надо решать сообща.

Я читаю рассказ на татарском языке об одном из фрагментов моей детской жизни в закулисии театра оперы и балета в Казани. Более сорока лет проработала моя мама в опере. Оставлять меня, маленького, дома было не с кем, и я, можно сказать, безвылазно торчал в театре.