Текст книги "Влияние морской силы на историю"

Эту оценку надо считать справедливой, поскольку она указывает общие цели и направление; но результаты не были так полны, как можно было бы заключить отсюда.

Не прошло и двух месяцев, как английский флот, несмотря на тяжелые потери, понесенные им в Четырехдневном сражении, был уже снова в море, к большому удивлению голландцев; и 4 августа под Норд-Форландом произошла другая жестокая битва, окончившаяся полным поражением голландского флота, отступившего к своим берегам. Англичане последовали за ним и вошли в одну из голландских гаваней, где уничтожили большой флот торговых судов, а также довольно значительной город. К концу 1666 г. обе стороны утомились войной, которая нанесла большой вред их торговле и ослабила их флоты, – к выгоде возраставшего тогда морского могущества Франции. Начались переговоры о мире; но Карл II, настроенный против Соединенных Провинций, уверенный, что усиливающиеся претензии Людовика XIV на испанские Нидерланды разрушат существовавший тогда союз между Францией и Голландией, и полагаясь также на серьезные поражения, понесенные голландцами на море, был слишком притязателен и надменен в своих требованиях. Чтобы оправдать и поддержать эти требования, ему следовало бы сохранять свой флот, престиж которого так поднялся в результате его побед. Но бедность – результат его расточительности и внутренней политики – привела флот в упадок; большое количество кораблей было разоружено; и он с готовностью принял мнение, которое согласовалось с его бедностью и которое должно быть приведено и осуждено здесь, так как оно имело защитников во все периоды морской истории. Вот это мнение, горячо оспаривавшееся Монком:

«Так как Голландия держится главным образом торговлей, так как снабжение ее флота основано на этой торговле, и поскольку по опыту известно, что ничто так не озлобляет народ, как расстройство его торговли, то силы его величества и надлежало бы направить к этой цели, т. е. к действительному унижению наших врагов; этого можно было бы достигнуть с меньшим истощением средств Англии, чем то, которое вызывается ежегодным снаряжением и содержанием каждое лето в море могущественного флота, как это было до сих пор… По этим мотивам король принял роковое решение разоружить свои большие корабли и оставить в море только несколько фрегатов для крейсерства»[40]40
  Campbell, Lives of the Admirals.


[Закрыть].

Следствием этой теории экономного ведения войны был тот факт, что Великий Пенсионарий Голландии де Витт (de Witt), который за год до того велел сделать промер Темзы, послал в эту реку, под начальством де Рюйтера, флот из шестидесяти или семидесяти линейных кораблей, поднявшихся 14 июня 1667 г. до Грэвзенда, уничтожив корабли в Чатаме и на Медвее (Medway) и овладев Ширнессом (Sheerness). Огни пожаров были видны из Лондона, и голландский флот остался обладателем устья реки до конца месяца. Под силою этого удара, последовавшего вслед за большой чумной эпидемией и великим лондонским пожаром, Карл согласился на мир, который был подписан 31 июля 1667 г. и известен под названием Бредского мира. Самым серьезным результатом войны был переход Нью-Йорка и Нью-Джерси в руки Англии, что позволило ей объединить свои южные колонии в Северной Америке с северными.

Прежде чем вернуться к изложению общего хода истории того времени, будет полезно остановиться на той теории, которая имела такие гибельные последствия для Англии в 1667 г., а именно на вопросе о ведении морской войны, главным образом путем нанесения вреда неприятельской торговле. Этот план, требующий содержания только небольшого количества быстроходных крейсеров и могущий опираться на алчность нации, снаряжающей капера без прямых расходов со стороны государства, имеет ту особую привлекательность, которую всегда представляет экономия. Большой вред, наносимый этим путем богатству и благосостоянию, также неоспорим; и хотя его торговые суда могут недостойно прикрываться во время войны иностранным флагом, эта guerre de course, как называют такую войну французы, или это уничтожение неприятельской торговли, как можем назвать ее мы, должно сильно беспокоить иностранное правительство и приводить в уныние его народ, если она ведется успешно. Такая война, однако, не может вестись самостоятельно; говоря военным языком, она должна быть поддерживаема; несущественная и эфемерная сама по себе, она не может вестись далеко от баз. Такой базой должны быть либо отечественные порты, либо какой-нибудь солидный форпост национальной силы на берегу или на море: отдаленная колония или сильный флот. При отсутствии такой поддержки крейсер может только торопливо отходить на небольшое расстояние от дома, и его удары, хотя и болезненные, не могут быть роковыми. Не политика 1667 г., а сильные линейные флоты Кромвеля в 1652 г. заперли голландские торговые суда в их портах и были причиной того, что на улицах Амстердама росла трава. Когда же, наученные страданиями этих лет, голландцы держали в море большие флоты в течение двух разорительных войн, то хотя их торговля сильно страдала, они все-таки вынесли бремя борьбы с соединенными силами Англии и Франции. Сорок лет спустя Людовик XIV, вследствие истощения средств государства, был вынужден обратиться к политике, принятой Карлом II по скупости. Тогда настали дни великих французских каперов Жана Барта (Jean Bart), Форбэна (Forbin), Дюгэ-Труэна (Duguay-Trouin), Дю-Касса (Du Casse) и других. Регулярные флоты Франции были фактически убраны с океана в течение великой войны за испанское наследство (1702–1712). Французский морской историк говорит:

«Не будучи в состоянии вновь приступить к морским вооружениям, Людовик XIV увеличил число крейсеров на важнейших торговых путях, особенно в Канале и в Немецком море (недалеко от своих портов – следует заметить). В этих местах крейсера были в состоянии перехватить или затруднить движение транспортов, перевозивших войска, или различных конвоев, перевозивших всякого рода припасы. В этих морях, в центре коммерческого и политического мира, всегда есть работа для крейсеров. Несмотря на затруднения, которые они встречали вследствие отсутствия больших дружественных флотов, они сослужили большую службу двум народам (французскому и испанскому). Перед лицом англо-голландской силы крейсера нуждались в удаче, смелости и искусстве. У наших моряков не было недостатка в этих трех условиях; но зато каких начальников и капитанов они имели!»[41]41
  Lapeyrouse-Bonfils, Hist. de la Marine Française.


[Закрыть]

С другой стороны, один английский историк, хотя и допуская, что народ и торговля Англии жестоко страдали от крейсеров, которые иногда оказывали влияние и на действия правительства, все-таки указывает на неуклонный рост благосостояния страны и особенно ее торговли. Насколько отличен был результат предшествовавшей войны 1689–1697 гг., когда Франция послала в море большие флоты и оспаривала господство над океаном! Тот же английский писатель говорит об этом времени:

«В отношении нашей торговли мы страдали бесконечно более не только чем французы, чего и следовало ожидать вследствие большего числа наших торговых судов, но чем мы сами страдали в какой бы то ни было из предшествовавших войн… Это происходило в значительной мере от бдительности французов, которые вели войну пиратским способом. Говоря вообще, наша торговля, вне всякого сомнения, пострадала чрезвычайно сильно; многие из наших купцов были разорены».[42]42
  Campbell, Lives of the Admirals.


[Закрыть]

Маколей говорит об этом периоде так: «В течение многих месяцев 1693 г. английская торговля со Средиземным морем была почти совершенно прервана. Торговое судно, шедшее из Лондона или Амстердама без конвоя, не имело никаких шансов достигнуть Геркулесовых Столпов, не будучи абордировано французским капером; а посылать с ними конвой из вооруженных судов было не легко». Почему? Потому что корабли английского военного флота были заняты наблюдением за флотом французским, и это отвлечение их от крейсеров и составляло ту поддержку, которую должна иметь всякая крейсерская война. Французский историк, говоря о том же периоде (1696 г.) в Англии, говорит: «Состояние финансов было плачевно: денег едва хватало; страховая морская премия достигла тридцати процентов. Действие Навигационного акта фактически было приостановлено, и английское судоходство было вынуждено прикрываться шведским и датским флагами»[43]43
  Martin, History of France.


[Закрыть].

Полстолетия спустя долгое пренебрежение флотом опять привело французское правительство к крейсерской войне. С какими результатами? Прежде всего, – говорит французский историк, – «с июня 1756 г. по июнь 1760 г. французские каперы захватили более двух с половиной тысяч торговых судов. В 1761 г., можно сказать, хотя Франция не имела в море ни одного линейного корабля и хотя Англия захватила двести сорок наших каперов, сотоварищи последних все-таки взяли восемьсот двенадцать английских судов. Но, – продолжает он, – поразительный рост английского мореходства объясняет число этих призов»[44]44
  Martin, History of France.


[Закрыть].

Другими словами, лишения, понесенные Англией вследствие столь многочисленных захватов, которые должны были нанести большой вред отдельным лицам и вызвать их недовольство, в общем не препятствовали росту благосостояния государства и общества в целом. О том же периоде английский историк говорит: «В то время как торговля Франции была почти уничтожена, торговые флоты Англии покрывали моря. Каждый год ее торговля увеличивалась; деньги, которые уносила война, возвращались в виде продуктов ее промышленности. Английские купцы использовали восемь тысяч судов». И затем, суммируя результаты войны и установив факт ввоза огромного количества монеты в государство вследствие заграничных завоеваний, автор продолжает: «Торговля Англии увеличивалась с каждым годом, и такой картины народного процветания в ходе длительной, кровавой и разорительной войны никогда не представляла ранее жизнь какого-либо другого народа». С другой стороны, историк французского флота, рассматривая ранние фазы тех же самых войн, говорит: «Английские флоты, не встречая никакого себе сопротивления, вымели моря. Наши каперы и одиночные крейсера, не имея поддержки военного флота для борьбы против засилья их врагов, быстро кончали свою карьеру. Двадцать тысяч французских моряков томились в английских тюрьмах»[45]45
  Lapeyrouse-Bonfils.


[Закрыть]. Когда же в войну за независимость Америки Франция возобновила политику Кольбера и начала царствования Людовика XIV и стала держать в море большие боевые флоты, то это привело к тому же результату, что в дни Турвиля. «В первый раз, – говорит «Annual Register», забывая или игнорируя опыт 1693 г. и помня только славу последующих войн, – английские торговые суда были вынуждены прикрываться иностранными флагами»[46]46
  Annual Reg., vol. XXVII, p. 10.


[Закрыть]. Наконец, оставляя эту сторону вопроса, можно заметить, что на острове Мартиника у французов была сильная отдаленная колония, избранная ими базой для крейсерской войны; и в течение Семилетней войны, как потом во время Первой империи, эта колония, вместе с Гваделупой, была убежищем для многочисленных каперов. «По данным английского адмиралтейства, потери англичан в Вест-Индии в течение первого периода Семилетней войны достигали тысячи четырехсот торговых судов, которые были взяты в плен или уничтожены». Английский флот направил поэтому свои действия против этих островов, которые оба пали. Вследствие этого торговля Франции потерпела такие убытки, которые намного превосходили весь ущерб, нанесенный ее крейсерами английской торговле. Кроме того, сама система крейсерства была расстроена. Но в войну 1778 г. большие флоты защищали острова, которым неприятель поэтому даже и не пытался угрожать.

До сих пор мы рассматривали влияние чисто крейсерской войны, не поддерживаемой сильными эскадрами, на тот особый род силы неприятеля, против которого она теоретически направлена, – на его торговлю и общее богатство – на нервы войны.

Приведенные свидетельства, видимо, показывают, что такой способ войны не обеспечивает достижения даже его специальных целей, он изнурителен, но не смертелен; можно почти сказать, что он причиняет ненужные страдания. Каково же, однако, влияние этой политики на общие цели войны, для ведения которой она является одним из вспомогательных средств? Какое воздействие оказывает она, далее, на народ, применяющий ее? Так как исторические доказательства, время от времени приводились и будут приводиться здесь в деталях, то сейчас достаточно лишь суммировать их. Мы видели результаты этой политики для Англии в дни Карла II; ее берега были разграблены, ее флот – сожжен почти в виду столицы.

В войне за испанское наследство, когда целью военных действий было достижение контроля над Испанией, флоты Англии и Голландии, которым ничто не препятствовало, ограничивались крейсерской войной против торговли, стерегли порты полуострова, блокировали порт Тулон, принудили французское подкрепление перейти Пиренеи и, держа открытыми морские пути, нейтрализовали географическую близость Франции к театру войны. Их флоты захватили Гибралтар, Барселону и Менорку и при содействии австрийской армии едва не взяли Тулон. В Семилетней войне английские флоты захватили или помогли захватить все наиболее ценные колонии Франции и Испании и часто высаживали десанты на французский берег. Война за независимость Америки не заключает в себе уроков, так как флоты были почти равные. Следующим наиболее поразительным примером для американцев была война 1812 г. Всякий знает, что множество наших каперов бороздило моря, и что по малочисленности нашего флота война была, по существу, если не всецело, крейсерской войной. За исключением операций на озерах, сомнительно, чтобы за все время ее два наших корабля действовали вместе. Вред, нанесенный английской торговле, так неожиданно атакованной отдаленным врагом, силы которого недооценивались, может быть легко признан; но, с одной стороны, американские крейсера получали сильную поддержку от французского флота, который, будучи собран в больших или меньших отрядах во многих портах от Антверпена до Венеции, находившихся под контролем неприятеля, сковывал флоты Англии службой блокады; с другой стороны, когда падение императора освободило эти флоты, наши берега были атакованы во всех направлениях, неприятельские суда вошли в Чезапик, захватили контроль над ним и поднялись вверх по р. Потомак, а Вашингтон был сожжен. Северная граница держалась в состоянии тревоги, хотя там эскадры – абсолютно слабые, но относительно сильные – поддерживали общую оборону; в то же время флот Англии вошел беспрепятственно в Миссисипи, и Новый Орлеан едва удалось спасти. Когда открылись переговоры о мире, то отношения англичан к американским представителям не были отношениями людей, которые чувствуют, что их стране угрожает невыносимое зло. Недавняя гражданская война, с рейдами Alabama и Sumter и их сотоварищей, оживила традицию войны против торговли неприятеля. Когда такая война является одним из средств достижения главной цели и опирается на мощный флот, то она хороша; но нам не следует ожидать повторения подвигов этих крейсеров перед лицом большой морской силы. Во-первых, те крейсерства сильно облегчались решимостью Соединенных Штатов блокировать не только главные центры южной торговли, но каждую бухту берега, оставив, таким образом, немного кораблей, годных для преследования; во-вторых, если бы даже на месте одного крейсера было десять, они не остановили бы вторжения в южные воды флота Союза, который проник к каждому пункту, доступному с моря; и, наконец, в-третьих, – неоспоримый вред, прямой и косвенный, нанесенный отдельным лицам и учреждениям и одной отрасли национальной промышленности (а как высоко стоит эта отрасль, т. е. судоходство во мнении автора, – нет нужды повторять здесь), ни мало не повлиял на ускорение или замедление хода войны. Такие вредоносные действия, если они не сопровождаются другими, скорее раздражают, чем ослабляют. С другой стороны, вряд ли кто будет сомневаться, что деятельность больших флотов Союза сильно ускорила и повлияла на исход дела, который, по всей вероятности, был неизбежен во всяком случае. В качестве морской державы Юг занимал тогда место Франции в войнах, которые мы обсуждали выше, тогда как положение Севера походило на положение Англии; и как во Франции, в Конфедерации пострадал не один какой-либо класс, а правительство и народ, в широком смысле слова. Не захват отдельных кораблей и конвоев неприятеля, хотя бы и в большом числе, расшатывает финансовое могущество нации, а подавляющее превосходство на море, изгоняющее с его поверхности неприятельский флаг или дозволяющее появление последнего лишь как беглеца; такое превосходство позволяет установить контроль над океаном и закрыть пути, по которым торговые суда движутся от неприятельских берегов и к ним. Подобное превосходство может быть достигнуто только при посредстве больших флотов, – но и при наличии их оно менее действительно на широких водных пространствах, чем это было в дни, когда нейтральный флаг не пользовался такой неприкосновенностью, как теперь. Не невероятно, что, в случае войны между морскими нациями, тою из них, которая обладает большой морской силой и пожелает уничтожить торговлю неприятеля, может быть сделана попытка истолковать термин «эффективная блокада» в таком смысле, какой будет больше всего соответствовать ее интересам, и уверять, что скорость и расположение ее кораблей делают блокаду действительной на гораздо больших дистанциях и с меньшим количеством кораблей, чем прежде. Решение такого вопроса будет зависеть не от слабейшей из воюющих сторон, а от нейтральных держав; права воюющих сторон придут в столкновение с правами нейтралов, и если одна из них будет иметь флот, значительно превосходящий по своей силе другие флоты, то она может настоять на своих требованиях, подобно тому как Англия, когда она господствовала на морях, долго отказывалась признать ту доктрину, что нейтральный флаг ограждает товары.

Глава III. Война блока Англии и Франции против Соединенных Провинций (1672–1674). – Война Франции против объединенной Европы (1674–1678). – Морские сражения при Солебее (Solebay), Текселе (Texel) и Стромболи

Незадолго перед заключением Бредского мира Людовик XIV сделал первый шаг к захвату испанских Нидерландов и Франш-Конте. В то самое время как его армия двигалась вперед, он послал дипломатическую ноту излагавшую его требования относительно упомянутых территорий. Эта нота, так отчетливо обнаружившая честолюбивый характер молодого короля, возбудила беспокойство Европы и, без сомнения, увеличила силу партии мира в Англии. Под главным руководством Голландии, но при сердечном содействии английского министра был образован союз между этими двумя странами и Швецией, до тех пор считавшейся другом Франции, ставивший себе целью ограничить притязания Людовика, прежде чем его сила сделается слишком большой. Нападение сначала на Нидерланды в 1667 г., а затем на Франш-Конте в 1668 г. показали безнадежную слабость Испании в деле защиты своих владений; они были захвачены почти без выстрела.

Политика Соединенных Провинций относительно требований Людовика в это время характеризовалась словами: «Франция хороша как друг, но не как сосед». Они не были склонны разорвать традиционный союз с ней, но еще менее желали граничить с ней. Политика английского народа, но не короля его, симпатизировала Голландии. В возраставшем величии Людовика Англия видела опасность для всей Европы и для себя самой особенно, в случае если бы прочная гегемония на континенте развязала ему руки для развития морской силы Франции. «Раз Фландрия попадет во власть Людовика XIV, – писал английский посол Темпль (Temple), – то Голландия, как это чувствуют сами голландцы, будет только морской провинцией Франции»; и, разделяя это мнение, он защищал политику сопротивления последнему государству, господство которого в Нидерландах он считал угрозой для всей Европы. Он никогда не переставал напоминать своему правительству, как опасно было для Англии завоевание морских провинций Францией, и настойчиво указывал на необходимость скорейшего соглашения с Голландией. «Это было бы лучшей местью Франции за то, что она хитростью вовлекла нас в последнюю войну с Соединенными Провинциями», – писал он. Эти соображения привели обе стороны, вместе со Швецией, к тому Тройственному союзу, о котором было упомянуто и который на время задержал дальнейшее поступательное движение Людовика. Но воспоминание о войнах между двумя морскими нациями было еще слишком свежо, унижение Англии на Темзе еще не было забыто, и соперничество, все еще существовавшее реально, слишком глубоко коренилось в природе вещей для того, чтобы союз этот был длительным. Нужна была опасная сила Людовика и его настойчивость в проведении политики, угрожавшей им обеим, чтобы союз этот двух естественных антагонистов вообще осуществился. Он не мог упрочиться без нового кровавого столкновения.

Людовик было глубоко рассержен на Тройственный союз, и его гнев был обращен главным образом на Голландию, в которой, в связи с особенностями ее положения, он видел самого упорного своего противника. На время, однако, он, казалось, уступил, – тем более охотно, что, вероятно, предвидел прекращение испанской королевской линии и надеялся добиться большего, чем одной только территории, лежавшей к востоку от Франции, когда трон Испании сделается вакантным. Но хотя Людовик притворно уступил, с этого времени он задумал уничтожение республики. Эта политика была прямо противоположна принципам Ришелье и истинному благу Франции. В интересах Англии было, – по крайней мере тогда, – чтобы Соединенные Провинции не были растоптаны Францией; но было еще более в интересах Франции, чтобы они не были подчинены Англии. Последняя, свободная от континентальных дел, могла одна вынести борьбу с Францией на морях; но Франция, поглощенная своей континентальной политикой, не могла надеяться вырвать контроль над морями у Англии без союзников. Этого-то союзника Людовик и собрался уничтожить, причем просил Англию помочь ему. Конечный результат уже известен, но теперь должен последовать очерк хода борьбы.

Прежде чем цели короля начали приводиться в исполнение и пока еще было время направить энергию Франции в другое русло, ему был предложен другой образ действий. Это был уже упомянутый проект Лейбница, о котором говорилось выше. Этот проект имеет специальный интерес для нашей темы, ибо, рекомендуя смотреть на территориальную экспансию как на второстепенную задачу, а на рост заморских владений – как на первейшую цель Франции, он прямо предлагал положить в основу ее величия контроль над морем и над морской торговлей. В качестве непосредственного объекта для экспансии, на котором последняя, однако, не смогла бы остановиться, Лейбниц предлагал Франции Египет. Завоевание этой страны, омываемой и Средиземным и Красным морями, давало контроль над большим торговым путем, который в наши дни дополнен Суэцким каналом. Этот путь много потерял в своем значении вследствие открытия морского пути вокруг мыса Доброй Надежды и еще более вследствие неурегулированных условий навигации и развития пиратства в морях, через которые он проходил. Но, захватив ключевые позиции, действительно сильная морская держава смогла бы в значительной мере восстановить его значение. Принимая во внимание, что Оттоманская империя находилась уже в состоянии разложения, морские силы такой державы, расположенные в Египте, контролировали бы торговлю не только Индии и Дальнего Востока, но также и Леванта; однако этим одним дело ограничиться не могло бы. Необходимость господствовать в Средиземном море и открыть Красное море, закрытое для христианских судов магометанским фанатизмом, потребовала бы занятия опорных пунктов с каждой стороны Египта, и Франция была бы приведена, шаг за шагом, – подобно тому как это случилось с Англией по завладении Индией, к захвату пунктов, подобных Мальте, Кипру, Адену, – короче говоря, к великому морскому могуществу. Теперь это ясно; но интересно познакомиться с аргументами, которыми Лейбниц старался убедить короля Франции два столетия тому назад. Указав на слабость Турецкой империи и на легкость, с какой можно было бы достигнуть дальнейшего ухудшения ее положения с помощью Австрии и особенно Польши – традиционной союзницы Франции; показав, что Франция не имеет вооруженного неприятеля в Средиземном море и что по другую сторону Египта она найдет португальские колонии, жаждущие помощи против голландцев в Индии, Лейбниц продолжает:

«Завоевание Египта, этой Голландии Востока, бесконечно легче, чем завоевание Соединенных Провинций. Франции нужен мир на Западе, война в отдаленных краях. Война с Голландией, по всей вероятности, расстроит новые индийские компании, а также колонии и торговлю, недавно оживленные Францией, и увеличит бремя, несомое народам, уменьшив в то же время его ресурсы. Голландцы соберутся в их приморские города, расположатся там в совершенной безопасности и поведут наступление на море с большими шансами на успех. Если Франция не одержит полной победы над ними, то она потеряет все свое влияние в Европе, а победой она подвергнет это влияние опасности. В Египте, напротив, отпор почти невозможен и, во всяком случае, не будет иметь больших последствий; зато победа даст обладание морями, торговлю с Востоком и Индией, преобладание в христианском мире и даже может привести к созданию восточной империи на развалинах Оттоманской державы. Обладание Египтом открывает путь к завоеваниям, достойным Александра; крайняя слабость обитателей восточных стран уже не составляет более секрета. Тот, кто будет обладать Египтом, будет господствовать также на берегах и островах Индийского океана. Голландия будет побеждена именно в Египте; именно там она лишится того, что одно только и обеспечивает ей благосостояние сокровищ Востока. Она будет поражена, не будучи в состоянии отвести удар. Если она пожелает противодействовать планам Франции относительно Египта, она будет подавлена ненавистью всего христианского мира; атакованная же на своей территории, она, напротив, сможет не только отразить нападение, но еще и отомстить за себя, поддерживаемая мировым общественным мнением, подозрительно относящимся к честолюбивым замыслам Франции»[47]47
  Martin, History of France.


[Закрыть].

Докладная записка Лейбница не имела успеха. «Все, что усилия человеческого честолюбия и разума могут положить в основу уничтожения нации, было теперь предпринято Людовиком XIV. Дипломатическая стратегия была пущена в ход в широком масштабе, чтобы изолировать Голландию и создать ей затруднения. Людовик, который был не в состоянии заставить Европу допустить завоевание Бельгии Францией, надеялся теперь принудить ее смотреть без содрогания на падение Голландии». Его усилия в основном увенчались успехом. Тройственный союз был разорван; король Англии, хотя и вопреки желаниям своего народа, заключил наступательный союз с Людовиком; и Голландия, когда началась война, оказалась без союзников в Европе, за исключением истощенной Испании и курфюрста Бранденбурга, тогда далеко не перворазрядного государства. Но для того чтобы заручиться помощью Карла II, Людовик обязался не только выплачивать ему большую сумму денег, но и уступить Англии из своих приобретений в Голландии и Бельгии Вальхерен (Walcheren), Слюис (Sluys) и Кедсенд (Cadsand) и даже острова Гори (Goree) и Вурн (Voorn), а также устья больших торговых рек Шельды и Мааса. По отношению к соединенным флотам двух наций было условлено, что командовать ими будет офицер. Вопрос о первенстве на море с внешней стороны был обойден тем, что Франция не посылает в море своего адмирала, но практически это первенство было уступлено Англии. Очевидно, что в своем пылком стремлении к уничтожению Голландии и к континентальной экспансии Людовик «играл прямо на руку» Англии в качестве морской державы. Французский историк прав, говоря: «Об этих договорах судили справедливо. Часто повторяли, что Карл продал Англию Людовику XIV. Это справедливо только относительно внутренней политики: Карл в самом деле замышлял политическое и религиозное порабощение Англии с помощью иностранной державы; но что касается внешних интересов, то он не продал их, ибо бо́льшая доля выгод от разорения Голландии должна была перейти к Англии»[48]48
  Martin, History of France.


[Закрыть].

В течение последних лет, предшествовавших войне, голландцы предпринимали всевозможные дипломатические усилия для предотвращения ее; но ненависть Карла и Людовика мешала им принять какую-либо уступку как окончательную. Английской королевской яхте приказано было пройти мимо голландских военных кораблей в Канале и стрелять по ним, если они не спустят своих флагов. В январе 1672 г. Англия послала Голландии ультиматум, требовавший от нее признания права английской короны на господство в британских морях и обязывавший ее флоты спустить их флаги перед самым малым английским военным судном; и требования подобного рода получили поддержку французского короля! Голландцы продолжали уступать, но, увидев, наконец, что все уступки бесполезны, они в феврале снарядили семьдесят пять линейных кораблей, кроме более мелких судов. 23 марта англичане, не объявляя войны, атаковали караван голландских торговых судов, и 29-го король объявил войну. 6 апреля последовало объявление войны Людовиком XIV, и 28-го числа того же месяца он выехал на фронт для принятия командования своей армией.

Война, которая началась теперь, представляла собой третье и последнее из великих состязаний между Англией и Голландией на океане, но не была, подобно предшествовавшим ей, чисто морской войной; поэтому необходимо нарисовать здесь в общих чертах ход военных событий также и на суше, не только для полноты изложения, но и для выявления отчаянного положения республики, – положения, из которого она была выведена морской силой, находившейся в руках великого моряка де Рюйтера.

Морские операции этой войны отличаются во многих отношениях от операций предшествовавших ей войн, но самая отличительная черта их состоит в том, что голландцы, за исключением одного случая в самом начале войны, не посылали своего флота навстречу неприятелю и, можно сказать, стратегически пользовались своими опасными берегами и отмелями, на которых и базировались их морские операции. К этому они были вынуждены отчаянно неравными для них шансами борьбы; но они не пользовались своими отмелями только для защиты: война, которую они вели, была оборонительно-наступательной. Когда ветер был благоприятен для атаки союзников, Рюйтер держался под прикрытием своих островов или, по крайней мере, в местах, куда неприятель не отваживался следовать за ним; но когда ветер благоприятствовал его собственным атакам, он поворачивал и нападал на противника. Существуют также некоторые признаки того, что им применялись тактические комбинации высшего порядка, чем встречавшиеся до тех пор, хотя возможно, что особенные действия, которые мы здесь имеем в виду (они сводились к отдельным атакам, почти не выходившим за рамки демонстрации против французских сил), вытекали из политических мотивов. Такого толкования бесспорного факта, что голландцы атаковали французов довольно вяло, автор нигде не встречал, но представляется возможным, что правители Соединенных Провинций могли желать не увеличивать раздражения их опаснейшего врага унижением его флота, чтобы таким образом облегчить для его гордости принятие их предложений. Имеется, однако, одинаково удовлетворительное объяснение военного характера; оно состоит в предположении, что поскольку французский флот был еще неопытным, Рюйтер считал только необходимым удерживать его, пока нападал с главными силами на английский флот. Последний сражался со своей прежней доблестью, но уже не со старой дисциплиной, тогда как голландский флот вел атаки с выдержкой и единодушием, которые свидетельствовали о больших успехах в военной подготовке. Действия французов по временам казались подозрительными; некоторые утверждали, что Людовик приказал своим командирам беречь флот, и есть достаточно оснований полагать, что к концу того двухлетнего периода, в течение которого Англия оставалась его союзницей, он поступал именно так.