Текст книги "Оружие возмездия: секретные операции израильских спецслужб и их противников"

ПЕРВЫЙ СОВЕТСКИЙ ШПИОН

Человек, о котором пойдет речь, был, судя по всему, первым советским шпионом, работавшим против Израиля, поскольку он был завербован как агент советской разведки еще до до образования государства Израиль. Его история заслуживает отдельной книги не только и не столько из-за его деяний на поприще шпионажа, но и как еще один пример стойкой веры и, в конечном счете, разочарования в том, что мы многие годы называли «светлые идеалы коммунизма». Впрочем, книга такая написана, правда, она (пока?) не издана на русском языке.

Вольф Гольдштейн родился в 1921 г. в Риге и вскоре вместе с родителями эмигрировал в Берлин. Там он оказался свидетелем становления Гитлера и гитлеризма, в результате в конце 1933 г. вся семья эмигрировала в Швейцарию, в Цюрих. Но и в этой нейтральной, благословенной стране душе мальчика-юноши не было покоя. Он все время чувствовал на себе неблагожелательные взгляды, ему хотелось быть голубоглазым блондином с гибким и сильным телом, а в зеркале на него смотрел черноглазый и черноволосый тщедушный подросток. На душе было темно и пусто. Но вот в 15 лет он совершенно случайно прочитал брошюру В.И. Ленина «Стратегия и тактика пролетарской революции», и революционеры стали главными героями его жизни. Их идеи и идеалы стали его идеями и идеалами. С началом Второй мировой войны Вольфа призвали в армию, и после кратковременного курса пулеметчиков направили в пехотную дивизию, дислоцировавшуюся в районе Цюриха. В 1942 г. его демобилизовали, он вернулся в родительский дом в Цюрих и вскоре познакомился и подружился с чешским беженцем Карелом Вибралом. Карел был другом Розы – учительницы итальянского языка Эдит, первой девушки Вольфа, на которой он впоследствии женился. Карел рассказал, что он официально живет благодаря материальной поддержке его семьи, однако на самом деле является агентом КГБ (точнее, ГРУ) и имеет звание полковника и кличку «Пауль». Он вызвался обучать Вольфа русскому языку и постепенно подготовил его к роли агента своей организации. Он много внимания уделял развитию идеологических взглядов Вольфа и в конечном счете убедил его вступить в борьбу против нацистов и обучил некоторым приемам тайной войны: сбору информации, слежке, фотографированию, радиосвязи, расшифровке тайнописи, письму невидимыми чернилами и другим вещам. Тогда же Вольф получил подпольную кличку «Тони». Он должен был заниматься выявлением связей швейцарцев с нацистами и был готов к уничтожению швейцарских поездов, которые везли грузы в нацистскую Германию, в назначенный в будущем день. Всем этим в годы войны занималась на территории нейтральной Швейцарии небольшая группа агентов КГБ.

Впервые в жизни Вольф был счастлив. Когда СССР установил дипломатические связи со Швейцарией, Карел Вибрал получил приказ расформировать эту группу. Это был один из немногих случаев Второй мировой войны, когда подпольная группа, действовавшая против нацистов, была не раскрыта, а расформирована после выполнения заданий в организованном порядке. Сам Карел уехал в Москву.

Перед отъездом Карел сказал Вольфу, что придет день и с ним снова установят контакт, а пока он волен делать, что пожелает. На языке разведчиков, он превратился в «крота». Карел дал понять Вольфу, что желательно, чтобы он уехал в один из районов, который в будущем может представлять интерес для КГБ: Скандинавия, Южная Африка, Ближний Восток. Вольф Гольдштейн выбрал Израиль. Эдит, уже жена, которая к тому времени была беременной, связала его с представителями кибуцного движения «Хашомер хацаир – молодой стражник» из кибуца «Хазорея», которые уговорили его репатриироваться в Израиль и вступить в члены своего кибуца. Семья Гольдштейнов прибыла пароходом в порт Хайфы в апреле 1948 г. за несколько недель до официального провозглашения государства Израиль. Вскоре у них родилась дочь Рина. Как и многие члены кибуца, Вольф в то время занимался главным образом его охраной. Тем временем Эдит влюбилась в своего учителя иврита, отношения между супругами сильно испортились. Вольф покинул кибуц и начал подрабатывать на случайных работах. В те тяжелые для него месяцы 1949 г. он, в нарушение правил, неоднократно пытался связаться с представителями советской дипломатической миссии в Израиле, полагая, что в ее составе обязательно есть сотрудники КГБ. В частности, он решил, что таким сотрудником является Митрофан Федорин, второй секретарь миссии, ведавший вопросами культуры. Вольфу удалось связаться с ним, при встрече он назвал свою кличку «Тони» и упомянул имя Карела. Однако Федорин был невозмутим и сказал, что имена «Карел» и «Тони» ему неизвестны. Он посоветовал Вольфу уладить свои личные дела и ждать, пока с ним установят контакт.

Зеэв Авни – первый советский шпион

Вольф вернулся в кибуц, развелся с Эдит и пытался забыться в работе. Однако политические настроения не оставляли его в покое, он обратился к одному из товарищей по кибуцу за помощью в установлении контакта с СССР. Товарищ выслушал его, немедленно отправился к секретарю (руководителю) кибуца и рассказал тому, что в кибуце движения «Хашомер хацаир» поселился коммунист. Согласно установленным идеологическим правилам, члены этого движения должны были быть верны только своей партии («МАПАМ» – «Объединенной рабочей») и им было запрещено солидаризироваться с какой-либо другой партией или идеологией. Секретарь кибуца вызвал Вольфа на выяснение и намекнул ему, что будет хорошо, если тот покинет кибуц.

В 1950 г. Вольф оставил кибуц и поехал в Швейцарию, чтобы продать оставшийся там дом и разделить полученные от продажи деньги с бывшей женой. Будучи в Швейцарии, он не переставал думать, как можно принести максимальную пользу коммунизму в лице Советского Союза и его разведывательных органов. Напомним, это было время, когда в самом Советском Союзе многие еще тоже крепко верили в «светлые идеалы коммунизма», но уже хорошо знали, что представляют собой его разведывательные органы, в частности, внутри страны. Ему хотелось быть уже не винтиком в системе разведки, а возглавлять хотя бы маленькую, но свою ячейку. Для этого, по его пониманию, нужно было заняться политикой или журналистикой, а лучше попасть на службу в какую-либо солидную правительственную организацию. В конце концов он решил добиться места в Министерстве иностранных дел Израиля и таким образом принести максимальную пользу советской разведке. Свой замысел он назвал для себя «Операция Пигмалион». Вольф связался с руководством израильского посольства в Берне и вызвался добровольно помогать им в рутинной работе. В результате он получил хорошие отзывы и рекомендации быть принятым в штат министерства.

С этими бумагами Вольф вернулся в Израиль и попытался устроиться на работу в МИД. Ему отказали, и он снова стал заниматься случайными и временными работами. Все это время он упорно обращался в МИД, и наконец ему предложили небольшую должность. Он легко прошел проверку органов внутренней безопасности в лице ШАБАК, который тогда еще не имел достаточной возможности и опыта для основательной проверки кандидатов для работы в важных правительственных учреждениях и органах. Ведь был все тот же 1950-й год. Как это было принято в то время для государственных служащих в Израиле, Вольф Гольдштейн поменял себе имя на ивритское и стал Зеэв Авни.

Его первым местом работы в МИДе стал турецкий сектор в экономическом отделе. Затем его перевели в американский сектор того же отдела. Уже в первые дни работы руководитель департамента экономики министерства Моше Бартор передал тогдашнему министру иностранных дел Моше Шарету информацию, которую он получил от двух девушек из кибуца «Хазорея», о том, что Гольдштейн, теперь Авни, был и есть коммунист. Авни категорически отмел все подозрения и даже потребовал расследования, которое так никогда и не имело место. Через года полтора после начала работы Авни сообщили, что его посылают на работу за границу – в израильское посольство в Брюсселе – в качестве второго секретаря, ответственного за вопросы торговли. Радости Зеэва не было предела, и он тут же поспешил поделиться ею с «представителем Центра» Митрофаном Федориным, но тот снова никак не отреагировал. Оскорбленный в лучших чувствах, Авни решил связаться с «Центром» напрямую, для чего передал сообщение в Москву Карелу Вибралу через супружескую пару из Швейцарии, которая в то время жила в Израиле. Он был коммунистом, она – из сефардских евреев с русским именем. Оба решили оставить Израиль и снова уехать в Швейцарию. Авни вручил им кадры фотопленки, к которым было приложено письмо для Карела. Фотокадры он спрятал в переплет книги, которую отдал швейцарцам, когда они уже садились на пароход в порту Хайфы. Письмо через несколько недель достигло адресата, но Авни не получил никакого ответа. «Центр» не посчитал нужным «разбудить своего спящего агента».

Через несколько недель Зеэв Авни со своей новой женой Михаль, которая была его соседкой, когда он в первый раз оставил кибуц, отбыл в Брюссель. В один из воскресных дней 1952 г. кто-то неизвестный позвонил в районе полудня в дом Авни, назвал половину пароля, о котором было условлено еще с Карелом, и имя «Тони», после чего сообщил место предлагаемой встречи и тут же повесил трубку. В назначенное время и в назначенном месте Авни встретил Борис Сагравосский, который официально работал в представительстве СССР, но на самом деле был офицером КГБ. Борис сообщил Авни подробности для поддержания контактов в будущем: даты, места встречи и передачи сообщений и попросил его составить подробный отчет обо всем, что произошло с ним со времени последней встречи с Карелом в 1945 г.

В последующие три года Авни передавал своим «хозяевам» все отчеты, всю информацию, все документы, которые ему попадали в руки, и все содержания бесед, которые имели место в посольстве и других местах, где он бывал. Само посольство Израиля в Бельгии в те годы было очень маленькое – всего три человека, которые не имели дела с особо секретными документами, однако в то время Израиль через свое военное представительство в Париже вел сугубо секретные переговоры о приобретении оборудования и технологии бельгийской фирмы по производству оружия FN, и военный атташе в Париже генерал Менаше Шимон Сыркин частенько пользовался помощью Зеэва Авни.

Тогда же главный офицер по безопасности израильского МИДа дал Авни самую лучшую характеристику, что способствовало его назначению офицером по безопасности посольства в Бельгии по совместительству. С того времени Авни в точности знал все процедуры по обеспечению безопасности, методы связи, шифровки и расшифровки сообщений, время и способы переправки дипломатической почты, которые часто были едины для многих дипломатических представительств Израиля.

Но все это было еще не самое важное в его шпионской деятельности. В конце 1952 г. с Авни связались сотрудники постоянного представительства Мосада в Западной Европе, штаб-квартира которого находилась в Париже, с просьбой помочь в проведении конкретной операции, связанной с Египтом. Мосад задался целью внедрить на одно из военных предприятий Египта своих агентов. Для этого намечалось использовать двух бывших нацистов, имевших богатый военный опыт. Эти двое за обещанное приличное денежное вознаграждение согласились сотрудничать, правда, они не знали, что это будет сотрудничество с Мосадом. Для связи с ними понадобилось использовать людей, имевших европейское гражданство и свободно владевших европейскими языками, к примеру, немецким и французским. В поисках таких людей мосадовцы и вышли на Зеэва Авни. Глава Мосада Исер Харел обратился к генеральному директору МИДа и получил от него разрешение задействовать Авни. В те времена это было довольно распространено, в силу малочисленности самого Мосада. Большинство сотрудников МИДа обычно не спешили принять подобное предложение, опасаясь за успешное продолжение своей дипломатической карьеры и провала при выполнении заданий. Однако Авни согласился, не раздумывая. Именно этого он и ждал, именно это было его заветным желанием! Теперь как «человек Мосада» он сможет поставлять своим московским коллегам более важную и обширную информацию.

Время от времени он по просьбе Мосада стал выезжать в ту или иную европейскую столицу, встречался с различными сотрудниками Мосада, получал от них информацию или передавал им. Разумеется, что вся эта информация, включая имена и местонахождение агентов Мосада, передавалась и в Москву.

В 1954 г. Зеэв Авни вместе с женой и новорожденным сыном был переведен на работу в Белград, в посольство Израиля в Югославии. Его новая должность называлась «атташе по торговле с Югославией и Грецией». Шефом Авни из советской разведки во время его двухлетней работы в Югославии был официально числящийся первым секретарем посольства СССР в Югославии Юрий Любимов (тезка и однофамилец известного театрального режиссера – и только). Югославия в то время еще относилась к странам советского блока, хотя и шла своим самостоятельным путем, и поэтому заниматься агентурной деятельностью там было менее опасно, чем в Бельгии. Легче было встречаться, не было необходимости проверять наличие слежки. Поэтому встречи между ними проходили довольно регулярно по заранее намеченному расписанию в вечерние часы. Авни по-прежнему снабжал своих «коллег» большим количеством свежей информации. Посол Израиля в Югославии того времени Арье Левави впоследствии отмечал большую интеллигентность своего бывшего работника, аккуратность и старательность, но отнюдь не мог ничего сказать о его успехах при выполнении обязанностей. И в Бельгии, и особенно в Югославии Авни постоянно добровольно предлагал свою помощь для выполнения различных дел, не входящих в его непосредственную компетенцию. Он продолжал сотрудничать с парижским центром Мосада и со временем стал одним из важнейших его работников. Те из сотрудников, кто знал его или слышал о нем, отзывались в его адрес только с похвалой, особо отмечая стремление выполнить все ему порученное быстро и аккуратно. На него взваливали все новые и новые поручения, но он по-прежнему со всем отлично справлялся. Весьма доволен был и сам Авни. Весьма доволен был и «Центр»: годы подготовки и выжидания приносили богатые плоды.

Руководители центра Мосада в Париже все чаще стали советовать Харелу перевести Авни в постоянный штат Мосада. Он и сам неоднократно обращался к руководству Мосада с просьбой перевести его на работу туда, ибо служба в МИДе стала ему скучна и не приносила «любимой» московской организации достаточно пользы. Но у Харела был принцип: не сманивать людей из других ведомств, а потому на все рекомендации и просьбы об Авни он предлагал подождать. Подождать, пока завершит свою работу за границей и вернется в Израиль.

Судя по всему, эта формулировка дошла до Авни, и он решил ускорить события. В апреле 1956 г. он попросил отправить его в долгосрочный отпуск в Израиль, так как у дочери от первого брака возникли проблемы и он должен ей помочь. Разрешение на отпуск было получено, и он отправился в Израиль. Еще собираясь к отъезду, он через мосадовский центр в Европе отправил Харелу просьбу встретиться лично в Тель-Авиве и обсудить три проблемы: перевод на постоянную работу в Мосад; возобновление связи с двумя бывшими нацистами, которые к тому времени были уже выдворены из Египта (не без помощи того же Авни и его московских коллег); создание центра Мосада в Югославии, подобного центру в Париже. Последнее предложение поступило от Авни и раньше, но Харел отклонил его, так как, в отличие от других стран коммунистического блока, у Израиля с Югославией были хорошие дружеские отношения и не было никаких оснований рисковать их подпортить.

Харел согласился на встречу с Авни. В один из дней своего отпуска в Израиле он прибыл в офис Мосада, расположенный в правительственном квартале Тель-Авива Кирия. Первое впечатление об Авни у Харела было вполне благоприятное. Он увидел перед собой приятного, неглупого, интеллигентного, по-европейски вежливого молодого человека. Зеэв рассказал Харелу о причинах приезда в Израиль, о проблемах с 8-летней дочерью, которая и настояла на его приезде. При этом он повторял свой рассказ снова и снова, добавляя подробности своих отношений с бывшей и нынешней женами. Эти повторы несколько смутили Харела. Он никак не мог понять, для чего Зеэв это делает, его частная жизнь вообще не должна быть предметом их разговора, особенно при первой встрече. Авни снова повторил свою просьбу о переводе на постоянную работу в Мосад. Харел рассердился и напомнил, что Авни уже было сказано: этот вопрос будет рассматриваться только после окончания его нынешней миссии за границей. Аналогичной была реакция Харела по поводу предложения открыть отделение Мосада в Белграде. Он снова напомнил, что уже выражал свое отрицательное отношение к этой идее. И снова у Харела возник вопрос: зачем Авни так упорно напоминает о своей идее, это, в принципе, вообще не входит в его обязанности, даже как внештатного сотрудника Мосада. По поводу возобновления контактов с двумя бывшими нацистами Харел обещал подумать. Этот ответ был намеком, что между ними может состояться еще одна встреча.

После ухода Авни Харел начал внимательно просматривать его личное дело. Обратил особое внимание на постоянное желание Авни выполнять другие работы, не входящие в круг его обязанностей, на постоянную готовность подменить товарищей по работе. Харел всегда с опаской относился к подобного типа добровольцам. Сразу же возникло несколько вопросов. Почему он с такой готовностью всегда предлагал свои услуги? Почему настаивал на встрече с руководителем Мосада? Почему так долго и повторяясь рассказывал о проблемах дочери? Почему опять повторил свои предложения об открытии отделения в Белграде и возобновлении контактов с двумя бывшими нацистами? Подозрения начали овладевать Харелом: а вдруг Авни – агент КГБ (слухи о том, что эта организация пытается «добраться» до Харела уже доходили в Мосад)? В частности, сотрудники КГБ пытались это сделать через его родственников, еще оставшихся в СССР. Если Авни послан к нему КГБ, тогда понятна идея открыть отделение Мосада в Белграде. Оно вскоре превратится в отделение КГБ в Белграде, но с полным объемом информации, поступающей из Мосада. Все это были подозрения, основанные на обостренной подозрительности Харела и его необычайной интуиции. Фактов не было! Никаких!

Впрочем, какая-то зацепка для размышления была. В прошлом функционер в партии МАПАМ, а ныне – сотрудник Министерства обороны, с которым у Харела еще с давних пор сохранились хорошие отношения, Барух Рабинов в недавней встрече снова заговорил о Зеэве Авни. Он выразил сомнение, может ли Авни – убежденный коммунист – работать в Министерстве иностранных дел. Он рассказал Харелу, как слышал от кого-то, что еще в 1948 г. Авни пытался уговорить одного из своих товарищей по кибуцу сотрудничать с советскими разведывательными органами. «Опасайся его», – сказал в заключение Рабинов.

За несколько дней до возвращения в Белград Авни снова был приглашен на встречу с Харелом. Но только не в Кирию, а в секретный офис Мосада, расположенный совсем в другом районе Тель-Авива. Авни было объяснено, что это – частный офис Харела, в котором им никто не будет мешать во время беседы. На самом деле это была частная квартира, принадлежавшая ШАБАКу, специально оборудованная для подобных встреч. В комнатах были вмонтированы специальные микрофоны, имелось несколько дополнительных дверей, не видимых глазу. В соседней комнате, где Харел ждал Авни, находились руководитель ШАБАКа Амос Манор и следователь группы по особым делам, которые затем слушали беседу и записывали ее на пленку. В тот момент, когда Зэев Авни вошел в комнату, сидевший за столом Харел, окинув его взглядом, четко и громко произнес: «Ты советский шпион! Если будешь сотрудничать с нами с открытым сердцем и все расскажешь, постараемся облегчить твою участь во время суда». Удар был силен! Ни одному человеку на месте Авни не пришло бы в голову, что на самом деле его визави блефует! Авни промолчал целую минуту, которая обоим показалась значительно длиннее. Затем сказал: «Я – советский шпион, в чем сознаюсь, но ничего не скажу о тех, кто меня послал». Они беседовали еще несколько минут, в течение которых Харел разъяснил Авни, что не арестует его, если тот будет полностью сотрудничать с Мосадом. У самого Xарела в этот момент появилась мысль обратить Авни в двойного агента. Однако Авни не поверил Харелу и продолжал молчать. Раздраженный и раздосадованный Харел прервал допрос и покинул конспиративную квартиру.

И тут из соседней комнаты появился Амос Манор. Он начал агрессивный допрос, пытаясь выяснить пути и методы шпионской деятельности Авни, его израильских партнеров, какие сведения и секреты МИДа и Мосада он успел передать своим советским хозяевам. Авни не отвечал. Он понял: и Харел, и Манор думают, что он стал жертвой шантажа советской разведки. Поэтому попытался скрыть от допрашивавших, что он был идеологическим шпионом и добровольно пошел на сотрудничество и предательство, отнюдь не ради денег, а только из-за веры в коммунистические идеи. Согласно этой своей линии защиты, он пытался убедить Манора, что был мобилизован как шпион только в 1953 г. Но его объяснения были весьма путаные и Манор понял, что тот пытается увести его от действительной ситуации. Совместная озлобленность нарастала, и дошло до того, что оба стали кричать друг на друга, после чего Манор тоже покинул квартиру. Вместо него на «поле боя» вышли рядовые следователи ШАБАКа.

Они раздели Авни догола, тщательно обыскали его одежду, затем возвратили ее, кроме шнурков и брючного ремня, надели наручники и повязку на глаза. В таком виде его посадили в закрытую машину и в два часа ночи водворили в следственный изолятор ШАБАКа в Абу-Кабире, что на границе Яффо и Тель-Авива. Там допросы продолжались еще несколько дней, но Авни упорно держался своей версии.

Тогда его дело передали командиру Тель-Авивского отделения полиции Иехуде Прагу, у которого уже был опыт расследования дел шпионов и предателей. В частности, он вел дело Тада Кросс-Давид Магена, работника МИДа, который за 4 года до этого был признан виновным как египетский двойной агент и осужден к 15-летнему тюремному заключению. Задачей Прага было получить из уст Авни свидетельства шпионской деятельности, которые позволили бы предать его суду. Он также должен был получить информацию о методах работы Авни и его «хозяев», выявить его сообщников и секретные документы и материалы, которые он успел передать советской разведке.

Войдя в камеру и начав беседу, Праг увидел перед собой человека примерно своих лет, вежливого и интеллигентного, очень глубоких политических и идеологических убеждений. Он хорошо разбирался в техниках шпионажа и тайных операций, но дал Прагу понять, что никакой другой информации не сообщит, разве только его будут пытать и он потеряет контроль над собой. Но ни у Прага, ни у других следователей таких намерений не было. Наоборот, все они относились к нему довольно хорошо. После нескольких дней «работы» следователям стало ясно, что добиться что-либо от Авни можно, только если убедить его, что он ошибается в своих политических и идеологических воззрениях.

Отвлечемся на время от нити нашего повествования. Конечно, большинству читающих эти строки сейчас, в начале 21-го века, эта приверженность идеологии коммунизма выглядит весьма странной, наивной и даже смешной. Сегодня, когда мы знаем много правды о тех временах середины века 20-го, когда развенчана не только сама идеология, но и многие ее отцы-создатели и носители, когда известно, что Ленин был не такой уж ЛЕНИН, и даже Рихард Зорге был не совсем такой уж ЗОРГЕ, нам да, действительно вся эта «коммунистическая бодяга» и ее приверженцы могут показаться нам, по меньшей мере, нелепыми и непонятными. Были такие «нигилисты» и в то время, правда, в основном те, кто жили в той Советской стране, знали ее реалии и тихо обсуждали их на кухнях или пикниках, рискуя, и небезосновательно, загреметь «далеко-далеко, где кочуют туманы», а то и расстаться с жизнью по доносу своих собеседников или просто по непонятному нормальному человеку подозрению. Но многие из тех, кто «не нюхал» этой правды, видел блеск Советской страны издалека, верили, верили самозабвенно, до исступления, иногда отдавая жизни за эту веру-химеру.

Следователям Авни, однако, неожиданно повезло. Именно в то время на Западе был опубликован секретный доклад Н. Хрущева о культе личности Сталина, который был зачитан в заключение ХХ съезда КПСС. (Подробности, как этот доклад попал на Запад, рассказаны в главе «Из операций израильской разведки».) Праг принес Авни вырезки из различных газет с отчетами о докладе или с обширными выдержками из него. Но Авни не поверил этим материалам, полагая, что это – ложная агитация американцев, в которой нет и доли правды. Удивительно, невероятно удивительно с точки зрения «сегодня», но это было, было!!! Причем, и среди многочисленных жителей той, Советской страны. Возможно, что кое-кто из читателей сегодняшних даже принадлежал (а может, и еще принадлежит) к этой категории верующих.

Тем не менее 13 августа 1956 г. суд над советским шпионом Зеэвом Авни начался. Он проходил при закрытых дверях. Государственный обвинитель Хаим Кохен предъявил обвинение по трем пунктам и потребовал наказания по каждому из них в виде 14 лет тюремного заключения, т. е. в общей сложности – 42 года, что по израильским законам того времени являлось максимальным. Защитник Яков Гонигман признал виновность подзащитного, но просил меньшего наказания. Единственным свидетелем выступил Амос Манор, его выступление продолжалось считаные минуты. Да впрочем, и весь суд длился меньше часа, в результате него судья Бениамин Галеви осудил обвиняемого на 14 лет. Органы разведки, с которыми Авни отказался сотрудничать, остались весьма недовольны таким мягким приговором. Осужденного препроводили в тюрьму Рамле, что в центре страны.

Иехуда Праг, не оставивший стремления «расколоть» Авни, время от времени продолжал посещать его в тюремной камере. И постепенно крепостные стены, воздвигнутые Авни вокруг себя, начали поддаваться. Каждый визит Прага доставлял заключенному радость: сидеть в одиночной камере было далеко не удовольствием, а беседы с гостем вносили заметное разнообразие в его монотонную жизнь. Он много думал о своей прошлой и будущей жизни. Благотворно повлияли на него и некоторые послабления режима. Однажды Праг заговорил с Авни о недавно опубликованной книге Артура Кестлера «Темнота в полдень», в которой тот описывал публичные суды над своими соратниками, организованные Сталиным в 30-е годы. Кестлер тоже был вначале великим поклонником Советского Союза и верующим в коммунистическую идеологию. Но и в этом случае Авни посчитал все рассказанное Кестлером капиталистической пропагандой. Тем не менее однажды Праг прочитал Авни отрывок из другой книги Кестлера, в котором тот описывал, как, сидя в тюрьме, раздумывал, сколько времени в своей жизни было потеряно на веру в коммунизм и его идеалы. Чтение вдруг подействовало, он начал реагировать на доводы Прага и через несколько дней вдруг заявил: «Если ты убедишь меня, расскажу все».

Решающим «убедителем» оказался Пальмиро Тольятти, тогда генеральный секретарь Итальянской компартии, одной из самых больших на Западе. Праг принес в камеру Авни копию статьи из газеты «Джерузалем Пост», в которой было написано, что Тольятти обвиняет в происшедшем в СССР не только Сталина, но и всю коммунистическую партию. Эти обвинения окончательно добили верования Авни, и через несколько дней Авни переслал Прагу записку: «Я готов рассказать все!»

И так он и сделал! У него была удивительная память. Он рассказывал мельчайшие подробности своей жизни и своей тайной шпионской деятельности. Вот только тогда Исер Харел и Амос Манор смогли дать действительную оценку тому ущербу, который нанес израильской разведке и государству Зеэв Авни. В целях сбора данных и уточнения деталей Иехуде Прагу пришлось в те дни побывать в Белграде, Париже, Афинах и Анкаре, в которых Авни «работал» по заданиям Мосада. Выяснилось, что Авни нанес огромный ущерб используемым МИДом методам работы: он раскрыл способы передачи шифрованных сообщений, передал важную информацию о тайных международных связях Израиля, о тайных сделках по продаже оружия с Бельгией и Францией, и самое страшное – сообщил о многочисленных тайных агентах Мосада, которые были завербованы на протяжении многих лет, зачастую за немалые денежные суммы. В том числе он выдал и двух агентов – бывших нацистов, работавших в Египте, о чем шла речь выше. В результате их ареста Мосад вынужден был свернуть всю свою агентурную сеть в этой стране. Изучив весь материал, Манор пришел к выводу, что руководители советских органов распоряжались полученной информацией весьма осторожно, чтобы никакая тень подозрения не пала на их израильского «крота», чтобы он смог успешно «рыть» еще долгое время. Успеху работы Авни способствовало и то обстоятельство, что все время он действовал исключительно в одиночку. Он, конечно же, продолжал бы свою успешную деятельность, если бы, как мы уже знаем, не особые черты характера его формального начальника Исера Харела. Впрочем, возможно, через какое-то время он бы самостоятельно «прозрел» в своих политических и идеологических воззрениях. Ведь он работал только «за идею»!

Сложно оценить весь ущерб, который Авни нанес Израилю, еще сложнее оценить, кто из шпионов, работавших против Израиля, нанес ему наибольший ущерб. (О других будет рассказано ниже.) Но несомненно, в пятерку, а то и тройку таковых Зэев Авни вписал свое имя. Тяжесть его вины несколько уравновешивалась, в конечном итоге, чистосердечным признанием и раскаянием в своей прошлой деятельности. К сказанному следует добавить, что впоследствии органы израильской разведки иногда обращались за помощью к Авни и всегда получали от него квалифицированные мнения и советы.

Он был образцовым заключенным. Во время Синайской кампании 1956 г., всего лишь через три месяца после вынесения ему приговора, он попросился добровольцем в армию, чтобы быть посланным на передовую в боях с египтянами. Харел, Манор и Праг, с которыми Авни поддерживал тесную и вполне дружескую связь на протяжении многих лет, склонялись положительно ответить на его просьбу, но военные действия закончились довольно быстро, и Авни продолжил свое пребывание в тюрьме. В благодарность за переданную информацию ему были разрешены, пожалуй, частые отпуска для встречи с женой и другими членами семьи. Ему также было разрешено заниматься, так что за время тюремного заключения он получил диплом клинического психолога Еврейского университета в Иерусалиме.