Текст книги "Влияние морской силы на историю"

Морской путь морем был, таким образом, открыт и удерживался силой, а потому еще две тысячи английских войск, отплыв из Нью-Йорка, достигли Виргинии 26 марта, а последующее прибытие Корнуэлля (в мае) увеличило число их до семи тысяч. Операции обеих сторон в течение весенних и летних месяцев, когда американцами командовал Лафайетт, не затрагивают нашего предмета. В начале августа Корнуэлль, действуя по распоряжению Клинтона, отвел свои войска в глубь полуострова, между реками Йорк и Джемс, и занял Йорктаун.

Вашингтон и Рошамбо встретились 21 мая и решили, что положение вещей требовало, чтобы по прибытии французского вест-индского флота усилия его были направлены против Нью-Йорка или Чезапика. Таков был смысл депеши, найденной де Грассом по приходе его к Французскому мысу; союзные генералы стянули свои войска к Нью-Йорку, где они могли помочь операциям против первого объекта и находились ближе ко второму, чем раньше.

В обоих случаях результат – как по мнению Вашингтона, так и по мнению французского правительства – зависел от превосходства морской силы; но Рошамбо частным образом известил адмирала, что при выборе театра предполагаемых операций он отдает предпочтение Чезапику и что, сверх того, французское правительство уклонилось от предоставления средств для формальной осады Нью-Йорка[144]144
  Bancroft, History of the United States.


[Закрыть]. Поэтому предприятие приняло вид обширной военной комбинации, успех которой зависел от легкости и быстроты передвижения и от отвода глаз неприятеля от истинного объекта; специальные свойства флота прекрасно приспособлены к достижению таких целей. Сравнительная близость Чезапика, большая глубина его вод и более легкая проводка флота по его фарватеру сравнительно с нью-йоркским были дальнейшими основаниями для принятия всего плана благоразумным моряком; и де Грасс охотно принял его, не создавая затруднений, не требуя изменений, которые потребовали бы обсуждения и задержки.

Раз решившись, французский адмирал действовал с большим благоразумием, быстротою и энергией. Тот же самый фрегат, который доставил депеши от Вашингтона, был послан обратно, так что к 15 августа союзные генералы узнали о предстоящем прибытии флота. Три тысячи пятьсот солдат были предоставлены в распоряжение адмирала губернатором Французского мыса, при условии, чтобы в бухте осталась испанская эскадра, которую вызвал де Грасс. Последний достал также от губернатора Гаваны денег, в которых американцы крайне нуждались, и, наконец, вместо того чтобы ослабить свои силы посылкой конвоев во Францию, как желал этого двор, он отвел все наличные суда в Чезапик. Чтобы возможно дольше скрыть свои цели от неприятеля, он прошел через Багамский канал, так как этим путем пользовались реже, и 30 августа стал на якорь в Линнгавенской бухте (Lynnhaven Вау), сразу за Чесапикскими мысами, с двадцатью восемью линейными кораблями. За три дня до этого, 27 августа, французская эскадра под командой де Барра (de Barras), стоявшая в Ньюпорте, – восемь линейных кораблей с четырьмя фрегатами и восемнадцатью транспортами, – отплыла на соединение с ним, сделав, однако, большой крюк в море, чтобы избежать встречи с англичанами. Это было особенно необходимо потому, что эскадра везла французскую осадную артиллерию. Войска, под начальством Вашингтона и Рошамбо, перешли Гудзон 24 августа, двигаясь по направлению ко входу в Чезапикскую бухту. Таким образом, различные вооруженные силы – морские и сухопутные – сходились к намеченному объекту, Корнуэллю.

Англичан всюду преследовала неудача. Родней, узнав об отплытии де Грасса, послал четырнадцать линейных кораблей под командой Гуда в Северную Америку, а сам в августе отплыл в Англию вследствие своего болезненного состояния. Гуд, идя прямым путем, дошел до Чезапика тремя днями раньше де Грасса, заглянул в бухту и, найдя ее пустой, отправился в Нью-Йорк. Здесь он встретил пять линейных кораблей под начальством Грэвза (Graves), который, как старший чином, принял командование всеми силами и отплыл 31 августа в Чезапик, надеясь перехватить де Барра до соединения его с де Грассом. Лишь через два дня после выступления союзных армий сэр Генри Клинтон убедился, что они направились к армии Корнуэлля и находились уже слишком далеко, чтобы он мог догнать их.

Адмирал Грэвз был неприятно удивлен, увидев, по приходе в Чезапик, стоявший там на якоре флот, который, судя по численности, мог быть только неприятельским. Несмотря на это, он направился прямо на него, и хотя, когда де Грасс поднял паруса, он смог сосчитать его корабли и установить, что у французов было двадцать четыре корабля против его девятнадцати, это не удержало английского адмирала от атаки. Грубость его тактических приемов, однако, не соответствовала его храбрости; многие из его судов были сильно повреждены, и он решительно ничего не выиграл.

Де Грасс, ожидая де Барра, оставался пять дней вне бухты, заставляя английский флот держаться настороже, но не вступая с ним в бой; затем, возвратившись в порт, он нашел там де Барра спокойно стоящим на якоре. Грэвз возвратился в Нью-Йорк, и вместе с ним исчезла последняя надежда Корнуэлля на поддержку, которая могла бы порадовать его глаз. Осажденные держались стойко; но одно только обладание морем определяло возможный исход, и в конце концов английские силы сдались 19 октября 1781 г. С этим поражением в Англии умерла надежда на подчинение колоний. Искры конфликта тлели еще в течение года, но никаких серьезных операций больше не предпринималось.

Операции англичан, окончившиеся так неудачно для них, характеризовались одновременно и дурным ведением дела и невезением. В самом деле, отряд Гуда мог быть усилен несколькими кораблями из Ямайки, если бы приказания Роднея были исполнены[145]145
  Life of Rodney, vol. II, p. 152; Naval Tactics, p. 84.


[Закрыть]. Равным образом, курьерское судно, посланное им к адмиралу Грэвзу, командовавшему эскадрой в Нью-Йорке, не нашло там последнего, так как он ушел в крейсерство на восток, с целью перехватить некоторые важные припасы, которые были посланы американским агентом во Франции. Английский двор придавал большое значение захвату этого конвоя, но при тех сведениях, которые адмирал имел о сопровождавших его силах, он поступил нелогично, оставив свою главную стоянку со всем своим флотом, в то время когда приближение сезона ураганов в Вест-Индии направило активные операции флотов в сторону континента. Следствием его отсутствия было то, что, хотя депеши Роднея были сейчас же посланы вслед ему старшим офицером, остававшимся в Нью-Йорке, судно, взявшее их, было загнано на отмель крейсерами неприятеля, и Грэвз не узнал их содержания до своего возвращения в порт – 16 августа. Извещение, которое послал Гуд о своем приходе, также было перехвачено. После прибытия Гуда флот, видимо, действительно не мог выйти в море без некоторой проволочки, но кажется также, что направление, взятое им по выходе, было ошибочным. Известно было, что де Барра отплыл из Ньюпорта с восемью кораблями, – вероятно, в Чезапик и, конечно, на соединение с де Грассом; и совершенно основательно указывалось, что если бы Грэвз крейсировал близ мысов, но вне пределов видимости суши, то он едва ли упустил бы эскадру де Барра, которая была гораздо слабее его флота. Зная то, что известно теперь, без сомнения, следовало бы поступить так, но тогда английский адмирал имел неточные сведения. Никоим образом не ожидалось, что французы приведут с собой хотя бы приблизительно столько кораблей, сколько они привели в действительности; вследствие беспечности его крейсеров, поставленных близ Чезапика, до Грэвза не дошли известия об их численности, которые он должен был получить. Обоим этим крейсерам было приказано держаться под парусами, но оба они стояли на якоре за мысом Генри, когда появление де Грасса отрезало им путь к отступлению: один из них был захвачен, другой – загнан в реку Йорк. Ни одно событие не оказало такого влияния на общий результат, как небрежность двух командиров этих крейсеров, вследствие которой Грэвз лишился этой важнейшей информации. Легко можно себе представить, каковы были бы движения его флота, если бы он знал двумя днями раньше, что де Грасс привел двадцать семь или двадцать восемь кораблей; как естественно было бы тогда для него сначала подстеречь де Барра, силы которого не могли бы оказать серьезного сопротивления его девятнадцати кораблям.

«Если бы адмирал Грэвз сумел захватить эту эскадру (на судах которой находилась осадная артиллерия), то армия осаждающих была бы в значительной мере парализована, если даже не поставлена в невозможность продолжать свои операции; это почти привело бы также оба враждебных флота к численному равенству, помешало бы успехам французского оружия, одержанным в следующем году в Вест-Индии, и, весьма возможно, смогло бы вызвать такой дух несогласия между французами и американцами[146]146
  Де Барра неохотно шел в Чезапик, боясь быть перехваченным превосходными силами врага, и уступил только просьбам Вашингтона и Рошамбо.


[Закрыть], который погрузил бы последних в глубочайшие бездны отчаяния, из коих они были извлечены только прибытием сил де Грасса»[147]147
  Naval Researches, Capt. Tomas White, R. N.


[Закрыть]. Эти замечания, относящиеся к морской стратегии, нельзя не считать правильными и здравыми.

По отношению к тактике адмирала достаточно сказать, что он вел свой флот в бой почти так, как делал это Бинг, что последовавшие в обоих случаях неудачи весьма сходны между собой и что при атаке им двадцати четырех кораблей де Грасса из девятнадцати кораблей его флота семь – под командой способного офицера Гуда – не были в состоянии принять участие в бою вследствие разработанной им диспозиции.

На стороне французов де Грассу следует воздать должное за его энергию, предусмотрительность и решимость – удивительные ввиду его неудач в других случаях. Решение взять с собой все корабли, которое сделало его совершенно независимым от де Барра, прохождение через Багамский канал для того, чтобы скрыть свои движения, ловкость, с какой он достал требовавшиеся деньги и войска от испанских и французских военных властей, предусмотрительность, которая заставила его уже 29 марта, вскоре после выхода из Бреста, написать Рошамбо, чтобы к Французскому мысу были высланы лоцманы, знающие американское побережье, хладнокровие, с которым он «забавлялся» с Грэвзом, пока не проскользнула эскадра де Барра, – все это достойно восхищения. Французам помогло также решение адмирала задержать двести торговых кораблей «вест-индского торгового флота», ожидавших конвоя у Французского мыса, где они оставались с июля до ноября, когда окончание операций дало ему возможность конвоировать их военными кораблями. Случай этот иллюстрирует одну слабость торговой страны с представительным правительством, по сравнению с чисто военной нацией. «Если бы британское правительство, – писал один офицер того времени, – санкционировало или британский адмирал принял такую меру, то первое было бы свергнуто, а второй – повешен»[148]148
  White, Naval Researches.


[Закрыть]. В это самое время Родней считал необходимым отрядить пять линейных кораблей с конвоями, тогда как еще полдюжины отправились на родину с товарами из Ямайки.

Легче критиковать разделение английского флота между Вест-Индией и Северной Америкой в 1780 и 1781 гг., чем ясно представить себе запутанность положения. Эта запутанность была только отражением военных затруднений, испытывавшихся Англией во всем мире в этой большой и неравной войне. Англия повсюду несла ущерб и испытывала затруднения, как это всегда бывало во время войны, поскольку империя имела множество уязвимых пунктов. В Европе флот Канала неоднократно прогонялся в свои порты подавлявшими его силами. Гибралтар, тесно блокированный с суши и с моря, продолжал свое отчаянное сопротивление лишь благодаря искусству английских моряков, торжествовавших над неспособностью и несогласием своих объединившихся врагов. В Ост-Индии сэр Эдвард Юз (Hughes) встретил в Сюффрене противника, столь же превосходившего его по численности своих сил, сколько де Грасс превосходил Гуда, и к тому же значительно более способного флотоводца. Менорка, покинутая правительством метрополии, пала под давлением превосходных сил, как, очевидно должны были пасть один за другим менее важные из английских Антильских островов. Положение Англии, с того времени как Франция и Испания начали морскую войну против нее, везде было оборонительным, за исключением Северной Америки; поэтому с военной точки зрения оно было совершенно фальшивым. Она везде ожидала атак, которые ее неприятель, превосходивший ее в каждом случае, мог произвести, выбрав место и время по своему усмотрению. Северная Америка действительно не была исключением из этого правила, несмотря на некоторые наступательные операции, которые никоим образом не вредили ее настоящим, т. е. морским, врагам.

Что же предписывала Англии военная мудрость при таком ее положении, оставляя в стороне вопросы национальной гордости и чувствительности? Вопрос этот доставил бы превосходный изучения для военного исследователя, и на него не следует отвечать поспешно; однако некоторые очевидные истины могут быть сразу указаны. Во-первых, следовало бы определить, какую часть атакованной империи было наиболее важно сохранить. После самих Британских островов Северо-Американские колонии были в то время наиболее ценными владениями в глазах Англии. Затем следовало бы решить, какие другие владения было всего важнее сохранить по их естественному значению и какие было всего легче удержать имевшимися там силами или силами империи, т. е. главным образом морскими. В Средиземном море, например, и Гибралтар и Маон были весьма ценными позициями. Можно ли было удержать их обе? Которая представляла более легкий доступ флоту, посланному для поддержки ее? Если обе нельзя было оставлять за собой с вероятностью на успех, то следовало открыто оставить одну из них а силу и усилия, необходимые для ее обороны, сосредоточить где-нибудь в другом месте. Так, в Вест-Индии очевидные стратегические преимущества Барбадоса и С.-Лючии подсказывали очищение неприятельским от гарнизонов других малых островов, тотчас же по достижении неприятельским флотом численного превосходства над английским, если не раньше. Вопрос о таком большом острове, как Ямайка, должен быть изучен как отдельно, так и в связи с общей проблемой. Такой остров может своими силами отбить всякое нападение, если противник не очень многочислен, а нападение такого противника привлекло бы к нему все английские силы с наветренных станций на Барбадосе и С.-Лючиа.

При таком сосредоточении средств обороны великое английское оружие – флот – надлежало бы употребить для энергичных наступательных действий. Опыт учит, что свободные нации, народные правительства редко отваживаются совсем удалять силу, которая лежит между вторгающимся в их владения противником и их берегами или столицей. Поэтому, как бы ни было мудро с военной точки зрения использовать флот Канала для того, чтобы помешать соединению неприятеля, такой шаг мог оказаться невозможным. Но в пунктах менее важных англичанам следовало предупредить атаку союзников. Это было особенно справедливо по отношению к тому театру войны, который мы рассматривали. Если Северная Америка была первым объектом, то Ямайкой и другими островами следовало бы смело рискнуть. Родней правильно сетует на то, что адмиралы на Ямайке и в Нью-Йорке не выполнили его приказов в 1781 г. и что этим фактом противник был обязан своим численным превосходством над флотом Грэвза.

Но почему в 1780 г., когда отплытие де Гишена в Европу дало Роднею огромное численное превосходство над врагом в течение его кратковременного пребывания в Северной Америке, с 14 октября по 14 ноября, не было сделано никакой попытки уничтожить французский отряд из семи линейных кораблей в Ньюпорте? Эти корабли прибыли туда в июле месяце, и, хотя сейчас же усилили свою позицию земляными укреплениями, вести о появлении Роднея близ берега возбудили в экипажах их сильный испуг. Две недели, проведенные Роднеем в Нью-Йорке, а французами в деятельных работах, поставили последних в положение, в котором они, по их собственному мнению, могли противостоять всему флоту Англии. «Дважды мы боялись, и более всего, когда прибыл Родней, – писал начальник штаба французской эскадры, – что англичане атакуют нас на самом рейде; и был промежуток времени, в течение которого такое предприятие не было бы опрометчивым. Теперь (20 октября) якорная стоянка укреплена так, что мы можем противостоять всему флоту Англии»[149]149
  Bouclon, La Marine de Louis XVI, p. 281. Изданный под несколько неправильным названием, этот труд представляет в действительности длинную биографию Либержа де Граншэна (Liberge de Granchain), начальника штаба французской эскадры под начальством Тернэя.


[Закрыть].

Позиция, занятая таким образом французами, была весьма сильна[150]150
  Дневник французского офицера 1781 г.; Magazine of American History, за март 1880 г. Верки вовремя посещения Роднеем Нью-Йорка были, без сомнения, менее совершенны, чем в 1781 г. Тот же источник, год спустя, определяет вооружение веркана Розовом острове в двадцать 36-фунтовых пушек.


[Закрыть]. Она образовывала входящий угол, немного более девяноста градусов, составлявшийся линиями, проведенными от Козлиного острова (Goat Island) к пункту, называвшемуся тогда Брентон Пойнт (Brenton’s Point), где стоит сейчас форт Адамс, с одной стороны, к Розовому острову (Rose Island) – с другой. На правом фланге позиции, на Розовом острове, была поставлена батарея из тридцати шести 24-фунтовых пушек; двенадцать пушек того же калибра были помещены на левом фланге у Брентон Пойнта. Между Розовым и Козлиным островами четыре корабля, построенные в направлении вест-норд-вест, защищали вход, способные обстреливать входящий флот продольным огнем, тогда как направление огня трех других кораблей, стоявших между Козлиным островом и Брентон Пойнтом, пересекало под прямым углом направление огня первых четырех кораблей.

С другой стороны, летом ветер дует прямо во вход – часто с большой силой. Поэтому не могло быть и речи о том, что даже сильно поврежденный корабль не сможет достигнуть места назначения, а раз неприятель смешался бы с французскими кораблями, то береговые батареи были бы нейтрализованы. Верки на Розовом острове безусловно, а на Брентон Пойнте вероятно имели меньшую высоту, чем две верхние батареи линейного корабля, и атакующий флот мог противопоставить им гораздо больше орудий. Они не могли быть казематированы, и меткий обстрел их картечью бесспорно мог заставить их замолчать. К Розовому острову можно было подойти с фронта и с западного фланга на двести ярдов, а с севера на полмили. Ничто не предохраняло этого правого фланга французов, включавшего линию их судов от разгрома их английскими кораблями, если бы последние заняли позицию к западу от Розового острова и стали обстреливать их продольным огнем. Таким образом, весьма существенные факторы – близкая дистанция и большая высота батарей – были достижимы для английского флота, в котором было двадцать кораблей против семи неприятельских. При успешном уничтожении последних и захвате Розового острова можно было найти якорную стоянку в глубине бухты и выждать там, пока благоприятный ветер позволит удалиться. По мнению замечательного морского английского офицера того времени[151]151
  Сэра Томаса Грэвза (Sir Tomas Graves), бывшего вторым в порядке командования при Нельсоне во время атаки Копенгагена в 1801 г. – предприятия, требовавшего столь же отчаянной решимости и сопряженного с гораздо большими затруднениями в смысле проводки судов, чем то, которое здесь защищается. (См. Биографическую заметку в Naval Chronicle, vol. VIII.)


[Закрыть], близко знакомого с делом, нельзя было сомневаться в успехе атаки; и он часто доказывал это Роднею и предлагал сам провести головной корабль. То, что французы считали себя в безопасности в этой позиции, а англичане согласились с этим, ярко отмечает разницу между духом этой войны и духом войн Нельсона и Наполеона.

Вопрос об атаке рассматривается здесь, однако, не как отдельная операция, а по отношению ко всему ходу войны. Англия везде занимала оборонительное положение, и сила ее уступала силе противника. Из такого положения нет спасения иначе, как путем деятельности, энергичной почти до отчаянности. «Невозможно для нас, – весьма справедливо писал первый лорд адмиралтейства Роднею, – иметь везде флот, превосходящий противника; и если только наши командующие не встанут на высоту положения, как сделали это вы, и не будут считать предметом своих забот все владения короля, то наши неприятели найдут нас неподготовленными везде и достигнут цели своих действий против нас»[152]152
  Rodney’s Life, vol. I, p. 402.


[Закрыть]. На английских командиров было возложено проведение таких атак, которые – рассматриваемые сами по себе – могли считаться неоправданными. Союзный флот был ключом положения, и его большие отряды, подобные ньюпортскому, подлежали уничтожению с любым риском. Относительно влияния такого образа действий на политику французского правительства могут быть различные мнения, но автор настоящего труда не имеет в этом отношении никаких сомнений. Нельзя не видеть также, что ни один английский офицер, облеченный властью командующего в рассматриваемый период, не был на высоте положения, за исключением Гуда и, может быть, Гоу. Родней был теперь стар, хил и, несмотря на свои способности, скорее мог считаться осторожным тактиком, чем великим адмиралом.

Поражение Грэвза и последовавшая затем сдача Корнуэлля не закончили морских операций в западном полушарии. Напротив, один из самых интересных тактических подвигов и самая блестящая победа целей войны еще должны были увенчать английское оружие в Вест-Индии; но с событиями в Йорктауне патриотический интерес войны для американцев заканчивается. Прежде чем проститься с этой борьбой за независимость, следует еще раз подчеркнуть, что ее успешный конец, по крайней мере так скоро после ее начала, был обусловлен господством над морем – сосредоточением морского могущества в руках французов и неправильным распределением морских сил английскими властями. Такой вывод может быть подтвержден авторитетом одного человека, который в совершенстве – лучше всех других – знал ресурсы страны, характер народа и трудности борьбы, – человека, имя которого до сих пор еще служит высочайшей гарантией глубокого, спокойного и непоколебимого здравого смысла и патриотизма.

Тон всем высказываниям Вашингтона задает его «Меморандум о согласовании плана операций с французской армией» («Memorandum for concerting a plan of operations with the French army»), помеченный 15 июля 1780 г. и переданный французским властям Лафайеттом:

«Маркиз де Лафайетт будет рад сообщить следующие общие идеи графу де Рошамбо и кавалеру де Тернэй, как мнение нижеподписавшегося:

1. Во всякой операции и при всех обстоятельствах решительное превосходство на море должно считаться основным принципом и базисом, на который, в конце концов, должна опираться всякая надежда на успех».

Впрочем, это, хотя и в высшей степени точное и решительное выражение взглядов Вашингтона, является только одним из многих других, одинаково ясных. Так, в письме к Франклину 20 декабря 1780 г. он говорит:

«Обманутые в ожидании второго подразделения французских войск (блокированного в Бресте), а особенно в ожидавшемся достижении превосходства на море – этой оси, вокруг которой вращалось решительно все, мы вынуждены были потратить время на бездеятельную кампанию после заманчивой перспективы, улыбнувшейся нам при открытии ее: недавно мы были вынуждены сделаться зрителями прохождения нескольких отрядов из армии, находящейся в Нью-Йорке, на помощь лорду Корнуэллю; наша морская слабость и политическая распущенность значительной части нашей армии лишили нас возможности противодействовать врагу на юге и получить преимущество над ним здесь».

Месяц спустя, 15 января 1781 г., в памятном письме полковнику Лорану (Laurens), посланному со специальным поручением во Францию, он говорит:

«После займа денег постоянное морское превосходство у этих берегов является объектом наибольшего интереса. Достижение его сейчас привело бы неприятеля в трудное оборонительное положение… В самом деле, нельзя себе представить, как он смог бы содержать большие силы в этой стране, если бы мы обладали господством над морями и могли помешать регулярной доставке запасов из Европы. Это превосходство, с помощью денег, дало бы возможность обратить войну в энергичное наступление. По отношению к нам оно, кажется, должно считаться одним из двух решающих моментов».

В другом письме к тому самому лицу, находившемуся тогда в Париже, помеченном 9 апреля, он пишет:

«Если Франция не подаст нам своевременной и сильной помощи, то при критическом положении наших дел позднейшие ее попытки не будут иметь для нас никакой цены… Зачем нужно мне входить в подробности, когда можно сказать одним словом, что мы дошли до последней крайности и что наше освобождение должно прийти теперь или никогда? Как легко было бы обратить замыслы неприятеля против него самого, если бы можно было согласовать с общим планом войны постоянное нахождение в этих морях флота более сильного, чем неприятельский, и если бы Франция дала нам возможность стать активными, одолжив нам денег».

Корабли и деньги – лейтмотив его крика о помощи. 23 мая 1781 г. он пишет кавалеру де ла Люзерну (de la Luzerne): «Я не вижу, как можно оказать действительную поддержку Южным Штатам и предотвратить угрожающее зло, пока мы уступаем неприятелю в морской силе в этих водах». По мере приближения времени года, благоприятного для активных операций, его жалобы становятся более частыми и настоятельными. Генерал-майору Грину (Greene), который боролся в это время с затруднениями в Южной Каролине, он пишет 1 июня 1781 г.: «Наши дела были внимательно обсуждены со всех точек зрения, и было окончательно решено сделать попытку нападения на Нью-Йорк предпочтительно перед операцией на юге, так как мы не имели решительного господства на воде». К Джефферсону, 8 июня: «Если бы я встретил такую поддержку, какую ожидал от соседних штатов, то неприятель был бы, я надеюсь, приведен к необходимости отозвать часть своих сил с юга для поддержки Нью-Йорка, иначе он подвергся бы неминуемому риску быть прогнанным с этой бесценной для него позиции; и если бы, по счастливому стечению обстоятельств, мы приобрели превосходство на море, то его разгром был бы неизбежен… Пока мы остаемся слабейшими на море… разумная политика требует, чтобы мы попытались выручить место, терпящее бедствие (т. е. юг), диверсией, скорее, чем немедленной посылкой туда подкреплений». К Рошамбо, 13 июня: «Ваше превосходительство, припомните, что мы смотрели на Нью-Йорк, как на единственно целесообразный объект при настоящих обстоятельствах; но если бы мы были способны добиться превосходства на море, то может быть мы смогли бы найти другие, еще более целесообразные и столь же желательные объекты». Около 15 августа были получены письма от де Грасса, извещавшие об отплытии его к Чезапику, и корреспонденция Вашингтона с тех пор свидетельствует о деятельных приготовлениях к кампании в Виргинии, базировавшейся на так долго задержавшемся флоте. Упадок духа де Грасса и его намерение идти в море после того, как он узнал, что английский флот в Нью-Йорке получил подкрепления, вызвали умоляющее письмо Вашингтона, помеченное 25 сентября, которое слишком длинно для цитирования; но когда опасность прошла, уверенность вернулась к Вашингтону: на следующий день после капитуляции он пишет де Грассу: «Покорение Йорка… честь которого принадлежит вашему превосходительству, сильно предупредило (во времени) наши самые пылкие ожидания». Затем он продолжает торопить его с продолжением операций на юге, поскольку осталось еще так много благоприятного времени: «Общее морское превосходство британцев до вашего прибытия дало им решительные преимущества на юге, в виде возможности быстрой перевозки их войск и запасов, тогда как огромные сухопутные переходы наших подкреплений, слишком запоздалые и дорогие во всех отношениях, подвергли нас разгрому по частям. От вас, ваше превосходительство, будет поэтому зависеть положить конец войне». Де Грасс, отказав ему в помощи на этот раз, выказал, однако, намерение содействовать ему в кампанию следующего года, и Вашингтон немедленно соглашается: «Мне нет необходимости настаивать перед вашим превосходительством на безусловной необходимости в морской силе, способной дать вам абсолютное господство в этих морях… Вы изволили заметить, что каковы бы ни были усилия сухопутных армий, – флот должен иметь решающий голос в настоящей борьбе». Две недели спустя, 15 ноября, он пишет Лафайетту, собирающемуся отплыть во Францию:

«Так как вы выразили желание знать мое мнение относительно операций в следующую кампанию, то я, без утомительных доводов, заявляю коротко, что исход безусловно зависит от морской силы, которая будет действовать в этих морях, и от времени ее появления в следующем году. Никакая сухопутная сила не может действовать решительно без наличия морского превосходства… Никто не сомневался и не сомневается в неизбежности полного истребления британских сил в Каролине и Георгии, в случае, если бы граф де Грасс мог продлить свои операции еще на два месяца».

Таково, по мнению почтенного главнокомандующего американскими армиями, было влияние морской силы на борьбу, которую он направлял с таким большим искусством и с таким бесконечным терпением и которую, несмотря на величайшие испытания и препятствия, он довел до славного конца.

Могут заметить, что американцы испытывали такие затруднения, несмотря на большие, удостоверенные убытки, наносившиеся британской торговле крейсерами союзников и американскими каперами. Этот факт и незначительные результаты общей войны, подчиненной в то время задаче уничтожения торговли, показывает второстепенное и нерешительное влияние такой политики на великие проблемы войны.