Текст книги "Влияние морской силы на историю"

Нет нужды прибавлять к этому что-нибудь еще. Таково было положение «владычицы морей» в те годы, когда, как утверждают французские историки, французские крейсера подрывали ее торговлю. Английский писатель признает, что потери были тяжелые. В 1707 г., т. е. через пять лет после начала войны, статистика, согласно отчету комитета палаты лордов, «показывала, что с начала войны Англия потеряла 30 военных кораблей и 1146 торговых, из которых 300 были отбиты, тогда как мы взяли у французов или потопили 80 военных кораблей и 1346 торговых; было также взято 175 каперов». Большая часть военных кораблей, как было объяснено выше, вероятно, действовали в качестве каперов. Но каково бы ни было соотношение потерь, не нужно никаких аргументов, кроме указанных заявлений, чтобы доказать, что одной только крейсерской войной, не базирующейся на крупные флоты, невозможно сломить большую морскую силу. Жан Барт умер в 1702 г., но в Форбэне, дю Кассе и других, а всего более в Дюгэ-Труэне он оставил достойных последователей, не уступавших самым грозным разрушителям неприятельской торговли, каких когда-либо видел мир.

Имя Дюгэ-Труэна заставляет остановиться, прежде чем проститься окончательно с войною за испанское наследство, на его крупнейшей каперской экспедиции, действовавшей на таком расстоянии от родины, которое редко проходилось моряками его профессии, и являвшейся любопытной иллюстрацией к аналогичным предприятиям того времени, а также к тем сделкам, до каких дошло французское правительство.

Небольшая французская эскадра атаковала Рио-де-Жанейро в 1710 г.; но, будучи отбита, потеряла несколько человек пленными, которые, как говорили, должны были подвергнуться смертной казни. Дюгэ-Труэн просил позволения отомстить за это оскорбление Франции. Король, согласившись, снарядил корабли и укомплектовал экипажи. И между ним, с одной стороны, и компанией Дюгэ-Труэна, с другой стороны, заключен был формальный контракт, точно определявший участие сторон в издержках. В этом контракте мы находим, между прочим, странное условие, требовавшее от компании уплаты тридцати франков штрафа за каждого солдата или матроса, который умрет, будет убит или дезертирует во время крейсерства. Король должен был получить одну пятую часть чистой прибыли и должен был принять на свой счет убытки от аварий кораблей или от повреждения их в сражениях. По этому контракту Дюгэ-Труэн получил шесть линейных кораблей, семь фрегатов и более двух тысяч войск, с которыми и отплыл в Рио-де-Жанейро; овладев после ряда операций городом, он позволил выкупить его примерно за четыреста тысяч долларов (вероятно, около миллиона на современные деньги), сверх чего потребовал еще пятьсот ящиков сахару. Каперская компания выручила на этом предприятии около девяноста двух процентов на затраченный ею капитал. Так как два линейных корабля этой экспедиции на обратном пути пропали без вести, то прибыли короля, вероятно, были невелики.

В то время как война за испанское наследство охватила всю Западную Европу, на востоке последней происходила борьба, которая могла оказать глубокое влияние на исход ее. Между Швецией и Россией начались военные действия; венгры выступили против Австрии, и если бы Турция помогла венграм, то она оказала бы этим большую услугу Франции. Английский историк полагает, что она была удержана боязнью английского флота. Во всяком случае, она не двинулась с места, и Венгрия была усмирена. Война между Швецией и Россией привела к преобладанию последней на Балтийском море и низвела Швецию, старую союзницу Франции, на положение второразрядного государства. С этого времени Россия определенно приобщилась к европейской политике.

Глава VI. Регентство во Франции. – Альберони в Испании. – Политика Вальполя и Флери. – Война за польское наследство. – Английская контрабандная торговля в испанской Америке. – Великобритания объявляет войну Испании. – 1715–1739 гг.

Вскоре после Утрехтского мира последовала смерть правителей двух стран, которые играли выдающуюся роль в войне за испанское наследство. Королева Анна умерла 1 августа 1714 г., Людовик XIV – 1 сентября 1715 г.

На английский престол вступил Георг I. В нем Англия получила короля-протестанта вместо короля римско-католического вероисповедания. Наряду с холодностью и даже нелюбовью собственных приверженцев Георг I нашел и весьма значительную партию недовольных людей, которые желали видеть на троне сына Якова II. Его положение характеризовалось, таким образом, недостатком прочности, – быть может скорее видимым, чем реальным, но все-таки и реальным.

Во Франции, напротив, порядок престолонаследия был неоспорим; но наследником был пятилетний ребенок, и множество лиц ревниво стремилось к регентской власти, более абсолютной, чем власть короля Англии. Регентство было вверено племяннику умершего короля, герцогу Филиппу Орлеанскому; но он должен был встретиться не только с попытками соперников пошатнуть его положение в самой Франции, но и с активной враждой короля Испании, Филиппа V, Бурбона, – враждой, которая, кажется, началась в течение последней войны интригами Орлеанских, стремившихся вырвать у Филиппа испанский трон. Таким образом, в правительствах Англии и Франции жило чувство неустойчивости и опасения, которое влияло на политику обеих. Что касается отношений между Францией и Испанией, то взаимная ненависть их правителей некоторое время мешала установлению дружеского согласия, на которое надеялся Людовик XIV.

Регент герцог Орлеанский, по совету способнейшего и знаменитейшего французского государственного деятеля того времени, кардинала Дюбуа (Dubois), предложил союз королю Великобритании. Он начал с торговых уступок, носивших приятный для Англии характер, а именно запретил французам под страхом смертной казни торговое судоходство в южных морях и понизил пошлины на ввоз английского угля. Англия сначала приняла эти авансы с холодной сдержанностью, но регент не упал духом и предложил затем принудить претендента, Якова III, удалиться за Альпы. Он обязался также прекратить работы по устройству порта в Мардике (Mardyck), которым французское правительство пыталось вознаградить себя за потерю Дюнкерка. Эти уступки, которые, кроме одной, были направлены в ущерб морской силе и торговым интересам Франции, побудили Англию подписать договор, которым она и Франция взаимно гарантировали выполнение условий Утрехтского мира, поскольку они касались их интересов, особенно же тот пункт, по которому французский трон, если бы Людовик XV умер бездетным, должен был перейти Орлеанскому дому. Протестантское престолонаследие в Англии также было гарантировано. Голландия, истощенная войной, не хотела сначала брать на себя новые обязательства, но была, в конце концов, склонена к этому уменьшением некоторых пошлин на ввозимые ею во Францию товары. Договор, подписанный в январе 1717 г., был известен под именем Тройственного союза и на несколько лет связал Францию с Англией.

Пока Франция заискивала, таким образом, перед Англией, Испания, под руководством другого способного духовного лица, также искала союза с нею и в то же время увеличивала свою национальную мощь, надеясь вернуть свои потерянные итальянские владения. Новый министр, кардинал Альберони, обещал Филиппу V дать ему возможность завоевать Сицилию и Неаполь, если будет гарантирован в течение пяти лет мир с другими государствами. Он много трудился для увеличения доходов государства, перестраивал флот и восстанавливал армию, поощряя в то же время развитие мануфактур, торговли и мореходства, и сделал во всем этом замечательные успехи. Но законная претензия Испании – возвратить свои потерянные владения и с ними свое могущество на Средиземном море, которому потеря Гибралтара нанесла столь тяжелый удар, встретила помеху в несвоевременном намерении Филиппа низвергнуть регентство герцога Орлеанского во Франции. Альберони был принужден вызвать враждебность Франции, для морской силы которой, так же как и для силы Испании, было выгодно видеть Сицилию в дружеских руках, и вместо естественного союза с нею должен был заискивать у морских держав – Англии и Голландии. Он также стремился достигнуть этого торговыми уступками, обещая тотчас же предоставить Англии привилегии, определенные Утрехтским миром, с выполнением условий которого Испания до тех пор медлила. Взамен этого он просил содействия ее в Италии. Георг I, который был в душе германец, холодно принял предложения относительно итальянских владений германского императора. Обиженный Альберони взял их назад, гарантировав принятый во Франции порядок престолонаследия. Тройственный союз нанес новую обиду Филиппу V, который мечтал заявить о своих правах на французский трон. Результатом всех этих переговоров было соединение Англии и Франции против Испании.

Сущность положения, созданного этими различными целями и страстями, состояла в том, что император Австрии и король Испании – оба заявили претензию на Сицилию, которая, по Утрехтскому договору, была отдана герцогу Савойскому, и что Франция и Англия обе желали сохранения мира в Западной Европе, потому что война дала бы повод для выступлений недовольных в том и другом королевствах. Поскольку положение Георга было более прочно, чем положение герцога Орлеанского, то политика последнего имела тенденцию подчиняться политике первого, и это стремление увеличивалось еще деятельным недоброжелательством короля Испании. Георг, как германец, желал успеха императору, а английские государственные деятели, естественно, предпочитали видеть Сицилию в руках их старого союзника и испытанного друга, чем в руках Испании. Вопреки своей естественной политике, Франция под давлением позиции, занятой регентом, сочувствовала тем же самым воззрениям, – и в конце концов было предложено изменить Утрехтский договор, передав Сицилию из рук Савойи в руки Австрии и вознаградив первую Сардинией. Было, однако, необходимо считаться и с Испанией, ибо последняя, под руководством Альберони, достигла такой степени военного могущества, которая изумляла тех, кто знал ее слабость в течение последней войны.

Она не была еще готова сражаться, потому что прошла только половина пятилетнего срока, испрошенного кардиналом; но еще менее была она готова отказаться от своих притязаний. Ничтожный случай вызвал разрыв. Высокопоставленный испанский чиновник, совершавший путешествие из Рима в Испанию по суше и проезжавший, таким образом, через итальянские владения императора, был арестован как мятежный подданный по приказанию императора, который все еще именовал себя королем Испании. При этом оскорблении Альберони не смог сдержать Филиппа. Экспедиция из двенадцати военных кораблей, с 8600 солдатами, была послана против Сардинии, передача которой Савойе еще не состоялась, и покорила остров в течение нескольких месяцев. Это произошло в 1717 г.

Без сомнения, испанцы сразу двинулись бы против Сицилии; но Франция и Англия вмешались теперь более деятельно для предотвращения всеобщей войны. Англия послала флот в Средиземное море, и начались переговоры между Парижем, Веной и Мадридом. Результатом этих конференций было соглашение между Англией и Францией совершить вышеупомянутый обмен Сардинии и Сицилии, вознаградив Испанию передачей ей Пармы и Тосканы в северной Италии и потребовав, чтобы император отрекся навсегда от своего абсурдного притязания на испанскую корону. Это соглашение в случае необходимости должно было быть приведено в исполнение силой оружия. Император сначала отказался дать согласие, но размеры военных приготовлений Альберони заставили его принять такое выгодное предложение, а затем к договору присоединилась и Голландия, что дало ему в истории название Четверного союза. Испания, однако, упорствовала; для успехов Альберони в развитии ее силы и для рвения, чтобы не сказать беспокойства, Георга I характерен тот факт, что было выдвинуто предложение купить ее согласие уступкой Гибралтара. Если регент – герцог Орлеанский знал это, то начатые им переговоры получают некоторое оправдание.

Альберони пытался подкрепить свое военное могущество дипломатическими интригами во всей Европе. Россия и Швеция были привлечены им к участию в проекте вторжения в Англию в интересах Стюартов; подписание Голландией договора о Четверном союзе было замедлено его агентами; во Франции был организован заговор против регента; турки были возбуждены против императора; по всей Великобритании раздувалось недовольство, и была сделана попытка привлечь на сторону Испании герцога Савойского, рассерженного отнятием у него Сицилии. 1 июля 1718 г. тридцатитысячная испанская армия, эскортируемая двадцатью двумя линейными кораблями, появилась у Палермо. Савойские войска очистили город и почти весь остров, сосредоточив сопротивление в Мессинской цитадели. Беспокойство, охватившее даже Неаполь, продолжалось до тех пор, пока английский адмирал Бинг (Byng)[79]79
  Впоследствии лорд Торрингтон, отец адмирала Джона Бинга, расстрелянного в 1757 г.


[Закрыть] не стал здесь на якорь со своей эскадрой через день после начала осады Мессины. Так как король Сицилии согласился теперь на условия Четверного союза, то Бинг принял на свои корабли две тысячи австрийских войск для высадки их в Мессине. Когда же, появившись перед последнею, он нашел ее осажденной, то потребовал письменно от испанского генерала прекращения военных действий на два месяца. В этом ему, разумеется, было отказано; тогда австрийские войска снова были высажены в Реджио (в Италии), и Бинг прошел через Мессинский пролив, чтобы нагнать испанский флот, направившийся к югу.

Столкновение, происшедшее затем между двумя флотами, едва ли может назваться сражением. Испанские морские офицеры не имели никакого определенного плана действий, так как число их судов было значительно меньше, чем у противника. К тому же, и это вполне естественно, флот, наскоро восстановленный Альберони, не мог стать таким же действенным, каким стала за тот же период его армия. Когда английские корабли подошли опасно близко, один или больше испанских открыли огонь, после чего англичане, будучи на ветре, спустились и живо покончили с ними; только несколько атакованных ими судов укрылись в гавани Валетта. Испанский флот был, в сущности, уничтожен. Трудно понять, почему некоторыми писателями приписывается серьезное значение тому факту, что Бинг атаковал противника, не построив флота в боевую линию: он имел перед собой беспорядочную силу, значительно уступавшую его силе и численно и по дисциплине. Его заслуга, кажется, заключается скорее в готовности принять на себя ответственность, от которой более щепетильный человек мог бы уклониться. Но в этом деле, как и в течение всей кампании, он сослужил добрую службу Англии, морская сила которой получила новое подкрепление, в результате уничтожения, если не действительного, то возможного соперника; за эти заслуги он получил титул пэра. В связи с событиями этого дня была послана депеша, которая пользуется большой популярностью у английских историков. Один из старших капитанов был отряжен с соединением флота в погоню за ушедшими неприятельскими кораблями. Его рапорт адмиралу был таков: «Мы захватили или уничтожили все испанские корабли, находившиеся у этого побережья, число их показано на полях. С почтением и т. д. Г. Вальтон». По этому поводу один английский писатель сделал, а другой повторил ничем не вызванное, но характерное замечание, являющееся насмешкой над французами; он указал, что корабли, выселенные таким образом на поля английского рапорта, заполнили бы целые страницы французского описания битвы[80]80
  Campbell, Lives of the Admirals; цитировано лордом Магоном (lord Mahon) в его «Истории Англии».


[Закрыть]. Можно, однако, допустить, что так называемое сражение при мысе Пассаро не заслуживает длинного описания, и возможно, что капитан Вальтон чувствовал это; но если бы все отчеты о морских подвигах составлялись по этому образцу, то историки флота не зависели бы от официальных документов.

Таким образом, 11 августа 1718 г. близ мыса Пассаро испанский флот был повергнут во прах. Это решило судьбу Сицилии, если до того ее можно было считать сомнительной. Английский флот крейсировал вокруг острова, поддерживая австрийцев и изолировав испанцев, которые не смогли эвакуироваться до заключения мира. Дипломатические проекты Альберони роковым образом терпели один за другим неудачи. В следующем году французы, выполняя условия союза, вторглись в северную часть Испании и по подстрекательству английского attaché, сопровождавшего французский штаб, уничтожили верфи и сожгли девять больших кораблей на стапелях, не считая материалов еще для семи других.

Таким образом, было завершено уничтожение испанского флота, которое, как говорит английский историк, было приписано ревности Англии. «Это было сделано, – писал французский командир, герцог Бервик, побочный отпрыск дома Стюартов, – для того, чтобы английское правительство могло показать на очередной сессии парламента, что оно не остановилось ни перед чем, чтобы уменьшить флот Испании». Деяния сэра Джорджа Бинга, как их описывает английский морской историк, еще более выясняют цели Англии в то время. Когда город и Мессинская цитадель были осаждены австрийцами, англичанами и сардинцами, возник спор относительно того, кому принадлежат испанские военные корабли, стоявшие за молом. Бинг, предвидя возможность того, что гарнизон пожелает сдаться на капитуляцию, чтобы обеспечить возвращение этих кораблей в Испанию, – чего он решил не допустить, – что, с другой стороны, право обладания кораблями может возбудить в критический момент нежелательные пререкания между государями и, наконец, что если спор будет решен не в пользу Англии, то лучше, чтобы они не достались никому, предложил австрийскому генералу графу де Мерси построить батарею и уничтожить корабли на месте их стоянки»[81]81
  Campbell, Lives of the Admirals.


[Закрыть]. После некоторых колебаний со стороны других начальников это было сделано.

Непрерывный ряд неудач и безнадежность борьбы за отдаленные морские владения, при отсутствии флота, сломили наконец сопротивление Испании. Англия и Франция настояли на отставке Альберони, и Филипп уступил условиям Четверного союза. Австрийская держава, по необходимости дружественная Англии, таким образом, крепко утвердилась в центральной части Средиземного моря, в Неаполе и Сицилии, как сама Англия утвердилась в Гибралтаре и Порт-Маоне. Сэр Роберт Вальполь, английский министр, входивший тогда в силу, не сумел впоследствии поддержать это благоприятное для его страны сочетание, изменив традиционной политике ее. Установившееся тогда господство Савойского дома в Сардинии продолжалось долго, и только в наши дни титул короля Сардинии исчез в титуле короля Италии.

Одновременно с коротким эпизодом министерства Альберони и в течение некоторого времени после того происходила борьба на берегах Балтики. Длительное состязание между Швецией и Россией было на время прервано в 1718 г. переговорами, имевшими в виду мир и заключение союза между названными государствами для улажения спора о престолонаследии в Польше и для реставрации Стюартов в Англии. Этот проект, на котором покоились многие надежды Альберони, был окончательно уничтожен гибелью шведского короля в сражении. Война продолжалась, и царь, видя истощение Швеции, решился полностью подчинить ее. Это нарушение равновесия сил в Балтийском море, угрожавшее сделать последнее русским озером, не отвечало интересам ни Англии, ни Франции, особенно первой, морская сила которой как в мирное время, так и во время войны зависела от доставки морских материалов, поступавших главным образом из Прибалтийских стран.

Оба западных королевства вмешались дипломатическим путем, а Англия послала в Балтику свой флот. Дания, которая тогда также вела войну со своим традиционным врагом Швецией, быстро уступила. Но Петр Великий рассердился на оказанное на него давление и сначала не уступал, пока наконец не были посланы английскому адмиралу приказания соединить свой флот с флотом шведов. Царь отозвал свой флот. Это произошло в 1719 г. Но Петр, хотя и уступивший, не был покорен. В следующем году вмешательство Англии повторилось с бо́льшим эффектом, хотя она и не успела спасти шведское побережье от серьезного ущерба. Французы заявляют притязания на сильное влияние их дипломатии в этом счастливом результате и говорят, что Англия поддерживала Швецию слабо, желая, чтобы она лишилась своих провинций на восточном берегу Балтики, потому что Россия, основавшись таким образом на морском берегу, могла бы легче открыть для английской торговли доступ к своим обширным внутренним ресурсам. Очень возможно, что это было справедливо, и можно с уверенностью сказать, что британские интересы, особенно по отношению к торговле и морской силе, были приняты во внимание; но характер Петра Великого служит гарантией, что самым сильным аргументом в его глазах была боевая сила британского флота и способность последнего дойти до его дверей при первом к тому поводе. По Ништадтскому миру 30 августа 1721 г. Швеция уступила Ливонию, Эстонию и другие провинции на восточном берегу Балтики. Такой результат был неизбежен; для малых государств с каждым годом становилось все труднее удерживать свои владения.

Испания была крайне недовольна условиями, навязанными ей Четверным союзом. Последующие двенадцать лет называются годами мира; но мир этот был весьма непрочен и изобиловал элементами будущих войн. Три большие обиды были нанесены Испании: Австрия сохранила в своих руках Сицилию и Неаполь; Гибралтар и Маон перешли в распоряжение Англии, и, наконец, широкий размах получила контрабандная торговля, практиковавшаяся английскими купцами и кораблями в испанской Америке. Англия была деятельным поборником этих обид и потому являлась главным врагом Испании… Но Испания была не единственным врагом Англии.

Спокойствие (каково бы оно ни было), наступившее после падения Альберони, было обусловлено главным образом характером и политикой двух министров Франции и Англии, которые сошлись в желании общего мира. Политика и побуждения французского регента уже известны. Движимый теми же самыми побуждениями и желая загладить случайную обиду, нанесенную Англии, Дюбуа добился для нее еще одной уступки от Испании, вдобавок к торговым привилегиям, данным ей по Утрехтскому миру, а именно права ежегодной посылки английского торгового судна в Вест-Индию. Говорят, что этот корабль, стоя на якоре, постоянно снабжался другими, так что свежий груз поступал на него с одного борта столь же быстро, как старый выгружался на берег с другого. Дюбуа и регент умерли во второй половине 1723 г., после восьмилетнего управления страной, в течение которого они изменили политике Ришелье, заключив союз с Англией и Австрией и пожертвовав им интересы Франции.

Регентство и номинальное управление Францией перешло к другому члену королевской фамилии; но действительным правителем был кардинал Флери, наставник молодого короля, которому было теперь тринадцать лет. Попытки сместить наставника привели только к дарованию ему звания, а также и власти министра в 1726 г. В это время сэр Роберт Вальполь сделался первым министром Англии, с влиянием и властью, которые обеспечили за ним почти безраздельное руководство политикой государства. Главным желанием обоих – Вальполя и Флери – был мир, особенно в Западной Европе. Франция и Англия поэтому продолжали действовать вместе для достижения этой цели, и хотя им не удалось совершенно заглушить всякий ропот, тем не менее в течение нескольких лет они успешно предотвращали взрыв. Но если цели двух министров, таким образом, совпадали, то мотивы, побуждавшие их к одинаковому образу действий, были различны. Вальполь желал мира из-за все еще не решенного вопроса об английском престолонаследии и ради мирного роста английской торговли, которая, так сказать, всегда была перед его глазами, а вероятно, также и потому, что дух его, не терпевший равных ему в правительстве, опасался войны, которая могла бы выдвинуть более сильных людей. Флери, достаточно уверенный в поддержке трона и в своей собственной власти, желал, подобно Вальполю, мирного развития своей страны и уклонялся от войны из-за любви к отдыху, естественной в его преклонном возрасте, ибо ему было семьдесят три года, когда он вступил в должность, и девяносто, когда он потерял ее вместе с жизнью. При его мягком правлении к Франции вернулось благосостояние. Случайный путешественник мог даже заметить перемену в физиономии страны и народа. Тем не менее может явиться сомнение, была ли эта перемена вызвана правлением спокойного старца или только естественной приспособленностью народа, не разорявшегося более войной и не изолированного от остального мира. Французские авторитеты говорят, впрочем, что земледелие не ожило. Несомненно, однако, что процветание Франции на море сделало замечательный шаг вперед, благодаря главным образом отмене торговых ограничений в годы, непосредственно последовавшие за смертью Людовика XIV. Вест-Индские острова особенно разбогатели, и их процветание естественно разделялось портами метрополии, которые вели с ними торговлю. В Вест-Индии Франция получила в то время решительное преобладание над Англией; ценность одной лишь французской половины Гаити была равна ценности всех английских владений в Вест-Индии, и французские кофе и сахар вытесняли английские с европейских рынков. Французские историки заявляют также о подобном же превосходстве французов над англичанами в средиземноморской и левантийской торговле. В то же время ожила Ост-Индская компания, и ее французская база, самое название которой (Бретонский город Востока) говорит о сношениях с Востоком, быстро сделалась блестящим городом. Пондишери на Коромандельском берегу и Чандернагор на Ганге, главные центры французского могущества и торговли в Индии, быстро развивались; Иль-де-Бурбон (Isle de Bourbon) и Иль-де-Франс (Isle de France) – теперь о-в Св. Маврикия, положение которых так благоприятно для контроля над Индийским океаном, сделались – один богатой земледельческой колонией, а другой – сильной морской станцией. Монополия компании распространялась только на торговлю между отечественными портами и главными станциями в Индии; торговое судоходство по индийским морям было открыто для частной предприимчивости и развивалось еще быстрее. Это великое движение, чисто самопроизвольное и даже встречавшееся с недоверием правительства, так сказать, олицетворялось двумя деятелями: Дюплэ (Dupleix) и Ля Бурдоннэ (La Bourdonnais), которые, первый в Чандернагоре, а второй в Иль-де-Франсе, вызывали к жизни и направляли все предприятия, созидавшие силу и престиж Фракции в восточных морях. Начавшемуся движению, которому после того как оно сделало Францию соперником Англии на Индостанском полуострове и на мгновение обещало было ей ту великую империю, которая украсила новым титулом королеву Великобритании, было суждено, в конце концов, зачахнуть и погибнуть перед лицом морского могущества Англии. Размеры этого расширения французской торговли, явившиеся следствием мира и отмены ограничений, а никак не правительственного покровительства, объяснялись ростом французского торгового флота, в котором в годы смерти Людовика XIV насчитывалось только триста судов, а двадцать лет спустя имелось тысяча восемьсот. Это, говорит французский историк, опровергает «порожденные нашими несчастьями печальные предрассудки, будто Франция не приспособлена к морской торговле, – единственной торговле, которая безгранично расширяет силу нации вместе со сферой ее деятельности»[82]82
  Martin, History of France.


[Закрыть]. Это свободное движение народа не вызывало одобрения со стороны Флери, который, казалось, смотрел на него с недоверием курицы, высидевшей утят. Он и Вальполь были одинаковыми сторонниками мира, но Вальполь был обязан считаться с английским народом, который чутко относился ко всякого рода соперничеству на море и в торговле. Сверх того, Флери унаследовал злосчастную политику Людовика XIV; его глаза были обращены на континент. В самом деле, он не желал следовать линии регентства в ссоре с Испанией и скорее склонялся к сближению с ней; и хотя некоторое время он не был способен достигнуть этого, не пожертвовав своей мирной политикой, из-за неугомонной вражды Испании к Англии, тем не менее его мысль постоянно была занята усилением положения Франции на суше через утверждение повсюду, где это было возможно, принцев дома Бурбонов, связанных фамильными узами. Он допускал все больший и больший упадок военного флота. «Французское правительство покинуло море в тот самый момент, когда нация через посредство частных предпринимателей пыталась вновь завоевать его». Численность флота упала до пятидесяти четырех линейных кораблей и фрегатов, находившихся большей частью в плохом состоянии, и даже после того, как война с Англией угрожала Франции в течение пяти лет, последняя все еще имела только сорок пять линейных кораблей против девяноста английских. Разница эта предопределила результаты четверти столетия непрерывных войн.

В течение рассматриваемого периода Вальполь, полагаясь на сотрудничество Флери, решительно выступал против открытой войны между Англией и Испанией. На трудности, обусловленные вызывающими и угрожающими действиями последней страны и тех союзников, которых она иногда имела, Англия некоторое время успешно отвечала морскими демонстрациями, напоминавшими о той морской силе, которую чувствовала и перед которой склонялась одна нация за другой. В 1725 г. испанский король и император согласились прекратить свою продолжительную ссору и подписали в Вене трактат, в котором заключалось секретное обязательство поддержать притязания Испании на Гибралтар и на Порт-Маон силой оружия, если это будет необходимо. Россия также обнаружила склонность присоединиться к этой конференции. Контрсоюз был заключен между Англией, Францией и Пруссией, и английские флоты были посланы: один – в Балтику для устрашения царицы, другой – к берегам Испании, чтобы помешать действиям ее правительства и защищать Гибралтар, и третий – в Порто-Белло (испанская Америка), для блокады собравшихся там галеонов и для того, чтобы прекращением подвоза напомнить испанскому королю одновременно и об его зависимости от американского золота и об английском контроле над путем, по которому оно доставлялось ему.

Отвращение Вальполя к войне было ясно выражено данным им адмиралу приказанием не сражаться при Порто-Белло, а только блокировать его; следствием этого было долгое пребывание эскадры у берегов этой нездоровой местности и большая смертность среди экипажей, которая поразила нацию и наряду с другими причинами привела много лет спустя к падению министра. Там умерло от трех до четырех тысяч человек – матросов и офицеров, включая самого адмирала Гозьера (Hosier). Цель Вальполя была, однако, достигнута, хотя Испания и предприняла безрассудное нападение на Гибралтар с суши, присутствие английского флота обеспечило последнему снабжение провиантом и боевыми припасами и предотвратило формальное объявление войны. Император вышел из коалиции и под английским давлением аннулировал хартию Ост-Индской компании, которая образовалась с его разрешения в австрийских Нидерландах и получила свое название от порта Остенде. Английские купцы требовали устранения этого конкурента, а также другого соперника, обосновавшегося в Дании; и в обеих странах эта уступка была достигнута английским министерством при поддержке Голландии. До тех пор, пока английская торговля не была серьезно затронута, мирная политика Валь-поля, сопровождавшаяся, что было весьма естественно, годами достатка и общего довольства, легко могла продолжаться несмотря на то, что Испания угрожала и требовала возврата Гибралтара, но, к несчастью, последняя стала теперь серьезно тревожить английскую торговлю. Об уступке Asiento, или торговли рабами, а также и об ежегодной посылке корабля в Южную Америку мы уже упоминали, но эти привилегии были только частью английской торговли в тех странах. Система Испании по отношению к торговле с ее колониями носила крайне узкий и в высшей степени исключительный характер: пытаясь запретить им сношения с иностранцами, она не заботилась об удовлетворении их нужд. Следствием этого была та громадная тайная или контрабандная торговля, которая распространилась во всех ее американских владениях, главным образом при посредстве англичан, пользовавшихся законным правом Asiento и посылки одного корабля в год для ведения торговли незаконной или, по крайней мере, недозволенной. Эта система была, без сомнения, выгодна большинству испанских колонистов и поощрялась ими, тогда как губернаторы колоний смотрели на нее сквозь пальцы, иногда за деньги, иногда уступая местному общественному мнению и собственному пониманию затруднительности положения. Но Испания имела и таких подданных, дела которых страдали от использования англичанами своих привилегий и злоупотребления ими, а уклонение от уплаты пошлин било как по карману, так и по гордости национального правительства. Теперь оно стало натягивать вожжи. Устаревшие правила вновь стали проводиться в жизнь.