Текст книги "Влияние морской силы на историю"

Но такая разница справедливо приписывается одним английским писателем «сокращению французской торговли и страху перед англичанами, который удерживал многие из ее торговых судов от выхода в море». И далее он указывает, что захват судов не был наиболее выгодным следствием эффективности английских флотов. «Захваты, подобные захватам Дюкэна, Луисбурга, острова Принца Эдуарда, покорения Сенегала и, позднее, Гваделупы и Мартиники, были событиями настолько же пагубными для французской торговли и колоний, насколько выгодными для торговли и колоний Англии»[108]108
  Campbell, Lives of the Admirals.


[Закрыть]. Увеличение числа французских каперов для понимающего глаза было грустным свидетельством того, что торговый флот страны был принужден к праздности и что экипаж и владельцы торговых судов должны были прибегнуть к рискованному грабежу, чтобы добывать себе пропитание. Правда, это не был совершенно бесплодный риск. Тот же английский автор признается, что в 1759 г. потери торгового флота превысили потери военного. В то время как французы тщетно пытались восстановить равенство на море и пополнить свои потери (но бесцельно, ибо, «строя вооруженные суда, они работали только для английского флота»), французские каперы, несмотря на смелость и бдительность английских крейсеров, кишели в таком огромном количестве, что в этом году они взяли двести сорок британских судов, главным образом мелких и каботажных. Тот же авторитет подсчитал, что в 1760 г. англичане потеряли 300 торговых судов, а в 1761 г. – свыше 800, т. е. в три раза больше, чем французы; но, прибавляет он, «было бы неудивительно, если бы они захватили еще большее количество более богатых кораблей, ибо, в то время как их торговля была уничтожена и они посылали в море мало торговых судов, торговые флоты Англии бороздили моря. Каждый год ее торговля увеличивалась; деньги, которые уносила у нее война, возвращались продуктами ее промышленности. Восемь тысяч судов использовались купцами Великобритании». Размеры ее потерь приписываются трем причинам, из которых только первую можно было предотвратить: 1) невниманию торговых судов к распоряжениям конвоиров, 2) огромному количеству английских судов во всех морях и 3) сосредоточению неприятелем всего остатка своей силы в каперстве. В течение того же 1761 г. военный флот потерял один линейный корабль, который был отнят обратно, и один катер. В то же время, несмотря на различные обмены, англичане все еще держали у себя в плену двадцать пять тысяч французов, тогда как пленных англичан во Франции было только тысяча двести человек. Таковы были результаты морской войны.

Наконец, суммируя торговые успехи королевства в конце войны, писатель говорит, после упоминания об огромных суммах денег, отнятых у Испании:

«Все это усиливало торговлю и питало промышленность. Иностранные субсидии большей частью оплачивались векселями купцов, находившихся за границей и выдававших их в уплату за британские изделия. С каждым годом торговля Англии постепенно возрастала; такая картина национального благосостояния во время длительной дорого стоящей и кровавой войны, никогда до тех пор не была видана ни в одной стране».

Неудивительно, что при таких достижениях английской торговли и неизменном успехе, сопутствовавшем английскому оружию, а также при фактическом уничтожении французского флота соединение Франции и Испании, которое сначала угрожало будущему Англии и внушало некогда опасения всей Европе, не вызвало теперь в Великобритании ни страха, ни уныния. Испания была по своей организации и по распределению своих владений особенно уязвима для нападений великого морского народа, и каковы бы ни были воззрения правительства того времени, Питт и нация видели, что пришел час, наступления которого тщетно ожидали в 1739 г., потому что тогда годы мира и упорство великого министра ослабили мускулы ее флота. Теперь она только протянула свою руку и схватила то, что желала; но добыча ее была бы беспредельной, если бы министерство не стало опять действовать во вред интересам страны.

О положении Португалии по отношению к Великобритании уже говорилось, но оно заслуживает еще некоторого специального внимания, как дающее пример приобретения элемента морской силы не колониями, но союзом, необходимым или подсказанным благоразумием. Вышеуказанные торговые связи «были усилены крепчайшими политическими. Два королевства эти были так расположены, что у них было мало оснований бояться друг друга, но зато польза от их дружбы была взаимной. Гавани Португалии давали защиту английским флотам и снабжали их разными запасами, а эти флоты, в свою очередь, защищали богатую торговлю Португалии с Бразилией. Антипатия между Португалией и Испанией привела первую к необходимости иметь союзника сильного, хотя и отдаленного. Не было страны более подходящей для этой цели, чем Англия, которая в свою очередь могла извлекать и всегда извлекала огромные выгоды из Португалии в войне с какой бы то ни было державой южной Европы».

Такова английская точка зрения на образ действий Англии, который со стороны напоминает союз льва с ягненком. Абсурдно называть страну с таким флотом, как английский, «отдаленной» от маленькой морской нации, подобной Португалии. Англия находится, и еще более находилась в те дни, везде, где только способен появиться ее флот. Противоположная точка зрения, показывающая равным образом значение союза, была хорошо изложена в меморандуме, которым – под скромным названием приглашения – короны Франции и Испании предписывали Португалии объявить войну Англии.

Причины, породившие этот меморандум, а именно неравная выгодность этого союза и нарушение Англией португальского нейтралитета, уже излагались. Король Португалии отказался порвать союз с Англией под тем предлогом, что он имел за собой большую давность и был исключительно оборонительным. На это короны возражали:

«Оборонительный союз в действительности есть наступательный – по положению португальских владений и по характеру английского могущества. Английские эскадры не могут во всякое время года находиться в море или крейсировать у важнейших берегов Франции и Испании для борьбы с судоходством этих стран, не опираясь на порты и помощь Португалии. И эти островитяне не могли бы оскорблять всю приморскую Европу, если бы все богатства Португалии не проходили через их руки, давая им средства вести войну и превращая этот союз в чисто наступательный».

Из этих двух аргументов логика положения и сила взяли верх. Португалия нашла Англию более близкой и опасной, чем Испанию, и в течение ряда поколений при всех испытаниях оставалась верной союзу с ней. Эта связь была также полезна для Англии, как любое из ее колониальных владений, в зависимости, разумеется, от театра, на котором разыгрывались важнейшие операции в тот или иной период.

Предварительные условия мира были подписаны в Фонтенебло 3 ноября 1762 г., а окончательный договор – 10 февраля следующего года в Париже, почему он и называется Парижским.

По условиям этого договора Франция отказалась от всех притязаний на Канаду, Новую Шотландию и все острова залива Св. Лаврентия; вместе с Канадой она уступила долину Огайо и всю свою территорию на восточном берегу Миссисипи, за исключением города Новый Орлеан. В то же время Испания, в обмен на Гавану, которую Англия возвратила ей, уступила Флориду, причем под этим понятием подразумевались все ее континентальные владения к востоку от Миссисипи. Таким образом, Англия приобрела целую колониальную империю, включавшую Канаду от Гудзонова залива, и всю территорию современных Соединенных Штатов, расположенную к востоку от Миссисипи. Возможности развития этой обширной области в то время предвиделись только отчасти, и тогда еще не было никаких признаков возмущения тринадцати колоний.

В Вест-Индии Англия возвратила Франции имеющие важное значение острова Мартинику и Гваделупу. Четыре так называемых нейтральных острова из группы Малых Антильских островов были разделены между двумя державами: остров С.-Лючиа перешел к Франции, а острова С.-Винцент, Тобаго и Доминика – к Англии, которая удержала также и Гренаду.

Менорка была возвращена Англии; а так как возвращение этого острова Испании было одним из условий союза ее с Францией, то последняя, не будучи в состоянии выполнить теперь это условие, уступила Испании Луизиану, к западу от Миссисипи. В Индии Франция вернула себе владения, которые она имела до того, как Дюплэ начал строить свои планы экспансии; но она потеряла право воздвигать укрепления или содержать войска в Бенгалии и, таким образом, оставила базу в Чандернагоре беззащитной. Одним словом, Франция снова получила возможность вести торговлю, но практически отказалась от своих претензий на политическое влияние. Английская компания сохранила все свои завоевания, хотя это не было официально оговорено.

Право рыбной ловли у берегов Ньюфаундленда и на тех участках залива Св. Лаврентия, которым пользовалась прежде Франция, было по этому договору оставлено за нею; но в нем было отказано Испании, которая требовала его для своих рыболовов. Эта уступка, сделанная Франции, была в числе тех, на которые более всего нападала английская оппозиция.

Бо́льшая часть нации и любимец ее Питт категорически возражали против условий трактата. «Франция, – говорит Питт, – грозна для нас главным образом как морская и торговая держава. То, что мы выигрываем в этом отношении, ценно для нас более всего потому, что наносит вред Франции. А вы оставляете Франции возможность возродить свой флот». Действительно, с точки зрения морской силы и национального соперничества, отвечавшего духу того времени, эти слова, хотя и не либеральные, были совершенно справедливы. Возвращение Франции ее колоний в Вест-Индии и ее баз в Индии, вместе с ценным правом рыбной ловли в ее прежних американских владениях, открывали перед ней широкие возможности, являлись стимулом к восстановлению ее судоходства, торговли и военного флота и, таким образом, способствовали отвлечению ее с пути континентальных притязаний, который был так пагубен для ее интересов и так благоприятен для беспримерного роста могущества Англии на океане. Оппозиция и некоторые члены министерства также думали, что такая командующая и важная позиция, как Гавана, была слишком скупо оплачена уступкой тогда еще пустынной и непроизводительной страны – Флориды. На уступке Порто-Рико настаивали, Флориду приняли. Были еще и другие второстепенные разногласия, но входить в их рассмотрение нам нет надобности. Едва ли можно отрицать, что при том военном контроле над морем, которым располагала Англия, захватившая теперь так много важных позиций, при подавляющем превосходстве своего флота и, наконец, при процветании ее торговли и прекрасном внутреннем положении было бы возможно и даже благоразумнее поставить противникам более суровые условия. Министерство объясняло свою поспешность и уступчивость огромным ростом долга, достигшего тогда 122 000 000 фунтов стерлингов, – суммы, которая со всех точек зрения значила тогда гораздо больше, чем теперь; но так как этот вексель на будущее вполне оправдывался успехом войны, то раздавались категорические требования извлечь из военного положения того времени решительно все выгоды, какие только было возможно. Это-то именно и не было сделано министерством. Что касается долга, то, как тонко подметил один французский автор, «в этой войне и в течение ряда последующих лет Англия имела в виду не менее, как завоевание Америки и прогрессивное развитие своей Ост-Индской компании. В этих двух странах ее торговля и мануфактуры приобретали более чем достаточные рынки сбыта, что вознаграждало ее за многочисленные жертвы, которые она несла. Видя морской упадок Европы, – уничтожение ее торговли, малый успех ее мануфактур, – разве могла английская нация чувствовать страх перед будущим, которое открывало такие широкие перспективы?» К несчастью, нация не имела представительства в правительстве, а ее избранный оратор, возможно единственный человек, способный подняться до уровня великих возможностей того времени, был в немилости при дворе.

Несмотря на это, приобретения Англии были очень велики не только в территориальном отношении и даже не только в преобладании на море, но и в престиже и в положении, приобретенном ею в глазах других наций, отчетливо увидевших теперь ее огромные ресурсы и могучую силу.

Исход континентальной войны представлял характерный и внушительный контраст с этими победами, одержанными через посредство моря. Франция уже отказалась, наряду с Англией, от всякого участия в этой борьбе, а мир между другими участниками ее был подписан через пять дней после Парижского мира. Условия его сводились к восстановлению Status quo ante bellum. По оценке короля Пруссии, в этой войне пали в бою или от болезней сто восемьдесят тысяч его солдат, население же его королевства составляло пять миллионов человек. Потери России, Австрии и Франции, вместе взятых, составляли четыреста шестьдесят тысяч человек. Результат же был таков, что положение осталось прежним[109]109
  См. Annual Register, 1762, р. 63.


[Закрыть]. Приписывать это только различию между возможностями сухопутной и морской войн было бы, конечно, абсурдом. Гений Фридриха, поддерживаемый деньгами Англии, оказался достойным соперником коалиции, хотя и имевшей огромное численное превосходство, но плохо направлявшей свои усилия, не всегда к тому же усердные.

Нам представляется правильным сделать то заключение, что государства, имеющие хорошее морское побережье или хотя бы удобный доступ к океану одним или двумя путями, будут считать для себя более выгодным строить свое благополучие и расширять свои границы при помощи морской силы и торговли, чем пытаться расстраивать и изменять существующую политическую организацию в странах, где более или менее продолжительное господство той или иной державы установило признанные права и создало национальные традиции приверженности к ней или же политические связи. Со времени Парижского трактата 1763 г. пустовавшие до тех пор части земного шара быстро заселились, доказательством чего может быть наш собственный континент, Австралия и даже Южная Америка. Номинальное и более или менее определенное политическое господство теперь, вообще говоря, существует и в наиболее заброшенных странах, хотя из этого общего положения существуют некоторые исключения; но во многих местностях это политическое господство носит почти чисто номинальный характер, а в других оно настолько слабо, что не может обойтись без помощи или покровительства извне. Всем знакомый и известный пример Турецкой империи, держащейся только силами, давящими на нее с противоположных сторон, и взаимной завистью держав, не имеющих к ней никаких симпатий, представляет образец такой слабой политической власти; и хотя вопрос этот чисто европейский, но все знают достаточно, чтобы видеть, что интересы и контроль морских держав являются одними из главных, если не самыми главными из всех элементов, которые определяют теперь положение Турции, и что эти элементы, если только ими воспользуются разумно, определят направление неизбежных в будущем перемен. На западных континентах политическое положение центрально-американских и тропических южно-американских государств настолько неустойчиво, что причиняет постоянное беспокойство в связи с заботами о сохранении внутреннего порядка и серьезно мешает торговле и мирному развитию их ресурсов. До тех пор, пока, употребляя распространенное выражение, эти страны вредят только самим себе, это может продолжаться; но уже давно граждане стран с более устойчивыми правительствами ищут возможности эксплуатировать ресурсы этих государств и несут убытки, являющиеся следствием их беспокойного состояния. Северная Америка и Австралия все еще широко раскрывают ворота для переселения и предприимчивости, но они заполняются быстро. И поскольку соответствующие возможности их уменьшаются, должна начаться кампания за создание в указанных неорганизованных государствах более устойчивого правительства, способного защитить жизнь граждан и обеспечить разумную стабильность учреждений, что дало бы коммерсантам и другим лицам возможность рассчитывать на будущее.

В настоящее время нет надежды, чтобы такие требования могли быть выполнены существующими местными средствами; если то же самое будет иметь место и тогда, когда эти требования в самом деле возникнут, то никакие теоретические положения, подобные доктрине Монро, не удержат заинтересованные нации от попыток врачевать зло какими-либо мерами, которые, как бы они ни назывались, непременно будут политическим вмешательством. Такое вмешательство должно повести к столкновениям, которые иногда будут разрешаться третейским судом, но иногда, несомненно, явятся причинами войн. Даже при мирном разрешении вопроса наиболее сильные аргументы будет иметь нация, обладающая наибольшей организованной силой. Вряд ли нужно доказывать, что успешное прорытие Центрально-Американского перешейка, в каком угодно пункте, может приблизить этот момент, который безусловно наступит раньше или позже. Коренное изменение торговых путей, ожидаемое от этого предприятия, и политическая важность для Соединенных Штатов такого пути сообщения между их атлантическим и тихоокеанским побережьем не представляют, однако, всей или даже главной части вопроса. Насколько можно предвидеть будущее, надо думать, что придет время, когда существующие ныне сильные и устойчивые государства Америки и Европы должны будут создать устойчивые правительства в американских тропических странах. Географическое положение этих стран и их климатические условия сразу делают ясным, что морская сила решит здесь в еще большей степени, чем даже в Турции, какое иностранное государство будет здесь господствовать, если не через установление своего владычества, то через свое влияние на местные правительства. Географическое положение Соединенных Штатов и их внутренняя сила дают им неоспоримое преимущество; но это преимущество не будет иметь цены, если они будут сильно отставать в отношении грубой силы, которая все еще остается последним аргументом республик, как и королей. В этом лежит для нас великий и все еще жизненный интерес Семилетней войны. Мы видели, как в этой войне Англия с маленькой, по сравнению с другими государствами, армией (что имеет место еще и теперь) сперва успешно защищала свои берега, затем переносила свое оружие по всем направлениям, распространяя свою власть и влияние на отдельные страны, не только заставляя их повиноваться себе, но и превращая их в источники своего богатства, силы и престижа. В том, как она ослабляет власть и нейтрализует влияние Франции и Испании в заморских странах, заложено, быть может, предсказание того, что в грядущие дни какая-либо другая великая нация склонит на свою сторону чашу весов в какой-либо будущей войне, чтобы, как это станет ясно потомкам (если не современникам), обеспечить политическое будущее и экономическое развитие странам, до тех пор потерянным для цивилизации; но этой нацией не будут Соединенные Штаты, если момент застигнет их, как теперь, равнодушными к гегемонии над морями.

Направление, данное тогда усилиям Англии инстинктом нации и пылким гением Питта, продолжалось и после войны и глубоко повлияло на ее последующую политику. Будучи теперь хозяйкой в Северной Америке и госпожой Индии, благодаря компании территориальные завоевания которой были признаны туземными князьями; господствуя над двадцатью миллионами жителей, т. е. населением, превышающим население самой Великобритании и приносящим доход, значительный даже по сравнению с доходом правительства метрополии, Англия, владея к тому же другими богатыми колониями, рассеянными по всему земному шару, никогда не забывала о судьбе Испании, этой огромной разбросанной империи, в крушении которой была повинна и она сама. Слова английского морского историка этой войны, относящиеся к Испании, приложимы с незначительными изменениями и к Англии наших дней.

«Испания представляет именно ту державу, с которой Англия может успешно состязаться, будучи всегда уверена, что выгоды и почести будут на ее стороне. Эта обширная монархия истощена в самой основе своей, ее ресурсы находятся на далеком от нее расстоянии, и всякая держава, господствующая на море, может захватить в свои руки богатства и торговлю Испании. Владения, из которых она черпает свои ресурсы, находясь на громадном расстоянии от столицы и одно от другого, заставляют ее, больше чем какое бы то ни было другое государство, ждать того времени, когда она сможет вдохнуть жизнь во все части своей гигантской, но расчлененной империи»[110]110
  Campbell, Lives of the Admirals.


[Закрыть].

Было бы неверно сказать, что Англия истощена в своей основе, но ее зависимость от внешнего мира такова, что вышеприведенные слова должны звучать для нее предостережением.

Эта аналогия положений не оставлялась без внимания Англией. С тех пор и до наших дней ее владения, завоеванные морской силой, вместе с этой силой контролировали ее политику. Путь в Индию – в дни Клайва дальнее и опасное плавание без возможности зайти в какой-либо принадлежащий Англии промежуточный пункт – был облегчен, когда представился случай, приобретением острова Св. Елены, мыса Доброй Надежды и острова Св. Маврикия. Когда пар сделал Красное море и средиземноморский путь удобопроходимыми, Англия приобрела Аден, а еще позднее утвердилась на Сокотре. Мальта попала в ее руки уже в период войн Французской революции; и ее господствующее положение, будучи основой, на которой покоились коалиции против Наполеона, позволило ей потребовать закрепления за нею этого острова в числе прочих условий мира 1815 г. В настоящее время участок пути от Мальты до Суэцкого перешейка, на котором Англия раньше не имела баз, охраняется уступленным ей Кипром. Египет, несмотря на зависть Франции, попал под контроль Англии. Важность этой позиции по отношению к Индии, понимавшаяся Наполеоном и Нельсоном, заставила последнего немедленно после сражения при Ниле послать офицера по суше в Бомбей с вестью о крушении надежд Бонапарта. Даже теперь ревность, с которой Англия смотрит на успехи России и Средней Азии, является результатом тех дней, когда ее морская сила и средства восторжествовали над слабостью д’Аше и над гением Сюффрена и вырвали полуостров Индии у заявлявших на него притязания французов.

«Впервые со времен средневековья, – говорит Мартэн в своем исследовании о Семилетней войне, – Англия победила Францию одна, почти без союзников, тогда как Франция имела сильных помощников. Она победила исключительно превосходством своего правительства».

Да! Но превосходством правительства, пользовавшегося сильнейшим оружием – морской силой. Это орудие сделало Англию богатой и, в свою очередь, защищало торговлю, с помощью которой она создала свое богатство. Своими деньгами она поддерживала немногих своих сторонников, главным образом Пруссию и Ганновер, в их отчаянной борьбе. Ее сила была везде, куда ее корабли могли проникнуть; и не было никого, кто бы оспаривал у нее море. Она шла куда хотела, и с нею шли ее войска и пушки. Этой подвижностью ее силы умножались, а силы врагов рассеивались. Господствуя на морях, она всюду преграждала морские пути. Флоты ее врагов не могли соединиться. Ни один большой вражеский флот не мог выйти в море, а если выходил, то только затем, чтобы тотчас же встретить, со своими неопытными офицерами и командами, ветеранов штормов и морских войн. За исключением Менорки, она тщательно сохраняла свои собственные морские базы и энергично захватывала морские базы неприятеля. Каким львом был Гибралтар для французских эскадр на пути между Тулоном и Брестом! Как могла Франция помочь Канаде, когда английский флот имел Луисбург у себя под ветром?

Единственной нацией, выигравшей в этой войне, была та, которая пользовалась морем в мирное время для стяжания своих богатств и господствовала над ним во время войны благодаря размерам своего флота, многочисленности своих подданных, живших на море или морем, и множеству баз, рассеянных по всему земному шару. Однако надо заметить, что эти базы сами по себе потеряли бы свою цену, если бы сообщение между ними было нарушено. Именно из-за этого Франция потеряла Луисбург, Мартинику, Пондишери, а сама Англия потеряла Менорку. Услуги, оказываемые друг другу различными базами, а также портами и флотами, взаимны[111]111
  Эти замечания, всегда справедливые, сделались вдвойне таковыми со времени применения пара. Возобновление запаса угля представляет потребность более частую, более настоятельную и необходимую, чем какая бы то ни было из нужд парусного корабля. Тщетно думать об энергичных морских операциях вдали от угольных станций. Равным образом тщетно приобретать отдаленные угольные станции без обладания сильным флотом; они лишь попадут в руки неприятеля. Но самое тщетное из всех заблуждений – это надежда сломить врага одной только крейсерской войной без угольных станций за границей.


[Закрыть]. В этом отношении флот представляет собой летучий отряд; он поддерживает свободу сообщений между своими портами и он же уничтожает ее у неприятеля; но он также бороздит моря для потребностей суши; он контролирует пустыню, чтобы человек мог жить и преуспевать в удобообитаемых частях земного шара.