Текст книги "Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Сборники стихотворений. Том 1"

Случай

 
Но мы с тобой ничем не уязвимы,
Как юноши библейские в пещи,
Как будто бы ведут нас серафимы, —
Иного объяснения не ищи!
 
 
Да, Ангелы ведут хранители
Чрез ураган духовную ладью,
Чтоб мы причалили к небес обители,
Уставши в проклятом краю.
 
 
Мы слабые, болезненные люди
На башне, посреди пустынь,
Мы лишь подчас в словесном чуде
Здесь Божью открывали синь.
 
 
И Он за то нас охраняет
От злополучия сетей.
«Но, это – случай!» – изрекает,
Потертый жизнью, воробей.
 

Единение

 
Всё ярче проблеск в нас надежды —
С природой слиться во одно,
И не обманчивы одежды
Ее, что любим мы давно.
 
 
Ведь это небо не напрасно
Манит меня, как отчий край,
И облака так внятно, ясно
Зовут с собой, шепча про рай.
 
 
И не напрасно же истома
Весенняя меня берет,
Как будто бы опять я дома,
И это мой вокруг народ.
 
 
Не братья ль эти кипарисы,
Не друг ли этот мрачный кедр,
Не выражают ли нарциссы,
В себя влюбленные, – мой бред?
 
 
Не мать ли голосом фонтана
На вечный усыпляет сон, —
Вдали, сквозь синеву тумана
Не Божий ли сверкает трон?
 

У бассейна

 
Угрюмые на страже кедры
Ливанские здесь век стоят, —
Пронизывающие ветры
Их даже не пошевелят.
Их шестиярусные длани
Благословляют всё вокруг,
Как патриархи из Писаний, —
Волшебный образуя круг.
Они благословляют воды,
Кувшинок желтые венцы,
Рыбешек юрких, – всей природы
Детей убогих, – как отцы.
Мы сами под благословенье
Подходим строгих стариков,
И радостное умиленье
Царит в душе, и близость слов.
Зеленых дланей возложенье,
Как манна нам нужна небес,
Как в колыбели песнопенье, —
Чтобы сомненья сгинул бес.
 

Детали

 
Часов ритмичное биенье,
В камине – красных саламандр
Размерное исчезновенье,
Трещащий шкафа палисандр
И книг ряды с иероглифом,
Мечтательный над ними бюст,
Картина с христианским мифом, —
Молчанье это – Златоуст.
Платочек шелковый на бронзе,
Подушка с отпечатком плеч,
Всё это – как цветы на солнце,
Всё это – сказочная речь —
Не менее того, что в море
Нашептывает ласка волн:
Вся радость наша – в них, всё горе,
И каждый атом смысла полн.
Безбрежность – только жуть и холод.
Тупой меж звездами покой
Духовный не насытит голод:
Нам нужен кто-либо с рукой
Заботливой и материнской,
Игрушки жизни нам нужны,
Чтоб жутью мира исполинской
Не перешибло нам спины.
 

Факир

 
Всю жизнь свою на лезвии ножа
Плясал я, как вертящийся факир,
В венец слова лазурные нижа,
Как будто жизнь необычайный пир.
И Бог не покидал меня ни разу,
И будто бы прислушивался сам
К божественному моему экстазу,
И к порицанья горестным словам.
Соломинку мне тонущему – с неба
Протягивал Он в самый страшный час,
Клал нищему в суму краюшку хлеба,
Когда уж фитилек телесный гас.
Ведь я один Художника вселенной —
Отвергнутого мыслию Творца —
Чтил каждодневно песней вдохновенной,
Как милого и доброго Отца.
Ведь я один познал, что смысл вселенной —
Творенья девственная красота,
И что для этой плоти нашей бренной
Всего нужней страдания креста.
 

1944

Спасение

 
Что на земле всего милее?
Ручья сверкающий извив?
Иль мотылек, что на лилее
Мгновеньем солнечным счастлив?
Или фиалочка лесная,
Средь груды листьев золотых
Цветущая, благоухая,
Как сокровенный в сердце стих?
Ах, нет, всего милее Ангел
Мой путеводный на земле,
Что душу – как в небесном замке —
Мне спас здесь – в безысходном зле.
Ведь на хождение по мукам
Пошел и Ангел мой со мной,
Довольствуясь лишь песни звуком,
Рождавшимся во мне порой.
Всё он делил со мной по-братски,
Нужду, сомненья, крестный путь,
Борьбу за воплощенье сказки
И творчества земного жуть.
Как мученица Колизея,
Она спускалась к зверю в пасть, —
Перед стихом благоговея, —
Чтоб я не мог во тьму упасть.
Вот почему всего милее
Она на свете для меня,
Вот почему всего нежнее
Люблю ее на склоне дня.
 

Литания

 
Ты – поэт, живи лишь небом,
Замки облачные строй,
Ограничься духа хлебом,
В рубище ходи – и пой!
 
 
Нет других героев в мире,
Кроме нищих и нагих.
Жизнь должна быть глубже, шире,
Гармоничнее – как стих.
 
 
Каждое в саду растенье,
Каждый мотылек – пример
Христианского смиренья,
Победившего Химер.
 
 
Синий цветик над обрывом
Ты, смирившийся поэт:
В созерцании счастливом
Есть на всё, на всё ответ.
 

Синтез

 
Из муки создаются песни,
Страданье – синтез бытия.
В темничном заключеньи тесном
Слагаю эти гимны я.
Страдая, люди путь искали
К забывшему наш мир Творцу,
И всё страшнее их печали
И пот кровавый по лицу.
Страдая, Божий Сын – в моленьи —
Всходил к подножию креста,
И херувимских крыльев тени
Студили у Него уста.
И красота – лишь синтез муки
Творящего ее из слез, —
Протянутые к небу руки,
В душе оформленный вопрос.
Взгляни на скорченные сосны
Над бездной моря голубой, —
Уже неисчислимы весны,
Что длится их на скалах бой.
Искусство – мраморная стела
На перепутии дорог, —
Распятое святое тело,
Из муки выстраданный Бог!
 

Вне себя

 
Я вне себя, я вне природы,
Как чистый музыкальный дух:
Я дострадался до свободы,
Летая, как лебяжий пух,
 
 
Хотя свинцом наполнен череп
И пальцы скрючило мои,
Как будто бы в бурливый Терек
Со скал свергаются ручьи.
 
 
Я вне себя и вне законов
Мучительного естества,
Я годен лишь для небосклона,
Для созерцанья божества.
 
 
Там волны заливают своды,
Там туч пурпурных купола,
Там все явления природы,
Там радужны колокола…
 
 
И нет меня, и есть я тоже, —
Незримый атом бытия,
На синего Отца похожий,
Приемлющего в рай меня.
 

Гробница

 
Старинный храм. Угрюмый свод.
Из разноцветного стекла —
Над головой – всего Оплот.
Клубится ладан. Свечи. Мгла.
 
 
За алтарем, в полутени
Из мрамора стоит постель.
Лампады с алтаря одни
Глядят на смерти колыбель.
 
 
Она в одежде парчевой,
Он в латах с головы до ног,
Блестит венец на ней златой,
С мечом расстаться он не смог.
 
 
Покой разлит по их чертам,
Светлы улыбки на устах,
Как будто оба уже там —
В Эдема голубых полях.
 

1945

Тема с вариациями

 
Твори, не требуя похвал,
Бушуй, как полуночный вал,
Гори, как на скале маяк,
Гляди, как марсовой моряк
На бесконечный горизонт,
Как будто бы на Ахеронт
Прямой дорогою спешит
Корабль, – на вечности магнит.
Не верь, не жаждай ничего:
Всё вне тебя – мертвым-мертво,
Единственный лишь ты живой.
Мир может белой лишь канвой
Служить тебе, ты ж вышивай
На ней узор духовных вай.
Мелодия – душа всего,
Ритмическое божество.
Приникни сам к себе, внимай, —
Внутри тебя и ад и рай.
 

В засыхающем саду

 
Камыш. Молящиеся ивы.
Серебряный в безбрежность путь.
По склону мирные оливы.
В душе бессмысленная жуть.
В лазури неба паутина
Лучей алмазных так жарка!
Какая мирная картина!
Откуда ж смертная тоска?
Пора привыкнуть! Горы трупов
Давно сокрыты под землей,
И ощущенья стали тупы, —
Могилы поросли травой.
Над крематорием нет дыма,
Бурьяном наш острог порос, —
И снова, кажется, незримо
Меж нами шествует Христос.
Но эта жуть тому порука,
Что здесь не место для Христа,
Что худшая наверно мука
Еще нам искривит уста.
Вглядись в деревья и растенья:
Они как будто на кресте,
Они стоят, как привиденья,
В лазурной знойной пустоте.
 

Земной рай

 
Ты рая не найдешь нигде:
Он – отражение в воде
Полуденных жемчужных туч, —
Сверкающий небесный луч,
Прорвавшийся, Бог весть откуда,
Для утешения, для чуда,
Для радости блаженных душ, —
Торжественный вселенной туш.
Находят души свой Эдем
Вот тут, где мы влачим ярем, —
Меж синих гор, меж волн седых,
Меж облаков, где этот стих
Рождается из ничего,
Где крохотное божество
Земли плетет миры из слов,
Как сети бедный рыболов.
Они в дожде, они в пыли,
Клубящейся в родной степи,
Им счета нет, конца им нет,
Они как радуга, как свет!
Раскрой окошко, – ведь в стекло
Стучится белое крыло,
И чья-то катится слеза,
И чьи-то светятся глаза!
 

Противоядие

 
Когда отчаяния спруты
Вдруг оплетут твои минуты,
Минуты чистой жизни духа,
И станет всё темно и глухо, —
Ты не отчаивайся всё же,
Не бейся в муке бездорожья
О стену кельи головой,
И помни – ты еще живой!
Гляди, как вихрятся пылинки
Цветочные вокруг былинки,
Проросшей в щели на окне,
В темницы жуткой тишине.
Гляди на капли дождевые,
Что преломляют огневые
Заката дальнего лучи,
На солнца алые мечи.
Гляди влюбленно, вдохновенно,
Без устали, проникновенно, —
И спрут свои распустит кольца,
И заликуют колокольцы
В душе, как ландыши-малютки,
Глядящие на жизни шутки,
Благоухая из гробов
Увядших осенью цветов.
Всё – красота, повсюду формы,
И нет еще такого шторма,
Что б мог искоренить мечту,
Виющуюся по кресту.
 

Хмель

 
Земля – ничтожная песчинка
Меж бесконечности полей,
А я на ней – как на тропинке
Ползущий рыжий муравей.
Как муравей, на палец хилый
Попавший почему-то мой,
Мечусь я через мир постылый, —
Недоуменный и немой.
То за идею уцеплюся,
То идолов сжигаю злых,
То в пропасть черную качуся
Утопий диких и смешных.
Что делать? Как остановиться
На пыльном, выбитом пути?
Как бы на миг один забыться —
И от себя в себя уйти?
Скатись, как семечко с летучкой,
В сухую чернозема щель,
И орошенный белой тучкой,
Как цепкий взвейся в небо хмель.
Смирись и созерцай природу,
Свисая с каторжной стены,
И вымысли себе свободу,
Бессмысленные грезя сны.
 

Отдых

 
На бушприте косом сижу я,
Следя за тем, как водорез
В волну врезается, ликуя,
Сверкая красками небес.
 
 
Там, сзади, – якорные цепи
И кубрик грязный моряков,
Там капитан кричит свирепый,
Там много всяческих оков.
 
 
Но я над головой Медузы
Вишу, схватившись за бушприт, —
Легки последние мне узы,
В душе моей волна кипит.
 
 
Я чайка белая, на сьесту
Спустившаяся на фрегат,
Я не прикован больше к месту,
Я белым тучам – белый брат.
 

Viale milton 3

 
Налево – длинная аллея,
Направо – Фьезоле вдали,
Напротив – сад, оранжерея,
Да облачные корабли.
 
 
В восторге от небес картины,
Рукой махнешь – и вмиг корабль
Оставит синюю пустыню,
Опустит пред окошком трап…
 
 
И я веду свою голубку,
Забыв про жизненный ярем,
На фантастическую рубку,
Где перед нами нет дилемм.
 
 
Корабль уносится по ветру,
На юг, на север, – всё равно,
Лишь бы не слышать нам Деметры,
Лишь было бы не так темно.
 
 
Иллюзии лишь достоверны
Для нашей творческой души,
Мелодии поток размерный
В манящей голубой тиши.
 

Кипарис

 
Как меч из вороненой стали,
Он в сочную поднялся синь,
И птицы Божии летали
Вокруг него среди вершин.
 
 
В земле глубоко рукоятка
Его бесчисленных корней,
И дремлет он темно и сладко
На склоне многобурных дней.
 
 
Как кисть гигантская, он пишет
Иероглифы в синеве.
Как бог гранитный, сонно дышит, —
Чернее тени на траве.
 
 
И скоро он умрет наверно,
И ароматных сто досок
Напилит плотник суеверный,
И четок выточит венок.
 
 
Всё – из земли, всё снова в землю
Недоуменное уйдет, —
За красоту наш мир приемлем,
За черный в синеве кивот.
 

На перепутьи

 
Отравленный житейской мутью,
Стою на перепутьи я,
Со смертной вглядываясь жутью
Во все явленья бытия.
 
 
Куда идти? Устали ноги,
И веры нет уже в пути!
Я просто сяду у дороги
В сухие где-нибудь цветы —
 
 
Вот у курганной этой бабы, —
На чахлую склонюсь к ней грудь,
Как ящерицы или жабы,
А там уж, право, будь что будь.
 
 
Устав от созерцанья нищих,
Босых и призрачных людей,
Я поищу небесной пищи
И белоснежных лебедей,
 
 
Плывущих, как и при Адаме,
Бог весть откуда и куда.
Потом прилягу рядом в яме —
И буду ждать себе суда.
 

Противоречия

 
Не протестант я, не католик,
И всё же ученик Христа.
Алтарь мой – шаткий этот столик,
Богослужение – мечта.
 
 
В безверья горького тревоге,
Я продолжаю строить храм
Везде, где не пылит дорога,
Всё выше, выше к небесам.
 
 
Всё творчество непостижимо,
Жизнь – под сомнением всегда,
Но Божьего мы серафима
Встречаем в мире иногда.
 
 
Меж сеющих зерно на поле,
Меж в реку брошенных сетей,
Меж плачущих рабов в неволе,
Меж пляшущих в саду детей, —
 
 
Везде он синий, снежно-белый,
С мечом пылающим в руке,
В бореньях с явью поседелый,
С слезой застывшей на щеке.
 

Адам

 
Я всё забыл, чему учился,
Всю мудрость школьную свою,
Я тайны Божьей приобщился, —
Как птица я теперь пою.
Как пред незнающим Адамом,
Лежит передо мною рай,
И в центре нахожусь я самом,
Родимый созерцая край.
Всё прошлое – уже глубоко
В земле похороненный пласт,
И нет уже во мне пророка, —
Давно мне чужд иконокласт.
Я одинокий лишь художник,
Наивный я опять поэт,
И самый скромный подорожник
Мне ближе, чем идейный свет.
Неслышному я внемлю росту
Росистой под ногой травы,
По радуги шагаю мосту,
Теперь и камни – не мертвы.
Все звери – братья мне и сестры,
И волн и ветра шепот мне
Важней, чем яви праздник пестрый,
И я живу, как в вещем сне.
И началось богослуженье
Мистическое для меня,
Жизнь – странное стихотворенье,
Жизнь – атом мирового дня.
 

Павильон

 
Неба голубое чудо,
Черных пиний кружева,
Листьев золотая груда,
Выгоревшая трава —
 
 
Это гобелен фламандский,
Золотой осенний фон.
Посреди, киоск тосканский, —
Легкий, стройный павильон.
 
 
Сверху фриз: гирлянды, putti,
Синяя меж них глазурь…
Считаны мои минуты,
Слишком много было бурь.
 
 
Но в таком бы павильоне
Я готов хоть целый век
Простоять в цветов короне
С тирсом, как античный грек.
 
 
Всякая метаморфоза —
Тайна для больной души.
Мысли этой жжет заноза,
Жжет – и в мирной здесь тиши.
 

Истукан

 
Текут года, как Днестр родимый,
В необозримый океан,
И след моей слезы незримой
Давно простыл. Как истукан,
Стою я над потоком горьким
Людских, неосушимых слез,
И глаз мой, мраморный и зоркий,
Устал от беспрестанных гроз.
Нет никакого избавленья,
Нет никаких уже Мессий,
Всё – непонятные явленья
Необуздаемых стихий.
И можно ль жалких насекомых
Двуногих осудить всерьез,
Преступною судьбой ведомых
Превратных, злых метаморфоз?
Я истуканом стал курганным
Над протекающим Днестром,
Я облаков полетом странным, —
Торжественным небес пером, —
Вселенной тайны исчерпавший
И атомов круговорот,
Я – нищий духом, я упавший
У рая запертых ворот.
 

Вдвоем

 
Темно вокруг. Чуть брезжит в щели
Окошка мертвый лунный свет.
Ни стен не видно, ни постели,
Как будто ничего уж нет.
Как будто бы на дне могилы
Мы вечность целую лежим,
Чужие возрождая силы,
Как пни, гниением своим.
И страшно, страшно… Но целуя
Вблизи проснувшуюся руку,
Я чувствую, как жизнь, ликуя,
Смертельную врачует муку.
Проходит вмиг в душе тревога
Пред тайною метаморфоз,
Дыханье чувствуется Бога,
Благоуханье алых роз.
Упали стены, мрак поднялся,
Как черный занавес над сценой, —
И океан заколыхался,
Сверкающий жемчужной пеной.
Но даже он успокоенье
Дает нам, лишь пока вдвоем
Мы жизнию всего творенья
В ограничении живем.
 

Эскиз

 
Черный ослик, красный воз,
Красный, красный, как огонь.
В небе белый – среди роз —
Облачный вздыбился конь.
Мужичонка без сапог
Перед возом семенит,
Несуразно так убог,
Что за сердце ущемит.
Как прекрасен этот воз,
Красный, красный, как огонь, —
Живописней летних роз.
Как прекрасен этот конь
Облачный на бирюзе,
Мужичонка как хорош
На серебряной стезе, —
Медный весь, как старый грош!
Склоны всюду, лес олив, —
Пепельное серебро,
Ослик черный как счастлив,
Хоть и вылезло ребро
У него кой-где в шерсти:
Солнце есть и в ноябре.
Всё счастливей мы в пути,
Чем в прокиснувшей дыре.
 

Тело

 
Смотря в зеркальные витрины,
Я с удивленьем облик свой,
Как будто бы портрет старинный,
Рассматриваю вновь порой.
Какие странные морщины,
Какой потешный задран нос:
Ущелья, взрытые лощины,
Размытый временем утес.
Зачем мне здесь мотор духовный,
Заржавленный давно от лет?
Зачем походкою неровной
Плетусь я через столько бед?
Ведь эта хрупкая машина
Мне вовсе не была нужна:
Как в тучах синяя вершина,
Я жил для облачного сна.
Но блеск гармонии бездонной
И ритм восстановляют вдруг
С природою всегда свободной
Магический духовный круг.
И образы, слагаясь в ямбы,
Как капли чистые – в ручей,
В душе рождают дифирамбы, —
И я совсем, совсем ничей.
 

1946

Долина Смерти

 
Семь голубых долин! В последней,
Целующей уж горизонт,
Конец нелепости наследной, —
Там плещет мрачный Ахеронт.
 
 
Туманная видна долина
У наших истомленных ног:
Величественная картина,
Писал ее когда-то Бог.
 
 
Глубоко – шахматное поле.
Меж кипарисами квадрат,
За ним другие… сотни… боле…
Травы узорчатый брокат.
 
 
Влечет долина Смерти мысли,
Как древний сказочный ковер.
Над нею облака повисли,
Как саван снежный… Жадно взор
 
 
Глядит в крестовые квадраты,
Глядит задумчиво с высот:
В одном из них уже лопаты
Для нас копают свежий сот.
 

Отражения

 
В кругу мечтательных платанов,
Глядящих в дремлющий ручей,
Вверху на облачных тартанах,
Я становлюсь опять ничей.
Меж легких паучков, скользящих
По зеркалу застывших вод,
Меж крылышек цикад трещащих,
Я будто вплелся в. хоровод.
Я также только отраженье —
Совсем неведомо чего,
И никакого униженья
Не причиняет естество.
Ручей журчит во мне студеный,
Платаны шепчут в голове,
Концерт лягушек возбужденный —
В мозгу моем, а не в траве.
И хорошо мне несказанно
От полуденных аллилуй,
Как будто бы моей желанной
Нежданный это поцелуй.
 

Пейзаж

 
Знойный полдень. Небо сине,
Сине, как на хатах синька.
В голове всё – как в пустыне:
Пыль, да желтые травинки.
 
 
Только золотые стрелы —
Как в Святом Севастиане,
Только где-то каравеллы
На небесном океане.
 
 
Стрелы, стрелы, унижите,
Как ежа, меня щетиной,
В пыль, как всё, испепелите,
Слейте с скучною картиной!
 
 
Чтоб единственною тенью
Мне не быть на поле знойном, —
С непреодолимой ленью,
В одуреньи недостойном.
 

Облачные видения

 
В пожаре небо, словно Страшный Суд, —
Или вакхический какой-то блуд.
Все краски Веронезовой палитры, —
Короны, шлемы, диадемы, митры.
Феерия, святой апофеоз,
Видение с гирляндой алых роз…
Кой-где поднимется вдруг голова —
Как будто греческого божества,
Иль мощное опустится колено,
Белеющее, как морская пена,
Иль великан покажет кулаки
От долгого лежания тоски…
А я один, как будто бы лунатик,
Иль оловянный на часах солдатик,
Стою среди росистых в скалах трав,
Гляжу на неба дивный архитрав,
На мощных Микель-Анджело гигантов,
Меж ореолов, лилий и акантов:
На «Ночь» и на «Зарю» – сивилл могучих, —
На «День» и «Сумерки», из грозной тучи
Изваянные смертным божеством.
И, увлеченный странным торжеством,
Зачем-то снова пятистопным ямбом
Певучие слагаю дифирамбы —
За упокой души своей тревожной,
В действительности ставшей невозможной…
 

Воскресение из мертвых

 
Как змеевласый хор Эринний,
Бегут на север облака.
Смолы чернее шапки пиний.
Как меч заржавленный – река.
Сверкающие розги хлябей
Секут оконное стекло.
Не нужно вовсе астролябий,
Чтоб звездное постигнуть зло.
Запахло мокрою землею,
Могилы чернобурым дном,
И внемлешь сонною душою,
Застыв за ледяным окном.
Дома напротив – как старухи,
В дугу согбенные, с клюкой,
Платаны – как паук сторукий
В сети сребристой над рекой.
Слепят трезубцы страшных молний
Раскрытые, как гроб, глаза.
Из мрака Ахеронта челны
Бегут, как из ресниц слеза.
Я – сын недоуменный Божий —
Люблю стихии правый гнев,
На творчество Отца похожий,
На братьев Ангелов напев.
С дороги пыль смывают хляби, —
Не нужен лабиринт дорог:
В грозу без всяких астролябий
В сознаньи воскресает Бог.
 

Мертвая липа

 
Громадная скончавшаяся липа
Стоит – как черный на траве коралл.
Ни шелеста манящего, ни скрипа,
Как будто Ангел Смерти оборвал
Все до последнего с нее листочки.
Как хороша небесная эмаль!
Окаменелые навеки почки
Как хороши! Поэзия. Печаль.
На Божьем свете ни одной нет формы
Законченнее греческих пальмет,
Но эти ветви целовали штормы
В течение семидесяти лет.
Иероглифов черные контрасты —
Очарованье для мятущейся души.
Пока не явятся сюда иконокласты
С пилой и топором, – пиши, пиши,
Пиши словами «мертвую натуру» —
До веточки тончайшей, ло листка
Из золота в полуденной лазури,
Дрожащего от ласки ветерка.
Пиши, чтоб вырезал тебе для гроба
Из мертвой липы шесть досок столяр,
Чтобы лежали вы в ячейке оба, —
Труп липы мертвой – и живой гусляр.
 

Преображенный шеол

 
Холмики с оливами – кулисы.
Обезглавленные кипарисы…
Мшистые капеллы и кресты, —
Лживые бессмертия мечты.
Дух захватывает город Данта —
С бастиона Микель-Анджело гиганта:
Колокольни, башни, купола,
Гор вокруг лазурная пила.
Но всего прекрасней Сан-Миньято
Мраморный фасад в лучах заката —
С музыкой геометричных форм,
Переживший исполинский шторм.
А внутри под вечер – Песня Песней,
Никаких мучений нету прежних:
Сердце там свободно от всего,
Сердце там – земное божество.
Всё певуче: арки и колонны,
Мозаичный Демиург на троне,
Фрески примитивнейших кистей,
Голоса органа и детей.
Но всего прелестней для страдальца —
Трон в капелле дивной португальца,
А на троне вновь – моя жена
Как тогда – светла и смущена.
Руку я дрожащую целую
И, как тридцать лет назад, ликую.
И лучи вокруг, как ореол,
В рай преображают весь шеол.
 

Пляска Эринний

 
Над головою купол синий —
Как опрокинутая чаша,
И хоровод под ним Эринний
Озлобленных – как совесть наша.
Там грозди звезд на Божьей митре,
Там ожерелье облаков.
Здесь – змей узлы на масках хитрых,
Здесь целый лабиринт врагов.
Там мира жуткого Создатель, —
С небесной вестью Моисей.
Здесь истомившийся мечтатель
И примиренный фарисей.
Седоволосые красотки
С шипящими узлами змей
Костлявою рукой за глотку
Схватили тысячи теней.
В руках у них зловещий факел,
Котурны на сухих ногах.
От ужаса никто не плакал —
И умирал, как зверь в норах.
Все в чем-нибудь да виноваты,
Все породили реки слез,
Настал для всех нас час расплаты,
И ужасы метаморфоз.
Вот, вот они во мраке видны —
Костлявых множество клещей!
Зеленоокие ехидны,
Сожмите глотку мне скорей!
 

Вечерний пеан

 
Червонные листы платанов
Колышутся перед окном.
Уже на облачных тартанах
Поставлен парус с багрецом.
Душа открыта, как окошко
Церковное. Колокола
Звонят под черепом немножко,
Хоть служба в церкви отошла.
Я храм перед лицом природы —
С органом, с пламенем свечей.
И я бесстрашно гимны, оды
Пою средь злобных палачей.
В закатный час я оживляюсь,
Как филин, чувствующий ночь,
За чувства низменные каюсь,
И улетаю мыслью прочь.
Куда лечу я? Всё в пустыню,
На гребни волн, на темя гор,
Где Вечности найдет богиню
Лазурью опьяненный взор.