Текст книги "Неизвестная жизнь ученых"

Незримые существа, сеющие смерть

Во многих книгах по истории физиологии и медицины рассказывается о врачах и естествоиспытателях, которые по собственной воле стали объектами рискованных экспериментов…

Шотландский хирург Джон Хантер (1728–1793) считался одним из самых выдающихся учёных и хирургов своего времени. И его авторитет был почти непререкаем. Он оказывал медицинские услуги Бенджамину Франклину, Адаму Смиту, лорду Байрону и королю Георгу III.

В те годы, когда Хантер был практикующим врачом, в Лондоне очень широкое распространение получила проституция. Безусловно, венерические заболевания были обычным явлением. И, несомненно, Хантеру приходилось лечить множество пациентов с этими заболеваниями. Впрочем, в то время врачи уже знали, что эти болезни передаются после половых контактов. Но вот как они развиваются и как связаны друг с другом, оставалось загадкой.

И тогда, наблюдая больных сифилисом и гонореей, Хантер предположил, что причиной обоих заболеваний является один и тот же возбудитель. Более того, ученый считал, что это одна и та же болезнь, только на разных стадиях. Чтобы доказать свою правоту, Хантер привил себе выделение из уретры больного гонореей. А потом он обнаружил признаки сифилиса у самого себя. То есть Хантер нашел у себя оба заболевания. Казалось бы, гипотеза нашла подтверждение.

Однако, как выяснилось позже, пациент, от которого заразился Хантер, страдал не только гонореей, но и нераспознанным сифилисом. Впрочем, в ряде источников утверждается, что бактерии сифилиса находились на игле, которой Хантер делал себе прививку. Так появилось «доказательство» ошибочной теории о тождественности двух разных заболеваний.

Но хуже всего то, что из-за общепризнанного авторитета Хантера подвергнуть сомнению его выводы долго никто не решался, что принесло определенный вред развитию научных знаний о венерических заболеваниях…

В XIX веке о том, что переносчиками желтой лихорадки являются комары, было еще неизвестно. Поэтому врачи проводили различные эксперименты, чтобы понять, как передается это заболевание. Ставили медики опыты и на себе. А первым это проделал энтомолог Джесси Лазар. В 1900 году в Гаване 34-летний врач добровольно позволил зараженному комару искусать себя. А вскоре молодой человек заболел и умер. Но именно благодаря этому самопожертвованию Лазаря ученые смогли начать разработку схемы лечения желтой лихорадки…

В 1885 году между двумя выдающимися европейскими врачами-микробиологами – французом Луи Пастером и немцем Робертом Кохом – разгорелась полемика, поводом для которой стала вакцина от бешенства, созданная Пастером. Однако Кох усомнился в безопасности вакцины Пастера.

И вот однажды французского ученого посетил мужчина, назвавшийся Эммерихом Улльманом – врачом из Вены. И он рассказал следующую историю: «Меня не кусала никакая собака – ни бешеная, ни похожая на бешеную. Сделайте мне вашу прививку, и мы посмотрим, умру ли я от бешенства». Пастер, подумав, согласился. А Улльман, пройдя полный курс прививок, остался не только живым, но и абсолютно здоровым. Тем самым благодаря венскому врачу правота Пастера подтвердилась…

А спустя примерно семь лет, 7 октября 1892 года, немецкий врач-гигиенист Макс Петтенкофер подобным способом попытался опровергнуть идею Роберта Коха, считавшего, что причиной холеры является холерный эмбрион – микроб, который был обнаружен Кохом. И вот 73-летний врач в присутствии нескольких коллег-медиков выпил стакан воды с культурой холерного эмбриона, которую получил из лаборатории Коха. И Петтенкофер не заболел холерой. Впрочем, в феврале 1901 года он застрелился, преследуемый болезненным страхом перед грозящей дряхлостью.

Следует также упомянуть имя российского микробиолога В.А. Хавкина (1860–1930). Он тоже без ущерба для здоровья ввел себе сначала небольшую дозу ослабленных возбудителей холеры, а затем – более значительную. Кстати, аналогичные опыты повторили и другие медики: в том числе русские врачи Илья Мечников и Николай Гамалея, а также советские бактериологи Даниил Заболотный и Иван Савченко…

Но в истории медицины известны и такие эксперименты, которые заканчивались трагически. Например, первой добровольной жертвой чумы стал английский врач Уайт. В 1802 году, работая в александрийском госпитале Эль-Хаммеди, он однажды извлек гной из железы женщины, которая умирала от бубонной чумы, и втер себе в левое бедро. Затем на следующий день он повторил опыт, правда, на этот раз на правом предплечье. Этот эксперимент имел ужасные последствия: через некоторое время Уайт заболел чумой и скончался.

Проводя на себе этот опыт, Уайт пытался найти способы для спасения французских солдат от тяжелых болезней, которыми они заразились во время похода Наполеона в Египет и Сирию. Врач полагал, что от чумы можно сделать прививку, как и от оспы. По сути, Уайт ценой своей жизни опроверг эту гипотезу…

А примерно через тридцать лет французский врач А.Ф. Бюлар, проходивший службу в Египте, тоже проделал на себе опыт с чумной субстанцией. Позже он описал ход эксперимента и его последствия: «15 мая 1834 года в 9 часов утра я снял с себя в зале госпиталя для больных чумой в Эзебекви в присутствии всего персонала верхнюю одежду, рубашку и фланелевое нижнее белье и надел, не принимая никаких мер предосторожности и защитных средств, рубашку мужчины, заболевшего тяжелой формой чумы. Эта рубашка еще сохраняла тепло чужого тела и была вся в крови, так как больному пустили кровь. В присутствии большинства свидетелей этого эксперимента я оставался целый день, чтобы все могли убедиться, что я не принимаю никаких защитных средств для нейтрализации возможных последствий эксперимента. Я ходил в этой рубашке 48 часов, не чувствуя ни обычных симптомов, ни чего-либо другого, что могло бы перейти на меня с этой одежды. Все же два дня спустя на среднем пальце левой руки показалась маленькая опухоль, напоминающая фурункул, но я предположил, что она образовалась на месте небольшой ранки, которую я нанес себе, препарируя тело умершего от чумы».

А.Ф. Бюлар остался жив. А вот австрийский врач Алоис Розенфельд во время пребывания в Африке стал обладателем средства, которое якобы могло излечить от чумы. Однако во время испытаний этого народного препарата 21 января 1817 года он умер…

Проказа, или лепра – страшное заболевание. И вполне объяснимы стремления врачей выяснить ее сущность. Эту болезнь, которая упоминается уже в Библии, старались разгадать и искоренить с давних времен. И те люди, которые рискнули привить ее себе, чтобы найти способы борьбы с проказой, совершили подвиг, являющийся «вершиной человеческого благородства».

Первым, кто поставил под угрозу свое здоровье и жизнь, был норвежский врач Даниель Корнелиус Даниельсен. Он родился в 1815 году. Свою трудовую деятельность начинал в качестве аптекаря, а затем изучал медицину в Христиании (ныне Осло). Совершил несколько экспедиций с целью изучения проказы. А в 1847 году стал главным врачом больницы для прокажённых. В том же году было издано его знаменитое исследование (в сотрудничестве с доктором Беком) о проказе на французском и шведском языках.

С 1844 по 1858 год он провел на себе значительное количество экспериментов, чтобы убедиться, насколько проказа заразна, как считали, и следует ли так опасаться прокаженных, как это было принято в течение столетий. Вначале Даниельсен хотел изучить проявления проказы на животных. Но это у него не получилось. Поэтому врач решился проделать опыт на себе. При первой попытке он взял экссудат из узелка проказы и привил его так, как прививают оспу. Это произошло в 1844 году. И в том же году он ввел себе кровь прокаженного. Но оба опыта оказались безрезультатными. У Даниельсена признаков заболевания не наблюдалось.

Спустя какое-то время ученый вырезал у прокаженного кусочек узелка проказы и пересадил себе под кожу. Но тот отвалился, однако у Даниельсена отсутствовали даже намеки на эту страшную болезнь. И хотя исследователь еще несколько раз повторял эксперименты на себе, болезнь так и не проявлялась.

Позже известный исследователь проказы Хансен предположил, что прививки лепры были сделаны слишком поверхностно. Но, скорее всего, причина в том, что возбудители болезни не всегда обладают той силой, которая необходима, чтобы вызвать заражение. А это значит, что Даниельсену очень повезло.

Когда же бацилла лепры была идентифицирована, врачи снова могли продолжить эксперименты на себе самих. Теперь, прежде чем делать прививку, появилась возможность сначала установить, действительно ли в материале, взятом для прививки, имеется возбудитель лепры. Именно таким материалом и заразил себя итальянский врач Джузеппе Профета.

Еще до открытия бациллы Профета сделал безуспешную попытку привить себе проказу, а когда возбудитель был найден, он снова начал опыты и привил себе материал, в котором, без сомнения, находились бациллы проказы. Он ввел себе также кровь прокаженного. Но этот эксперимент тоже не привел к заболеванию. Таким образом, основываясь на этих сведениях, можно предположить, что заразность лепры в целом невелика и распространяется она только в конкретных районах и при определенных условиях.

Непонятый Людвиг Больцман

Людвиг Больцман (1844–1906) – знаменитый австрийский физик-теоретик, основатель статистической механики и молекулярно-кинетической теории. Его исследования касались в основном кинетической теории газов, термодинамики и теории излучения, а также ряда капиллярных явлений, оптики и т. д. Им же была открыта постоянная величина, определяющая связь между температурой и энергией и играющая ключевую роль в статистической физике. Впоследствии в честь ученого, ее открывшего, она получила название «постоянная Больцмана»…

В целом судьба благоволила ученому. Так, в 1863 году он поступил в знаменитый Венский университет. А в 1866 году Людвиг уже получил ученую степень. Спустя всего год он стал приват-доцентом и начал ассистировать своему учителю Йозефу Стефану. Результатом этого союза позже стало появление закона излучения, получившего название закона Стефана – Больцмана. Но и сам Больцман сделал множество выдающихся открытий. Так, в 1866 году появилось «распределение Больцмана» – формула для идеального газа; в 1871 году ученый предложил эргодическую гипотезу. 1872 год отмечен появлением знаменитой H-теоремы – основного уравнения физической кинетики, а также разрушением идеи о «тепловой смерти Вселенной». Достижения Людвига Больцмана признаны 39 академиями наук, членом которых он являлся, в том числе и Петербургской…

Но при всем при этом его идеи принимали не все ученые, поэтому, отстаивая свои взгляды, Больцман часто вступал в споры и дискуссии. Особенно часто он полемизировал вокруг молекулярно-кинетической теории. И все эти споры не лучшим образом отражались на его физическом и психическом здоровье. В конце концов «большинство» европейских ученых того времени с неверными представлениями победило Больцмана сначала морально, а позже и физически.

К 1900 году у Больцмана проявилась тяжёлая форма астмы. Его терзали мучительные приступы болезни и сильные боли. А к началу минувшего столетия Больцман был уже очень болен. У него появились и проблемы с психикой. Из-за неврастении Людвиг несколько раз проходил лечение в психиатрических клиниках.

У него также периодически наблюдались резкие перепады настроения: сильное возбуждение сменялось глубокой депрессией. В этот период зрение Больцмана уже настолько упало, что он вынужден был нанять женщину, чтобы она читала ему научную литературу. Свои же работы он диктовал жене.

«Отцу все хуже с каждым днем. Я потеряла веру в будущее. Я надеялась, в Вене наша жизнь будет лучше», – писала в феврале 1904 года супруга ученого Генриетта в очередном письме дочери Иде.

Людвиг Больцман погибал. Но не от тех болезней, которые диагностировали врачи. Он погибал из-за того, что уверенность в своих убеждениях удерживала его от компромиссов. А это приводило к психологическим потрясениям, следом за которыми наступали и психические расстройства. Причем его душевная боль приняла такой масштаб, что заполонила все его мысли. И даже путешествие в прибрежный городок Дуино, известный своими замечательными старинными замками, не принесло предполагаемых позитивных результатов, не излечило от мук депрессии…

И 5 сентября 1906 года Людвиг Больцман, когда жена и дочь ушли на прогулку, оставшись сам в гостиничном номере, встал у окна на стул, связал петлю из оконного шнура и расстался с жизнью…

Почти невозможно представить, что прежде увлеченный любимым делом, жизнерадостный и импозантный Людвиг, который мог заразить своим оптимизмом окружавших его людей, решился на такой труднообъяснимый и ужасный поступок. Он покинул этот мир, даже не подозревая, что его теорию признали многие выдающиеся ученые, в том числе и молодой Альберт Эйнштейн. Ведь уже в 1905 году он сформулировал основные принципы, о которых говорил Больцман. А спустя год другой исследователь подтвердил гипотезы Больцмана экспериментально. Его же оппоненты вскоре осознали ложность своих воззрений. Безусловно, остается лишь сожалеть, что тяжелое моральное и психологическое состояние ученого, в котором он оказался в тот период, не позволило ему насладиться собственным успехом.

Несколько смертей Мечникова

Знаменитый русский физиолог, лауреат Нобелевской премии по медицине Илья Ильич Мечников в течение своей жизни… умирал несколько раз. Но всякий раз судьба была к нему милостива.

Так, будучи еще ребенком, он свалился в пруд и камнем пошел ко дну. Но на счастье оказавшийся рядом родственник вытащил его из воды. Мальчика откачали. И в тот же вечер еще одно несчастье обрушилось на Илюшу. Флигель дома Мечниковых, в котором ночевали дети, неожиданно загорелся. И Илью из огня успели вынести.

Без особых эксцессов прошло много лет. Но в 1869 году, после смерти от туберкулеза супруги, Мечников настолько погрузился в горе, что даже пытался совершить самоубийство. Он выпил морфий, но организм отторг яд.

А когда вторая жена Ильи Ильича заболела брюшным тифом, от свалившегося несчастья он совсем потерялся и тоже заразил себя тифом, приняв решение уйти из жизни. И опять ему несказанно повезло: смерть лишь дохнула на него могильным холодом – после тяжелой болезни Мечников выздоровел, как, впрочем, и его жена.

Будучи уже знаменитым ученым, автором нескольких выдающихся открытий, Мечников по приглашению Луи Пастера переехал в Париж. И в начале XX столетия стал активно заниматься бактериологическими исследованиями. Причем некоторые эксперименты ученый ставил на себе. Например, два раза выпивал культуру холеры. И при этом оставался здоровым, в то время как его ассистент после аналогичной дозы едва выжил. А чтобы проверить эффективность изобретенной им же мази, Илья Ильич заразил себя сифилисом. И в этом случае все обошлось…

Незаметно и неумолимо текло время, неся не только радости, но и печали, которые постепенно подтачивали здоровье Ильи Ильича. Особенно негативно отразилась на здоровье Мечникова вспыхнувшая Первая мировая война. В этот период у него случилось несколько инфарктов. А летом 1916 года его, уже едва передвигающегося, переселили в бывшую квартиру его коллеги – Луи Пастера.

На эту перемену жилья Мечников отреагировал следующим образом: «Всю жизнь работал в пастеровском институте, теперь живу в пастеровской квартире. Надо теперь сжечь мое тело в печи для подопытных животных, а прах поставить в урне где-нибудь в институтской библиотеке».

16 июля 1916 года Илья Ильич Мечников в возрасте 71 года скончался в Париже. Это была его очередная и последняя смерть. Но перед тем, как оставить этот мир, великий ученый попросил врача, который находился рядом, чтобы обязательно провели вскрытие и тщательным образом исследовали кишечник. «Мне кажется, что теперь в них дело», – были последние слова ученого. Прах же с урной Мечникова до сих пор хранится в музее института Луи Пастера.

Самоубийство как реакция на скандал

5 августа 2014 года в помещении научного центра был обнаружен повешенным японский эмбриолог, специалист по стволовым клеткам Ёсики Сасаи (1962–2014). Большинство исследователей, работавших с ним в Центре биологии развития, полагают, что причиной самоубийства стал скандал, который разгорелся вокруг двух статей о стволовых клетках, опубликованных в журнале «Природа». Автором же этих материалов была Харуко Обаката, молодая сотрудница, работавшая под руководством Сасаи. Он же являлся соавтором этих публикаций. А статьи, напечатанные 30 января 2014 года, стали настоящей сенсацией в среде эмбриологов.

В первой публикации описывался довольно простой и очень дешевый способ получения стволовых клеток, обладающих плюрипотентностью, то есть способных развиваться разными путями, превращаясь в клетки различных тканей и органов.

Чтобы получить такие клетки, утверждали авторы статьи, необходимо лишь специализированные клетки (например, клетки крови новорожденных мышей) поместить в кислую среду (рН 5,7). И после 25-минутного пребывания в ней клетки приобретут свойства эмбриональных плюрипотентных стволовых клеток. Иначе говоря, они как бы возвратятся в эмбриональную стадию. Исследователи назвали это явление стимул-вызванным приобретением плюрипотентности, а такие клетки получили аббревиатуру STAP.

Если бы описанный в статье метод оказался действительно таковым, то открытие стало бы настоящим прорывом в науке о стволовых клетках, на которые специалисты возлагают огромные надежды в регенеративной медицине. Но неожиданно исследователи из других стран обнаружили в статьях признаки искажения фактов. Они заметили, например, использование одного и того же рисунка дважды. Разразился скандал. От авторов потребовали дать ответы на возникшие претензии. Но ответы так и не были получены.

Однако, невзирая на серьезные критические замечания, Харуко Обоката настаивала, что ошибки в иллюстрациях были сделаны ею случайно, и это не меняет основного результата: клетки STAR можно получить указанным способом.

Впоследствии центром была создана специальная комиссия с участием независимых экспертов. И после тщательного изучения ситуации ее члены потребовали строго наказать Харуко Обакату. Причем не только ее одну, но и ее руководителей, в том числе и Сасаи. А биологический центр – расформировать.

Возможно, столь жесткие требования и стали главной причиной, толкнувшей Йосики Сасаи на самоубийство. Хотя ни его самого, ни двух других его коллег никто не обвинял в подтасовке данных. В то же время сам Сасаи говорил о чувстве глубокого сожаления и стыда за ситуацию с публикациями. Наверное, это самоубийство из-за причастности к скандалу, в котором сам напрямую не виноват, – особая черта японской «самурайской» психологии.

Впрочем, не все участники последних научных скандалов завершали свою жизнь самоубийством. Например, американский микробиолог Фелиса Вольф-Саймон, открывшая бактерии, использующие мышьяк вместо фосфора, даже после того как ее коллега из Канады Розмари Редфилд полностью опровергла полученные результаты, продолжала настаивать, что ее открытие безошибочно.

Уход из жизни Ковалевского

Еще в 1874 году в Петербурге Ковалевские познакомились с П.Н. Яблочковым (1847–1894) – изобретателем электрической лампочки. Он носился с идеей использования электричества в освещении улиц, и Ковалевские помогали ему в этом материально.

А во второй половине 1870-х годов Яблочков выпустил электрическую свечу и продолжал трудиться над своим изобретением. В это же время по инициативе Софьи Васильевны была зарегистрирована компания для усовершенствования электрической свечи. В компанию вошли сам Яблочков, супруги Ковалевские и химик Ю.В. Лермонтова.

По мысли С.В. Ковалевской, работа в компании должна была поправить их пошатнувшееся финансовое положение. Занимаясь изобретением Яблочкова, Владимир Ковалевский заболел спекулятивной горячкой. В это же время он завел знакомство с компанией крупных аферистов, возглавляемых В.И. Рагозиным, который в 1862 году за распространение «возмутительных воззваний» просидел в тюрьме два месяца и был выпущен под поручительство своего тестя – богатого предпринимателя А.П. Шипова.

По характеру Рагозин был не какой-то мелкий жулик, а авантюрист, любивший закручивать грандиозные аферы. Поэтому, придерживаясь этого принципа, в конце 1870-х годов он организовал международную авантюру по переработке российской нефти в смазочные масла. Вместе с другими опытными мошенниками он разместил акции своей фирмы на французской бирже и стал получать прибыль от владельцев незначительных капиталов.

Одним из членов общества Рагозина был некий Н.А. Новосельский – аферист с представительной внешностью, который распустил о себе слухи, что он – «незаконный» сын Николая I и одной из фрейлин. И эту легенду он нередко использовал для своих финансовых спекуляций. Специализировался же Новосельский в организации акционерных компаний. Он мог привлечь к делу государственный и частный капитал, придать фирме солидность и поднять ее на должный уровень.

Товариществу Рагозина необходим был и В.О. Ковалевский с его деловыми качествами и энтузиазмом. Также можно было использовать знания Ковалевского в естественных науках и его диплом правоведа.

И после недолгого и убедительного разговора Владимир Онуфриевич вступил в товарищество в качестве директора. А чтобы полностью посвятить себя делам нефтяного товарищества, Ковалевский поручил жене и Ю.В. Лермонтовой самостоятельно заниматься доработкой изобретения Яблочкова. При этом ни супруга Ковалевского, ни его брат не только не препятствовали его вступлению в компанию авантюристов, но даже поощряли его это сделать. Теперь Ковалевские стали жить как настоящие миллионеры. Они сняли в Москве роскошную квартиру, обзавелись дорогой мебелью и начали устраивать приемы.

А В.О. Ковалевский настолько погрузился в нефтяной бизнес, что ради него пробыл за границей до середины февраля, даже пропустив начало весеннего семестра. А когда вернулся в Россию, то его мысли были заняты вовсе не лекциями. Так, он восторженно пишет брату, что Рагозины «без единого слова попрека, тотчас же впрягли» его в дело, «всадили в расчеты об устройстве двух новых предприятий товарищества: бондарни и керосинового завода; ни одного еще камня этого завода не заложили, а уж продукцию его запродали на сотни тысяч рублей».

Однако в это же время друзья стали отмечать появление у Ковалевского признаков душевного расстройства. Он даже стал сторониться жены, не делился с ней своими опасениями в связи с делами Рагозиных.

Она решила уехать из России, вместо того чтобы попытаться спасти супруга, убедить его отказаться от мечты о легком богатстве. А ведь на это он пошел отчасти по ее совету. Спасая себя, она оставила Ковалевского наедине со своим безволием и наступающей трагической развязкой.

Весною 1881 года Софья Васильевна вместе с дочерью отправилась в Берлин. А Владимир Онуфриевич уехал в Одессу к брату. По возвращении осенью в Москву он заболел и находился один в снятой им квартире…

Вскоре начались разбирательства с товариществом Рагозина. Над Ковалевским нависла реальная угроза уголовного преследования. Однако в конце 1882 года Ковалевский уехал на зимние каникулы в Одессу. И оттуда 4 января 1883 года он писал Ю.В. Лермонтовой как человек, который решил уйти из жизни: «Очень и очень виноват перед вами, что не написал тотчас после приезда, все думал, не совершится ли какая-нибудь перемена к лучшему, но все остается так же мрачно, как и прежде. Конечно, живя в семье (брата), я успокоился и позабыл несколько те тяжелые обстоятельства, которые висят надо мною, но совсем их не выкинешь, и они висят грозной тучей… Мне просто больно и страшно смотреть на Софью и думать о будущем; что-то с нею будет и как устроится ее воспитание? Я здесь сидел и писал лекции для Москвы, но дело совсем не спорится и здесь».

Из Москвы, куда Ковалевский вернулся в начале 1883 года, он писал брату в том же духе полного отчаяния. «Страшно то, что я бессилен помочь, хотя это моя прямая обязанность. Безумие построек – начало гибели, а поганое товарищество довершило… Удар страшен. Грозная туча товарищества все висит над нами, и мы не знаем, как она разразится; мне всего тяжелее, так как за мною большой долг».

Последнее письмо Владимира Онуфриевича к брату Александру от 15 апреля написано накануне его смерти. Он сообщает о решении завершить диссертацию на степень доктора. Также пишет о записке для судебных властей с объяснением своих действий в предприятиях Рагозиных. Он говорит о «длинной цепи безумных поступков в своей жизни», о том, что изложение дела «выходит страшно трудно и надо сказать – дурно для меня; когда, видишь все черным по белому, тогда совсем другое, чем в снисходительном к своим поступкам воображении».

Он пытался убедить брата, что хочет жить, хотя давно решил умереть. Еще 1 февраля, в неотправленном письме, он просил Александра: «Напиши Софе, что моя всегдашняя мысль была о ней и о том, как я много виноват перед ней и как я испортил ее жизнь»…

А 16 апреля 1883 года пристав третьего участка Тверского отделения в Москве сообщил ректору университета, что «проживавший в меблированных комнатах доцент и титулярный советник В.О. Ковалевский ночью отравился».

Спустя же четыре дня в «Московских ведомостях» была напечатана заметка о том, что Ковалевский был обнаружен «на диване одетый, без признаков жизни; на голове у него был надет гуттаперчевый мешок, стянутый под подбородком тесемкой, закрывавший всю переднюю часть лица. Против носа в мешке сделано отверстие, в которое вставлена шейка стеклянной банки, обвязанной по краям; в банке лежало несколько кусков губки, пропитанной, по-видимому, хлороформом, который покойный, вероятно, вдыхал». Похоронила же ученого полиция как бездомного и безвестного бедняка.