Текст книги "Влияние морской силы на историю"

Вместе с поражением Брестского флота Франция лишилась какой бы то ни было возможности вторжения в Англию. Сражение 20 ноября 1759 г. было Трафальгаром этой войны; и хотя блокада остатков французского флота, стоявших в Вилене и Рошфоре, поддерживалась английским флотом, последний получил теперь полную возможность действовать против колоний Франции, а позднее против колоний Испании, причем в большем масштабе, чем когда-либо до тех пор. Год, видевший это большое морское сражение и падение Квебека, был также свидетелем взятия Гваделупы в Вест-Индии, Гори на западном берегу Африки и исчезновения с ост-индских морей французского флота после трех нерешительных сражений между коммодором д’Аше и адмиралом Пококом, что неизбежно должно было привести к падению французского могущества в Индии, которое затем никогда уже не возрождалось. В том же году умер король Испании, и ему наследовал брат его, принявший имя Карла III. Этот Карл был королем Неаполя как раз в то время, когда английский коммодор дал его правительству только один час для решения вопроса об отозвании неаполитанских войск из испанской армии. Он никогда не забывал этого унижения и принес с собою и на трон Испании нерасположение к Англии. Эти его чувства способствовали сближению Франции и Испании. Первым шагом Карла было предложение своего посредничества, но Питт был против этого. Глядя на Францию как на главного врага Англии, а на моря и на колонии как на главный источник силы и богатства, Питт желал теперь, когда Франция была разбита, ослабить ее совершенно на будущее время, как это было сделано в настоящем, и на развалинах ее прочнее утвердить величие Англии. Позднее он предложил некоторые условия, но влияние фаворитки Людовика, привязанной к императрице Австрии, заставило последнего настаивать на исключении Пруссии из переговоров, а Англия не согласилась на это. Да Питт, в действительности, и не был еще готов к миру. Год спустя, 25 октября 1760 г., Георг II умер, и влияние Питта начало падать, так как новый король был менее склонен к войне. В течение 1759 и 1760 гг. Фридрих Великий все еще продолжал смертоносную и разорительную войну своего маленького королевства против великих государств, ополчившихся на него. Был момент, когда дело его казалось так безнадежно, что он готов был на самоубийство; но продолжение им войны отвлекало значительные силы Франции от Англии и от моря.

Быстро приближался час для больших колониальных экспедиций, которые ознаменовали последний год войны триумфом морской силы Англии над объединившимися Францией и Испанией. Но сперва необходимо рассказать совершенно аналогичную историю влияния, оказанного морской силой на Индостанском полуострове.

Об отозвании Дюплэ и о совершенном отказе Франции от его политики, в результате чего обе ост-индские компании были уравнены в правах, уже говорилось. Однако условия этого договора 1754 г. полностью не выполнялись. Маркиз де Бюсси (de Bussy), храбрый и способный солдат, бывший помощник Дюплэ, совершенно согласный с его политикой и притязаниями, оставался в Декане – большой области на юге центральной части полуострова, где Дюплэ был некогда правителем. В 1756 г. возникли трения между англичанами и туземным князем в Бенгалии. Набоб этой провинции умер, и его преемник, молодой человек девятнадцати лет, атаковал Калькутту. Город сдался после недельного сопротивления, в июне месяце, и за взятием его последовала знаменитая трагедия, известная под именем калькуттской Черной Дыры. Вести об этом достигли Мадраса в августе месяце, и Клайв, имя которого уже упоминалось, отплыл туда с флотом адмирала Ватсона, после долгой и досадной проволочки. Флот вошел в реку в декабре месяце и появился перед Калькуттою в январе, когда она перешла опять в руки англичан так же легко, как была потеряна ими.

Набоб сильно разгневался и двинулся против англичан, послав в то же время приглашение французам в Чандернагоре присоединиться к нему. Хотя было известно о войне между Англией и Францией, но французская компания, вопреки опыту 1744 г., еще надеялась, что между нею и англичанами может быть сохранен мир. На приглашение набоба французы ответили отказом и одновременно заявили английской компании о своем нейтралитете; Клайв двинулся навстречу индийским силам и разбил их; набоб сразу запросил мира и стал искать союза с Англией, уступив всем ее требованиям, из-за которых он сначала совершил нападение на Калькутту. После некоторых размышлений его предложение было принято. Клайв и Ватсон обратились тогда против Чандернагора и принудили французское поселение к сдаче.

Набоб, который не хотел допустить этого, вошел в сношения с де Бюсси, находившимся в Декане. Клайв, имея точные сведения о различных интригах набоба, решил лишить его трона и организовал против него обширный заговор, в детали которого здесь нет нужды входить. В результате война разразилась снова, и Клайв, с тремя тысячами человек, треть которых были англичане, встретил набоба, стоявшего во главе пятнадцати тысяч всадников и тридцати пяти тысяч пехотинцев. Перевес неприятеля в артиллерии был почти так же велик. И вот, при таких неравных шансах, Клайв дал и выиграл сражение при Плесси (Plassey) 23 июня 1757 г. Этот день и принято считать днем основания Британской империи в Индии. За свержением набоба последовало возведение на бенгальский престол одного из участников заговора, который, будучи ставленником Англии, был полностью от нее зависим. Бенгалия, перешедшая таким образом под контроль Великобритании, была первым плодом, сорванным ею в Индии. «Клайв, – говорит один французский историк, – понял и применил систему Дюплэ».

Это правда. Но тем не менее можно сказать, что положенное таким образом основание никогда не было бы ни поддержано, ни увенчано зданием, если бы английская нация не обеспечила за собою господства над морем. Условия в Индии были таковы, что горсть европейцев под руководством энергичных и находчивых людей, – разделяя то, что собиралась завоевывать, и заключая выгодные союзы, – была способна сохранять свои позиции и даже больше, несмотря на огромное численное превосходство противника. Однако нельзя было допустить, чтобы там появились другие европейцы, кучка которых могла бы перетянуть колеблющуюся чашу весов на другую сторону. В то самое время, когда Клайв действовал в Бенгалии, Бюсси вторгся в Ориссу, захватил английские фактории и подчинил себе значительную часть побережья между Мадрасом и Калькуттой; между тем французская эскадра из девяти кораблей, бо́льшая часть которых, впрочем, принадлежала Ост-Индской компании и не представляла собой первоклассных военных кораблей, находилась на пути к Пондишери с двенадцатью сотнями регулярных солдат, что в те дни представляло для операций в Индии огромную европейскую армию.

Английские морские силы, находившиеся у берегов Индии, хотя численно и уступали приближавшейся французской эскадре, могли, однако, считаться примерно равной ей по боевым данным. Едва ли будет преувеличением сказать, что ближайшее будущее Индии было тогда еще неизвестно, и первые операции показали это.

Французская эскадра появилась близ Коромандельского берега, к югу от Пондишери, 26 апреля 1758 г. и 28-го стала на якорь перед английской базой, называвшейся фортом Св. Давида. Два корабля направились к Пондишери, так как на одном из них был новый губернатор, граф де Лалли (Lally), который спешил поскорее обосноваться в своей резиденции. Между тем английский адмирал Покок, получив сведения о появлении неприятеля и особенно боясь за эту базу, находился уже в пути и подошел к ней 29 апреля, прежде чем корабли с губернатором скрылись из виду. Французы сейчас же снялись с якоря и направились в море на левом галсе (план Va), курсом на северо-восток, так как ветер был юго-восточный, и дали сигналы, отзывавшие назад корабль и фрегат (а), которые сопровождали Лалли. Но по приказанию последнего на сигнал не было обращено внимания, что увеличило, если не породило вражду между губернатором и коммодором д’Аше, обусловившую неудачу французской кампании в Индии. Английский флот, построившись в линию на ветре, на том же галсе, что и французский, атаковал его обычным в то время путем и с обычными же результатами. По сигналу семь английских кораблей должны были одновременно спуститься для атаки восьми французских; и четыре головных корабля, в том числе адмиральский, вступили в бой в полном согласии; последние же три почему-то запоздали выполнить маневр; однако надо помнить, что в таких атаках подобное запаздывание почти всегда имело место. Французский коммодор, видя образовавшийся таким образом интервал между авангардом и арьергардом противника, составил план разделения их и дал своим кораблям сигнал повернуть все вдруг через фордевинд, но в своем нетерпении не дождался ответа. Положив немедленно руль на борт, он повернул через фордевинд, и этот маневр повторили один за другим арьергардные корабли, тогда как авангард остался на том же галсе. Английский адмирал, мнение которого заслуживает внимания, оценивает д’Аше выше, чем французские писатели, ибо описывает этот маневр следующим образом:

«В 4½ часа пополудни арьергард французской линии подошел весьма близко к флагманскому кораблю. Нашим трем арьергардным кораблям был дан сигнал сблизиться с противником. Вскоре после этого д’Аше разорвал линию и спустился в фордевинд; следовавший за ним корабль, который бо́льшую часть сражения держался за кормой Yarmouth (английский флагманский корабль), прошел тогда по борту его, дал залп и затем ушел в сторону; а несколькими минутами позже ушел также и неприятельский авангард».

Согласно этому описанию, которое отнюдь не противоречит описаниям французов, последние совершили маневр концентрации по отношению к главному английскому кораблю, продефилировав мимо него. Французы отправились теперь к своим двум отделившимся кораблям, тогда как участвовавшие в сражении английские суда не могли последовать за ними вследствие нанесенных им повреждений. Это сражение помешало английскому флоту освободить форт Св. Давида, который сдался французам 2 июня.

После этого эскадры противников, сделав необходимые исправления в соответствующих портах, снова встретились в августе месяце, причем второе сражение произошло почти при таких же обстоятельствах и во многих отношениях напоминает первое. Французский флагманский корабль встретился с рядом неприятных случайностей, которые заставили коммодора выйти из сражения; но изложение прочих причин его поведения в высшей степени важно для уяснения причин падения французского владычества в Индии. «Благоразумие, – говорит его отечественный писатель, – предписывало ему не продолжать сражения, из которого его корабли могли выйти не иначе, как с повреждениями, весьма трудно исправимыми в стране, где невозможно было пополнить запас жизненно необходимых материалов».

Возвратившись в Пондишери, д’Аше нашел, что, хотя повреждения рангоута и мачт на этот раз могли быть исправлены, стал ощущаться недостаток провианта и что корабли необходимо было проконопатить. Хотя ему были даны приказания оставаться около этих берегов до 15 октября, он воспользовался мнением военного совета, который решил, что корабли не могут оставаться там дольше, ибо в случае третьего сражения в Пондишери не останется больше ни такелажа, ни прочих материалов, – и, несмотря на протесты губернатора Лалли, отплыл 2 сентября в Иль-де-Франс. Известно, что скрытым побуждением к этому поступку д’Аше была вражда между ним и губернатором, с которым он постоянно ссорился. Лалли, лишенный помощи эскадры, обратил свое оружие внутрь страны, вместо того чтобы направить его против Мадраса.

Прибыв на острова, д’Аше застал там положение вещей, которое чрезвычайно наглядно характеризует немощность и близорукость общей морской политики Франции в рассматриваемый период. Его прибытие туда было столь же нежелательно, как нежелателен был для Лалли его уход из Индии. Острова находились тогда в состоянии крайней нужды. Эскадра, увеличенная еще прибытием трех линейных кораблей из Франции, так истощила их, что коммодора настоятельно просили о немедленном отплытии. Ремонт произвели очень быстро, и в ноябре несколько кораблей отплыли к мысу Доброй Надежды – тогда голландской колонии – за провиантом; но доставленный провиант был быстро съеден, и требования об отплытии возобновились. Положение кораблей было не менее критическим, чем положение колонии, и коммодор отклонил эти требования, сославшись на почти полное отсутствие провианта и других припасов. Положение в самом деле было таково, что вскоре пришлось плести бегучий такелаж из расплетенных якорных канатов и совсем разоружить некоторые корабли для того, чтобы усилить другие. Еще до возвращения в Индию д’Аше писал морскому министру, что он «готовится к отплытию только для того, чтобы спасти экипаж от голодной смерти, и что ничего нельзя ожидать от эскадры, если не будут присланы необходимые припасы, так как люди и материальная часть находятся в плачевном состоянии».

При таких обстоятельствах д’Аше отплыл с островов в июне месяце 1759 г. и прибыл к Коромандельскому берегу в сентябре. За год его отсутствия Лалли два месяца держал Мадрас в осаде во время северо-восточного муссона. Обе эскадры отсутствовали, так как время года было неподходящим для морских операций у этого берега, но английская эскадра возвратилась первой и по французским сведениям вызвала, а по английским – ускорила снятие осады. Д’Аше возвратился в Индию с флотом, превосходившим английский и по числу и по величине кораблей, но когда противники встретились, Покок не задумался атаковать одиннадцать французских кораблей своими девятью. Это кровопролитное сражение, состоявшееся 10 сентября 1759 г., также не было решающим, как и два первые, но д’Аше все-таки отступил. По поводу этого Кэмпбелл в его «Жизнеописании адмиралов» делает смешное, но кажущееся серьезным замечание: «Покок сильно повредил французские корабли и убил на них большое количество людей; но что указывает на необычайную талантливость обоих адмиралов, так это то, что в течение 18 месяцев они три раза сходились в жарких боях, не потеряв ни единого корабля». Однако плоды победы достались слабейшему флоту, ибо д’Аше возвратился в Пондишери и оттуда отплыл 1-го числа следующего месяца на острова, предоставив Индию ее судьбе. С этого времени результат определился. Англичане продолжали получать подкрепления с родины, а французы нет; люди, с которыми приходилось бороться Лалли, превосходили его по способностям; крепости сдавались одна за другой, и в январе 1761 г. сдался даже Пондишери, окруженный с суши и отрезанный от моря. Это было концом французского могущества в Индии, ибо, хотя Пондишери и другие владения были возвращены Франции по мирному договору, английская гегемония в Индии никогда уже не была поколеблена даже атаками искусного и смелого Сюффрена (Sufren), который двадцать лет спустя встретил точно такие же затруднения, как и д’Аше, с такой энергией и находчивостью, которых последний не проявил и в более благоприятный момент.

Франция, таким образом, потеряла и Канаду и Индию, вследствие очевидной неподготовленности и неспособности ее сил к действиям далеко за морем; и казалось почти невозможным, чтобы Испания, при ее слабом флоте и далеко разбросанных владениях, избрала именно этот момент для вступления в войну. Тем не менее это было так. Ослабление Франции на море было ясно всем и неоднократно засвидетельствовано ее морскими историками. «Средства Франции были истощены, – говорит один из них. – В 1761 г. только немногие единичные корабли вышли из портов, и все они были захвачены англичанами. Союз с Испанией пришел слишком поздно. Случайные корабли, которые вышли в море в 1762 г., также были захвачены, и колонии, все еще остававшиеся у Франции, не могли быть спасены»[101]101
  Troude, Batailes Navales de la France.


[Закрыть]. Еще в 1758 г. другой французский писатель писал: «Недостаток денег, уничтожение торговли английскими крейсерами, недостаток хороших кораблей, недостаток припасов и т. д. принудили французское министерство, неспособное снарядить большие силы, прибегать к разным уловкам и заменить единственно рациональную систему войны, – большую войну мельчайшею из мелких войн, – родом игры, в которой большая цель не может быть достигнута. Даже тогда прибытие в Луисбург четырех линейных кораблей, избежавших встречи с неприятелем, считалось очень счастливым событием. В 1759 г. благополучное прибытие вест-индского конвоя вызвало столько же удивления, сколько и радости. Мы видим отсюда, как редки были для французов подобные удачи на морях, где господствовали эскадры Англии»[102]102
  Lapeyrouse-Bonfils.


[Закрыть].

Это было до поражений Ля Клю и Конфлана. Расстройство французской торговли неприятелем, начавшееся захватом судов, было завершено оккупацией колоний. Едва ли поэтому может быть признано, что фамильный договор, заключенный теперь между двумя дворами и содержавший не только обещание взаимной поддержки, но и секретный пункт, обязывавший Испанию объявить войну Англии до истечения года, если мир не будет заключен раньше этого срока, – «делал честь мудрости обоих правительств». Трудно извинить не только испанское правительство, но даже и Францию, вовлекшую родственный народ в такую невыгодную сделку. Франция, тем не менее, надеялась оживить свой флот и создать союз нейтральных держав, из которых многие (не говоря уже об Испании) имели причины жаловаться на Англию. «В ходе войны с Францией, – признается один английский историк, – испанский флаг не всегда встречал уважение со стороны британских крейсеров»[103]103
  Mahon, History of England.


[Закрыть]. «В течение 1758 г., – говорит другой, – не менее ста семидесяти шести нейтральных судов, нагруженных богатыми произведениями французских колоний или военными и морскими материалами, попали в руки Англии»[104]104
  Campbell, Lives of the Admirals.


[Закрыть].

Очевидно, тогда уже действовали те причины, которые двадцать лет спустя привели к «вооруженному нейтралитету» балтийских держав, направленному против притязаний Англии на море. Обладание неограниченной силой, а именно такой силой и было морское могущество Англии, редко сопровождается глубоким почтением к правам других. Англия, не имевшая соперника в океане, следовала принципу, что имущество неприятеля, находящееся на нейтральных кораблях, подлежит захвату. Из-за этого торговля нейтральных наций не только подвергалась обидным придиркам, но и несла значительные убытки; совершенно так же в начале войны она сочла для себя выгодным установить на бумаге блокаду французских портов. Нейтральные державы, конечно, возмущались против такого произвола, но 1761 г. был неподходящим для вооруженного протеста, и из всех держав Испания наиболее рисковала в войне. Англия имела тогда в строю сто двадцать линейных кораблей, кроме состоявших в резерве, с экипажем в семьдесят тысяч матросов, обученных и закаленных пятью годами непрерывной войны на море, избаловавшей их победами. Флот Франции, который в 1758 г. насчитывал семьдесят семь линейных кораблей, в 1759 г. потерял из них двадцать семь, захваченных англичанами, и еще восемь, уничтоженных ими, не считая и множества погибших фрегатов. Действительно, как уже было указано, сами французские писатели признавали, что флот их был разрушен до основания. Испанский флот насчитывал около пятидесяти кораблей; но личный состав его, если только он не отличался весьма сильно от того, каким был до и после рассматриваемого времени, должен был стоять на весьма низком уровне. О слабости Испанской империи, не имевшей полноценного флота, выше уже говорилось. Нейтралитет, хотя иногда и нарушаемый, был для нее гораздо выгоднее, позволяя ей восстанавливать свои финансы и торговлю и увеличивать внутренние ресурсы, – но для этого ей требовался еще большой промежуток времени. Несмотря на это, король, под влиянием семейных чувств и затаенной обиды против Англии, поддался доводам хитрого Шуазеля, и 15 августа 1761 г. был подписан фамильный договор между двумя коронами. Этот договор, к которому должен был также присоединиться король Неаполя, гарантировал их взаимные владения всей мощью обоих королевств. Это было само по себе серьезное предприятие; но кроме того имелся секретный пункт, согласно которому Испания обязалась объявить войну Англии 1 мая 1762 г., если к тому времени последняя не заключит мира с Францией. Переговоры такого характера не могли держаться совершенно в тайне, и Питт узнал достаточно для того, чтобы убедиться, что Испания таит против Англии враждебные намерения. Со своей обычной надменной решительностью он хотел предупредить ее объявлением войны, но влияние оппозиции против него в совете нового короля было слишком сильно. Не сумев склонить на свою сторону министерство, он отказался от своего поста 5 октября 1761 г. Вскоре после того его предсказания оправдались. Испания горячо желала не нарушать мира только до тех пор, пока не пришли из Америки корабли с золотой монетой, столь необходимой для ведения войны. 21 сентября флот галеонов благополучно стал на якорь в Кадиксе, и 2 ноября британский посланник известил свое правительство, что «два корабля благополучно прибыли из Вест-Индии с необыкновенно ценными грузами, так что все богатство, которое ожидалось из испанской Америки, находится теперь в старой Испании»; в той же депеше он доносил об удивительной перемене в обращении с ним испанского министра, речи которого сделались весьма надменными[105]105
  Mahon, History of England.


[Закрыть].

Жалобы и притязания Испании приняли весьма резкий характер, и ссора углублялась так быстро, что даже новое английское министерство, горячо желавшее мира, отозвало своего посланника до конца года и объявило войну 4 января 1762 г. Политика Питта была, таким образом, принята, но слишком поздно, чтобы пожать богатую жатву, на которую он рассчитывал.

Однако никакая проволочка со стороны Англии не могла изменить существенное неравенство в силе и подготовленности к войне между двумя нациями. Планы, составленные Питтом, были в основном приняты его преемником и приводились в исполнение со всей быстротой, какую дозволяла готовность английского флота. 5 марта Покок, который возвратился из Ост-Индии, отплыл из Портсмута, конвоируя флот транспортов для действий против Гаваны, в Вест-Индии он взял еще подкрепления из находившихся там войск, так что под его командой было теперь девятнадцать линейных кораблей, кроме меньших судов, и десять тысяч солдат.

В январе предшествовавшего года вест-индский флот, под командой хорошо известного Роднея, участвовал вместе с сухопутными силами в покорении Мартиники, этой жемчужины среди французских островов и базы обширной каперской организации.

Уже было сказано, что тысяча четыреста английских торговых судов были захвачены в течение этой войны в вест-индских морях крейсерами, главным портом которых был Форт-Рояль на Мартинике. С падением этого порта неизбежно должна была пасть базировавшаяся на него каперская организация. Мартиника была сдана 12 февраля, и за потерей Францией этого главного коммерческого и военного центра немедленно последовала и потеря меньших островов – Гренады, С.-Лючии и С.-Винцента. Этими завоеваниями английские колонии на Антигуа (Antigua), С.-Китсе (St. Kitts) и Невисе (Nevis), так же как и суда, торговавшие с этими островами, были обеспечены от посягательств неприятеля. Английская торговля значительно увеличилась, и все Малые Антильские или Наветренные острова сделались британскими владениями.

27 мая к адмиралу Пококу присоединилось у мыса Св. Николая вест-индское пополнение, и так как время было уже позднее, то он повел свой большой флот через старый Багамский канал, вместо того чтобы идти обыкновенным путем, вокруг южного берега Кубы. Это справедливо считалось большим подвигом в те дни скудных гидрографических сведений и было осуществлено без аварий. Вперед были посланы разведочные и промерные суда, за ними фрегаты, а на отмелях были поставлены на якоря шлюпы, причем была тщательно разработана система дневных и ночных сигналов. Используя хорошую погоду, флот благополучно прошел через канал в одну неделю и появился перед Гаваной. Подробно описывать эту операцию мы не будем.

30 июля, после сорокадневной осады, был взят замок Моро, и город сдался 10 августа. Испанцы потеряли не только город и порт, но и двенадцать линейных кораблей, кроме 3 000 000 фунтов стерлингов деньгами и товарами, принадлежавшими испанскому королю. Важность Гаваны измерялась не только ее величиной и положением в центре большой и хорошо возделанной области; она была также портом, командовавшим над единственным проходом, которым в те дни обязательно должны были пользоваться корабли с сокровищами, а также и другие, совершавшие плавание от Мексиканского залива до Европы. При переходе Гаваны в руки неприятеля эти корабли неизбежно должны были собираться в Картахене и оттуда двигаться против пассатных ветров – операция всегда трудная и долго задерживавшая корабли в тех водах, где они подвергались риску захвата их английскими крейсерами. Даже нападение на берега перешейка не было бы таким серьезным ударом для Испании. Таких больших успехов могла добиться только нация, уверенная в том, что морские пути контролируются ее морской силой, которой целиком должен быть приписан благополучный исход операции и значение которой можно еще иллюстрировать таким ярким фактом, как своевременная доставка четырех тысяч американских войск для подкрепления английских рядов, сильно опустошенных сражениями и лихорадкой. Говорят, что к тому времени, когда город пал, у осаждавших оставалось на ногах только две тысячи пятьсот человек, годных к службе.

В то время как энергия и активная деятельность морской силы Англии привели к таким блестящим результатам в Вест-Индии, в Португалии и на Дальнем Востоке происходили события, также представлявшие собой иллюстрацию деятельности этой силы. Союзные короны в начале войны пригласили Португалию присоединиться к ним против тех, кого они называли «тиранами морей», напомнив ей, как английская монополия на ее торговлю высасывала золото из страны и как грубо был нарушен ее нейтралитет флотом под командой Боскауэна. Португальский министр хорошо знал и горячо переживал все это; но хотя приглашение сопровождалось ясным намеком на то, что Португалии не позволят сохранять нейтралитет, который она не могла обеспечить, он правильно рассудил, что его стране следовало больше бояться Англии и ее флота, чем испанской армии. Союзники объявили Португалии войну и вторглись в нее. Некоторое время они имели успех, но «тираны морей» откликнулись на призыв Португалии, послали туда флот и высадили в Лиссабоне восемь тысяч солдат, которые прогнали испанцев за границу и даже перенесли войну в самую Испанию.

В то же время была атакована Манила. При таком большом количестве одновременных операций было сочтено невозможным посылать туда войска или корабли из Англии. Успехи в Индии и полная безопасность тамошних поселений, а также господство на море позволили индийским властям самим предпринять эту колониальную экспедицию. Она отплыла в августе 1762 г. и, достигнув Малакки 19-го, была снабжена в этом нейтральном порту всем необходимым для предполагавшейся осады; голландцы, хотя и ревниво относившиеся к успехам англичан, не решились отвергнуть их требования. Экспедиция, которая опиралась всецело на флот, закончилась покорением всей группы Филиппинских островов, сдавшихся в октябре и заплативших затем выкуп в четыре миллиона долларов. Около того же времени этот флот захватил галеон из Акапулько, на котором находилось три миллиона долларов, а английская эскадра в Атлантике взяла корабль, шедший из Лимы с четырьмя миллионами долларов в серебре для испанского правительства.

«Никогда колониальная империя Испании не получала таких ударов. Испания, своевременное вмешательство которой могло бы изменить исход войны, вступила в нее слишком поздно, чтобы помочь Франции, но вовремя для того, чтобы разделить с нею ее несчастья. Были основания бояться еще большего. Панама и Сан-Доминго находились в опасности, и англо-американцы готовились к вторжению во Флориду и в Луизианну… Завоевание Гаваны нарушило в значительной мере связь между богатыми американскими колониями Испании и Европой. Покорение Филиппинских островов удалило теперь Испанию из Азии. Оба эти обстоятельства преградили все пути испанской торговле и нарушили всякую связь между отдельными частями ее обширной, но несплоченной империи»[106]106
  Martin, History of France.


[Закрыть].

Выбор пунктов, атаки, намеченных министерством Питта, был стратегически хорош, так как он перерезывал артерии могущества врага; и если бы планы Питта были выполнены полностью и Панама также была бы взята, то успех был бы еще более решительным. Англия потеряла также преимущество неожиданности, которое имела бы, предупредив Испанию в объявлении ей войны; но так или иначе она неизменно оставалась победителем в этой короткой борьбе благодаря быстроте, с которой приводились в исполнение ее планы, что было возможно только при высоком уровне организации ее морских сил и руководства.

С завоеванием Манилы закончились военные операции. Девяти месяцев, истекших с момента формального объявления войны Англией в январе, было достаточно для того, чтобы разбить последнюю надежду Франции и привести Испанию к миру, при заключении которого она уступила по всем пунктам, служившим обоснованием ее враждебной позиции и требований. После краткого изложения вышеописанных событий вряд ли нужно указывать, что быстрота и тщательность, с которыми Англия решила свою задачу, были всецело обусловлены ее морской силой, позволявшей ей одновременно действовать на отдаленных и разбросанных театрах войны, как, например, на Кубе, в Португалии, в Индии и на Филиппинских островах, не страшась серьезного перерыва своих коммуникаций.

Прежде чем излагать условия мира, которые должны бы суммировать результаты войны, но в действительности делают это несовершенно, вследствие недостаточной энергии тогдашнего английского министерства, тянувшего с заключением мира, необходимо дать очерк влияния войны на торговлю и на основы морской силы и национального благосостояния.

Одна замечательная черта этой войны особенно поражает ум вследствие удивительного по своей парадоксальности утверждения, что о благосостоянии Англии можно заключить по размерам ее потерь.

«С 1756 по 1760 год, говорит один французский историк, “французские каперы захватили у англичан более двух тысяч пятисот торговых судов. В 1761 г., хотя Франция не имела, можно сказать, ни одного линейного корабля в море и хотя англичане захватали двести сорок наших каперов, сотоварищи последних все-таки взяли восемьсот двенадцать английских судов. Объяснение такого большого числа призов лежит в поразительном росте английского судоходства. Утверждают, что в 1760 г. Англия имела в море восемь тысяч кораблей; из них французы захватили почти одну десятую, несмотря на охранявшие их эскадры и крейсера. За четыре года, с 1756 по 1760 год, французы потеряли только девятьсот пятьдесят судов”»[107]107
  Martin, History of France.


[Закрыть].