Текст книги "Влияние морской силы на историю"

1691 год ознаменован только одним большим морским событием, которое впоследствии получило широкую известность как крейсерство Турвиля в открытом море, и память о нем, как о блестящем проявлении тактических и стратегических соображений, живет во французском флоте до наших дней. Та устойчивая сила, о которой выше говорилось как об отличительном свойстве наций морское могущество которых основано не только на военных учреждениях, но и на характере и занятиях народа, выступила теперь на сцену в действиях союзников. Несмотря на поражение и потери при Бичи-Хэде, соединенные флоты вышли в море в 1691 г. в количестве ста линейных кораблей, под командой адмирала Расселя (Russel). Турвиль мог снарядить только семьдесят два корабля, т. е. то же число, что и ранее. «С этим флотом он вышел из Бреста 25 июня. Так как неприятель не показался еще у берегов Канала, то он остался крейсировать у входа в него, разослав разведочные суда по всем направлениям. Извещенный, что союзники расположились у островов Силли для прикрытия ожидавшегося из Леванта конвоя, Турвиль не замедлил направиться к английским берегам, где также ожидалось прибытие другого торгового флота с Ямайки. Обманув английские крейсера ложными курсами, он настиг упомянутый флот, захватил из него несколько кораблей и рассеял остальные, прежде чем Рассель успел подойти для сражения с ним. Когда Турвиль оказался, наконец, в виду союзного флота, он стал так искусно маневрировать, удерживая за собой наветренное положение, что неприятель, увлеченный таким образом в океан, потерял пятьдесят дней, не добившись возможности атаковать его. В течение этого времени французские каперы, рассеянные по Каналу, нападали на торговые суда неприятеля и прикрывали французские конвои, посланные в Ирландию. Измотанный бесплодными усилиями, Рассель направился к ирландскому берегу. Турвиль же обеспечив возвращение французских конвоев, опять стал на якорь на брестских рейдах».

Захваты, сделанные собственно эскадрой Турвиля, были незначительны, но заслуга его в отвлечении союзников от борьбы с каперами, разорявшими их морскую торговлю, очевидна. Все же потери английской торговли в этом году были не так велики, как в следующем. Главные убытки союзников пали, видимо, на долю голландской торговли в Северном море.

Континентальная и морская войны, хотя и велись одновременно, были независимы одна от другой. Предмет нашего изложения не требует упоминания о событиях первой. 1692 год памятен для французского флота большим бедствием, которое известно под названием сражения при Ля Хуге. Само по себе оно имеет мало значения с точки зрения тактики, и действительные результаты его были сильно преувеличены; но народная молва сделала его одним из славнейших морских сражений, а потому его нельзя совсем обойти молчанием.

Введенный в заблуждение донесениями из Англии, а еще более ошибочными представлениями Якова, который любовно лелеял свою веру в то, что приверженность многих английских морских офицеров к его особе превышала их любовь к отечеству или преданность своему долгу, Людовик XIV решился предпринять вторжение в Англию с южного берега, поручив руководство им Якову. Сделать первый шаг к этому – дать сражение английскому флоту – должен был Турвиль, поставленный во главе пятидесяти или шестидесяти линейных кораблей, тринадцать из которых должны были выйти из Тулона. Французы ожидали, что большое количество английских моряков дезертируют и что вызванная этим крайняя деморализация обеспечит им легкую и полную победу. Первой неудачей была задержка тулонского флота противными ветрами, вследствие чего Турвиль вышел в море только с сорока четырьмя кораблями, но с решительным приказанием короля сразиться с вражеским флотом при первой встрече с ним, независимо от того, будет ли он малочисленным или многочисленным, что бы из этого ни вышло.

29 мая Турвиль увидел союзников в направлении на север и на восток; у них было девяносто девять линейных кораблей. Ветер был юго-западный, а потому ему предоставлялся почин сражения, но сначала он созвал на свой корабль всех флагманов и предложил им вопрос, должен ли он вступить в бой? Все они ответили отрицательно, и тогда он передал им приказание короля[73]73
  Автор следовал в своем изложении традиционному и общепринятому описанию распоряжения Турвиля и мотивов его действий. Французский писатель М. de Crisenoy в весьма интересной статье о тайной истории обстоятельств, предшествовавших событию и сопровождавших его, опровергает многие из этих традиционных указаний. Согласно ему, Людовик XIV вовсе не обманывал себя иллюзиями, что английские офицеры не были преданы своему флагу; а инструкции, данные Турвилю, хотя и обязательные для него в определенных условиях, не обязывали его сражаться в том положении, в каком находился французский флот в день битвы. Тон инструкций, однако, выражал недовольство действиями адмирала в предшествующем крейсерстве, – вероятно, в связи с преследованием неприятеля после сражения при Бичи-Хэде, – и основанное на этом сомнение в энергичном поведении его в только что начатой кампании. Обида побудила Турвиля к отчаянной атаке союзного флота; и, согласно М. de Crisenoy, ни военный совет в каюте адмирала, ни драматическое оглашение приказа короля в действительности не имели места.


[Закрыть]. Никто не осмелился оспаривать последнее, хотя (если бы они могли только знать это!) вдогонку флоту уже были посланы легкие суда для отмены его. Созванные на совет офицеры возвратились на свои корабли, и весь флот, держась соединенно, спустился на союзников, которые ждали его на правом галсе, держа на SSO; голландская эскадра составляла авангард, а английская – центр и арьергард. Подойдя к неприятелю на близкую дистанцию, французы взяли круто к ветру на том же галсе, сохраняя наветренное положение. Турвиль, вследствие сравнительной малочисленности своего флота, не мог совсем избежать того, чтобы линия последнего подошла к окончанию его линии, которая была неизбежно слаба по причине своей чрезмерной растянутости; но он избежал ошибки Герберта при Бичи-Хэде, сумев задержать авангард неприятеля своим авангардом, построенным с большими интервалами между судами, а затем вступил в бой с центром и арьергардом на близкой дистанции (план VIa, А, А, А). Нет необходимости следить за фазами этой неравной битвы; необыкновенным результатом ее надо считать тот факт, что когда ночью стрельба прекратилась вследствие густого тумана и штиля, то оказалось, что ни один из французских кораблей не был потоплен и не спустил своего флага. Никакой флот не смог бы дать при таких обстоятельствах лучшего доказательства своей воинственности и эффективности, и личные свойства Турвиля как моряка и его тактические способности, разумеется, обусловили в значительной мере результат сражения, служащий, надо сознаться, не к чести союзников. Оба флота стали на якорь с наступлением ночи (В, В, В), причем отряд английских кораблей (В´) расположился к югу и западу от французов. Позднее эти корабли обрубили якорные канаты и продрейфовали через французскую линию для соединения со своими главными силами; во время этого маневра им были причинены большие повреждения.

Поддержав честь своего флага и видя, что продолжать сражение бесполезно, Турвиль решился теперь на отступление, которое началось в полночь, с легким северо-восточным ветром, и продолжалось весь следующий день. Союзники преследовали его; движения французского флота сильно затруднялись тяжелым состоянием флагманского корабля Royal Sun, лучшего из судов французского флота, которое адмирал не мог решиться потопить. Отступление направлялось к островам Канала, причем с адмиралом было тридцать пять кораблей; из них двадцать прошли с приливным течением через опасный проход, известный под названием Альдернейского (Race of Alderney), между островом того же названия и материком, и в безопасности достигли Сен-Мало. Но прежде чем остальные пятнадцать кораблей успели последовать за ними, прилив сменился отливом, и, несмотря на отданные якоря, эти корабли были увлечены на восток, под ветер неприятеля. Три из них укрылись в Шербурге, не имевшем тогда ни мола, ни порта, а остальные двенадцать прошли к мысу Ля Хуг; и все они были сожжены либо своими экипажами, либо союзниками. Французы потеряли, таким образом, пятнадцать лучших кораблей своего флота, самый малый из которых имел шестьдесят орудий; но этот урон лишь не намного превышал потери союзников при Бичи-Хэде. Впечатление, произведенное этим событием на общественное мнение, привыкшее к славе и успехам Людовика XIV, не соответствовало его результатам и затмило память о блестящем самоотвержении Турвиля и его подчиненных.

Сражение при Ля Хуге было также и последним генеральным сражением французского флота, который в следующие за ним годы стал быстро приходить в упадок, так что это бедствие, казалось, нанесло ему смертельный удар. Надо, однако, отметить, что в следующем году Турвиль вышел в море с семьюдесятью кораблями, так что убыль была восполнена. Упадок французского флота был следствием не только поражения его, но и истощения Франции и крупных расходов на ведение континентальной войны; а эта война велась главным образом двумя морскими народами, союз которых был обеспечен успехом Вильгельма в ирландской кампании. Не утверждая, что результат был бы иной, если бы морские операции Франции в 1690 г. имели иное направление, можно с уверенностью сказать, что ошибочность последнего была непосредственной причиной такого поворота событий и первой причиной упадка французского флота.

Последние пять лет войны Аугсбургской лиги, в которой вся Европа боролась против Франции, не ознаменованы ни одним большим морским сражением, ни даже каким-либо морским событием первостепенной важности. Для оценки влияния морской силы союзников необходимо суммировать все данные и дать краткий отчет о настойчивом и спокойном давлении, которое она оказывала на Францию во всех областях.

Главой оппозиции Людовику XIV был Вильгельм III, и его вкусы, будучи скорее военными, чем морскими, соединились с направлением политики Людовика, чтобы придать активной войне характер скорее континентальный, чем морской. В то же время и постепенное исчезновение больших французских флотов действовало в том же направлении, оставив союзные флоты без противников. Далее, английский флот, численно превосходивший голландский флот в два раза, качественно стоял в то время на низком уровне; деморализующие результаты царствования Карла II не могли быть полностью уничтожены в течение трех лет правления его брата; и еще более серьезная причина этого лежала в политическом положении Англии. Выше было сказано, что Яков верил в приверженность к его особе морских офицеров и матросов; и справедливо или несправедливо, – в это верили также и тогдашние правители, что возбуждало в них сомнение в лояльности и преданности многих офицеров и тем вносило расстройство в управление флотом. Подозрительность царила в кабинете и в обществе; раздоры и нерешительность характеризовали действия офицеров, так как каждый боялся, что какая-либо неудача или простая неспособность его может обрушить на него еще более тяжкое обвинение в измене.

После Ля Хуга непосредственные военные действия союзных флотов пошли по трем главным направлениям, из которых первый вел к атаке французских портов, особенно расположенных в Канале и близ Бреста. Эти атаки редко ставили себе более значительные цели, чем нанесение местного ущерба и уничтожение судов, особенно в портах, из которых выходили французские каперы. И хотя в некоторых случаях на корабли сажались большие военные отряды, Вильгельм видел в них только средство произвести диверсии, которыми он предполагал отвлечь войска Людовика с полей битв к берегам моря. Обо всех вообще предприятиях, предпринятых против французского побережья в этой и следующих войнах, следует сказать, что они не имели больших последствий и даже как диверсии не ослабляли французских армий в сколько-нибудь серьезной степени. Если бы французские порты были хуже защищены или если бы французские водные пути открывали доступ в сердце страны, подобно нашим Чезапикской и Делавэрской бухтам и южным заливам, то результат мог бы быть иным.

Во-вторых, когда Людовик XIV решился в 1694 г. сделать свою войну с Испанией наступательной, союзные флоты имели большое и непосредственное военное значение, даже и не вступая в сражение. Испания, хотя и слабая сама по себе, все еще представляла для Франции источник беспокойства, находясь в тылу у нее, и Людовик, наконец, решился принудить ее к миру, перенеся войну в Каталонию, на северо-восточном побережье ее. Движению его армий способствовало движение флота под командой Турвиля, и завоевание этой малодоступной провинции шло быстро, пока приближение союзных флотов, значительно более сильных, чем флот Турвиля, не заставило его отступить в Тулон. Это спасло Барселону: и с этого времени до тех пор, пока две морские нации решились заключить мир, они держали свои флоты у берегов Испании и препятствовали продвижению французов. Когда в 1697 г. Вильгельм склонился к миру, а Испания отказалась пойти на него, войска Людовика опять вторгнулись в эту страну; но союзные флоты уже не пришли к ней на помощь, и Барселона пала. В то же время французская морская экспедиция успешно действовала против Картахены в Южной Америке, и под этими ударами, нанесенными благодаря обладанию морем, Испания уступила.

Третья функция союзных флотов состояла в защите морской торговли. И здесь, как нам сообщает история, они действовали весьма неуспешно. Никогда морская война против торговли не велась в большем масштабе и с бо́льшими результатами, чем в течение этого периода; и операции этой войны были наиболее обширны и наиболее опустошительны именно в то время, когда большие французские флоты начали исчезать, т. е. в годы, непосредственно следовавшие за поражением при Ля Хуге, хотя это на первый взгляд противоречит тому положению, что такая война должна быть основана на сильных флотах или на соседних с районом ее распространения морских портах. Необходимо войти здесь в обстоятельное обсуждение этого предмета, так как ущерб, нанесенный торговле каперами, в немалой степени способствовал пробуждению в морских нациях желания заключить мир с Францией. Наряду с этим предоставлявшаяся им торговлей возможность платить субсидии континентальным армиям, помимо содержания собственных армий, была главным средством продолжения войны и приведения Франции к согласию с предложенными ими условиями. Нападение на торговлю и оборона ее все еще являются насущным вопросом.

Прежде всего следует заметить, что упадок французского флота произошел постепенно и что моральное влияние появления его в Канале, его победа при Бичи-Хэде и доблестное поведение при Ля Хуге долгое время действовали на умы союзников.

Это воздействие заставило последних держать все свои суда вместе, в соединенных флотах, вместо того чтобы рассеять их при преследовании неприятельских крейсеров. Далее, английский флот, как уже сказано выше, находился в очень плохом состоянии, а руководство им, пожалуй, в еще худшем; при этом измена в самой Англии обеспечивала французам преимущество более полной информации. Так, на следующий год после битвы при Ля Хуге французы, получив точные сведения об отправлении большой торговой флотилии в Смирну, в мае месяце послали Турвиля в море, прежде чем союзники успели исполнить свое намерение блокировать его в Бресте.

Это замедление было следствием плохого руководства, так же как и несчастный для английского правительства факт, что оно не узнало об отплытии Турвиля, пока конвой не вышел из гавани с попутным ветром. Турвиль неожиданно напал на этот конвой близ пролива, уничтожил или взял в плен сто из четырехсот кораблей и рассеял остальные. Этот случай не относится прямо к крейсерской войне, ибо французский флот состоял из семидесяти одного корабля; но он показывает несостоятельность английского руководства. Впрочем, правда и то, что действия французских крейсеров стали причинять наибольший вред именно вслед за ля-хугской битвой. Это объяснялось двумя причинами. Во-первых, союзный флот находился в Спитхэде в течение более чем двух месяцев, пока собирались войска, предназначенные для высадки на континенте, и предоставлял таким образом неприятельским крейсерам полную свободу действий; во-вторых, французы, не будучи в состоянии снова послать в море свой флот тем же летом, позволяли своим матросам и офицерам поступать на службу на частные корабли, отчего число последних чрезвычайно увеличилось. Эти две причины, действуя вместе, помогли войне против торговли достигнуть такой безнаказанности и такого распространения, что в Англии поднялся отчаянный крик. «Следует сознаться, – говорит английский морской историк, – что наша торговля гораздо меньше страдала в предшествовавшем году, когда французы были господами моря, чем теперь, когда их Большой флот был блокирован в порту». Но дело-то и заключалось в том, что французы, имея небольшую морскую торговлю и сравнительно большое количество матросов, служивших главным образом в военном флоте, могли освободить их для крейсеров, когда этот флот находился в бездействии. По мере усиления давления войны Людовик продолжал сокращать число кораблей, содержавшихся в боевой готовности, а это способствовало дальнейшему увеличению числа рейдеров. «Корабли и офицеры королевского флота одалживались на известных условиях частным фирмам или компаниям, желавшим заняться каперством, причем даже министры не брезговали входить с ними в долю»; их даже принуждали к подобным сделкам, уверяя, что они сделают приятное королю.

Обыкновенно ставилось условием, чтобы известная часть добычи выделялась королю в уплату за пользование кораблями. Наем на такую службу не мог не деморализовать военного человека; однако это в большинстве случаев происходило с ним сразу; упомянутое условие сообщало каперству такой тон и такую энергию, какие не всегда были присущи ему. В действительности государственная казна, не будучи в состоянии содержать военный флот, входила в сделку с частным капиталом, рискуя только материальной частью, бесполезной без такого применения, и надеясь нажиться при ограблении неприятеля. Уничтожение торговли неприятеля в этой войне не было делом только одиночных крейсеров; эскадры из трех, четырех и даже полдюжины кораблей действовали сообща, под командой одного человека, – и будет только справедливо сказать, что под руководством таких моряков, как Жан Барт, Форбэн и Дюгэ-Труэн, они были даже более готовы сражаться, чем грабить. Самая большая из этих частных экспедиций, и единственная, которая отошла далеко от французских берегов, была направлена в 1697 г. против Картахены в Южной Америке. Она состояла из семи линейных кораблей и шести фрегатов, не считая судов меньшего типа, и на них было две тысячи восемьсот солдат.

Основной целью экспедиции было обложить контрибуцией город Картахену; но она оказала заметное влияние на политику Испании и привела к миру. Такая настойчивость и согласованность действий каперов в значительной мере компенсировали отсутствие поддерживающего их флота, но все-таки не могли заменить его вполне. И хотя союзники продолжали держать свои крупные флоты вместе, тем не менее в ходе войны, в связи с улучшением руководства ими, деятельность каперов была в известной мере ограничена. В то же время для доказательства того, как сильно страдали лишенные поддержки крейсера даже в этих благоприятных условиях, можно указать на тот факт, что англичанами, согласно их отчетам, были взяты в плен пятьдесят девять военных кораблей, тогда как французы считают, что в руки союзников попало только восемнадцать. Такую разницу французский морской историк приписывает, с большой вероятностью, неумению англичан отличить военные корабли, в строгом смысле этого слова, от тех, которые нанимались частными фирмами. В списке, которым мы пользовались, не указаны захваты действительных каперов. «Борьба с торговлей в эту войну была отмечена той особенностью, что крейсера действовали вместе – в эскадре, – неподалеку от своих баз, тогда как неприятель счел за лучшее сосредоточить свой флот в других районах, и, несмотря на это, а также на плохое руководство английским флотом, действия крейсеров стеснялись все более и более, по мере исчезновения больших французских флотов».

Результаты войны 1689–1697 гг. не противоречат поэтому тому общему заключению, что «для того, чтобы война против неприятельской торговли была успешна, необходимо, чтобы одновременно с нею велась война эскадр и соединений линейных кораблей, ибо эта последняя война, заставляя неприятеля держать свои корабли вместе, позволяет крейсерам предпринимать успешные вылазки против его торговли. Без такой поддержки результатом действий крейсеров будет только захват их неприятелем». К концу описанной войны эта тенденция успела уже проявиться, а в следующей войне, когда французский флот еще больше ослабел, она сделалась очевидной.

Несмотря на потери, понесенные морскими нациями, они добились торжества своего дела. Начатая французами как наступательная, эта война повсюду обратилась для них в оборонительную и принудила Людовика разом отказаться как от своих сильнейших предубеждений, так и от своих весьма основательных политических желаний, признав королем Англии того, на кого он смотрел, как на узурпатора и как на своего личного закоренелого врага. С внешней стороны и взятая в целом, эта война может показаться всецело континентальной борьбой, область которой простиралась от испанских Нидерландов, вниз по течению Рейна, до Савойи в Италии и Каталонии в Испании. Взятые в перспективе морские сражения в Канале и борьба в Ирландии кажутся лишь отдельными эпизодами; лежавшие в основе их причины торгового характера обычно упускаются из виду или замечаются только по воплям пострадавших. Между тем торговля и судоходство не только несли бремя страданий, но и оплачивали в основном континентальные армии, сражавшиеся с Францией; и этот поворот потока богатства от обеих морских наций в сундуки их союзников был, возможно, определен и, во всяком случае, ускорен дурным направлением того морского превосходства, с которым Франция начала войну. Тогда было возможно, как вероятно будет возможно и впредь, для действительно хорошего военного флота, располагающего превосходными силами, нанести уничтожающий удар менее готовому к войне сопернику; но случай был упущен, и по существу более крепкое и прочное морское могущество союзников имело время проявить себя.

Мир, подписанный в Рисвике (Ryswick) в 1697 г., был весьма невыгоден для Франции: она потеряла все, что приобрела со времени Нимвегенского мира, за девятнадцать лет перед тем, – за единственным важным исключением Страсбурга. Все, что Людовик XIV приобрел хитростью или силой в течение мирных лет, было у него отнято. Германии и Испании были возвращены огромные территории. Поскольку эти возвраты были сделаны в Нидерландах, они послужили к непосредственной выгоде Соединенных Провинций и, по сути дела, всей Европы, так же как и Испании. Условия договора дали обеим морским нациям коммерческие выгоды, которые были направлены к увеличению их морской силы и, следовательно, во вред морской силе Франции.

Франция перенесла гигантскую борьбу; стоять одной против всей Европы, как она стояла тогда и неоднократно потом, – это большой подвиг. Тем не менее можно сказать, что как Соединенные Провинции показали несостоятельность опоры нации только на внешние ресурсы, если она малочисленна и обладает небольшой территорией, так и Франция показала, что нация не может существовать бесконечно, опираясь только на собственные ресурсы, как бы многочисленна она ни была и как бы велики ни были ее внутренние возможности.

Такая изоляция была уделом Франции в течение последних войн Людовика XIV и чуть не уничтожила ее, тогда как спасение ее от возможности такого упадка было великой целью жизни Кольбера. Но он не имел времени довести до конца эту великую работу; Людовик же не поддержал планов своего министра, поэтому, когда силы народа были напряжены до предела, Франция, вместо того чтобы черпать свежие силы из всевозможных источников, как сделала это Англия в аналогичных обстоятельствах, должна была черпать силу только в самой себе, будучи отрезана от мира флотами Англии и Голландии и поясом врагов, окружавших ее на континенте. Единственным спасением от процесса постепенного истощения было достижение контроля над морем, создание могучей морской силы, которая освободила бы от пут богатства страны и трудолюбие народа. Для достижения этого Франция имела также весьма выгодные естественные условия в своих трех морских границах – на Канале, на Атлантике и на Средиземном море; а политически она имела прекрасный случай присоединить к своей морской силе такую же силу Голландии в дружеском союзе, враждебном или, по крайней мере, недружелюбном Англии.

Гордый своей силой, сознавая абсолютный характер своей власти, Людовик пренебрег этим важным подкреплением своего могущества и продолжал восстанавливать Европу против себя рядом агрессивных действий. В период, который мы только что рассмотрели, Франция оправдала его доверие великолепным и в целом успешным сохранением его позиций в борьбе против всей Европы; она не двинулась вперед, но и не отступила намного. Однако это проявление силы истощило ее; оно съедало жизнь нации, потому что опиралось всецело лишь на нее, а не на внешний мир, общение с которым она могла бы поддерживать морем. В последовавшей затем войне можно усмотреть ту же энергию, но не ту же жизненность… Франция везде была отброшена назад и приведена на край гибели. Урок обеих этих войн одинаков: подобно людям, нации, как бы они ни были сильны, падают, если их изолируют от внешней деятельности и внешних ресурсов, которые одновременно и вызывают к жизни их внутренние силы и поддерживают их. Нация, как мы уже показали, не может жить бесконечно в самой себе, и самый легкий путь, каким она может сообщаться с другими народами и возобновлять свою силу, – это путь через море.