Текст книги "Влияние морской силы на историю"

Это неуклонное сохранение генеральной линии политики, без сомнения, подсказывалось сменявшим друг друга английским правительствам самими условиями страны. Единство цели было до некоторой степени предопределено последними. Твердое сохранение морской силы, высокомерная решимость заставить чувствовать ее, мудрое содержание военных сил в состоянии боевой готовности в еще большей степени были обусловлены той особенностью политических учреждений Англии, которая в течение рассматриваемого периода практически отдала власть в руки класса земельной аристократии. Такой класс, каковы бы ни были его недостатки в других отношениях, с готовностью воспринимает и развивает политические традиции, естественно гордится славою своей страны и сравнительно нечувствителен к страданиям общества, ценою которых эта слава поддерживается. Он, не задумываясь, заставляет общество нести бремя финансовых тягот, необходимых для подготовки к войне и для ведения ее. Будучи в целом богатым, он не так чувствителен к этим тяготам. Не будучи по своему характеру торговыми, источники его богатства, в случае войны, не подвергаются немедленной опасности, и он не страдает политической робостью, характеризующей тех, состоянию и делам которых угрожают международные осложнения, – вошедшей в пословицу робостью капитала. Тем не менее в Англии этот класс не был нечувствителен ко всему, что способствовало торговле или затрудняло ее; обе палаты парламента соперничали в покровительстве ей и в заботах об ее расширении; их частым запросам морская история приписывает рост эффективности управления флотом, находившегося в руках исполнительной власти. Такой класс так же естественно воспринимает и поддерживает дух воинской чести, что имело первостепенную важность в те века, когда военная организация не давала достаточной замены того, что называется esprit-de-corps[10]10
  Корпоративный дух.


[Закрыть]. Но хотя аристократия была преисполнена классового чувства и классовых предрассудков, которые давали себя чувствовать в военном флоте, как и везде, ее практическая жилка оставляла открытым путь к выдвижению и для людей более низкого происхождения, и каждый век видел адмиралов, вышедших из низов. Этим своим свойством английский высший класс заметно отличался от французского. Даже в 1789 г., в начале революции, список офицеров французского военного флота все еще носил имя чиновника, на обязанности которого лежала проверка доказательств благородного происхождения лиц, намеревавшихся вступить в военно-морское училище.

С 1815 г., и особенно в наши дни, управление Англией перешло в значительнейшей мере в руки народа в целом. Пострадает ли от этого ее морская сила, пока неизвестно. Основой этой силы остается большая торговля, крупная механическая промышленность и обширная колониальная система. Будет ли демократическое правительство обладать достаточной дальновидностью и чувствительностью к национальному положению и кредиту, чтобы для прочного поддержания благосостояния страны не жалеть в мирное время необходимых денежных затрат, обеспечивающих готовность к войне, этот вопрос остается еще открытым. Народные правительства обыкновенно не склонны к военным издержкам, как бы они ни были необходимы, и есть признаки, что в этом отношении Англия начинает отставать.

Выше мы уже видели, что Голландская республика, еще более чем английская нация, своим процветанием и даже самой жизнью обязана морю. Но характер и политика ее правительства значительно менее благоприятствовали неуклонному поддержанию ее морского могущества. Состоя из семи областей, носивших название Соединенных Провинций, она страдала от разделения властей, которое американец назвал бы чрезмерным расширением прав отдельных штатов. Каждая морская провинция имела свой собственный флот и свое собственное адмиралтейство, что порождало зависть между ними. Этому дезорганизующему направлению частью противодействовало большое преобладание провинции Голландии, которая содержала пять шестых флота и вносила пятьдесят восемь процентов налогов и принимала соответствующее этому участие в руководстве национальной политикой.

Дух народа, в высшей степени патриотического и способного принести крайние жертвы за свободу, но все-таки узко коммерческого, царил и в правительстве, которое можно назвать коммерческой аристократией, и заставлял его враждебно относиться к войне и к затратам, необходимым для ее подготовки. Как уже указывалось, голландские бургомистры соглашались нести расходы на оборону не ранее, чем опасность начинала угрожать непосредственно им. Однако, пока держалось республиканское правительство, эта экономия менее всего распространялась на флот; и до смерти Яна де Витта в 1672 г. и даже до мира с Англией в 1674 г. голландский военный флот по своей численности и вооружению способен был с честью противостоять соединенным флотам Англии и Франции. Его сила в это время несомненно спасла страну от разгрома, задуманного двумя королями. Со смертью де Витта умерла и республика, и ее сменило, в сущности, монархическое правление Вильгельма Оранского. Всю свою жизнь этот принц, которому было тогда всего лишь восемнадцать лет, проводил политику сопротивления Людовику XIV и французской экспансии. Это сопротивление проявлялось скорее на суше, чем на море, чему способствовал выход Англии из войны… Уже в 1676 г. адмирал де Рюйтер (de Ruyter) нашел, что силы, предоставленные в его распоряжение, недостаточны для того, чтобы бороться с Францией без поддержки извне. Поскольку взоры правительства были обращены на сухопутные границы, флот быстро пришел в упадок.

В 1688 г., когда Вильгельму Оранскому нужен был флот для сопровождения его в Англию, бургомистры Амстердама заявили, что сила флота неизмеримо сократилась и что к тому же он лишился своих способнейших командиров. Став королем Англии, Вильгельм сохранил положение штатгальтера и продолжал свою прежнюю политику в Европе. Он нашел в Англии морскую силу, в которой нуждался, а ресурсы Голландии использовал для сухопутной войны. Этот голландский принц согласился, чтобы в военных советах союзных флотов голландские адмиралы сидели ниже младшего английского капитана; и таким образом морские интересы голландцев, так же как и их гордость, были принесены в жертву Англии. Когда Вильгельм умер, новое правительство продолжало его политику. Его цели были чисто сухопутные, и при заключении Утрехтского мира, который завершил серию войн, продолжавшихся более сорока лет, голландцы, не предъявив никаких требований морского характера, не приобрели ничего в области морских ресурсов, колониальной экспансии или торговли.

О последней из этих войн английский историк говорит:

«Экономия голландцев сильно повредила их репутации и торговле. Их военные корабли в Средиземном море никогда не были в достаточной мере обеспечены провиантом, а их конвои были настолько слабы и плохо вооружены, что на один наш корабль они теряли пять, что породило общее убеждение в том, что перевозить товары на наших судах более безопасно, чем на их. А это несомненно дало хороший эффект. Поэтому наша торговля в этой войне скорее возросла, чем уменьшилась».

С этого времени Голландия перестала обладать большой морской силой и быстро потеряла главенствующее положение среди наций, чье могущество было создано этой силой. Будет только справедливо сказать, что никакая политика не спасла бы от упадка эту маленькую, хотя и решительную нацию перед лицом непримиримой вражды Людовика XIV. Дружба с Францией, обеспечившая бы ей мир на сухопутной границе, позволила бы ей, по крайней мере в течение более продолжительного времени, оспаривать у Англии господство на морях, а союз флотов двух континентальных государств мог бы задержать рост огромной морской силы, о которой только что говорилось. Мир на море между Англией и Голландией мог стать возможным лишь в результате фактического подчинения одной из этих стран другой, ибо обе они стремились к одной и той же цели. Между Францией и Голландией дело обстояло иначе; и падение Голландии не было неизбежным следствием ее малых размеров и малочисленности населения, а было обусловлено ошибочной политикой обоих правительств. В нашу задачу не входит обсуждать, которое из последних более заслуживает порицания.

Франция, прекрасно расположенная для обладания морской силой, получила в наследство от двух великих правителей – Генриха IV и Ришелье – совершенно определенную политику.

С некоторыми хорошо разработанными проектами экспансии на Восток было соединено упорное сопротивление Австрийскому дому, который правил тогда как в Австрии, так и в Испании, и такое же сопротивление Англии на море. Для достижения этой последней цели, а также по другим причинам следовало добиваться союза с Голландией, следовало также развивать торговлю и рыболовство как основу морской силы и создать большой военный флот. Ришелье оставил документ, который он назвал своим политическим завещанием; в нем он указывал на возможность для Франции создать морскую силу, основываясь на положении и средствах страны; и французские писатели считают его истинным основателем флота не только потому, что он снарядил суда, но и за широту его взглядов и тех мероприятий, которые обеспечили здоровый и неуклонный рост флота. После его смерти Мазарини (Mazarin) унаследовал его взгляды и общую политику, но не усвоил его высокого и воинственного духа, а потому в период его управления только что созданный флот исчез.

Когда Людовик XIV взял власть в свои руки (в 1661 г.), во французском флоте было всего тридцать военных кораблей, из которых только три имели не менее шестидесяти пушек. Тогда началась работа, явившаяся удивительнейшим проявлением возможностей абсолютизма, когда он пользуется своей властью умело и систематично. Управление торговлей, мануфактурами, судоходством и колониями было поручено человеку великого практического гения, Кольберу, который служил под руководством Ришелье и полностью воспринял его идеи и политику. Он преследовал свои цели в чисто французском духе. Кабинет министра должен был быть источником всего и организовать решительно все. «Организовать производителей и купцов в сильную армию, подчиненную активному и разумному руководству, чтобы обеспечить Франции промышленную победу с помощью порядка и единства усилии, и получить лучшие продукты, сделав обязательными для всех рабочих процессы производства, признанные наилучшими компетентными людьми… Организовать моряков и заморскую торговлю в большие корпорации так же, как это было сделано с мануфактурами и внутренней торговлей, и обеспечить торговой мощи Франции поддержку в виде военного флота дотоле невиданных размеров, имеющего прочную базу», таковы, говорят нам, были задачи Кольбера по отношению к двум из трех звеньев, составлявших цепь морской силы. Что касается третьего звена – колоний, то правительство, очевидно, также имело в виду само заниматься их организацией и управлением ими, ибо оно начало с того, что откупило обратно у владевших ими колоний Канаду, Ньюфаундленд, Новую Шотландию и острова французской Вест-Индии. Здесь действовала, таким образом, абсолютная бесконтрольная власть, сосредоточившая в своих руках все нити правления нации и предполагавшая так направить ее, чтобы наряду с другими вещами создать великое морское могущество.

Рассмотрение всех деталей деятельности Кольбера не входит в нашу задачу. Достаточно отметить, что правительство играло главную роль в создании морского могущества государства, и то, что этот истинно великий человек видел не один какой-нибудь из устоев, на которых оно покоится, не замечая при этом всех остальных, а способствовал укреплению всех этих устоев своей мудрой и предусмотрительной деятельностью. Земледелие, увеличивающее плодородие земли, и мануфактуры, умножающие продукты промышленности человека; внутренние торговые пути и правила, облегчающие обмен продуктов с внешним миром; судоходство и таможенные уставы, направленные к передаче транзитной торговли в руки французов и тем самым поощрявшие строительство торгового флота Франции для ввоза и вывоза отечественных и колониальных продуктов; такая организация колониальной администрации и развития колоний, которая обеспечивала непрерывное расширение отдаленного рынка и переход его в монопольное владение отечественной торговли; трактаты с иностранными государствами, благоприятные для французской торговли, и налоги на иностранные суда и продукты, вводившиеся с целью подрыва торговли конкурирующих наций, – все эти меры, обнимающие бесчисленные детали, были применены, чтобы создать для Франции: 1) производство; 2) судоходство; 3) колонии и рынки, – одним словом, морскую силу. Изучение такой работы проще и легче, когда она сделана одним человеком, начертана одним логическим процессом, чем когда она медленно осуществляется противоречивыми интересами при более сложной системе правления. За несколько лет правления Кольбера вся теория морского могущества была осуществлена характерным для Франции путем систематической централизации, тогда как для того, чтобы продемонстрировать ту же теорию на примере английской и голландской историй, нужно взять деятельность нескольких поколений. Однако этот рост был форсированным и зависел от настойчивости пестовавшей его абсолютной власти; а так как Кольбер не был королем, то его контроль продолжался только до тех пор, пока он был в милости у короля. Однако в высшей степени интересно отметить результаты его работы на специальном поприще правительственной деятельности – во флоте. Было уже сказано, что в 1661 г., когда он вступил в должность, Франция имела только тридцать вооруженных кораблей, из которых лишь на трех было не менее шестидесяти пушек. В 1666 г. число судов возросло уже до семидесяти, из коих пятьдесят были линейные, и двадцать брандеров; в 1671 г. вместо семидесяти стало уже сто девяносто шесть. В 1683 г. насчитывалось сто семь кораблей с вооружением от 24 до 120 пушек на каждом, двенадцать из которых имели свыше 76 пушек, кроме того имелось много мелких судов. Порядок и система, установленные в доках, сделали последние гораздо более производительными, чем в Англии. Английский капитан, бывший пленником во Франции в то время, когда влияние Кольбера еще сказывалось в деятельности его сына, пишет:

«Будучи привезен туда пленником, я пролежал четыре месяца в госпитале, в Бресте, где лечился от ран. Находясь там, я удивлялся быстроте, с которой во Франции комплектуются команды и снаряжаются суда, ибо до того времени полагал, что это нигде не может делаться быстрее, чем в Англии, где мы имеем в десять раз больше судов, а следовательно в десять раз больше моряков, чем имеет Франция; но там я увидел, как двадцать кораблей, почти все шестидесятипушечные, были снаряжены в течение двадцати дней; предварительно они были введены в гавань, и команды были распущены. Затем, по распоряжению из Парижа, они были килеваны, осмотрены, оснащены, снабжены провиантом, а команды их укомплектованы, и в конце указанного срока они снова вышли в море с величайшей легкостью, какую можно себе представить. Я видел также, как за какие-нибудь четыре-пять часов со стопушечного корабля были сняты все орудия; в Англии же я никогда не видел, чтобы это было сделано меньше, чем за двадцать четыре часа; и притом французы работали с величайшей легкостью и с меньшим риском, чем у нас. Все это я видел из окна госпиталя».

Один французский морской историк сообщает почти невероятные факты подобного рода: например, килевание одной галеры было закончено к четырем часам, а в девять она вышла из порта с полным вооружением. Наряду с более серьезными заявлениями английского офицера эти предания указывают, что во Франции была достигнута замечательная степень организованности и порядка, а работа была сильно облегчена.

Тем не менее весь этот удивительный рост флота, форсированный действиями правительства, зачах подобно тыковнику Ионы, когда правительство перестало благоволить к нему. Флот не успел пустить глубоких корней в жизни нации.

Деятельность Кольбера совпадала с направлением политики Ришелье, и в течение некоторого времени казалось, что она будет продолжаться и возвеличит Францию на море, а также принесет ей господство на суше. По причинам, приводить которые пока нет надобности, Людовик проникся чувством ожесточенной вражды к Голландии; и так как эти чувства разделялись Карлом II, то оба короля решились уничтожить Соединенные Провинции. Война, начавшаяся вследствие этого решения в 1672 г., хотя и более противная естественным чувствам Англии, была меньшей политической ошибкой с ее стороны, чем со стороны Франции, – особенно по отношению к морской силе. Франция помогала уничтожению своего вероятного и, несомненно, незаменимого союзника; Англия участвовала в сокрушении своего величайшего соперника на море, который еще превосходил ее своей торговлей. Франция, шатавшаяся под бременем долгов и финансовой разрухи, когда Людовик вступил на престол, к 1672 г. едва успела расчистить себе путь благодаря счастливым результатам реформ Кольбера. Война, продолжавшаяся шесть лет, уничтожила бо́льшую часть его достижений. Земледельческие классы, мануфактуры, торговля и колонии – всему этому она нанесла удар; учреждения Кольбера зачахли, и порядок, который он установил в области финансов, был ниспровергнут. Таким образом, деяния Людовика – а он один направлял правительство Франции – подорвали молодые корни ее морского могущества и озлобили против нее лучшего морского союзника. Территория и военная сила Франции увеличились, но ростки торговли и мирного судоходства завяли в процессе войны; и хотя военный флот еще в течение нескольких лет содержался с большим блеском, скоро и он начал сокращаться и к концу царствования почти совсем исчез. Та же самая ложная политика по отношению к морю отметила и остальную часть его пятидесятичетырехлетнего царствования. Людовик постоянно поворачивал спину к морским интересам Франции, за исключением военного флота, и либо не мог, либо не хотел видеть, что в последнем было мало пользы, а жизнеспособность его была сомнительна, раз судоходство и промышленность, на которые он опирался, погибли. Его политика, стремившаяся к завоеванию гегемонии в Европе путем увеличения военной силы и территориальной экспансии, принудила Англию и Голландию к союзу, который, как уже выше было сказано, непосредственно изгнал Францию с моря и косвенно подорвал морскую силу Голландии. Флот Кольбера погиб, и в течение последних десяти лет жизни Людовика в море ни разу не выходил значительный французский флот, хотя война велась непрерывно. Простота формы правления в абсолютной монархии, таким образом, убедительно показала, как велико может быть влияние правительства на рост и упадок морской силы.

В последний период своей жизни Людовик был, следовательно, свидетелем упадка упомянутой силы, вызванного ослаблением ее оснований – торговли и приносимого ею богатства. Следующее правительство, также абсолютное, с определенными целями и по требованию Англии, отказалось от всяких претензий на содержание эффективного флота. Причиной этому было то, что новый король был несовершеннолетним; регент же, будучи в ожесточенной вражде с королем Испании, заключил союз с Англией для того, чтобы вредить ему и сохранить за собой власть. Он помог ей утвердить Австрию, наследственного врага Франции, в Неаполе и в Сицилии, чтобы нанести ущерб Испании, и в союзе с нею уничтожил испанский военный флот и верфи. В его лице появился новый абсолютный правитель, игнорировавший морские интересы Франции, погубивший естественного союзника и прямо помогавший – подобно тому как косвенно и ненамеренно помогал Людовик XIV – усилению владычицы морей. Этот переходный период окончился со смертью регента в 1726 г.; но с этого времени до 1760 г. правительство Франции продолжало игнорировать ее морские интересы. Правда, говорят, что благодаря некоторым мудрым изменениям в ее финансовых установлениях, направленных к обеспечению свободы торговли и сделанных министром Лоу – шотландцем по происхождению, торговля с Ост– и Вест-Индией поразительно увеличилась, и что острова Гваделупа и Мартиника сделались чрезвычайно богатыми и процветали; но когда началась война, то как торговля, так и колонии оказались выданными на милость Англии, потому что военный флот пришел в упадок. В 1756 г., когда положение Франции успело уже несколько улучшиться, она имела только сорок пять линейных кораблей, а Англия около ста тридцати; и когда эти сорок пять кораблей понадобилось вооружить и снабдить всем необходимым, то не нашлось достаточного количества материалов, такелажа, запасов и даже артиллерии. Но и это еще не все.

«Недостаток системы в действиях правительства, – говорит один французский писатель, – породил индиферентизм и открыл дверь беспорядку и недостатку дисциплины. Никогда неправильные повышения по службе не были так часты; никогда недовольство не было таким всеобщим. Деньги и интриги заняли место всего другого и приносили назначение на командные посты и власть. Знать и выскочки, с их влиянием в столице и самодовольством в морских портах, мнили себя вознаграждаемыми по заслугам. Расхищение средств государства и верфей не знало границ. Честь и скромность поднимались на смех. И как бы считая, что зло еще недостаточно велико, министерство озаботилось изгладить героические традиции прошлого, которые избежали общего крушения. За энергическими боями великого царствования последовала, по приказу двора, “политика осмотрительности”. Для сохранения немногих вооруженных кораблей неприятелю давались большие преимущества. Ради этого несчастного принципа мы были обречены на оборонительное положение, столь же выгодное для неприятеля, сколь чуждое гению нашего народа. Боязливая осмотрительность перед врагом, предписанная нам приказом, в конце концов отразилась на национальном характере; и злоупотребление этой системой приводило к актам недисциплинированности и к неустойчивости под огнем, чему в предшествовавшем столетии нельзя было найти ни одного примера».

Ложная политика континентальной экспансии поглощала средства страны и была вдвойне вредна, потому что, оставляя беззащитными колоний и торговлю, она позволяла противнику в случае войны отрезать Францию от величайшего источника богатства, как это в действительности и случилось. Небольшие эскадры, выходившие в море, уничтожались значительно превосходившими их силами неприятеля: торговое судоходство было ликвидировано, и колонии Канада, Мартиника, Гваделупа, Индия попали в руки Англии. Если бы это не заняло слишком много места, можно было бы привести ряд интересных выдержек из трудов писателей, показывающих крайне бедственное положение Франции – страны, отвернувшейся от моря, – и рост богатства Англии среди всех ее жертв и усилий. Один современный писатель следующим образом выразил свой взгляд на политику Франции в тот период:

«Франция, столь горячо увлекшаяся германской войной, настолько лишила свой флот внимания и средств, что дала нам возможность нанести ее морскому могуществу такой удар, от которого она, быть может, никогда не оправится. Поглощение ее внимания германской войной отвлекло ее также от обороны своих колоний, вследствие чего мы могли завоевать значительнейшие из них. Война заставила ее отказаться от покровительства своей торговле, которая была всецело уничтожена, тогда как торговля Англии никогда, – даже среди самого глубокого мира, – не бывала еще в таком цветущем состоянии. Словом, втянувшись в эту германскую войну, Франция принесла в жертву свои шансы в непосредственно затрагивающем ее конфликте с Англией».

В Семилетней войне Франция потеряла тридцать семь линейных кораблей и пятьдесят шесть фрегатов, т. е. в три раза больше судов, чем когда-либо насчитывал весь флот Соединенных Штатов во времена парусного флота. «В первый раз со времени средних веков, – говорит один французский историк в своем разборе упомянутой войны, – Англия победила Францию одна, почти без союзников, тогда как последняя имела много сильных помощников. Этими победами Англия обязана единственно превосходству своего правительства». Да, превосходству правительства, пользовавшегося мощнейшим оружием – морской силой, в вознаграждение за его настойчивую политику, неуклонно направленную к одной цели.

Глубокое унижение Франции, достигшее предела между 1760 и 1763 гг., когда она заключила мир, является поучительным уроком для Соединенных Штатов в нынешний период нашего торгового и морского упадка. Мы избежали ее унижения, так будем же надеяться, что мы последуем примеру, который она показала впоследствии.

В те же годы (1760–1763) французский народ восстал, как впоследствии в 1793 г., и заявил, что желает иметь флот. «Народное чувство, искусно направлявшееся правительством, испустило крик, разнесшийся с одного конца Франции до другого: “Флот должен быть восстановлен”. Правительство получило в дар корабли от городов, от корпораций и по частным подпискам. В дотоле пустынных портах началась кипучая деятельность, везде строились и ремонтировались корабли. Эта деятельность не ослабевала; арсеналы наполнились, материальная часть была приведена в порядок, артиллерия реорганизована; кроме того было обучено и оставлено во флоте десять тысяч артиллеристов.

В тоне и в действиях морских офицеров тех дней сразу почувствовался всенародный подъем, которого лучшие из них не только ждали, но которому они и способствовали. Никогда еще не обнаруживалось среди морских офицеров такой профессиональной и умственной деятельности, как в то время, когда правительство оставляло гнить их корабли. Вот что пишет об этом выдающийся французский офицер нашего времени:

«Грустное состояние флота в царствование Людовика XV заставило офицеров, для которых доступ к блестящей карьере смелых предприятий и удачных сражений оказался закрытым, обратиться к собственным силам. Они извлекли из своих занятий те знания, которые они применили на практике несколько лет спустя, как бы в доказательство справедливости изречения Монтескье: “Несчастье – наша мать, счастье – наша мачеха”… Около 1769 г. сияло во всем своем блеске созвездие офицеров, чья деятельность распространилась до крайних пределов мира и которые занимались исследованиями и работами во всех отраслях человеческих знаний. Морская академия, основанная в 1752 г., была преобразована»[11]11
  Gougeard, La Marine de Guerre; Richelieu et Colbert.


[Закрыть].

Первый директор Академии, пост-капитан, по имени Биго де Морог (Bigot de Morogues), написал тщательно разработанный трактат по морской тактике, первый оригинальный труд по этому предмету со времени сочинения Поля Госта (Paul Hoste), заменить которое он имел целью. Морог должен был изучать и формулировать свои проблемы тактики в те дни, когда Франция не имела флота и под ударами неприятеля была неспособна поднять свою голову на море. В Англии тогда не было подобной книги, и один английский лейтенант только в 1762 г. перевел часть великого труда Госта, опустив бо́льшую часть его. Не ранее как двадцать лет спустя шотландец Клерк – частное лицо – издал умное исследование по морской тактике, указавшее английским адмиралам на систему, которая позволила французам отбить их необдуманные и дурно комбинировавшиеся атаки[12]12
  Что бы мы ни думали о притязаниях Клерка на оригинальность в построении системы морской тактики – а эта оригинальность сильно оспаривается, – не может быть сомнения в том, что его критика прошлого была правильна. По мнению автора, в этом отношении он заслуживает признания полной оригинальности, замечательной в человеке, не бывшем ни моряком, ни военным.


[Закрыть].

«Исследования морской академии и энергичный толчок, данный ими трудам офицеров, не остались, как мы предполагаем показать впоследствии, без влияния на относительно цветущее состояние, в котором находился флот к началу американской войны».

Уже было упомянуто, что американская война за независимость сопровождалась отступлением Англии от ее традиционной и верной политики и вовлечением ее в сухопутную войну в далекой стране, тогда как сильные враги ждали случая атаковать ее на море. Подобно Франции в недавней тогда германской войне, подобно Наполеону в позднейшей испанской войне, Англия, вследствие излишней самоуверенности, была готова обратить друга в недруга и таким образом подвергнуть действительный базис своей силы суровому испытанию. Французское же правительство избежало западни, в которую так часто попадало. Обратившись спиною к европейскому континенту, имея на своей стороне вероятность его нейтралитета и уверенность в союзе с нею Испании, Франция вступила в борьбу с хорошим флотом и блестящим, хотя, пожалуй, и недостаточно опытным офицерством. На другой стороне Атлантики она имела поддержку в дружественном народе и в своих или союзных портах как в Вест-Индии, так и на континенте. Мудрость этой политики и счастливое влияние этих действий правительства на ее морскую силу очевидно, но детали войны не относятся к этой стороне вопроса. Для американцев главный интерес войны сосредоточился на суше, но для морских офицеров – на море, потому что, по существу, это была морская война.

Разумные и систематические усилия двадцати лет принесли должные плоды, так как, хотя битвы на море и окончились большим поражением для союзников, тем не менее соединенные усилия французского и испанского флотов несомненно поколебали силу Англии и лишили ее колоний. В различных морских предприятиях и сражениях честь Франции была в общем сохранена, хотя трудно при обсуждении вопроса в целом избежать убеждения, что неопытность французских моряков сравнительно с английскими, близорукая зависть офицеров-дворян к командирам иного происхождения и – более всего – уже упомянутые выше жалкие традиции трех четвертей столетия, жалкая политика правительства, учившая офицеров прежде всего спасать свои корабли и экономить на материалах, не только помешали французским адмиралам стяжать славу, но и извлекать положительные выгоды, возможность к чему неоднократно была в их руках. Когда Монк сказал, что нация, желающая господствовать на море, должна всегда атаковать, он задал тон морской политике Англии; и если бы инструкции французского правительства всегда дышали тем же духом, то война 1778 г. могла бы окончиться быстро и лучше для Франции, чем это имело место на самом деле. Кажется неблагодарным критиковать поведение учреждения, которому наша нация обязана тем, что ее рождение прошло благополучно; но труды писателей самой Франции недостаточно пронизаны духом этого замечания. Французский офицер, который служил во флоте в течение этой войны, в труде своем, отличающемся спокойным и здравым тоном, говорит:

«Что могли подумать молодые офицеры, бывшие при Сэнди-Хуке (Sandy Hook) с д’Эстеном (D’Estaing), при Сент-Кристофере с де Грассом (de Grasse), и даже те, которые прибыли в Род-Айленд (Rhode Island) с де Тернэем (de Тегпау), когда они видели, что эти флотоводцы не были преданы суду по возвращении на родину?»[13]13
  La Serre, Essais Hist. et Crit. sur la Marine Française.


[Закрыть]