Текст книги "Оружие возмездия: секретные операции израильских спецслужб и их противников"

Генеральный прокурор сектора Газы допросил раненых, находившихся в госпитале, и распорядился, чтобы в доме и служебном кабинете аль-Ахаби немедленно произвели обыск. Последний уверял, что он никогда не знал аль-Талвуку и никогда не имел никаких контактов с израильтянями. Визитная карточка была из тех, которые он время от времени посылал родственникам и знакомым. Кому именно он послал эту и как она попала к израильтянам, он сказать не может. Правый верхний конец был отрезан, потому что именно там он писал имя адресата и небольшое приветствие-сообщение ему. Аль-Ахаби был освобожден из-под следствия. Было понятно, что он послужил лишь приманкой в этой хитроумной операции израильтян.

Больше всех убийство Хафеза повлияло на полковника Мустафу, который насторожился, логично полагая, что следующей мишенью израильтян может быть он как ответственный за подготовку палестинских агентов. И тем не менее он совершил ошибку – одну, но именно ту, которую, казалось бы, в данных конкретных обстоятельствах совершить не должен был, настолько она была очевидной.

В один из дней шофер доставил ему из почтового отделения, расположенного в Восточном Иерусалиме, пакет. Его упаковка, скрепленная печатью штаб-квартиры группы наблюдателей ООН, в которой у полковника было много друзей и приятелей, выглядела такой добротной, что не вызвала никакого подозрения у адресата. Распечатал он ее, сидя в машине. Внутри находился томик недавно изданных мемуаров фельдмаршала Герд фон-Рундштедта «Командир и солдат». Мустафа открыл книгу, и немедленно раздался сильный взрыв. Внутри книги было вмонтировано взрывное устройство. Машину разорвало на части. Полковник Мустафа умер на операционном столе итальянского госпиталя в Аммане, успев перед смертью обвинить (и не без оснований) израильтян в покушении на него.

А через пять дней после этого президент Египта Насер принял решение о национализации Суэцкого канала. И израильтяням, да и всему миру было уже не до Хафеза и Мустафы: угроза новой войны на Ближнем Востоке была налицо, и вскоре она действительно началась.

Да, дорогой читатель, события, только что описанные, имели место в 1955–56 гг., когда организованная борьба палестинцев с израильтянами только начиналась. Удар, который палестинцы нанесли израильтянам 25 августа 1955 г., был первым в серии не прекращающихся и сегодня. Я сознательно не указал в начале год описываемых событий, чтобы разрушить у многих нынешних израильтян – недавних репатриантов и их друзей, родственников, знакомых и просто доброжелателей, живущих в других странах, уверенность, что такой ситуации в борьбе с палестинцами, как… (сегодня), еще никогда не было. Была, была с большей или меньшей напряженностью, частотой, ожесточением и организованностью палестинцев все эти годы, начиная вот с того, с 1955-го.

Ну, а сама эта операция до сих пор считается одной из самых лучших, изящных и блестящих, которые были проведены израильским разведывательным сообществом, за всю историю его существования. Ее автором и руководителем был тогдашний начальник Военной разведки – Аман Иехошафат Харкаби. Уже через несколько лет после этой операции эксперты обвиняли Харкаби в излишней усложненности, рискованных предположениях при ее разработке. Действительно, аль-Талвуку могли не доставить к самому Хафезу, а Хафез мог и не вскрыть пакет, предназначенный не ему. Или этот пакет еще до Хафеза мог вскрыть руководитель аль-Талвуки капитан Асаф, которому тот показал его в первую очередь.

Все это совершенно правильные опасения. Но в том-то и заключается изящность этой операции, что Харкаби все рассчитал верно и точно. Прекрасно ориентируясь в психологии своих противников, он был в состоянии предсказать их возможные реакции и действия на предложенные обстоятельства затеянной им игры. Он был уверен, что пакет вскроет именно Хафез и никто другой. Никто другой, включая даже адресата, на это бы не решился.

Впервые в истории израильской разведки дело было сдано в архив с самым желаемым во всех разведках мира штампом: «Закончено с максимальным эффектом». Харкаби продемонстрировал на практике, что интеллект может быть важнейшим, а иногда и главным оружием в борьбе с врагом.

Никоим образом не желая принизить ум и способности многих других известных и неизвестных героев израильской разведки, лично я считаю Иехошафата Харкаби гением разведки, деятелем разведки с самым блестящим интеллектом, по крайней мере, из тех, о ком мне известно. Он вообще был очень неординарной личностью, известным среди своих коллег как человек, обладающий не только высоким интеллектом, но и редкими физическими и моральными качествами, большими мужеством, решительностью и смелостью.

Во время осады Иерусалима в Войне за независимость он был ротным командиром в батальоне, которым командовал Давид Шалтиэль. Большинство ротных было недовольно организацией операций своего командира. Многие офицеры Хаганы (не только в батальоне) критиковали Шалтиэля, но только Харкаби явился к нему в кабинет и, став по стойке «смирно» перед его столом, заявил, что он лично и другие солдаты батальона больше своему командиру не доверяют. После Харкаби с подобными заявлениями к командиру батальона пришло еще несколько ротных, но Шалтиэль уволил только Харкаби и приказал ему покинуть Иерусалим, казалось бы, поставив точку в военной карьере нашего героя. Как мы уже видели выше, это оказалось не так.

Но пойдем к началу, началу его жизни и карьеры. Иехошафат Харкаби родился в 1920 г. в Палестине. Оба его родителя тоже родились в Палестине. Их фамилия была достаточно распространена и в бывшем СССР, только там она звучала «Гаркави». Просто ивритский звук «h», произносимый, как белорусское или украинское «г», трансформировался в русское «г», а ивритская буква «бейт» может звучать как «б» или как «в». Возможно, что трансформация была обратной: от русского произношения в ивритское. Наиболее известным «русским» Гаркави был популярный в прошлом конферансье Михаил Гаркави. Интересно, что, если положить рядом фотографии двух этих Гаркави-Харкаби, то обнаруживается большое сходство, не говоря уже о том, что оба были небольшого роста и довольно полной комплекции. Михаил Гаркави был известен своей тучной фигурой, которая часто служила объектом шуток, а Иехошафата Харкаби за глаза называли «Фэтти» – «толстяк». Возможно, они были какими-либо дальними родственниками.

В 20 лет Харкаби уже получил степень доктора философии в Иерусалимском университете, там же он занимался арабскими языками и культурой в качестве второй специальности. У него были выдающиеся научные способности, и он считался одним из самых лучших арабистов в Израиле. Несомненно, его место было за профессорской кафедрой или за столом ученого. Такие становятся военными только в случае чрезвычайных обстоятельств или во время войны. Именно так и случилось с Харкаби. Шла борьба за создание Еврейского государства, он вступил в отряды Хаганы, эта борьба переросла в Войну за независимость, и он участвовал в ней в качестве офицера – командира роты, о чем говорилось выше.

Но еще ранее, после окончания учебы в университете, т. е. до создания государства, Еврейское агенство (Сохнут) пригласило его участвовать в конкурсе-отборе молодых людей, способных стать дипломатами будущего государства. Его отобрали в числе 24-х, прошедших конкурс. Все они получили специальную подготовку, позволявшую им стать дипломатами высшего ранга. Многие из них впоследствии таковыми и стали.

Но Харкаби оказался в армии, откуда, как мы знаем, вскоре после создания Израиля был уволен. Он уехал в Тель-Авив и пришел в Министерство иностранных дел, которое тогда состояло всего из пяти человек. Уолтер Эйтан, генеральный секретарь министерства (в Израиле это вторая должность в министерстве, что-то вроде исполнительного директора, на которую назначаются профессионалы, в то время как должность министра – обычно политическая) принял Харкаби, как родного, и тут же назначил руководителем отдела, в котором тот пока был и единственным сотрудником. Эйтан попросил Харкаби составить список глав государств и правительств, а также министров иностранных дел тех стран, которые Израиль мог бы попросить о признании своей независимости. Выйдя от Эйтана, Харкаби прямо за углом здания министерства купил последний выпуск справочника «Ежегодник государственных деятелей» и довольно быстро составил требуемый список. Так он сделал свой первый вклад в… работу израильской разведки, подтвердив правило, которым руководствуется большинство разведок мира: если требуемая информация может быть получена из доступных, открытых источников, не нужно прибегать к специальным, тайным методам.

Харкаби проработал в Министерстве иностранных дел несколько лет и имел возможность сделать там блестящую карьру, но в 1950 г. армия вновь потребовала его в свои ряды и даже простила ему проступок семилетней давности. Он был послан в школу батальонных командиров, после окончания которой его вызвал к себе начальник Генерального штаба генерал-лейтенант Игал Ядин, тоже по складу характера, да и по полученным до армии и впоследствии результатам, ученый. Он предложил Харкаби должность заместителя начальника Военной разведки. Ядин без обиняков объяснил ему, что начальником разведки будет назначен Бениомин Джибли – личность очень сложная и противоречивая, поэтому у генерала нет уверенности, что тот справится с работой. Вследствие чего очень важно для подстраховки дать Джибли в помощь человека, который, кроме военной подготовки и опыта службы в армии, будет иметь хорошее академическое образование. В этом смысле на то время Харкаби оказался единственным кандидатом, так что в случае его отказа назначение Джибли тоже не состоится. Ядин добавил, что на этом настаивает премьер-министр Бен-Гурион, хорошо знакомый с аналитическим умом Харкаби и его умением взвесить все «за» и «против» до того, как он выскажет свое мнение.

Харкаби попросил у Ядина разрешения встретиться и поговорить с Джибли, прежде чем он примет решение. Он попросил Джибли рассказать, чем занимается Военная разведка. Тот достал лист бумаги и начертил на нем схему организации разведки, сопровождая ее рассказом, чем занимается каждое ее подразделение. Харкаби и схема, и разъяснения понравились, да и к Джибли он расположился, поэтому он сообщил Ядину о своем согласии принять предложеную должность. Начав работу в новой должности, Харкаби быстро понял, что Военная разведка – это как раз одна из тех областей деятельности, где можно успешно сочетать исследовательскую работу с практической оперативной. Он организовал исследовательский отдел, который до сих пор является самым квалифицированным в мире центром по изучению арабской культуры, включая и сами арабские страны. Недаром в Военной разведке и сегодня считают создание этого отдела одним из главных деяний Харкаби за время работы в разведке. «Основные методы разведки – это анализ и оценка», – считал Харкаби. Он не переставал, хотя и весьма деликатно, критиковать действия некоторых израильских агентов, которые добывали необходимые сведения с риском для жизни, в то время как их можно было найти на страницах популярных арабских газет. Его девиз: «“Разведка” – это “Знание”». Он придавал больше значения понятию «Человеческая интуиция», чем понятию «Математическая интуиция». Он считал сам и этому учил своих сотрудников, что главное в их работе – понимание образа мышления противника. Его мало интересовало, сколько и какого оружия у противника, но очень интересовало, что он с ним собирается делать.

Увы, Харкаби не удалось сработаться с Джибли, и он с удовольствием принял предложение (а возможно, сам организовал его) поехать в Париж на учебу и для занятий научными исследованиями. Но тут возникло дело, связанное с крупным провалом израильской разведывательной сети в Египте, так называемое «Дело Лавона». Эту сеть в отсутствие своего приставленного заместителя и самого начальника Генштаба организовал и «довел» до печального конца Джибли, правда, при попустительстве тогдашнего министра обороны Лавона, который был, что называется, «не в курсе дела». В результате длительного разбирательства на самых различных уровнях всю вину возложили на Лавона, а Джибли пришлось уйти с занимаемого поста. Пост начальника Военной разведки предложили Иехошафату Харкаби. Шел 1955-й год, Харкаби было всего 35 лет.

Однако после «Дела Лавона» Военной разведке не без огромного давления тогдашнего руководителя Мосада Исера Харела было запрещено заниматься организацией спецопераций в глубоком тылу противника. Харкаби это решение не очень взволновало. Он и сам считал увлечение спецоперациями делом малообоснованным. И не только в Военной разведке, но и вообще в любой разведывательной организации. Он, правда, не мог доказать этого ни своему командованию, ни более высоким кругам в Израиле, так как не имел туда прямого доступа. Как, к примеру, Харел, который имел прямой неограниченный доступ к тогдашнему премьер-министру Бен-Гуриону. Харкаби сосредоточил свою деятельность и деятельность своего ведомства на подготовке к будущей войне. Его задачей было совершенствование методов сбора информации, изыскание средств для получения возможностей эту информацию правильно оценивать. Теперь, когда он мог самостоятельно принимать решения и определять основные направления и способы деятельности Военной разведки, он смог уделить больше внимания научным исследованиям в области получения и обработки информации.

Египет по-прежнему оставался в центре внимания Харкаби. В 1956 г., еще во время операции по уничтожению египетских офицеров, описанной выше, Харкаби с помощью резидента Амана в Париже Ювала Неэмана и через военного атташе во Франции полковника Нирши установил прямой контакт с генеральным директором Службы внешней документации и контрразведки (SDECE) Пьером Бурсико, в результате которого между ними была установлена договоренность об обмене информацией по Египту. Но это не было единственной темой содружества между двумя разведками. Харкаби занимался также вопросами поставок в Израиль французского вооружения и военных технологий. Не следует забывать, что как Израиль, так и Франция были тогда на пороге войны с Египтом. Весьма успешно Харкаби сотрудничал с разведками других европейских стран.

Однако различные аспекты «Дела Лавона», еще далеко не закончившегося, не давали ему возможностей нормально работать. Тут были и борьба с амбициозным Харелом, и конфликты с собственным начальством. Сыграли отрицательную роль последствия мероприятия по учебной мобилизации резервистов, проведенного по согласованию с руководством страны Военной разведкой. В один из дней начала 1959 г. чуть ли не все население страны, повинуясь кодовым призывам, переданным по радио, согласно которым все резервисты, чьи коды были названы, должны были немедленно прибыть к своим пунктам сбора, побросало работу как в конторах, так и на предприятиях. Это создало невероятный беспорядок в стране и недоданную предприятиями продукцию, исчисляемую милионами долларов. В апреле 1959 г. Харкаби и начальник отдела операций Амана подали в отставку. Отставка была принята, хотя Бен-Гурион сказал, что через месяц Харкаби может вернуться на свою должность. Но Харкаби решил на этом закончить навсегда свою военную службу и свою разведывательную деятельность. Таким образом, в результате цепи глупых недоразумений и не менее глупых обвинений один из способнейших деятелей Военной разведки израильской армии покинул ее в расцвете сил. Ему еще не было и сорока.

Харкаби уехал в Европу. Сначала в отпуск, затем занялся там научной работой. Через некоторое время он получил должность профессора в alma mater – Иерусалимском университете на отделениях международных отношений и арабской культуры, занимаясь как преподавательской, так и научной деятельностью. Только однажды Харкаби на несколько лет частично отвлекся от научно-преподавательской деятельности и вновь занялся делами, связанными с безопасностью государства. Когда в 1976 г. партия Ликуд пришла к власти и Менахем Бегин стал во главе израильского правительства, он пригласил Харкаби в качестве советника, но не по вопросам разведки, а по вопросам взаимоотношений с арабами и палестинцами. Возможно, что на его решение заключить мир с Египтом повлияли и советы эксперта – Иехошафата Харкаби. Именно тогда Бегин предложил как вариант разрешения палестино-израильского конфликта создание палестинской автономии, одним из поклонников которой был Харкаби. Когда Бегин отошел от дел, Харкаби снова полностью занялся научно-педагогической деятельностью в Еврейском университете в Иерусалиме. Он опубликовал много научных трудов и книг, главным образом, на тему палестино-израильского конфликта и возможных путей его решения. И если в начале своей научно-публицистической деятельности он придерживался довольно правых, почти непримиримых взглядов на конфликт, то с годами он стал прагматичней и считал, что Израиль должен найти пути для разрешения этого долголетнего конфликта. Со временем он стал крупнейшим в мире экспертом по вопросам арабо-израильских взимоотношений. Его мнение зачастую цитируется и сегодня, хотя он умер еще в августе 1994 г. Умер от рака в больнице Хадасса в Иерусалиме – в том самом городе, который освобождал на заре существования Израильского государства и в котором прожил всю ту часть жизни, что была отпущена ему после ухода из разведки. И все-таки очень жаль, что израильское разведсодружество так рано навсегда лишилось одного из ярчайших представителей своего ремесла, звезды, вспыхнувшей на короткое, очень короткое время на небосклоне мировой разведки, – Иехошафата Харкаби.

АМОС МАНОР

Следующий наш герой принадлежал к еще одному основному ведомству разведывательного сообщества Израиля, о котором было мало что известно и о котором мало говорили вплоть до последних лет – лет последних палестинских интифад – ШАБАКу. Наш герой возглавлял эту организацию в течение 10 лет – рекордный срок. Но, пожалуй, самое интересное в его биографии – это то, что он встал в ее главе всего лишь после четырех лет со дня прибытия в Еврейское государство в качестве эмигранта, будучи с очень слабым знанием языка этой страны! Правда, ко времени прибытия в Израиль, несмотря на относительно молодой возраст, за его плечами уже была довольно бурная и сравнительно необычная жизнь, которая (есть основания так думать) и повлияла на его стремительную карьеру в новой стране.

Амос Манор – руководитель ШАБАКа (1953–1963)

Амос Манор, при рождении Артур Менделевич, родился в октябре 1918 г. в Трансильвании, тогда часть Австро-Венгрии. В 1939 г. в начале Второй мировой войны его призвали в армию. Как и многие другие венгерские евреи, он продолжал служить даже тогда, когда их заставили надеть на синие форменные мундиры желтые шестиконечные звезды. Только в 1943 г. евреев изгнали из армии, которая была составной частью гитлеровской военной армады. Менделевича арестовали и отправили одним из первых эшелонов венгерских евреев в Освенцим. Огромное количество узников Освенцима погибло в его газовых печах, а зачастую и не дойдя до них, но Менделевичу посчастливилось выжить. В 1945 г. он вернулся в родную Трансильванию, оказавшуюся к тому времени частью Румынии. Как и многие евреи, которым удалось выжить в гитлеровской мясорубке и возвратиться к родному очагу, Артур Менделевич быстро понял, что нет у него очага и быть не может, как не может быть и родины в местах, где он родился и вырос. Он решил эмигрировать в Палестину и обратился за помощью к представителям «Алия-Бет» – организации, которая действовала легально, полулегально, а иногда и нелегально в странах Европы сразу после войны с целью отыскания выживших евреев и оказания им помощи в репатриации в Палестину, а еще через несколько лет – во вновь созданное Еврейское государство. Однако сотрудники «Алии-Бет», присмотревшись к молодому парню, узнав о его боевом опыте и освенцимской эпопее, предложили ему сотрудничать с ними на месте. Он остался и в течение трех лет, находясь на нелегальном положении в Бухаресте, занимался различными проектами по переправке венгерских и румынских евреев на историческую родину, в Израиль. Начавшись с небольшого потока, труд еврейских патриотов привел в конце концов только в Румынии к репатриации около 400 тысяч евреев. Среди них впоследствии оказался и мой будущий партнер по первой работе в Израиле Михаэль Бенадо, о котором я упоминал в рассказе о Ювале Неэмане. Он мне рассказывал кое-что о самоотверженной работе еврейских посланников в его бывшей стране. Но сам Михаэль эмигрировал в Израиль намного позже тех, кто начинал эту работу в первые послевоенные годы. Те же, хотя и понимали важность своей деятельности, стремились как можно быстрее уехать в Израиль. Артур Менделевич сделал это в 1949 г., когда новое, созданное Советами коммунистическое правительство, запретило деятельность всех сионистских организаций в Румынии. Опасаясь обвинения в шпионаже, он был вынужден вместе с женой бежать из Румынии в Израиль по фальшивым документам.

Уже через три дня после прибытия в Израиль он встретился с тогдашним министром иностранных дел Моше Шаретом, который предложил ему сменить имя и фамилию на ивритские. Тогда это было почти обязанностью для тех, кто рассчитывал посвятить себя государственной службе. Так навсегда исчез из жизни Артур Менделевич и появился Амос Манор. Тогда же он навсегда распрощался и с «Алией-Бет». Проработав в ней несколько лет и сам пройдя через нелегальную эмиграцию, он пришел к тому же выводу, к которому руководитель страны Бен-Гурион и руководители разведывательного сообщества придут только через три года: легально существующее государство не должно иметь организацию, занимающуюся нелегальной деятельностью по содействию эмиграции в это государство. Тем не менее впоследствии государство Израиль неднократно проводило отдельные операции по нелегальной эмиграции в свою страну. Вспомним хотя бы операции по эмиграции евреев из Эфиопии и Йемена.

Тем не менее руководитель «Алии-Бет» Шауль Авигур понимал, что бывший его подчиненный может еще многое сделать на поприще агентурной деятельности и порекомендовал его Исеру Харелу, который в то время руководил ШАБАКом. Харелу Амос Манор понравился, и он принял того на работу, на одну из самых низких позиций. Но Амоса это не смутило, и он принялся за работу с присущими ему усердием и старанием, довольно быстро продвигаясь по служебной лестнице. Уже через год он стал начальником восточного отдела контрразведывательного департамента. А когда в 1952 г. Исер Харел был назначен директором Мосада, оставаясь фактическим руководителем ШАБАКа, а формальным его директором стал Изи Дорот, заместителем Дорота назначили Амоса Манора. Но уже через год Дорот ушел в отставку, не оставив о себе доброй памяти в ШАБАКе, а новым руководителем Службы внутренней безопасности страны был назначен Амос Манор. Это произошло в сентябре 1953 г. Ему еще не исполнилось и 35 лет, он приехал в страну всего лишь четыре года тому назад. Он говорил на иврите далеко не отлично, с неистребимым венгерским акцентом, раздражавшим некоторых из его коллег и представителей высшего начальства. (На мой взгляд, самый неистребимый, самый тяжелый и самый раздражающий акцент на иврите имеют выходцы из славянских республик бывшего СССР и выходцы из англосаксонских стран. Но у «коренных», с правильным выговором израильтян нет выбора, привыкают…) Он вообще был больше похож на типичного европейца, чем на типичного израильтянина, каковыми стремились выглядеть эмигранты тех лет. К тому же новый назначенец не принадлежал к «старой гвардии», которая сражалась вместе еще в рядах Пальмаха и в других организациях, боровшихся за независимость Израиля против арабов и англичан за провозглашение своего Еврейского государства. Он не служил в прошлом в английской армии или в знаменитом Еврейском батальоне, он даже не участвовал в Войне за независимость 1948–49 гг. Головокружительная, феноменальная, уникальная до сих пор карьера! Стоит, правда, вспомнить, что Иехошафат Харкаби стал начальником Военной разведки в 36 лет, но он был чуть постарше и начисто лишен всех тех перечисленных выше «недостатков», которыми, по мнению общества, был сполна наделен Амос Манор.

Однако не все обстояло ярко и безоблачно. Формально Манор находился на том же уровне, что и Харел, так как оба были директорами самостоятельных служб. Но Харел считался первым среди равных и задавал тон во всех службах, включая и Военную разведку. Это главенство было закреплено формально в 1957 г., когда Бен-Гурион назначил Харела «Мемуне», т. е. руководителем всех секретных служб. Это очень быстро почувствовал на себе и Амос Манор. На первых порах большинство действий ШАБАКа определялось именно Харелом. По его настоянию ведомство Манора должно было заниматься поиском и разоблачением «подрывных элементов» внутри страны, к коим Бен-Гурион и Харел относили представителей оппозиционных партий, сначала правых, а потом и левых. Так была установлена слежка за заклятым врагом Бен-Гуриона, руководителем партии «Херут» Менахемом Бегиным, и другими руководителями этой партии. Затем взялись за руководителей довольно малочисленной коммунистической партии и левой партии «Мапам» – сионистской партии, не имевшей равной в создании еврейских поселений и кибуцев, идеологически близкой к партии Бен-Гуриона «Мапай», но оппозиционной его правительству и стороннице политики Иосифа Сталина. Меньше чем за полгода ШАБАКу удалось разгромить несколько мелких оппозиционных групп, арестовав их руководителей и многих членов. По указанию Харела Манор произвел чистку и в собственной службе, удалив из нее всех сторонников «Мапам». Тем не менее именно Манор по прошествии нескольких лет отдал приказ уничтожить архивные дела его ведомства, относившиеся к политическим противникам правящих кругов, считая, что в стране не существует больше внутреннего политического шпионажа и опасности насильственного захвата власти со стороны оппозиционеров или политических противников.

Следует отметить, что назначение Манора директором ШАБАКа поначалу вызвало недовольство руководства американских спецслужб, в частности, ФБР, которые долгое время не доверяли ему. ФБР даже пыталось не впустить Манора в США, когда в 1952 г. разворачивалось стратегическое сотрудничество между разведками двух стран.

Тем не менее, приступив к работе в качестве директора ШАБАКа, Манор посчитал своей главной задачей борьбу не с внутренними врагами, а с советским шпионажем, имея в виду также восточноевропейских союзников СССР. Не пренебрегая и шпионажем из арабских стран, он считал, что арабские шпионы ничуть не лучше воинов арабских армий, которые в войнах с Израилем показали себя далеко не на самом высоком уровне. Возможно, кое-что ему стало понятным, когда он еще работал на нелегальном положении в Румынии. Кроме того, налицо были достаточно впечатляющие успехи советских и восточноевропейских шпионов, в частности, восточногерманских. Он считал (и мы сегодня знаем – не без оснований) что, как минимум половина советских дипломатических сотрудников и других официальных представителей состоят на службе КГБ и ГРУ, кроме того, в качестве агентов используются многие репатрианты из бывшего СССР и стран Восточной Европы, причем для проникновения не только в Израиль, но и в другие страны, в частности, в США. Именно в этом направлении он приложил основные усилия в своей деятельности, и вскоре они дали ощутимые плоды. Будучи на одном из этапов своей деятельности в ШАБАКе начальником отдела репатриантов из бывшего СССР и стран Восточной Европы, он продолжал уделять особое внимание этому отделу и тогда, когда стал руководителем всего ведомства. Я думаю, понятно, что невозможно описать во всей полноте деятельность Амоса Манора и его организации даже только в этом направлении, но некоторые из операций, связанных с СССР и его шпионами, имеющими непосредственное отношение к нашему герою, я с удовольстием представлю читателям в более-менее хронологическом порядке.

Летом 1955 г. жена израильского дипломата, работавшего в одной из стран Восточной Европы, приехала на побывку в Израиль и именно там закрутила роман с советским дипломатом, аккредитованным при посольстве СССР в Израиле. Эта история почти мгновенно попала в поле зрения сотрудников ШАБАКа, которые встретились с неверной женой, предъявили ей весьма красноречивые аргументы ее любовной связи и потребовали эту связь прекратить. Затем они вызвали в Австрию «рогатого» мужа и предложили ему как можно быстрее вернуться в Израиль, чтобы навести порядок в семье. Больше этот дипломат в длительную загранкомандировку не ездил.

В 1956 г. еще один сотрудник Министерства иностранных дел Израиля Зеэв Авни также попал под подозрение. История его разоблачения достаточно подробно описана в главе «Первый советский шпион».

А через два года сотрудники ШАБАК арестовали историка-востоковеда Аарона Коэна, которого партия «Мапам» время от времени нанимала в качестве эксперта. Коэну было предъявлено обвинение в регулярных встречах с сотрудником русско-палестинского научного общества Академии наук СССР ученым-археологом Виталием Павловским, и которого ШАБАК считал работником ПГУ КГБ. Коэн категорически отрицал свою вину, но суд нашел состав преступления и приговорил его к пяти годам тюремного заключения.

Выше, в главе «Шпионы в Израиле», были описаны истории разоблачения ШАБАКом под руководством Амоса Манора немца, родившегося в Чехословакии, Курта Ситты, связанного с чешской и советской разведками, канадца Роя Гуиндона, работавшего на советскую разведку, американки Мери Френсис Хаген, выполнявшей задания сирийского офицера разведки, а также бывшего лейтенанта израильской армии Александра Юдина, грека Альсибидиаса Коскаса и египетского армянина Кобрука Яковяна, завербованных египетской разведкой.

Что же касается шпионов-арабов, работавших в те годы против Израиля, то их практически не было. Как курьез стоит отметить, что сотрудника иорданской разведки, работавшего под прикрытием члена израильско-иорданской комиссии в Тель-Авиве, разоблачили в 1960 г. с помощью микрофонов, заложенных под облицовкой стен его кабинета за несколько лет до этого. Обживая свой новый кабинет, этот горе-шпион даже не удосужился произвести элементарную проверку своего обиталища. Специалисты ШАБАКа в те годы отмечали, что у арабов не достает ни знаний, ни профессионального опыта, ни терпения, чтобы вести эффективную агентурно-разведывательную деятельность внутри Израиля.