Текст книги "Влияние морской силы на историю"

Раз это так, то военная мудрость и экономия времени и средств требуют, чтобы воюющая сторона искала скорейшего решения на море, с уверенностью, что держава, которая приобретает военное преобладание там, в конце концов выиграет войну. В войне за независимость США численное превосходство врагов Англии было очень велико; действительное неравенство сил было хотя и меньше, но все-таки не в ее пользу. Военные соображения должны были побудить ее отречься от колоний; но если национальная гордость не могла допустить этого, то следовало прямо блокировать враждебные арсеналы. Если не было достаточной силы для приобретения превосходства над обеими нациями, то следовало сосредоточить свои усилия против сильнейшей из них. В том, что об этом не подумали, состояла первая ошибка английского адмиралтейства; заявления первого лорда и оценка им соотношения сил в начале войны не подтвердились фактами. Первый флот, под начальством Кеппеля, только равнялся французскому; и в то же время эскадра Гоу в Америке была слабее флота под начальством д’Эстена. В 1779 и 1781 гг. английский флот, напротив, превосходил французский, но тем не менее союзники соединились беспрепятственно, тогда как в следующем году де Грасс ушел в Вест-Индию, а Сюффрен в Ост-Индию. В сражении Кемпенфельда с де Гишеном адмиралтейство знало, что груз конвоировавшихся французским адмиралом судов был в высшей степени важен для кампании в Вест-Индии, и, несмотря на это, оно послало своего адмирала в море только с двенадцатью кораблями, между тем в это время, помимо подкреплений, предназначенных для Вест-Индии, много других кораблей стояло в Доунсе, по справедливому выражению Фокса (Fox), для «жалкой цели» – борьбы с голландской торговлей. Различные обвинения, выдвинутые Фоксом в речи, из которой мы заимствовали цитированное сейчас выражение, в части, относившейся к франко-испанской войне, основывались главным образом на необходимости атаковать союзников, прежде чем они вышли в океанские просторы и поддерживались авторитетным профессиональным мнением лорда Гоу, который сказал о сражении Кемпенфельда. «Не только судьба Вест-Индских островов, но, может быть, и вся будущая судьба войн могла быть решена почти без риска в Бискайском заливе»[163]163
  Annual Register, 1782.


[Закрыть]. Не без риска, но с сильной вероятностью успеха, все ведение войны следовало сначала подчинить задаче сосредоточения английских сил между Брестом и Кадиксом. Никакая помощь Гибралтара не могла бы быть более действенной, никакая диверсия не обеспечила бы лучше безопасность Вест-Индских островов. И американцы тогда тщетно взывали бы о той и без того скудной помощи, которая была оказана им французским флотом. Ибо великие результаты, явившиеся следствием прихода де Грасса, не должны затемнять того факта, что он пришел 31 августа и с самого начала объявил, что должен вернуться в Вест-Индию примерно в середине октября. Только случайное стечение обстоятельств помешало повторению для Вашингтона в 1781 г. тех прискорбных разочарований, которые заставили пережить его д’Эстен и де Гишен в 1778 и 1780 гг.

Глава XII. События в Ост-Индии (1778–1781). – Сюффрен отплывает из Бреста (1781). – Его блестящая морская кампания в Индийских морях. 1782 и 1783 гг.

Весьма интересная и поучительная кампания Сюффрена в Ост-Индии, хотя и является сама по себе самым замечательным и достойным похвалы морским подвигом войны 1778 г., не повлияла – но отнюдь не по ошибке Сюффрена – на общий исход ее. Не ранее как в 1781 г. французский двор нашел возможным направить на Восток морские силы, соответствовавшие важности задачи. Тем не менее условия на полуострове в то время были таковы, что давали необыкновенный случай для потрясения английского могущества. Гайдер-Али (Hyder АН) – самый искусный и смелый из всех врагов, против которых Англии приходилось до тех пор сражаться в Индии, – управлял тогда Майсорским королевством, которое по своему положению в южной части полуострова угрожало как Карнатику, так и Малабарскому берегу. Гайдер за десять лет перед тем один весьма успешно провел войну против вторгшихся в его владения иностранцев, закончившуюся миром на условиях взаимного возвращения завоеваний, и он был теперь сильно рассержен захватом Маэ. С другой стороны, большое число воинственных племен, известных под именем махратов, – одной и той же расы и слабо связанных между собой узами своего рода феодальной системы, – было вовлечено в войну с Англией. Территория, занимавшаяся этими племенами, главной столицей которых была Пуна, близ Бомбея, простиралась к северу от Майсора до Ганга. Имея, таким образом, смежные границы и расположенные центрально по отношению к трем английским президентствам – Бомбейскому, Калькуттскому и Мадрасскому, Гайдер и махраты пользовались этими преимуществами своего положения для взаимной поддержки и для наступательных операций против общего врага. В начале войны между Англией и Францией в Пуне появился французский агент. Генерал-губернатору Уоррену Гастингсу было донесено, что упомянутые племена согласились на предложенные французами условия и уступили им морской порт на Малабарском берегу. Со своей обычной быстротой Гастингс тотчас же решился на войну и послал дивизию бенгальской армии через Джумну в Берар. Другой отряд, из четырех тысяч английских солдат, также выступил из Бомбея, но вследствие дурного руководства был окружен и вынужден сдаться в январе 1779 г. Это необыкновенное поражение англичан оживило надежды и увеличило силы их врагов; и хотя понесенный ими материальный урон был вскоре заглажен существенными успехами их способных вождей, потеря престижа оставила глубокий след. Раздражение Гайдера-Али в связи с захватом Маэ было усилено неблагоразумным поведением губернатора Мадраса. Видя, что англичане поставлены в затруднение махратами, и слыша, что французская армия ожидалась на Коромандельском берегу, он спокойно приготовился к войне. Летом 1780 г. целые тучи его всадников спустились без предупреждения с гор и появились близ ворот Мадраса. В сентябре месяце трехтысячный отряд английских войск был изрублен на куски, а другой – пятитысячный – спасся только быстрым отступлением к Мадрасу, побросав артиллерию и обоз. Будучи не в состоянии атаковать Мадрас, Гайдер обратился против рассеянных постов, отделенных друг от друга и от столицы открытой местностью, которая теперь находилась всецело в его власти.

Таково было положение дел, когда в январе 1781 г. французская эскадра из шести военных кораблей и трех фрегатов появилась у берега. Английский флот, под начальством сэра Эдварда Юза, ушел в Бомбей. Гайдер обратился за помощью в нападении на Куддалор к графу д’Орву (d’Orves). Лишенная поддержки со стороны моря и окруженная мириадами туземцев, эта крепость должна была пасть. Д’Орв, однако, отказал в этой просьбе и возвратился к Иль-де-Франсу. В то же время против Гайдера выступил сэр Эйр Кут (Eyre Coote), способнейший из английских офицеров в Индии. Гайдер тотчас же снял осаду с окруженных им постов и, после ряда операций, продолжавшихся в течение весенних месяцев, был вынужден дать сражение 1 июля 1781 г. Полное поражение его возвратило англичанам эту страну, спасло Карнатик и положило конец надеждам сторонников Франции, незадолго то того вернувшей Пондишери. Великая возможность была упущена.

Между тем как раз в это время в Вест-Индию направлялся французский офицер, сильно отличавшийся по свойствам характера от своих предшественников. Следует припомнить, что когда де Грасс отплыл 22 марта 1781 г. из Бреста в Вест-Индию, с его флотом вышла эскадра из пяти линейных кораблей под начальством Сюффрена. Последний отделился от главных сил 29-го числа упомянутого месяца, взяв с собой несколько транспортов, предназначенных для мыса Доброй Надежды, тогда голландской колонии. Французское правительство узнало, что из Англии была отправлена экспедиция для захвата этой важной станции на пути в Индию, и спасение ее составляло первую задачу Сюффрена. Действительно, эскадра коммодора Джонстона[164]164
  Этот коммодор Джонстон (Johnstone), более известный под именем губернатора Джонстона, был одним из трех комиссаров, посланных лордом Нордом (Lord North) в 1778 г. для примирения с Америкой. Вследствие некоторых подозрительных действий с его стороны Конгресс объявил несовместимым со своею честью продолжение каких-либо сношений с ним. Титул губернатора присоединен к его имени потому, что он был некоторое время губернатором Пенсаколы. Он имел самую незавидную репутацию в английском флоте (см. Charnock, Biogr. Navalis).


[Закрыть] первой вышла в море и 11 апреля стала на якорь в Порто-Прайя (Porto Ргауа) на островах Зеленого Мыса, португальской колонии. Она состояла из двух линейных кораблей и трех 50-пушечных, с фрегатами и меньшими судами, не считая тридцати пяти транспортов, большею частью вооруженных. Не ожидая атаки, – не потому, что полагался на нейтралитет порта, а потому, что считал свое назначение тайной, – английский коммодор стал на якорь, не имея намерения сражаться.

Случилось так, что в момент отплытия Сюффрена из Бреста один из кораблей, предназначавшихся сначала в Вест-Индию, был переведен в его эскадру. Корабль этот не имел запаса воды, достаточного для дальнейшего путешествия, что вместе с другими причинами заставило Сюффрена также зайти в Порто-Прайя. Рано утром 16 апреля, через пять дней после Джонстона, он подошел к острову и отправил вперед обшитый медью корабль для рекогносцировки. Так как он приближался с востока, то берег в течение некоторого времени скрывал от него английскую эскадру; но в три четверти девятого передовой корабль Artésien дал сигнал о том, что корабли неприятеля стоят на якоре в бухте. Последняя открыта к югу и тянется с востока на запад мили на полторы; условия там таковы, что корабли стоят обыкновенно в северо-восточной ее части, близ берега (план XIII)[165]165
  Этот план заимствован почти целиком из сочинений Achot, Vie de Sufren.


[Закрыть]. Англичане расположились в неправильной линии, в направлении вест-норд-вест. Сюффрен и Джонстон были оба удивлены, увидев друг друга, особенно последний; и инициатива боя осталась за командующим французской эскадрой. Немногие люди были более, чем он, способны как по темпераменту, так и по опытности к принятию быстрого решения, требовавшегося обстоятельствами. При горячем желании боя и врожденном военном таланте Сюффрен был научен поведением Боскауэна по отношению к эскадре де ла Клю[166]166
  С. 276.


[Закрыть], в которой он служил, не придавать значения способности Португалии заставить уважать свой нейтралитет. Он знал, что вражеская эскадра направлялась к мысу Доброй Надежды. Единственным вопросом для него было решить, следует ли ему поспешить к мысу, пока был шанс прийти туда первым, или атаковать англичан на якорях, в надежде нанести их кораблям повреждения, достаточные для того, чтобы остановить их дальнейшее движение. Он выбрал последнее; и хотя корабли его эскадры, имея неодинаковую скорость, были рассеяны, он решился войти в бухту немедленно, чтобы не потерять преимущества внезапности. Дав сигнал приготовиться к сражению на якоре, он занял на своем 74-пушечном флагманском корабле Héros головное положение, обогнул юго-восточный мыс бухты и направился прямо на английский флагманский корабль (f). За ним последовал Hannibal, также 74-пушечный (линия ab); кроме того, его сопровождал корабль Artésien (с) – 64-пушечный, – тогда как два арьергардных корабля были еще далеко сзади.

Английский коммодор приготовился к сражению тотчас же, как увидел неприятеля, но не успел исправить свой строй. Сюффрен стал в пятистах футов от флагманского корабля (по курьезному совпадению называвшегося также Него), на правом его траверзе, и, имея таким образом неприятельские корабли с двух сторон, открыл огонь. Hannibal стал на якоре впереди своего коммодора (b), и так близко от него, что последний должен был потравить канат и податься назад (а); но его капитан, не зная о намерении Сюффрена игнорировать нейтралитет порта, не послушался его сигнала изготовиться к бою и остался совершенно неподготовленным: его палубы были загромождены бочонками, так как он собирался пополнить запас воды, и орудия не были раскреплены. Он не увеличил своей ошибки каким-либо колебанием, но смело последовал за флагманским кораблем, пассивно выдерживая огонь противника, на который некоторое время не мог отвечать. Придерживаясь к ветру, он прошел на ветре у своего начальника, весьма искусно избрал свою позицию и искупил смертью свою первую ошибку. Оба упомянутых корабля расположились так, чтобы пользоваться батареями обоих бортов. Artésien в дыму прошел по борту ост-индского торгового корабля, принятого им за военный, и при прохождении (c´) капитан его был убит наповал, в момент, когда изготовился отдать якорь; и так как критический момент был упущен, вследствие потери главы корабля, то последний начал дрейфовать, увлекая за собой ост-индский корабль (c´´). Остальные два корабля, пришедшие слишком поздно, не могли придержаться достаточно к ветру и также были отнесены в сторону от арены боя (d, e). Сюффрен, видя, что должен принять бремя сражения только с двумя кораблями, обрезал канат и поставил паруса. Hannibal последовал его маневру; но так велики были его повреждения, что его фок– и грот-мачты полетели за борт, к счастью, не ранее того, как он вышел из бухты.

Оставляя совершенно в стороне вопросы международного права, мы должны сказать, что смысл и характер атаки Сюффрена, с военной точки зрения, требуют внимания. Чтобы судить о них правильно, мы должны рассмотреть, какова была цель возложенной на него миссии и каковы были главные факторы за и против этой атаки. Главной его целью была защита мыса Доброй Надежды против английской экспедиции; главным средством к достижению этой цели был приход туда первым; препятствием к успеху был английский флот. Чтобы предупредить прибытие последнего, Сюффрену открывались два пути: либо спешить туда, в надежде выиграть гонку, либо разбить неприятеля так, чтобы вообще отнять у него возможность идти туда. До тех пор, пока местонахождение неприятеля было ему неизвестно, поиски его в море были бы потерею времени; но когда счастье привело его на след неприятеля, гений его подсказал ему то заключение, что господство на море в южных водах, как решающий фактор, должно быть обеспечено безотлагательно. Употребляя его собственное сильное выражение, «разгром английской эскадры в корне уничтожил бы все планы и проекты этой экспедиции и на долгое время обеспечил бы нам превосходство в Индии, результатом которого мог бы быть славный мир, а также помешал бы англичанам прийти на мыс Доброй Надежды прежде меня, – цель, которая была достигнута и составляла главную задачу моей миссии». Он получил неверные известия о силе английской эскадры, полагая ее большею, чем она была на самом деле; но он застиг ее при невыгодных для нее обстоятельствах и врасплох. Быстро принятое им решение сражаться поэтому было справедливо, и самой выдающейся заслугой Сюффрена в этом деле является то, что он на момент отложил – выбросил, так сказать, из головы – конечные цели своего крейсерства; но, поступая так, он отступал от традиций французского флота и от обычной политики своего правительства. Нельзя поставить ему в вину, что он не получил от своих капитанов поддержки, которую был вправе ожидать. О случайностях и о небрежности, которые вызвали неудачу, уже было упомянуто; но поскольку в его распоряжении были три лучших корабля, нет сомнения, что он был прав, воспользовавшись неожиданностью и надеясь, что два резервных корабля успеют прийти вовремя.

Положение, занятое кораблем Сюффрена и кораблем Hannibal, позволявшее им стрелять обоими бортами, другими словами, в полную силу, было выбрано превосходно. Он, таким образом, полностью воспользовался преимуществом, какое дали ему неожиданность и беспорядок в эскадре неприятеля. Этот беспорядок, согласно английским отчетам, вывел из боя два пятидесятипушечных корабля – обстоятельство, которое, не делая чести Джонстону, подтвердило правильность стремительной атаки Сюффрена. Если бы он получил помощь, на которую, по всем данным, был вправе рассчитывать, то уничтожил бы английскую эскадру. Но и без этого он спас Капскую колонию при Порто-Прайя. Неудивительно поэтому, что французский двор, несмотря на свою традиционную морскую политику и на дипломатические затруднения, причиненные ему нарушением португальского нейтралитета, сердечно и великодушно признал энергичность действий Сюффрена, которую он не привык видеть в своих адмиралах.

Говорили, что Сюффрен, который имел случай наблюдать осторожные маневры д’Эстена в Америке и служил во время Семилетней войны, приписывал отчасти неудачи, понесенные французами на море, той их тактике, которую он заклеймил названием покрывала робости, но что результаты боя в Порто-Прайя, по необходимости начатого без предварительного соглашения между командирами кораблей, убедили его, что система и метод приносят свою пользу[167]167
  La Serre, Essais. Hist. et Critiques sur la Marine Française.


[Закрыть]. Конечно, его тактические комбинации впоследствии были более высокого порядка, особенно в его первых сражениях на Востоке (ибо в позднейших сражениях он, кажется, опять отказался от них под влиянием разочарований, вызванных недоброжелательством или заблуждениями его капитанов). Но его великая и выдающаяся заслуга состоит в ясности, с которой он признал, что флоты Англии, как представители морской силы ее, были настоящими врагами морского могущества Франции и что флоты последней должны были атаковать их всегда, когда имелось хотя бы относительное равенство сил. Далекий от того, чтобы быть слепым к значению тех конечных целей, которым деятельность французского флота постоянно подчинялась, он тем не менее видел ясно, что путь к обеспечению этих целей состоял не в сохранении своих кораблей, но в уничтожении кораблей неприятеля. Нападение, а не оборона было путем к морскому могуществу в его глазах, и это могущество представлялось ему также и средством приобретения влияния на суше, – по крайней мере в странах, отдаленных от Европы. Он имел мужество принять эти воззрения английской политики после сорока лет службы во флоте, принесенном в жертву противоположной системе; но он присоединил к практическому применению этих воззрений метод, которого не находил ни у одного английского адмирала своего времени, – за исключением, может быть, только Роднея, – и бо́льшую пылкость, чем у последнего. Тем не менее образ действий, которому он следовал, не являлся только вдохновением момента; он был результатом ясных воззрений, которых Сюффрен держался всегда и которые неоднократно выражал. Его природная пылкость соединялась, однако, с упорством глубокого убеждения. Так, он писал д’Эстену после неудачной попытки уничтожить эскадру Баррингтона в С.-Лючии, жалуясь на недостаток матросов у него самого и на других кораблях, с которых люди были высажены для атаки английских войск, что:

«несмотря на малые результаты двух канонад 15 декабря (направленных против эскадры Баррингтона) и неудачу, которую потерпели наши сухопутные силы, мы тем не менее можем надеяться на успех. Но единственное средство достигнуть его заключается в энергичном нападении на враждебную эскадру, неспособную, при нашем превосходстве, сопротивляться нам, несмотря на ее береговые батареи, действие которых будет нейтрализовано, если мы сцепимся с ее кораблями или бросим наши якоря на их буйки. Если мы будем медлить, она может уйти… Кроме того, пока наш флот не укомплектован полностью экипажем, он не в состоянии ни плавать, ни сражаться. Что случилось бы, если бы прибыл флот адмирала Байрона? Какова была бы судьба кораблей, не имеющих ни экипажей, ни адмирала? Их поражение вызвало бы потерю армии и колонии. Уничтожим же эту эскадру, и тогда неприятельская армия, терпя недостаток во всем и находясь в стране, где борьба сопряжена с большими трудностями, будет вскоре принуждена сдаться. Тогда, если Байрон придет, мы будем рады его видеть. Я думаю, нет необходимости указывать на то, что для этой атаки нам нужны люди и планы, хорошо согласованные с теми, кто будет выполнять их».

Сюффрен осуждал также д’Эстена за то, что он упустил случай взять в плен четыре корабля эскадры Байрона, выведенные из строя в сражении при Гренаде.

Вследствие неблагоприятного стечения обстоятельств атака в Порто-Прайя не имела того решительного результата, какого она заслуживала. Коммодор Джонстон снялся с якоря и последовал за Сюффреном; но он считал, что его силы недостаточны для прямой атаки французов, при решительном характере их коммодора, и боялся потерять время в погоне за ним под ветер от его порта. Он сумел, однако, взять назад ост-индский корабль, который увел у него Artésien. Сюффрен продолжал свой путь и 21 июня стал на якорь у мыса Доброй Надежды, в бухте Симона. Джонстон подошел туда две недели спустя, но, узнав от передового корабля, что французские войска высадились на берег, отказался от предприятия против этой колонии, совершив успешный крейсерский набег на пять судов из Голландской Индии в Салданхской бухте (Saldanha Вау), который плохо возместил неудачу военного предприятия, и затем вернулся в Англию, предварительно послав линейные корабли на соединение с сэром Эдвардом Юзом в Ост-Индию.

Увидев, что безопасность Мыса обеспечена, Сюффрен отплыл к Иль-де-Франсу, прибыв туда 25 октября 1781 г. Граф д’Орв, как старший в чине, принял там командование соединенной эскадрой. После окончания необходимого ремонта флот отплыл в Индию 17 декабря. 22 января 1782 г. был взят английский 50-пушечный корабль Hannibal. 9 февраля граф д’Орв умер, и Сюффрен сделался главнокомандующим с чином коммодора. Несколько дней спустя увидели берег к северу от Мадраса, но вследствие противных ветров к городу подошли только 15 февраля; под защитой мадрасских фортов оказались на якоре девять больших военных кораблей. Это был флот сэра Эдварда Юза, расположенный в боевом строю, а не в беспорядке, как флот Джонстона[168]168
  Вопрос об атаке английской эскадры на якорях обсуждался в военном совете. Его мнение укрепило намерение Сюффрена не делать этого. При сопоставлении этого с упущением англичан, не атаковавших французский отряд в Ньюпорте (с. 361), следует помнить, что в последнем случае не было средств заставить корабли оставить их сильную позицию, тогда как, угрожая Тринкомале и другим менее важным пунктам, Сюффрен мог положиться на то, что это заставит Юза выйти в море. Он поэтому был прав, не атакуя флот Юза, тогда как англичане, по всей вероятности, были неправы под Ньюпортом.


[Закрыть].

Здесь в месте встречи двух грозных бойцов, из которых каждый был представителем характерных свойств своей расы, – один английской непреклонной настойчивости и знания морского дела, а другой – пылкости и тактических знаний французов, слишком долго сдерживавшихся и предававшихся ложной системе, – уместно привести точные сведения о материальной части. Во французском флоте было три 74-пушечных, семь 64– и два 50-пушечных корабля, один из которых был Hannibal, незадолго до того захваченный французами. Им противостояли под командой сэра Эдварда Юза следующие корабли: два 74-пушечных, один 68-, четыре 64-пушечных и один 50-пушечный. Следовательно, соотношение сил (двенадцать против девяти) было решительно не в пользу англичан; и похоже на то, что преимущество в силе каждого корабля в отдельности было также не на их стороне.

Нужно помнить, что, прибыв в Ост-Индию, Сюффрен не имел там ни одного дружественного порта или рейда, никакой базы для снабжения кораблей провиантом и для ремонта их в случае нужды. К 1779 г. пали все французские посты; и быстрота его движения, спасшая Капскую колонию, все-таки не привела его в Индию своевременно для того, чтобы помешать захвату тамошних голландских владений. Неоценимая гавань Тринкомале на Цейлоне была взята как раз за месяц до того, как Сюффрен увидел английский флот в Мадрасе. Но если ему, таким образом, приходилось все брать с бою, то Юз мог потерять столь же много. Сюффрену в первый момент встречи принадлежало численное превосходство и возможность занять наступательное положение, со всеми его преимуществами в отношении инициативы. На долю Юза выпало беспокойное оборонительное положение, при меньшей численности его флота, много уязвимых пунктов и незнание того, где будет нанесен удар.

В то время все еще было справедливо, – хотя и не так безусловно, как за тридцать лет до того, – что контроль над Индией обусловливался господством на море. Годы, предшествовавшие рассматриваемым теперь событиям, значительно усилили в Индии Англию и соответственно ослабили Францию. Поэтому Сюффрену было более необходимо уничтожить своего неприятеля, чем его предшественникам – д’Аше и другим; Юз же мог рассчитывать на бо́льшие силы в английских владениях и, таким образом, нес несколько меньшую ответственность, чем адмиралы, бывшие здесь до него.

Однако море все еще было важнейшим фактором в надвигавшейся борьбе, и для надлежащего обладания им было необходимо привести флот неприятеля в большее или меньшее расстройство и иметь хорошо обеспеченную базу. Тринкомале с его нездоровым климатом был значительно лучшей гаванью, чем все остальные на восточном берегу; но он находился в руках англичан еще недостаточно долго для того, чтобы они успели хорошо организовать его снабжение. Юз поэтому необходимо должен был снова возвратиться в Мадрас для ремонта после сражения и был вынужден временно предоставить Тринкомале его собственным средствам. Сюффрен, с другой стороны, нашел все порты одинаково лишенными морских запасов, тогда как естественные преимущества Тринкомале делали завладение им вопросом очевидной для него важности; и Юз понял это.

Поэтому, независимо от традиций английского флота, которые побуждали Юза к атаке и влияние которых ясно чувствуется между строк его писем, Сюффрен видел в движении к Тринкомале угрозу, долженствовавшую заставить его противника выйти из порта. Но Тринкомале не был единственным предметом его забот; война между Гайдер-Али и англичанами настоятельно побуждала Сюффрена захватить такой порт на материке, где можно было бы высадить три тысячи войск, находившихся на его кораблях, для совместных действий против общего врага и где бы можно было пополнить, по крайней мере, продовольственные запасы. Все поэтому соединялось для того, чтобы заставить Юза выйти из Мадраса и искать случая нанести поражение французскому флоту или, по крайней мере, задержать его.

Метод его действий должен был обусловливаться как его собственным искусством, так и искусством противника и неопределенным элементом погоды. Для него было крайне желательно не вступать в сражение иначе, как на выбранных им самим условиях, – другими словами, без такого преимущества положения, которое вознаградило бы его за сравнительную слабость его относительно противника. Поскольку в открытом море флот не может использовать какие-либо преимущества местности, наиболее выгодным для слабейшего противника являлось наветренное положение: оно предоставляло выбор момента и до некоторой степени способа атаки и давало возможность использовать наступательное положение как оборонительное, а при благоприятных обстоятельствах перейти в наступление. Подветренное положение не оставляет для слабейшего иного выбора, кроме бегства или принятия сражения на условиях противника.

Каково бы ни было искусство Юза, должно признать, что задача его была затруднительна. Тем не менее кажется ясно, что мысли его должны были обратиться к двум требованиям. Первое состояло в том, чтобы нанести французскому флоту такой удар, который уменьшил бы неравенство сил; второе – удержать Сюффрена от занятия Тринкомале, обладание которым всецело зависело от флота[169]169
  Зависимость Тринкомале от английского флота в эту кампанию представляет превосходную иллюстрацию затруднительного и фальшивого положения, в каком оказывается флот, когда оборона морских портов его опирается на него самого. Это положение вызывает большие споры в настоящее время и достойно изучения тех, которые утверждают, совершенно неправильно, что флот представляет лучшую береговую оборону. В одном смысле это, без сомнения, справедливо: нападение на неприятеля, за пределами собственных владений, представляет наилучшую оборону; но в узком смысле слова «оборона» – это неправильно. Неукрепленный Тринкомале был прямо центром, вокруг которого Юз должен был вращаться, подобно привязанному зверю, и только такое положение возможно при подобных условиях.


[Закрыть]. Что касается Сюффрена, то если бы он смог нанести Юзу в сражении больший урон, чем понес бы сам, то это обеспечило бы ему свободу действий в любом направлении.

15 февраля Сюффрен, увидев флот Юза в Мадрасе, расположился на якоре в четырех милях к северу от него. Но, сообразив, что линия неприятеля, поддерживаемая батареями, слишком сильна для того, чтобы атаковать ее, он опять поднял паруса в четыре часа пополудни и лег на курс к югу. Юз также снялся с якоря и всю ночь шел на юг под малыми парусами, а на рассвете увидел вражескую эскадру, отделившуюся от конвоя, причем военные корабли находились на расстоянии около двенадцати миль к востоку, а транспорты – девяти миль к юго-западу от него (план XIV, А, А). Это рассеяние было, как утверждают, следствием беспечности французских фрегатов, которые совершенно не думали о неприятеле. Юз немедленно воспользовался этим и погнался за конвоем (с), зная, что линейные корабли должны последовать за ним. Его корабли, обшитые в подводной части медью, быстро нагнали транспорты и захватили шесть из них, из которых пять были английскими призами. На шестом находились триста солдат и боеприпасы. Юз выиграл первый раунд.

Сюффрен, конечно, погнался за ним, и около трех часов пополудни четыре лучших ходока его были в двух или трех милях от самого заднего из английских кораблей. Последние были рассеяны, однако это не помешало им соединиться по сигналу в семь часов вечера. В течение ночи обе эскадры шли на юго-восток под малыми парусами.

На рассвете 17-го числа – в день первого из четырех сражений, состоявшихся между этими двумя флотоводцами в течение семи месяцев, – враждебные флоты находились на расстоянии от шести до восьми миль один от другого, – французы на NNO от англичан (В, В). Последние шли в кильватерной колонне на левом галсе (а), что было довольно трудно вследствие слабых ветров и даже частых штилей. Адмирал Юз объясняет, что он надеялся этим курсом обойти неприятеля, чтобы завязать с ним бой на близкой дистанции, рассчитывая оказаться на ветре, когда задует морской бриз. Ветер продолжал быть легким, но с частыми шквалами с NNO, причем французы, идя полным ветром, пользовались порывами его дольше и быстро приближались к англичанам. Намерению Сюффрена атаковать арьергард способствовал курс Юза. Последний, увидев, что арьергард рассеян, спустился в бакштаг, в линии фронта (b), отступив, чтобы дать время кораблям его приблизиться к центру. Эти движения в линии фронта продолжались до сорока минут четвертого часа пополудни, когда, увидев невозможность избежать атаки в условиях, избранных неприятелем, Юз привел к ветру на левом галсе и стал ожидать его (С). По своей ли ошибке или нет, он оказался теперь в наихудшем возможном положении, ожидая атаки превосходных сил в условиях, избранных неприятелем. Арьергардный корабль его Exeter не примкнул к линии; и непонятно, почему Юз не сделал его авангардным, повернув на правый галс и таким образом приблизив к нему другие корабли.

Метод атаки (С) Сюффрена излагается им и Юзом различно, – впрочем, только в деталях; главные факты обоими передаются одинаково. Юз говорит, что неприятель «направился к арьергарду нашей линии в неправильной двойной линии фронта», в каковом строе он продолжал держаться до момента столкновения, когда «три неприятельских корабля первой линии спустились прямо на Exeter, тогда как еще четыре корабля второй линии, предводительствуемые Héros, несшим флаг Сюффрена, обошли с наружной стороны первую линию, пройдя к нашему центру. В пять минут пятого три неприятельских корабля открыли огонь по Exeter, который отвечал на него вместе с шедшим впереди него кораблем; сражение сделалось общим, распространившись от нашего арьергарда до центра, причем флагманский корабль неприятеля и еще три других из второй линии, хотя и спустились к нашему центру, но не продвинулись вперед далее траверза Superbe – нашего центрального корабля; ветер дул слабый, иногда даже сменяясь штилем; по временам шел сильный дождь. При таких обстоятельствах восемь лучших кораблей неприятеля атаковали пять наших, так как авангард нашей линии, состоявший из Monmouth, Eagle, Burford и Worcester, не мог быть введен в сражение без поворота на другой галс», для чего ветер не был достаточно силен.