Текст книги "Влияние морской силы на историю"

Здесь мы оставим их и приведем рассказ Сюффрена о том, как он занял свое положение. В донесении морскому министру он говорит:

«Я уничтожил бы английскую эскадру не столько своим превосходством в численности, сколько выгодной диспозицией, при которой атаковал ее. Я атаковал арьергардный корабль и прошел вдоль английской линии до шестого корабля. Таким образом, я сделал три корабля неприятеля бесполезными для него, так что мои двенадцать кораблей имели против себя только шесть кораблей врага. Я начал бой в три с половиной часа пополудни, став в голове своего флота и дав сигнал построить линию насколько возможно лучше, без чего я не стал бы сражаться. В четыре часа я дал трем кораблям сигнал обойти арьергард неприятеля, а остальной эскадре – приблизиться к неприятелю на пистолетный выстрел. Этот сигнал, хотя и репетованный, не был исполнен.

Я не подавал примера с а м, чтобы не стать в положение, при котором три арьергардных корабля могли бы повернуть на другой галс и обойти меня. Однако, за исключением Brilliant, который обошел арьергард, ни один корабль не был так близок к неприятелю, как мой, и не получил столько ядер».

Главное расхождение этих двух описаний состоит в том, что Сюффрен утверждает, будто его флагманский корабль прошел вдоль всей английской линии, от арьергардного до шестого корабля, тогда как Юз говорит, что французы разделились на две линии, которые, по приближении, направились – одна на арьергард, а другая на центр его эскадры. Последний маневр был бы лучшим; ибо если головной корабль атакующего прошел бы, как утверждает Сюффрен, вдоль линии неприятеля, от арьергардного до шестого корабля, то он последовательно принял бы на себя огонь шести кораблей, который нанес бы ему большие повреждения и заставил бы его расстроить линию. Сюффрен также указывает на намерение обойти арьергард, расположив три корабля под ветром у него. Два из них заняли это положение. Далее Сюффрен указывает причину, по которой он не подошел ближе на своем головном корабле; но так как и следовавшие за ним корабли не приближались, то внимание Юза не было привлечено к его поступку.

Французский коммодор был серьезно, и кажется справедливо, рассержен бездеятельностью некоторых своих капитанов. На второго в порядке командования он жаловался своему министру: «Будучи впереди, я не мог хорошо видеть то, что происходило в арьергарде. Я приказал г-ну де Тромелэну (de Tromelin) дать сигнал кораблям, которые могли быть возле него; он только повторял мои собственные, не обеспечив их исполнения». Эта жалоба была вполне справедлива. 6 февраля, за десять дней до боя писал своему помощнику следующее:

«Если мы будем так счастливы, что окажемся на ветре, то, поскольку в английской эскадре всего восемь или, самое большое, девять кораблей, я намереваюсь обойти его арьергард. Предполагая, что ваш отряд будет в арьергарде, вы увидите, сколько кораблей окажутся за линией неприятеля, и дадите им сигнал обойти ее[170]170
  План XIV, фиг. D, показывает боевой строй, намеченный Сюффреном для этого сражения. Пять арьергардных кораблей неприятеля должны были иметь каждый двух противников, почти борт о борт. Головной французский корабль на наветренной стороне должен был держаться дальше, так, чтобы, атакуя шестой неприятельский корабль, он мог в то же время «задержать» авангардные корабли, если бы они попытались подкрепить арьергард, повернув для этого на другой галс.


[Закрыть] (т. е. напасть с подветренной стороны)… Во всяком случае, я прошу вас указать вашему отряду маневры, которые, по вашему мнению, всего лучше обеспечат успех сражения. Занятие Тринкомале и Негапатама, а может быть и всего Цейлона должно заставить нас желать генерального сражения».

Последние две фразы выясняют взгляд Сюффрена на положение в Индийских морях, которое требовало сперва разгрома вражеского флота, а затем и захвата известных стратегически ценных портов. Что это определение положения было справедливо, столь же верно, как и то, что оно перевернуло обычные французские понятия, согласно которым порт считался первым объектом действий, а флот неприятеля – вторым. Генеральное сражение было первым желанием Сюффрена, и поэтому правильно сказать, что уклонение от такого боя должно бы было быть первой целью Юза. Старания последнего занять наветренное положение были поэтому целесообразны; и так как в феврале месяце морской бриз в Мадрасе начинает дуть с востока и юга около одиннадцати часов утра, то Юз, вероятно, поступил хорошо, держась этого направления, хотя результат обманул его ожидания. Де Гишен в одном из его сражений с Роднеем выбрал такой курс, чтобы быть на ветре, когда подует полуденный бриз, и это желание осуществилось. О том, как воспользовался бы Юз преимуществом наветренного положения, можно судить только по его собственным словам, что он искал его для сражения на более близкой дистанции. В этом еще нет гарантии искусного пользования тактическим преимуществом.

Сюффрен также излагает в обращении к Тромелэну (Tromelin) свой взгляд на обязанности второго в порядке командования – взгляд, который в основном совпадает со взглядом на тот же предмет Нельсона, выраженный в его знаменитом приказе перед Трафальгаром. В этом первом своем сражении Сюффрен вел главную атаку сам, предоставив управление тем, что может быть названо резервом, – по крайней мере, во второй половине сражения, – своему помощнику, который, к несчастью для него, был не Коллингвудом и совершенно не сумел оказать ему поддержку. Вероятно, что занятие Сюффреном головного положения не было следствием каких-либо теоретических взглядов его, а было вызвано тем фактом, что корабль его являлся лучшим ходоком во флоте и что поздний час и легкость ветра делали необходимым вызвать неприятеля на бой возможно скорее. Но этот шаг был ошибкой со стороны Сюффрена. Нахождение командующего на головном корабле сопряжено – не необходимо, но весьма естественно – с идеей подачи примера; и удержание им своего корабля на порядочной дистанции от неприятеля ради превосходных тактических оснований заставило капитанов, державшихся у него в кильватере, также не приближаться к неприятелю, несмотря на сигналы, что было естественно, почти простительно. Противоречие между приказаниями и примером, – которое проявилось столь ярко при Виксбурге в нашей гражданской войне, вызвав недоразумения и вражду между двумя храбрыми офицерами, – не должно допускаться. Дело начальника предупредить такие недоразумения путем самого тщательного предварительного разъяснения как буквы, так и духа своих планов. Это особенно важно по отношению к сражениям на море, где дым, слабый ветер и перебитый такелаж могут сделать весьма затруднительным чтение сигналов, являющихся почти единственным средством связи. Такова была практика Нельсона; не чужд был пониманию этого и Сюффрен. «Точное согласование диспозиций с теми, кто должны исполнять их, – необходимо», писал он д’Эстену за три года до этого. Но если следовавшие за ним и сражавшиеся корабли еще можно извинить, то действия арьергардных кораблей и особенно второго, в порядке командования, офицера, хорошо знавшего планы Сюффрена, являются непростительными. Он должен был принудить арьергардные корабли занять подветренное положение, сам став в голове, если это было необходимо. Ветер был достаточно силен для этого, ибо два капитана действительно вступили в бой под ветром – один из них без всяких приказаний, побуждаемый лишь собственной доброй волей и мужеством и следуя лозунгу Нельсона: «капитан, который ставит свой корабль борт о борт с неприятельским, не может быть очень неправ». Он получил особенное одобрение Сюффрена, что само по себе было почетной наградой. Было ли неудовлетворительное поведение столь многих его товарищей следствием их неполноценности, или оно было вызвана раздорами и вероломством в их среде, – это неважно для военного писателя, но должно интересовать французских офицеров, ревниво относящихся к чести своего оружия. Жалобы Сюффрена после нескольких неудач сделались очень бурными.

«Мое сердце, – писал он, – разрывается от всеобщей измены. Я только что потерял случай уничтожить английскую эскадру… Все – да, все – корабли могли бы подойти близко к неприятелю, так как мы были на ветре и впереди, и ни один не сделал этого. Некоторые из них вели себя храбро в других сражениях. Я могу только приписать этот страх желанию привести к концу крейсерство, злой воле и невежеству. Результат был ужасен. Я должен сказать вам, монсеньер, что офицеры, которые были на Иль-де-Франсе, не моряки и не военные люди. Не моряки, ибо они не были в море; а их коммерческий темперамент – независимый и недисциплинированный – безусловно противен воинскому духу».

Это письмо, написанное после его четвертого сражения с Юзом, должно быть принято с некоторыми поправками. Кажется, что сам Сюффрен, поторопившийся в этом последнем случае по своей горячности, был отчасти ответственен за беспорядочное состояние своего флота во время сражения, да и другие обстоятельства, и прежде всего характер некоторых из порицавшихся им офицеров, делают обвинение их в измене преувеличенным. С другой стороны, остается правильным факт, что после четырех генеральных сражений, при численном превосходстве французов, которыми командовал искусный и горячий Сюффрен, английская эскадра, говоря словами его собственной жалобы, «все еще существовала»; и не только существовала, но и не потеряла ни одного корабля. Единственное заключение, какое можно вывести из этого, высказано одним французским морским писателем: «Количество исчезло перед качеством»[171]171
  Troude, Batailles Navales.


[Закрыть]. Несущественно, произошла ли неудача от неспособности или недоброжелательства.

Неспособность капитанов, проявлявшаяся на поле сражения, не влияла на общее ведение кампании, на котором сказывались качества одного только начальника. Бой 17 февраля продолжался два часа и закончился переменой ветра на юго-восточный в шесть часов пополудни. Англичане были, таким образом, поставлены в наветренное положение, и их авангардные корабли получили возможность принять участие в сражении. Но так как наступила ночь, то Сюффрен в половине седьмого лег со всей своей эскадрой в бейдевинд, на правом галсе, взяв курс на NО, тогда как Юз направился к югу под малыми парусами. Капитан французского флота Шевалье утверждает, что Сюффрен намеревался возобновить сражение на следующее утро. Но в таком случае он должен был принять меры, чтобы держаться ближе к неприятелю. Политика Юза – не вступать в бой без какого-либо преимущества на его стороне – была слишком ясна для того, чтобы можно было допустить предположение, что, лишившись возможности использовать в бою один из своих кораблей – Exeter, на котором сосредоточился огонь столь многих врагов, он остался спокойно ждать атаки. Это настолько ясно, что делает вероятным предположение о нежелании Сюффрена немедленно возобновить сражение из-за серьезных повреждений в его флоте и ненадежного поведения его офицеров. На следующее утро враждебные флоты уже потеряли друг друга из виду. Продолжавшийся северный ветер и тяжелое состояние двух кораблей заставили Юза идти в Тринкомале, где защищенная гавань позволила ему сделать необходимые исправления. Сюффрен, озабоченный своими транспортами, прошел к Пондишери, где стал на якорь вместе с ними. Его желанием было – следовать дальше для нападения на Негапатам; но командир сухопутных войск решил действовать против Куддалора. После переговоров и достижения соглашения с Гайдер-Али армия высадилась к югу от Порто-Ново и подошла к Куддалору, который сдался 4 апреля.

Между тем Сюффрен, горя желанием достигнуть своей главной цели, снова отплыл в море 23 марта. Он надеялся отрезать два линейных корабля, ожидавшиеся из Англии, но опоздал: оба эти корабля (74-пушечные) присоединились 30 марта к главным силам в Мадрасе, куда Юз, после двухнедельного ремонта в Тринкомале, вернулся уже 12 марта. Вскоре после присоединения к нему подкреплений он опять отплыл в Тринкомале с войсками и военными запасами для гарнизона. 8 апреля на северо-востоке показалась эскадра Сюффрена, державшаяся также к югу. Юз продержался на прежнем курсе в течение этого и двух следующих дней при легких северных ветрах. 11-го числа, в пятидесяти милях к северу от Тринкомале, он взял к берегу Цейлона и спустился по направлению к порту. Утром 12-го числа опять показалась на северо-востоке французская эскадра, шедшая под всеми парусами, чтобы догнать его. Это был день, когда Родней и де Грасс встретились в Вест-Индии; но роли здесь были обратные: здесь французы, а не англичане искали сражения.

Скорости отдельных кораблей противников были далеко не равны. У каждого были корабли, обшитые медью в подводной части и не обшитые. Юз увидел, что худшие ходоки его не в состоянии уйти от лучших ходоков противника, – условие, которое всегда побуждает отступающую эскадру в конце концов рискнуть на бой, если только она может решиться пожертвовать арьергардными кораблями, и которое настоятельно требует как для безопасности, так и для эффективности действий эскадры, чтобы все суда одного и того же класса имели известный минимум скорости. Та же самая причина – опасное положение отделившихся кораблей – побудила де Грасса в тот же день на другом театре решиться на рискованный маневр, следствием которого было большое несчастье. Юз решился сражаться, имея на то больше оснований, и в девять часов утра построил свою линию на правом галсе (план XV, А), направив к берегу свою эскадру в стройном порядке при промежутках между кораблями в два кабельтова. Ниже приводится его описание, которое опять-таки отличается от описания Сюффрена, давая совершенно иное и более лестное представление о тактике французского коммодора:

«Неприятель, находившийся в 6 милях на NО от нас, при северо-восточном ветре, продолжал маневрировать, изменяя позиции своих кораблей в линии до пятнадцати минут первого, когда спустился (а) на нас; при этом пять кораблей его авангарда прошли вперед (b), чтобы завязать бой с кораблями нашего авангарда, а другие семь кораблей (b´) направились прямо на наши три центральных корабля – Superbe, Monmouth шедший передним, и Мопагса, шедший за ним. В половине второго начался бой между авангардами обеих эскадр; три минуты спустя я дал сигнал общего сражения. Французский флагманский корабль Héros и шедший за ним L'Orient (оба 74-пушечные) спустились к Superbe на расстояние пистолетного выстрела. Héros удерживал свое положение, обмениваясь жестокими залпами с противником в течение девяти минут, а затем, сильно поврежденный, пошел в атаку на Monmouth, сражавшийся в это время с другим неприятельским кораблем, и тем очистил место для кораблей своего арьергарда, которые смогли теперь поддержать атаку нашего центра, где происходило самое жаркое сражение. В три часа Monmouth потерял свою бизань-мачту, сбитую ядрами неприятеля, а через несколько минут и свою грот-мачту и вышел из линии под ветер (С, с); а в сорок минут четвертого, поскольку ветер неожиданно продолжал заходить к северу, без всякого морского бриза и боясь посадить свои корабли на мель, я дал сигнал повернуть через фордевинд и затем привести в бейдевинд, в боевой линии, на левом галсе, не прекращая сражения с неприятелем»[172]172
  Английские и французские флагманские корабли имеют на плане бо́льшие размеры, чем остальные.


[Закрыть].

Здесь сосредоточение сил действительно повредило противнику. В этом самом суровом сражении между двумя суровыми бойцами потери англичан составили 137 убитых и 430 раненых на одиннадцати кораблях. Из этого числа два центральных корабля, флагманский и его передний мателот потеряли 104 убитыми и 198 ранеными – 53 % всех потерь эскадры, которой они составляли всего 18 %. Эти потери были гораздо тяжелее по отношению к размерам кораблей, чем те, которые выпали на долю головных кораблей двух колонн при Трафальгаре[173]173
  Victory, корабль Нельсона при Трафальгаре (100-пушечный), потерял 57 убитыми и 102 ранеными; корабль Юза (70-пушечный) потерял 59 убитыми и 96 ранеными. Корабль Коллингвуда Royal Sovereign (также 100-пушечный) потерял 47 убитыми и 94 ранеными; Monmouth (64-пушечный) в сражении Юза потерял 45 убитыми и 102 ранеными.


[Закрыть]. Повреждения корпусов, рангоутов и т. п. были еще серьезнее. Английская эскадра была совершенно разбита этим сосредоточением сил неприятеля на небольшой части ее. Будучи слабее противника, когда начался бой, Юз сделался еще слабее, лишившись двух кораблей, а Сюффрен получил еще большую свободу действий.

Но насколько такое сосредоточение сил Сюффрена было намеренным? Для ответа на этот вопрос мы должны обратиться к работам двух французских писателей[174]174
  Troude, Batailles Navales; Chevalier, Hist. de la Marine Erançaise.


[Закрыть], которые основали свое повествование на его собственных депешах, имеющихся в архиве морского министерства. О действительном перевесе, завоеванном французами, надо судить по сравнению списков потерь и повреждений, нанесенных отдельным кораблям; ибо очевидно, что если обе эскадры получили одинаковую сумму повреждений, но у англичан они пали на два корабля, так что они не могли подготовиться к новому сражению ранее, как через месяц или позже, тогда как у французов повреждения распределялись между двенадцатью кораблями, что позволяло им снова дать бой уже через несколько дней, то надо признать, что стратегически и тактически победа осталась за французами[175]175
  Это замечание кажется слишком очевидным само по себе, чтобы нуждаться в доказательстве; тем не менее еще неизвестно, причисляют ли вообще моряки эту истину к фонду своих аксиом.


[Закрыть].

Что касается целей Сюффрена, то ничто не указывает на то, что он хотел произвести такую атаку, какую описывает Юз. Имея двенадцать кораблей против одиннадцати английских, он намеревался, кажется, последовать обычным английским приемам: построить линию, параллельную неприятельской, спуститься всем флотом и атаковать каждым своим кораблем соответствующий корабль неприятеля. К этому он прибавил одну простую комбинацию: двенадцатый французский корабль, не имея противника, должен был сражаться с арьергардным английским кораблем с подветренной его стороны, что ставило последний между двух огней. В действительности, сосредоточение сил против авангарда и центра, каким его описывает Юз, тактически стоит ниже подобного же сосредоточения сил против центра и арьергарда колонны. Это справедливо даже по отношению к паровым судам, которые хотя и менее подвержены потере движущей силы, все же должны повернуть кругом, чтобы перейти из авангарда в арьергард, теряя при этом много драгоценных секунд; но это тем более справедливо по отношению к парусным судам, особенно при легких переменных ветрах, которые характеризуют время смены муссонов, когда именно и происходило сражение. Нельсон подчеркивал свое презрение к русскому флоту его времени, но, хотя и не будучи много лучшего мнения об испанцах, он при Трафальгаре сосредоточил тяжесть атаки на арьергарде союзных флотов. Имея дело с такими моряками, как капитаны флота Юза, тем более было бы ошибкой напасть на авангард вместо арьергарда; только мертвый штиль мог бы помешать последнему принять участие в сражении.

Капитан Шевалье так описывает атаку Сюффрена. После упоминания о построении Юза в линию на правом галсе он говорит:

«Этому маневру подражали французы, и обе эскадры составляли параллельные линии, держа приблизительно на WNW (А, А). В одиннадцать часов, когда наша линия хорошо выровнялась, Сюффрен дал сигнал спуститься всем вместе на WSW. Наши корабли плохо держались предписанной линии пеленга, и авангард, составленный из лучших ходоков, первым подошел на дистанцию пушечного выстрела к неприятелю[176]176
  Как всегда бывает.


[Закрыть]. В час головные корабли английского флота открыли огонь по Vengeur и Artésien (французский авангард). Эти два корабля, приведя в бейдевинд[177]177
  Т. е. повернули свой борт к неприятелю, вместо того чтобы приблизиться к нему.


[Закрыть], чтобы ответить на огонь неприятеля, сейчас же получили приказание опять спуститься. Сюффрен, который желал решительного боя, сохранял свой курс, принимая без ответа залпы, направленные на его корабль. Подойдя на дистанцию пистолетного выстрела к Superbe, он привел к ветру (В), на его грот-мачте появился сигнал открыть огонь. Поскольку у адмирала Юза было только одиннадцать кораблей, то Bizarre, согласно диспозиции, предписанной главнокомандующим, должен был атаковать с кормы арьергардный корабль английского флота и обойти его с подветра. В момент, когда раздались первые пушечные выстрелы, наши худшие ходоки не были еще на своих местах. Повинуясь букве, а не духу приказаний коммодора, капитаны этих кораблей привели в бейдевинд одновременно с предшествовавшими им кораблями. Результатом этого явилось то, что французская линия образовала кривую (В), оконечности которой были представлены в авангарде Artésien и Vengeur, а в арьергарде – Atax и Sévére, почему эти корабли находились очень далеко от тех, которые соответствовали им в неприятельской линии».

Из всего этого описания, составленного горячим поклонником Сюффрена, имевшим полный доступ к официальным бумагам, очевидно, что французский начальник задумал атаку, элементарную по замыслу и трудную по исполнению. Чтобы держать весь флот на линии данного пеленга, при свободном ходе, нужно большое искусство, особенно когда корабли имеют различные скорости, как это и было в эскадре Сюффрена. Огромные повреждения, которые получили Superbe и Monmouth, неоспоримо обусловленные сосредоточением сил, не могут быть приписаны диспозиции Сюффрена. «Повреждения, полученные Héros в начале боя, не позволили ему оставаться возле Superbe. Не будучи в состоянии своевременно обстенить марсели, так как брасы его были перебиты, он прошел вперед и был остановлен только на траверзе Monmouth»[178]178
  Chevalier.


[Закрыть]. Это объясняет бедствие последнего корабля, уже получившего повреждения и теперь атакованного сильнейшим противником. Superbe освободился от Сюффрена только для того, чтобы быть атакованным следующим французским кораблем, одинаково крупным; и когда Monmouth сдрейфовал или спустился под ветер, то и французский корабль тоже сдрейфовал, так что в течение нескольких мгновений он обстреливал из своих кормовых орудий нос Superbe (С, d). Последний в то же время был атакован с траверза и с кормы двумя французскими кораблями, которые, по сигналу или без него, пришли на помощь своему коммодору.

Рассмотрение списка потерь показывает, что у французов последние распределялись между кораблями гораздо равномернее, чем у англичан. У последних не менее трех кораблей вышли из сражения, не потеряв ни одного человека, тогда как у французов – только один. Сущность сражения, кажется, состояла в несколько случайном сосредоточении огня двух 74-пушечных и одного 64-пушечного, французского корабля на одном 74-пушечном и одном 64-пушечном английском корабле. Принимая, что корабли соответствующих классов были равносильны, приходится допустить, что французы имели, считая только бортовые орудия, сто шесть орудий против шестидесяти девяти.

В свое время действия адмирала Юза в течение трех дней, предшествовавших сражению, подверглись критике за то, что он воздерживался от нападения на французов, хотя они бо́льшую часть времени были под ветром, имея только на один корабль больше, чем у англичан, при сильно растянутом строе. Полагали, что он имел случай разбить их по частям[179]179
  Annual Register, 1782.


[Закрыть]. Имеющиеся описания слишком скудны для того, чтобы позволить правильно судить об этом мнении, которое, вероятно, выражало толки молодых офицеров флота в кают-компании и на шканцах. Собственный отчет Юза о положении двух флотов неясен и в одной важной подробности прямо противоположен французскому. Если вышеприведенная возможность действительно представлялась, то английский адмирал, уклонившись от того, чтобы воспользоваться ею, остался верен решению, с которым отплыл, – не искать и не избегать неприятеля, но идти прямо в Тринкомале, для высадки войск и выгрузки запасов, бывших у него на корабле. Другими словами, в таком случае он руководствовался в своих действиях скорее французской, чем английской морской политикой – подчинения атаки неприятельского флота выполнению конкретного задания. Если по этой причине он действительно упустил благоприятный случай сразиться с врагом, то имел, конечно, основания горько сожалеть об этом после описанного сейчас боя; но за недостатком точных сведений, самое интересное, на что мы можем указывать – это впечатление, произведенное боем на общество и на моряков в Англии; оно ясно показывает, что англичане считали атаку неприятельского флота первейшей обязанностью своего адмирала. Можно также сказать, что едва ли бы ему пришлось хуже, если бы он взял инициативу атаки на себя, чем пришлось на самом деле от того, что он дождался нападения неприятеля. И, конечно, он пострадал бы еще больше, если бы капитаны Сюффрена были так же хороши, как его.

После сражения, к закату солнца, обе эскадры стали на якорь на глубине в пятнадцать сажен (очевидно, глубина была еще меньше, так как три французских корабля приткнулись к коралловым рифам). Здесь противники остались на расстоянии двух миль один от другого, исправляя повреждения. Юз ожидал атаки вследствие тяжелого состояния Monmouth, но Сюффрен, окончив ремонт 19-го числа, снялся с якоря и вышел в море, где оставался в течение двадцати четырех часов, вызывая противника на бои, но не желая начинать его сам. Он понимал состояние неприятеля так хорошо, что чувствовал необходимость оправдать свой поступок перед морским министром, в донесении которому указал на восемь причин его, приводить которые здесь нет необходимости. Последняя заключалась в неполноценности его капитанов и отсутствии единодушия в их среде.

Невероятно, чтобы Сюффрен впал в ошибку, проявив излишнюю осторожность. Напротив, наиболее характерный его недостаток как главнокомандующего состоял в горячности, которая при виде неприятеля переходила в нетерпение и увлекала его иногда в бой слишком поспешно и беспорядочно. Но если в деталях управления боем, в своих тактических комбинациях Сюффрен терпел неудачи вследствие собственной пылкости и недостатков большей части его капитанов, то в общем руководстве кампанией, в стратегии, где личные качества главнокомандующего главным образом и сказываются, – его превосходство проявилось резко и было увенчано блестящим успехом. Здесь пылкость его высказывалась в энергии – неутомимой и заразительной. Страстность его горячей провансальской крови преодолевала трудности, создавала ресурсы из ничего и чувствовалась на каждом корабле, бывшем под его командой. Для военного нет урока более поучительного и более долговечного, чем быстрота и изобретательность, с которыми он, не имея базы снабжения, производил ремонт своего флота и снова выходил в море, пока его более медлительный противник копался над исправлением полученных повреждений.

Сражение принудило англичан оставаться бездеятельными в течение шести недель, пока ремонтировался Monmouth. К несчастью для Сюффрена, его положение не позволило ему немедленно возобновить наступление: у него не хватало людей, провианта и особенно запасного рангоута и такелажа. В официальном письме после сражения он писал: «Я не имею запасных материалов для исправления такелажа, на эскадре недостает, по крайней мере, двенадцати запасных стеньг». Транспорты с необходимыми припасами дожидались в Пуэнт-де-Галле (Point de Galles), который, как и весь Цейлон, за исключением Тринкомале, был тогда еще голландским владением. Сюффрен поэтому стал на якорь в Батакало, к югу от Тринкомале, где он находился между Юзом и могущими прийти с моря английскими кораблями, и занимал удобную позицию для защиты конвоировавшихся им судов, присоединившихся к нему здесь. 3 июня он отплыл в Транкебар (Tranquebar), датское владение, в котором оставался две или три недели, затрудняя сообщение между Мадрасом и английским флотом в Тринкомале. После того он отплыл в Куддалор, для установления связи с командиром сухопутных сил и Гайдер-Али. Последнего он нашел крайне недовольным недостаточным содействием французского генерала. Сюффрен, однако, сумел приобрести его расположение, и тот выразил желание видеть его по возвращении из замышлявшейся тогда экспедиции, ибо, верный своему правильному инстинкту, коммодор стремился опять встретиться с английским флотом, после поражения которого он намеревался атаковать Негапатам. Сюффрен страдал профессиональными предрассудками; он всегда имел в виду необходимость как политическую, так и стратегическую – поддерживать союз с султаном и установить контроль над морским побережьем и внутренней частью страны; но он ясно сознавал, что первым шагом к этому было обеспечение господства на море путем разгрома английского флота. Настойчивость и энергия, с какими он преследовал эту цель посреди больших затруднений, соединяясь с ясностью, с какой он видел ее, являются достоинствами, выделяющими Сюффрена из группы французских флотоводцев, равных ему по мужеству, но связанных путами ложной традиции и ошибочными целями.

Между тем Юз, наскоро поставив мачты на Monmouth, ушел в Тринкомале, где на его эскадре был произведен ремонт и были высажены на берег больные; но очевидно, что – как это уже было упомянуто выше – англичане еще недостаточно долго владели портом для того, чтобы устроить там арсенал и склад необходимых припасов, ибо он говорит: «Я буду в состоянии поставить новые мачты на Monmouth из запасных материалов, хранящихся на нескольких кораблях». Несмотря на это, его средства превосходили те, которые имелись в распоряжении его противника. Во время пребывания Сюффрена в Транкебаре, затрудняющего для англичан сообщение между Мадрасом и Тринкомале, Юз все еще спокойно оставался в последнем порте, отплыв в Негапатам 23 июня, днем позже того как Сюффрен достиг Куддалора. Враждебные эскадры приближались, таким образом, одна к другой, и Сюффрен поспешил со своими приготовлениями к атаке, как только услышал, что его неприятель находился там, где можно было застичь его. Юз ожидал его движений.

Однако до своего отплытия Сюффрен нашел случай написать домой: «Со времени моего прибытия на Цейлон, – частью при помощи голландцев, частью благодаря взятым нами призам, – эскадра была обеспечена всем необходимым на шесть месяцев плавания, а запасом кукурузы и риса я обеспечен более чем на год». Это приобретение было для него справедливым источником гордости и удовлетворения. Без порта и лишенный средств, французский коммодор обеспечил себя лучше, чем его неприятель, транспорты и торговые суда которого удовлетворили его нужды. Этот результат был обусловлен его изобретательностью и деятельностью его крейсеров, вдохновлявшейся им самим. А у него было всего только два фрегата – класс судов, на который адмирал должен был главным образом опираться в таких хищнических военных действиях. 23 марта как провиант, так и другие запасы его были почти на исходе. Шесть тысяч долларов деньгами и провиант конвоировавшихся им судов были его единственными средствами. 12 апреля он выдержал суровый бой, потеряв очень много такелажа, людей и боеприпасов. После этого у него оставалось пороху и снарядов только на один столь же суровый бой. А три месяца спустя он уже мог донести, что готов оставаться в море еще шесть месяцев без дополнительного снабжения. Таким образом, он был обязан всецело самому себе, своей самостоятельности и тому, что без преувеличения может быть названо величием души. Этого не ожидали в Париже, напротив, там полагали, что эскадре придется возвратиться для пополнения запасов к Иль-де-Франсу. Там не думали, чтобы было возможно оставаться в столь удовлетворительном состоянии у враждебного берега, так далеко от ближайшей базы. Сюффрен думал иначе: он рассчитывал, с чисто военным глубоким знанием и здравым пониманием своей профессии, что успех операций в Индии обусловливался господством на море и, следовательно, непрерывным нахождением там его эскадры. Он не побоялся попытаться сделать то, что всегда считали невозможным. Эта твердость духа, носящая отпечаток гения, должна быть рассмотрена, для правильной оценки ее, в связи с обстоятельствами того времени и предшествовавших поколений.