Текст книги "Влияние морской силы на историю"

Следующие слова, взятые из описания деятельности Испании в этой старой борьбе, вполне приложимы к некоторым спорам, в которых Соединенные Штаты принимали участие. «Букве трактата следовали, но дух, продиктовавший его, игнорировался. Хотя английские корабли все еще пользовались свободой входа в испанские гавани для ремонта и пополнения запасов, тем не менее они уже не имели прежних возможностей для поддержания дружественных торговых сношений. За ними наблюдали теперь с мелочной ревностью; они строго осматривались таможенной стражей, и были приняты всевозможные меры, чтобы помешать их торговле с колониями, кроме дозволенной через посредство одного корабля в год». Если бы Испания смогла ограничиться большей бдительностью и применением в собственных водах стеснительных таможенных правил, несущественно отличавшихся от тех, какие были санкционированы общими экономическими идеями того времени, то возможно, что это не имело бы вредных результатов; но положение вещей и характер ее правительства не позволили ей остановиться на этом. Было невозможно стеречь торговлю и прекратить доступ к побережью с бесчисленными бухтами, простиравшемуся на сотни миль. Равным образом, ни страх перед карами, ни боязнь уколоть самолюбие испанцев не могли остановить торговцев и моряков, преследовавших свои выгоды, которые они считали принадлежащими им по праву. Сила Испании не была достаточно велика для того, чтобы при тогдашних настроениях купечества принудить английское министерство к каким-либо мерам, направленным к регулированию судоходства и прекращению злоупотребления договорными правами; и таким образом, слабейшее государство, обиженное и терпевшее ущерб, было вынуждено принять совершенно незаконные меры. Военным кораблям и таможенной страже было предписано, или по крайней мере дозволено, останавливать и обыскивать английские корабли в открытом море, за пределами испанской юрисдикции, и надменный испанский темперамент, не сдерживаемый слабым центральным правительством, превратил многие из этих осмотров – как законных, так и незаконных – в сцены оскорбления и даже насилия. Рассказы об этих актах насилия, доходя до Англии, так же как и убытки от конфискации и задержания товаров, конечно, раздражали народ. В 1737 г. вест-индские купцы жаловались на это в палату общин, говоря,

«что в течение многих лет их корабли не только часто останавливались и обыскивались, но также насильственно и произвольно захватывались в открытом море испанскими кораблями, снаряженными в крейсерство под благовидным предлогом охраны своих берегов, что командиры и экипажи английских судов подвергались бесчеловечному обращению и что суда эти уводились в некоторые из испанских портов, где они конфисковывались вместе с грузами, в явное нарушение договоров, существующих между двумя коронами; что представления послов его величества в Мадрид оставляются без внимания и что оскорбления и грабежи скоро совсем уничтожат их торговлю».

В течение десяти лет, следовавших за 1729 г., Вальполь ожесточенно боролся, чтобы предотвратить войну. В этом году был подписан в Севилье трактат, направленный к урегулированию положения: он возвращал торговлю к условиям, существовавшим за четыре года до того, и предусматривал, что шесть тысяч испанских войск тотчас же займут территорию Тосканы и Пармы. Вальполь доказывал своему народу, что война лишит его коммерческих привилегий, которыми он уже пользовался в испанских владениях; с Испанией же он вел постоянные переговоры, добиваясь уступок и компенсаций, которые могли бы умиротворить нацию. В середине этого периода разразилась война за престолонаследие в Польше. Тесть французского короля был одним претендентом; Австрия поддерживала его противника. Всеобщая вражда к Австрии еще рая сблизила Францию и Испанию, и к ним присоединился также и король Сардинии, который надеялся через этот союз вырвать Милан из рук Австрии и присоединить его к своей Пьемонтской территории. Нейтралитет Англии и Голландии был обеспечен обещанием не нападать на австрийские Нидерланды, переход какой-либо части которых во владение Франции считался опасным для морской силы Англии. Союзные государства объявили войну против Австрии в октябре 1733 г., и их армии вместе вошли в Италию, но испанцы, увлеченные долго лелеявшимся ими проектом отвоевания Неаполя, и Сицилии, оставили другие планы и обратились к югу. Оба королевства были легко и быстро завоеваны, так как нападавшие господствовали на море и пользовались расположением населения. Второй сын короля Испании был провозглашен королем под именем Карла III, и таким образом возникло Бурбонское королевство обеих Сицилий. Отвращение Вальполя к войне, заставившее его покинуть давнишнего союзника, имело, следовательно, результатом переход центральной части Средиземного моря под контроль страны, откровенно враждебной Великобритании.

Но в то время как Вальполь, таким образом, покинул императора, он сам был предан своим другом Флери. Вступив в открытый союз с Испанией против Австрии, французское правительство согласилось также на секретный пункт, направленный против Англии. Это обязательство заключалось в следующем: «Всякий раз, как обе нации найдут это для себя полезным, злоупотребления, которые вкрались в торговлю, особенно через англичан, будут уничтожаться; и если Англия станет возражать, то Франция будет стараться преодолеть ее сопротивление всеми своими силами на суше и на море». «И это соглашение состоялось, – как указывает биограф лорда Гауке, – в период тесного и открытого союза Франции с Англией»[83]83
  Burrows, Life of Lord Hawke.


[Закрыть]. «Таким образом, политика, против которой Вильгельм III призвал к оружию Англию и Европу, наконец, стала проводиться в жизнь». Если бы Вальполь знал об этом секретном соглашении, то оно могло бы показаться ему дополнительным аргументом в пользу мира, ибо, когда его острая политическая проницательность предостерегла его об опасности, которой он еще не мог видеть, он заявил в палате общин, что «если бы Испания не имела тайного поощрения со стороны держав более значительных, чем она сама, то она никогда бы не осмелилась наносить нам обиды и оскорбления, изложенные с этой трибуны», и он выразил мнение, что справиться с Англией окажется не по плечу как французам, так и испанцам.

Флери весьма некрасиво рыл яму для своего старого друга и товарища по государственной деятельности. Частный вопрос, возбудивший двухлетнюю войну за польское наследство – выбор правителя для находившегося в упадке королевства, которому было суждено вскоре исчезнуть из списка европейских государств, сам по себе, кажется, не имел большой важности; но направление, принятое европейской политикой, вследствие деятельности участвовавших в этой войне держав, имеет, напротив, серьезное значение. В октябре 1755 г. Франция и Австрия пришли к соглашению, к которому впоследствии присоединились Сардиния и Испания; главные пункты его следующие: французский претендент на польский трон отказался от него и получил вместо того герцогства Бар и Лотарингию на востоке Франции, с условием, что после его смерти они должны были перейти в полное владение его зятя, короля Франции; оба королевства, Сицилия и Неаполь, были утверждены за испанским принцем из дома Бурбонов – дон-Карлосом; Австрия получила назад Парму. Сардинская монархия также получила увеличение своей итальянской территории. Таким образом, Франция, под управлением миролюбивого Флери, получила в упомянутых герцогствах то увеличение своего могущества, которого тщетно домогались более воинственные правители, и в то же время ее внешнее положение было укреплено за счет Англии передачей командных позиций в центральной части Средиземного моря ее союзнику. Тем не менее сердце Флери не могло быть спокойно, когда он вспоминал тайное соглашение против английской торговли и думал о могущественной морской силе Англии, сопоставляя ее с пришедшим в упадок флотом Франции. Это соглашение между Францией и Испанией, к которому впоследствии присоединилось и королевство обеих Сицилий, носило в себе, при натянутых тогда отношениях между Англией и Испанией, зародыш больших войн между Англией и домом Бурбонов, которые привели к созданию Британской империи и независимости Соединенных Штатов.

Возмущение в Англии против насилий Испании продолжалось и тщательно разжигалось оппозицией к Вальполю. Министру теперь было уже более шестидесяти лет, и он едва ли был способен изменить политику и убеждения, установившиеся в его молодые годы. Он стоял теперь перед одним из тех неудержимых столкновений между нациями и расами, к которым политика умиротворения и компромиссов может быть приложима только на короткое время. Англия настаивала на открытии ей доступа в Вест-Индию и испанскую Америку; испанское правительство столь же упорно препятствовало этому. К несчастью для политики последнего, незаконные обыски английских кораблей в открытом море, а возможно также и оскорбления английских моряков усиливали врагов Вальполя. Некоторых из упомянутых моряков приводили на заседания палаты общин, где они свидетельствовали, что их не только грабили, но и подвергали пыткам, запирали в тюрьмы и принуждали жить и работать в отвратительных условиях. Самым замечательным было дело некоего Дженкинса, шкипера коммерческого брига, который рассказал, что испанский офицер оторвал у него одно ухо, приказав отнести его своему королю, и сказал, что если бы король оказался там, то он и с ним поступил бы так же. Будучи спрошен, что он чувствовал в момент опасности и страданий, он, говорят, отвечал: «я поручил мою душу богу, а дело мое стране моей». Этот удачный драматический оборот в устах человека его класса возбуждает подозрение, что вся эта история была значительно прикрашена, но тем не менее позволяет легко представить себе, какой прекрасный лозунг она могла доставить народному движению. Волна возмущения, наконец, смыла кропотливую работу сторонника компромиссов Вальполя, и 19 октября 1739 г. Великобритания объявила войну Испании. Английский ультиматум потребовал формального отказа от права обыска британских судов в той форме, в какой оно практиковалось испанцами, и на немедленном признании притязаний Великобритании в Северной Америке. Среди этих притязаний было одно, касавшееся границ Георгии, тогда еще недавно учрежденной колонии, соприкасавшейся с испанской территорией Флориды.

Вопрос о том, насколько война, начатая Англией, таким образом, вопреки убеждению ее способного министра, является нравственно оправданной, горячо обсуждался английскими писателями. Законы Испании относительно торговли ее колоний не отличаются по своему духу от законов самой Англии, что доказывается ее Навигационным актом, и испанские морские офицеры сами находились в положении, почти тождественном с тем, в каком оказался Нельсон, будучи капитаном фрегата в Вест-Индии полвека спустя. Американские корабли и купцы после отделения от метрополии продолжали торговлю, правом на которую они пользовались как колонисты; Нельсон, ревниво оберегая коммерческие выгоды Англии, как они тогда понимались, взялся провести в жизнь этот акт и этим восстановил против себя вест-индцев и колониальные власти. Мы не считаем, что он или те, которые поддерживали его, обыскивали незаконно, потому что сила Англии была достаточно велика, чтобы защитить интересы ее судоходства, не прибегая к незаконным мерам, тогда как Испания между 1730 и 1740 гг. и в позднейшее время, будучи слаба, захватывала те суда, которые наносили вред ее торговле, где бы она ни находила их, даже за пределами ее законной юрисдикции. По ознакомлении с делом, как его излагает в биографии лорда Гауке профессор Бэрроуз, всецело симпатизирующий противникам Вальполя, настаивавшим на войне, иностранец не может не прийти к заключению, что испанцам наносились серьезные оскорбления о точки зрения прав метрополии над колониями, как они обычно понимались в то время; хотя, конечно, ни одна нация не могла бы признать за Испанией такого права обыска, на котором она настаивала. Нашего предмета касается главным образом то обстоятельство, что рассматриваемый спор был чисто морским вопросом и что он возник из-за самопроизвольного стремления английского народа к расширению своей торговли и колониальных интересов. Некоторые английские писатели утверждали, что Франция действовала по тем же побуждениям, но характер и общая политика Флери, так же как и гений французского народа, заставляют считать это невероятным. В то время во Франции не было никакого парламента и никакой оппозиции, способных отразить мнение ее народа, и с тех пор были даны весьма различные оценки характера и правления Флери. Английские писатели говорят больше о его способностях, благодаря которым он приобрел Лотарингию для Франции и Сицилию для дома Бурбонов, и порицают Вальполя за то, что он допустил перехитрить себя. Французы говорят о Флери, что «он жил сегодняшним днем, ища только спокойствия на старости лет, что он одурманил Францию усыпительными средствами, вместо того чтобы стараться вылечить ее; что он не мог даже продолжить этот молчаливый сон до своей смерти»[84]84
  Martin, History of France.


[Закрыть]. Когда между Англией и Испанией разразилась война, «последняя потребовала от Франции исполнения обязательств оборонительного союза. Флери, совершенно против своего желания, был вынужден снарядить эскадру; но сделал это крайне скупо». Эта эскадра из двадцати двух кораблей конвоировала в Америку испанский флот, собравшийся в Ферроле, что помешало англичанам напасть на него[85]85
  Своеобразные политические отношения Франции с Англией между 1739 и 1744 гг., когда последняя воевала с Испанией, требуют объяснения, так как они покоились на таких воззрениях на международные обязательства, которые сейчас уже устарели. Своим оборонительным союзом с Испанией Франция обязалась поставить точно определенный контингент для флота Испании, когда последняя будет вовлечена в какую бы то ни было войну. Она настаивала, однако, на том, что посылка ею помощи неприятелю Англии не была таким враждебным, по отношению к последней, актом, какой предполагал бы разрыв мирных отношений, существовавших между обеими нациями. Французские военные корабли, служа, таким образом, для усиления испанского флота, по условиям договора, были неприятелями Англии; но французская нация и все другие вооруженные силы Франции на море и на суше были нейтральны, со всеми привилегиями нейтралитета. Конечно, Англия не была обязана принять эту точку зрения и могла бы усмотреть в действиях Франции casus belli, но Франция считала такой взгляд несправедливым, и Англия фактически уступила ее притязанием, хотя отношения были таковы, что делали вероятным объявление формальной войны, какое в действительности и последовало в 1744 г. Несколько лет спустя, как мы увидим дальше, голландцы требовали таких же привилегий нейтралитета от Франции, усилив действовавшую против нее австрийскую армию большим контингентом сухопутных сил.


[Закрыть]. «Тем не менее Флери дал объяснение своего поступка Вальполю и надеялся на компромисс, – мало основательная надежда, имевшая бедственные результаты для наших морских интересов и помешавшая принятию тех мер, которые могли бы дать Франции с начала войны превосходство в восточных морях». Но, «по низложении Вальполя, – говорит другой французский писатель, – Флери заметил ошибку, которую сделал, допустив упадок военного флота Франции. Тогда, наконец, он уяснил себе его значение. Он узнал, что короли Неаполя и Сардинии отложились от союза с Францией единственно потому, что английская эскадра угрожала бомбардировкой Неаполя и Генуи и перевозкой армии в Италию. За отсутствием этого элемента могущества, Франция молчаливо глотала величайшие оскорбления и могла только жаловаться на насилия английских крейсеров, которые грабили нашу торговлю, нарушая международное право»[86]86
  Lapeyrouse-Bonfils, Hist. de la Marine Française.


[Закрыть], в течение нескольких лет номинального мира, протекших между моментом посылки Францией флота на помощь Испании против Англии и объявлением последней формальной войны. Объяснение этого различия во мнениях кажется не очень трудным. Оба министра молчаливо согласились следовать по путям, которые, очевидно, не могли встретиться. Франции было предоставлено свободно расширять свои территориальные владения, лишь бы она не возбуждала ревности английского народа соперничеством с ним на море и не шла вразрез с английскими интересами, как их понимал сам Вальполь. Такая политика отвечала воззрениям и желаниям Флери. Одна страна добивалась могущества на море, вторая – на суше. Что было более мудро – должна была показать война; ибо, раз Испания делалась союзницей одной из сторон, война была неизбежна и притом война на море. Ни тот, ни другой из министров не увидели результатов своей политики. Вальполь лишился власти в 1742 г. и умер в марте 1745 г. Флери умер на своем посту 29 января 1743 г.

Глава VII. Война между Великобританией и Испанией (1739). – Война за австрийское наследство (1740). – Франция соединяется с Испанией против Великобритании (1744). – Морские сражения Мэтьюза (Matthews), Ансона (Anson) и Гауке. – Аахенский мир (1748)

Мы дошли теперь до начала ряда великих войн, которым суждено было продолжаться, с короткими промежутками мира, почти полстолетия и которые среди множества вводящих в заблуждение деталей имеют одну общую характерную черту, отличающую их как от предшествовавших им войн, так и от многих последовавших за ними. Эта борьба охватила все четыре страны света, повсюду сопровождаясь не только второстепенными операциями, хотя центром ее все-таки была Европа. Решавшиеся этой борьбой великие всемирно-исторические вопросы имели предметом обладание морем и контроль над отдаленными странами, обладание колониями и связанными с ними источниками богатства. Довольно странно, что не ранее как только почти в конце этого продолжительного состязания выступили на сцену большие флоты, и борьба была перенесена на подобающее поле, т. е. на море. Влияние морской силы на исход ясно обозначилось с самого начала, но в течение долгого времени борьба не сопровождалась сколько-нибудь значительными военными действиями на море, потому что сущность дела не была своевременно понята французским правительством. Движение в пользу колониальной экспансии во Франции было чисто народным, хотя оно и связано с несколькими великими именами; отношение правителей было холодным и недоверчивым; отсюда произошло пренебрежение к военному флоту, предопределившее поражение Франции на главном театре войны и уничтожение на время ее морской силы.

Имея в виду характер войн, которые нам предстоит рассмотреть, важно уяснить себе положение трех великих держав в тех частях света, вне Европы, где должна была завязаться борьба.

В Северной Америке Англия владела теперь тринадцатью колониями – первоначальной территорией Соединенных Штатов, от Мэна до Георгии. В этих колониях должна была получить высшее развитие та форма колонизации, которая свойственна Англии и характеризуется сообществами свободных людей, самостоятельными, самоуправляющимися и в то же время пламенно преданными родине, с населением, занимающимся одновременно и земледелием, и торговлей, и мореходством. В характере страны и ее продукции, в ее длинной береговой линии и в защищенных гаванях, и наконец, в собственном характере британцы имели все элементы морской силы, которая уже получила, как мы знаем, к рассматриваемому времени широкое развитие. На такой стране и на таком народе прочно базировались королевский флот и королевская армия в западном полушарии. Английские колонисты чрезвычайно ревниво относились к французам и канадцам.

Франция владела Канадой и Луизианой (Луизианой называлась тогда страна гораздо более обширная, чем теперь) и заявляла притязания по праву первооткрытия на всю долину Огайо и Миссисипи, являвшуюся необходимым звеном между заливами св. Лаврентия и Мексиканским. Тогда еще ни одна нация не занимала прочно этой промежуточной области и никакие притязания на нее не признавались Англией, колонисты которой настаивали на своем праве безгранично распространять свои владения на запад. Сила позиции французов была в Канаде; река Св. Лаврентия давала им доступ в сердце страны, и хотя Ньюфаундленд и Новая Шотландия были потеряны ими, в острове Кап Бретон они все-таки имели ключ и к заливу и к реке. Канада имела ту характерную черту, что здесь французская колониальная система применялась в стране, климат которой меньше всего соответствовал ей. Отеческое, военное и монашеское управление тормозило развитие индивидуальной предприимчивости и образования товариществ для общих целей. Колонисты отвернулись от торговли и земледелия и, производя лишь столько продовольствия, сколько требовалось для их непосредственных нужд, предались охоте. Главным предметом их торговли был мех. Между ними было так мало развито ремесленное искусство, что даже часть судов для внутренней навигации они покупали в английских колониях. Главным элементом силы был воинственный характер населения, любившего оружие; там каждый мужчина был солдатом.

Кроме вражды, унаследованной от метрополий, здесь, как правило, существовал еще антагонизм между двумя социальными и политическими системами, прямо противоположными друг другу. Отдаленность Канады от Вест-Индии и суровые зимы делали ее с морской точки зрения менее важной для Франции, чем были английские колонии для Англии, притом же и ресурсы страны и население ее были значительно меньше, чем в английских колониях. В 1750 г. население Канады составляло восемьдесят тысяч, а население английских колоний – миллион двести тысяч. При таком неравенстве в силе и ресурсах единственный шанс Канады заключался в поддержке ее морской силой Франции, либо через посредство прямого контроля над соседними морями, либо такой сильной диверсией в каком-либо другом месте, которая освободила бы Канаду от давления на нее.

Испания владела на континенте Северной Америки, в придачу к Мексике и странам, лежащим к югу от нее, еще Флоридой; под этим названием был известен не только полуостров, но и соседние с ним обширные территории, не имевшие точно определенных границ, впрочем, они почти не играли роли на всем протяжении этих длительных войн.

В Вест-Индии и в Южной Америке Испания владела главным образом теми странами, которые все еще известны под названием испано-американских, а также Кубой, Порто-Рико и частью Гаити. Франция владела Гваделупой, Мартиникой и западной половиной Гаити; Англия – Ямайкой, Барбадосом и некоторыми из меньших островов. Плодородие почвы, производимые продукты и менее суровый климат, казалось, должны были сделать эти острова предметом особенных вожделений в колониальной войне, но в действительности не было сделано ни одной попытки, ни даже выражено намерения завоевать какой-либо из упомянутых больших островов, за исключением Ямайки, которую Испания желала возвратить себе. Причина, вероятно, заключалась в том, что Англия, морская сила которой обеспечивала ей инициативу в наступательных действиях, направлялась в своих усилиях желаниями многочисленного английского населения на Северо-Американском континенте. Меньшие Вест-Индские острова просто слишком малы для того, чтобы ими могла владеть какая-либо держава, кроме господствующей на море. Они имели двоякое значение в войне: во-первых, как военные позиции для такой державы и, во-вторых, как позиции экономические, обладание которыми либо увеличивало средства владевшей ими страны, либо уменьшало ресурсы ее врага. Военные действия против них можно сравнить с войной против торговли неприятеля, а самые острова – с кораблями или караванами, нагруженными богатствами последнего. Поэтому они и переходили из рук в руки и обыкновенно возвращались к прежним владельцам, когда наступал мир, хотя в конечном счете большая часть их осталась за англичанами. Несмотря на это, тот факт, что каждая из великих держав была заинтересована в этом средоточии торговли, привлекал туда как большие флоты, так и малые эскадры, особенно в те времена года, которые были неблагоприятны для военных операций на континенте; и в Вест-Индии произошло большое число тех морских сражений, которые ознаменовали собой этот длинный ряд войн.

Еще в одной отдаленной стране должна была завязаться борьба между Англией и Францией, и здесь, как и в Северной Америке, исход ее был окончательно решен этими войнами. В Индии соперничавшие нации представлялись их ост-индскими компаниями, в которых совмещались и правительственные и коммерческие функции. Конечно, эти компании опирались на свои метрополии, но в непосредственном соприкосновении с туземными правителями находились назначавшиеся ими президенты и чиновники. В то время главными поселениями англичан были: на западном берегу Бомбей, на восточном – Калькутта на Ганге, несколько удаленная от моря, и Мадрас, тогда как несколько южнее Мадраса был основан другой город и станция, обыкновенно известные у англичан под именем форта Св. Давида, хотя иногда называвшиеся Куддалором (Cuddalore). Три президентства – Бомбейское, Калькуттское и Мадрасское – были в то время независимы друг от друга и подчинялись только совету директоров в Англии.

Франция утвердилась в Чандернагоре (Chandernagore) на Ганге, выше Калькутты; в Пондишери – на восточном берегу, в восьмидесяти милях южнее Мадраса; и еще на западном берегу, далеко к югу от Бомбея, она имела третью менее важную станцию, называвшуюся Махе (Mahé). Франция, однако, имела большое преимущество в обладании уже упоминавшейся промежуточной станцией в Индийском океане, а именно соседними островами Иль-де-Франс и Иль-де-Бурбон. Она была счастлива также в личных свойствах двух деятелей, которые руководили в то время ее интересами на Индийском полуострове и на островах; это были Дюплэ и Ля Бурдоннэ, люди, равных которым по способностям и силе характера до той поры не появлялось между английскими чиновниками в Индии. Тем не менее в этих двух лицах, дружное товарищеское сотрудничество которых могло бы уничтожить английские поселения в Индии, также проявилось то странное столкновение идей, то колебание между сушей и морем, как опорами могущества, которое кажется предсказанным географическим положением самой Франции. Дюплэ, хотя и не безучастный к коммерческим Интересам, сосредоточил свои помыслы главным образом на создании великой империи, в которой Франция царила бы над множеством вассальных туземных князей. В преследовании этой цели он обнаружил большой такт и неутомимую энергию в соединении, быть может, с несколько пылким и причудливым воображением; но когда он встретился с Ля Бурдоннэ, более простые, но более глубокие взгляды которого были направлены к достижению превосходства на море и господства в Индии, основанного на свободном и обеспеченном сообщении с метрополией, а не на зыбких песках восточных интриг и союзов, то между ними сразу возникло несогласие. «Сравнительная слабость морских сил, – говорит французский историк, считающий, что Дюплэ преследовал более высокие цели, – было главной причиной, остановившей его движение…»[87]87
  Martin, History of France.


[Закрыть] Но превосходство на море было именно той целью, к которой стремился Ля Бурдоннэ – сам моряк и губернатор острова. Возможно, что при слабости Канады, сравнительно с английскими колониями, морская сила не смогла бы изменить исход борьбы в этой стране, но в тех условиях, в которых находились соперничавшие нации в Индии, все зависело от обладания морем.

Таково было положение трех стран на главных заморских театрах войны. Мы ничего не упоминали о колониях на западном берегу Африки, потому что они были торговыми станциями, без всякого военного значения. Мысом Доброй Надежды владела Голландия, которая не принимала деятельного участия в первых войнах, но сохраняла выгодный для Англии нейтралитет – пережиток ее союза с ней в предшествовавших войнах столетия. Необходимо упомянуть коротко о состоянии военных флотов, которые должны были получить большое значение, вначале не вполне осознанное. Ни точной численности, ни точного описания боевых и мореходных качеств кораблей дать нельзя, но можно составить себе представление о соотношении сил флотов.

Английский морской историк того времени Кэмпбелл говорит, что в 1727 г. английский флот насчитывал восемьдесят четыре линейных корабля, имевших от 10 пушек и выше; сорок 50-пушечных кораблей и пятьдесят четыре фрегата, а также малые суда. В 1734 г. это число упало до семидесяти линейных кораблей и девятнадцати 50-пушечных кораблей. В 1744 г., после четырех лет войны с одной только Испанией, численность флота составляла девяносто линейных кораблей и восемьдесят четыре фрегата. Тот же историк насчитывает около этого времени во французском флоте сорок четыре линейных корабля и пятьдесят семь фрегатов. Он же говорит, что в 1747 г., незадолго до конца первой войны, королевский флот Испании уменьшился до двадцати двух военных кораблей, Франции – до тридцати одного, тогда как флот Англии увеличился до ста двадцати шести линейных кораблей. Французские писатели, к которым обращался автор, приводят менее точные цифры, но согласны с тем мнением, что не только флот их уменьшился до печально малого числа кораблей, но что последние были в дурном состоянии, а верфи не имели необходимых материалов. Такое пренебрежение к флоту во Франции продолжалось в большей или меньшей степени в течение всех этих войн, до 1760 г., когда нация осознала необходимость восстановления его, – слишком поздно, однако, для того, чтобы предотвратить наиболее серьезные потери Франции. В Англии, так же как и во Франции, дисциплина во флоте и управление им были подорваны долгим миром; несостоятельность вооружения посланных кораблей бросалась в глаза и напоминает скандалы, которые ознаменовали начало Крымской войны; только гибель ряда французских кораблей привела, вследствие необходимости замены их, к спуску на воду судов, превосходивших старые корабли того же класса в Англии, так как они были более современными.

Нужно, однако, относиться осторожно к жалобам отдельных писателей и не доверять им слишком легко; некоторые французские авторы утверждают, что английские корабли быстроходнее, тогда как в тот же самый период англичане жалуются, что их корабли движутся медленнее французских. Однако можно считать установленным, что в общем французские корабли, построенные между 1740 и 1800 гг., были крупнее и лучше, чем английские корабли соответствующих классов. Но зато английский флот несомненно имел преимущество и по численности и по качествам матросов и офицеров. Поскольку Англия всегда имела в море несколько эскадр, ее офицеры, по крайней мере, не могли совсем оторваться от своей профессии, тогда как во Франции в 1744 г. на действительной службе находилась одна пятая часть всего количества офицеров. Это превосходство Англии поддерживалось и увеличивалось утвердившейся в то время практикой блокады французских военных портов превосходными силами; неприятельские эскадры, выходя в море, тотчас же убеждались в сравнительной невыгодности своего положения в отношении практической выучки. С другой стороны, требования английской торговли были так значительны, что как ни велико было число ее матросов, война застигала их рассеянными по всему миру, и часть флота всегда была парализована недостатком людей. Постоянная практика матросов обеспечивала выработку в них качеств хороших мореходов; но столь значительная нехватка должна была пополняться с помощью неразборчивого принудительного набора, вследствие чего в военный флот попадали жалкие, больные люди, которые сильно ухудшали качества личного состава в целом.

Чтобы представить себе свойства личного состава флота того времени, надо только прочитать описания экипажа, посланного Ансону, отправлявшемуся в кругосветное плавание, и Гауке, готовившемуся к военной кампании. Эти сведения теперь почти невероятны, и результаты всего этого были в высшей степени печальны; дело шло не только о состоянии здоровья команд; посланный вышеупомянутым адмиралом контингент людей был совершенно не приспособлен к морской жизни, даже при самых благоприятных обстоятельствах. Как во французском, так и в английском флотах ощущалась необходимость в чистке офицерского состава. Это были дни расцвета придворного и политического протекционизма, и кроме того после долгого мира невозможно было сразу выбрать из людей, казавшихся наиболее подходящими для этого, тех, кто лучше всего способен выдержать испытания войны. В обеих нациях имелось стремление положиться на офицеров, молодость которых прошла при старшем поколении, – и результаты этого не были удачны.