Текст книги "Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Сборники стихотворений. Том 1"

Моление о чаше

 
Не видно смысла в звезд вращеньи,
В жестокой атомов борьбе,
В материи преображеньи,
В неотвратимо злой судьбе.
И если бы не страдиварий,
Поющий в трепетной груди,
Не дивные природы чары, —
То что б осталось, посуди!
Но есть мелодий круг сокрытый
В явленьях мертвых естества,
Есть легкокрылые Хариты, —
И внемлешь, как растет трава,
Как тучи движутся бесшумно,
Как волны плещутся у скал,
Как ветер шевелит раздумно
Алмазами морских зеркал.
Глядишь в страдающую душу
Свою – и горестно молчишь…
Гармонии ты не нарушишь,
Хоть ты и мыслящий камыш.
Твои слова теперь – зыбленье
Зеленых в синеве ветвей,
Над чашей жуткое моленье, —
Ты серый Божий соловей.
 

Осенняя гроза

 
Дуй, ветер, дуй! Потоком лейте, хляби,
Как будто бы на сцене Король Лир!
Сквозь стекла – от волнующейся ряби —
Не виден – сразу опустевший мир.
От вспышек молний не спасают ставни,
И сотрясает стены страшный гром.
Платаны зашуршали, словно плавни,
И в жилах пламенный струится ром.
Аллеи за окошками пустынны,
Асфальт и рельсы – словно серебро…
Ни звезд, ни фонарей. Хаос старинный —
Как преисподней страшное нутро.
И всё же, как в уютной галерее,
Мы два счастливых вместе голубка.
Ты в красных бусах на лилейной шее,
Но странно-холодна твоя рука!
В глазах, открытых как-то необычно,
Панический по временам экстаз,
И ты еще любуешься трагично,
Как блещет всплесков на стекле алмаз.
Дай руку мне холодную, бедняжка,
И молний этих Божьих не страшись!
Как ни качались бы платаны тяжко,
Мы для качаний этих родились.
 

Степная идиллия

 
Надо мной колосья расшуршались,
Подо мною мать-сыра-земля,
Муравьи мне в волосы забрались, —
С облачного каплет корабля.
По колосьям ползают букашки,
В васильках заснули мотыльки,
Облачные сладко спят барашки
У молочной дремлющей реки.
Но всего занятней стройный колос
С искрящимся бронзовым жуком.
Что за странный бархатистый голос, —
Словно дьякон, славящий баском.
Как неистовый, он что-то ищет,
Словно в поле потерял жену,
Словно, не найдя достойной пищи,
Влезть задумал в колыбель к зерну.
Что за панцирь золотисто-синий,
Будто он – из осажденных Фив,
Будто изваял его Челлини…
Как он необуздан и счастлив!
Этот колосок со скарабеем
Металлическим на фоне туч,
Мне сейчас прекрасней Одиссеи,
Пенистых морей и горных круч.
 

Облачный эскиз

 
Как лепестки гигантской розы,
Плывут в лазури облака.
Для световой метаморфозы
Их Божья создала рука.
 
 
Без устали преображаясь,
То радостные, то в слезах,
В лучах живительных купаясь,
Они живут в моих глазах.
 
 
Поэту очень мало надо:
В лазурь раскрытое окно,
Да слова пьяная менада,
Да девственное полотно, —
 
 
Когда перед окошком тучек
Клубится вольный хоровод,
Когда не видишь детских ручек,
Молящих хлеба у ворот,
 
 
Когда не видишь ни лохмотьев,
Ни глаз слезящихся, морщин, —
Когда в сияющем кивоте
Ты – первородный Божий сын!
 

Жажда Бога

 
Мне ничего, помимо Бога,
Теперь не нужно на земле,
Но ни одна к Нему дорога
В кромешном не приводит зле.
Я мнил найти Его в природе
Средь сокровенных жизни тайн,
Иль в скованном своем народе,
Что в муках так необычаен.
Но лишь в глазах твоих – забытый
Нашел Всевышнего я след,
Когда ушел, как эремиты,
От яви неизживных бед,
В искусств классических музеях
И в ритме вдохновенных слов,
В своих душевных пропилеях,
Закинув сеть, как рыболов.
Но это всё – одни следы лишь,
Подчас горячие следы, —
И многие из них сокрылись,
Как камень в зеркале воды.
Явись же мне на смертном ложе,
Хотя б на мимолетный миг,
Явись мне страждущему, Боже,
Под тяжестью моих вериг!
 

Таинственный ларец

 
Зима. Уже лазурь эмали
Небесной стала чуть бледней,
И холодом от горной дали
Повеяло до снежных дней.
Кой-где, как лепестки лилеи,
Клочки холодных облаков,
И черных пиний пропилеи
Манят в кладбищенский альков.
Встаешь опять дрожа с постели,
Совсем неведомо зачем:
Нет никакой достойной цели, —
Пробиты панцирь мой и шлем.
Врагов всё больше, все враги мне,
Но я ни с кем уж не борюсь:
В торжественном словесном гимне
Я весь, как облак, растворюсь.
Зимой и летом лишь свирели
Своей я радостно служу,
И от словесной акварели
Спокойнее на мир гляжу.
Таинственный ларец природы
Лишь слова золотым ключом
Откроешь, хоть давно уроды
Изгадили весь Божий дом.
 

Душа и форма

 
Нет ничего помимо духа
Для чуткого поэта слуха,
Всё остальное – лишь наряд,
Как пена голубых наяд.
 
 
И это старческое тело —
Облатка творческого дела,
Причудливый души кристалл,
В котором я творить устал.
 
 
Но он расплавится наверно,
И дух – освободясь – как серна
Метнется в водопад стихий
Для совершенья литургий.
 
 
Где передуманные думы?
Как атомы – они в самуме,
Как мост кометный чрез Хаос,
Куда меня вчера занес
 
 
Космический какой-то луч,
Прорвавшийся чрез полог туч:
Я атом силы мировой,
Неугасающий, живой.
 

Вешний прелюд

 
Небо бледно и серо, —
Дымчатое серебро.
Одинокий парус спит,
Никуда уж не спешит.
Крылья, видно, – ни к чему,
Не на что менять тюрьму.
Здесь иль там – не всё ль равно?
Всюду преисподней дно,
Всюду скука и тоска:
Два грызущихся жука,
Инфузорий тихий бой
В бесконечности слепой…
Грянет буря? Я готов,
Много крепких парусов,
Много красок у меня
И словесного огня.
Подниму мгновенно трап,
Двинется в поход корабль.
Слово русское, как гром,
Загремит опять кругом.
Есть в бесцельности речей
Красота немых теней…
 

Бог внутри

 
Мы задыхаемся в пыли
Навек низвергнутых идей.
Уж нет спасительной земли,
Где жил бы новый чародей.
Для созиданья новых вер
Нет почвы в высохшем саду,
Нет никаких уже химер
В людьми истоптанном аду.
И всё же Бог в груди моей
Не умирает ни на миг, —
Среди прошедшего теней,
Среди моих истлевших книг.
И Царствие Его во мне,
Во мне страдающем одном,
На преисподней глубине
Живущем животворным сном.
И этот Бог – большой шутник
И беспощадный Судия,
Он очищает весь цветник
От паразитов бытия,
Он осуждает злой обман
Велеречивых, лживых слов.
Остался только океан,
Остался только рыболов,
Да этот крохотный челнок
На моря чистом серебре,
Остался тот, кто одинок
В животворящей слов игре.
 

Шифр

 
Мы знать не знаем ничего,
Хоть претворяем естество
В чудовищные склады бомб —
Для новых славных гекатомб.
 
 
Мы вычислили вес планет,
И сколько каждой нынче лет,
И всё же смысла нет ни в чем,
Что мы творим и чем живем.
 
 
Есть для всего у нас аршин,
И с важностию арлекин
Нам меряет усталый мозг,
Под свист действительности розг.
 
 
Всё занесли мы в каталог,
Или в гербарий, – кто что мог.
А каждый на поле цветок —
Как синий Вечности глазок.
 
 
У Тайны свой особый шифр,
Не в формулах сухих он цифр,
Но, как цветочек голубой,
Поэзии он глас живой.
 

Изумруды

 
Трава – сочней медянки ярой,
Проснулись черные жучки, —
Из-под листвы гниющей, старой,
Глядят веселые зверьки.
Зигзаги ящериц дорожки
Перерезают, как лучи,
Прозрачные улиток рожки
Уже нащупали листки.
Душа, застывшая под снегом,
Срывает лопнувший кокон
И предается вешним негам,
Как будто бы уж испокон
Жила на странном этом свете,
И воскресенье – роль ее,
Как будто бы Хаос в поэте
Нашел святое бытие.
Как из-под листьев ландыш белый
Подъемлет колокольчик свой,
Так я, – ребенок поседелый, —
Над чистой наклонясь канвой,
Словами фрески вышиваю,
И изумруды из меня
Я сыплю, как платаны в мае.
И от словесного огня
Я сам незримо обновляюсь —
В стотысячный наверно раз,
И Вечности-Сестры касаюсь,
Сверкающей как звездный глаз.
 

1947

Хор облаков

 
Мы летим через пропасти синие,
Над бушующей бездной морей,
Мы волнистые вечные линии,
Одеянье мы звездных царей.
Мы палитры для фонов художника,
Мы словесный поэта брокат,
Мы целуем уста подорожника,
Мы целуем пурпурный закат.
Мы – фантазии архитектурные,
Мы – расплывчатый вечности стиль,
Мы – соборы Эдема стотурные,
Мы – алмазная творчества пыль.
 

Мелодия

 
В природе есть свои законы,
Есть радость тихая и стоны,
Сокрытая своя есть цель.
Но может ли моя свирель
Неясные пути Господни
Постигнуть в горести бездонной
Мгновений жизненных моих?
На это непригоден стих.
И нет спасения – помимо
Мелодии – для серафима,
Влачащегося по земле
На переломленном крыле.
 

Настроение

 
Вся жизнь – неясное виденье,
В котором внешний мир – лишь фон:
Всё изнутри – стихотворенье,
Как всё извне – печальный сон.
Чем глубже ты в себя ныряешь,
Тем всё вокруг тебя синей,
И – в сущности – себя лишь знаешь,
Тень смутную среди теней.
Мы каждый в собственном Эдеме
Живем, иль в собственном аду,
С неразрешимой теоремой
Борясь в загадочном саду.
Но я ее неразрешенной
Оставил меж истлевших книг, —
Поэт я только, не ученый, —
Видений мимолетных всклик.
Я облако в святой лазури,
Плывущее Бог весть куда,
Я сын сомнения и бури,
Я зыблющаяся вода.
Нет у меня теперь ни формы,
Ни очертаний никаких,
Есть только паруса и кормы,
Есть мерно плещущийся стих.
 

Атомическая пыль

 
Что б ни случилось, – будут тучи
Над головой твоей парить
И гор задумчивые кручи
Пушистым снегом порошить.
Что б ни случилось, – будут волны
У скал бесплодных бушевать,
И ослепительные молний
Зигзаги бездну освещать.
Со мной иль без меня – природа
Равно прелестна и свежа,
И вся моя теперь свобода —
Как след болотного ужа.
Смирись же перед волей Бога,
И не скачи, как саранча!
Бесцельна всякая дорога, —
Стремленья нашего свеча
Не доросла еще до тайны,
Не выросла из белых туч.
И всё же мы необычайны
Как излученный Богом луч.
Что б ни было, – люби и веруй
В свою духовность на земле,
И следуй облаков примеру:
Пари на мысленном крыле!
Что б ни было, ты – атом Божий,
Как всё творенье на земле,
Во всем на Божество похожий, —
В добре и в непонятном зле.
 

1948

Предвешний день

 
Туман растекся, – солнце съело
Его распавшееся тело
И всё вокруг позолотило,
Как в храме дымное кадило,
Как в храме царские врата.
Всё тянет мокрые уста
К нему – Спасителю земному, —
К сияющего солнца дому.
Платаны сладостно дрожат,
Зеленый чувствуя брокат,
Что скоро брызнет из ветвей,
Когда вернется соловей.
И сочный, чуткий изумруд
Травы уж глянул в синий пруд,
И кипарисные мечи, —
Стройнее восковой свечи, —
Уперлись в ясный небосвод.
И пиний зонтичный народ
Над пропастью заликовал,
Преображая в тронный зал
Природу всю, куда поэт
Словесный принесет привет.
Весна прелестница вблизи,
Откройте ставни, жалюзи,
Проветрите скорее кельи, —
Жизнь только в голубом весельи,
Жизнь в кружевах из пестрых слов!
Всю явь скорее из голов
Усталых выбросьте в болото!
Ты снова в этом мире – Кто-то!
Скорей, скорей, – кто соловей,
Скачи на ветки, пой смелей,
Или, как жаворонок взвейся,
Небесной радостью упейся!
Будь сумасбродом, будь Икаром,
Ищи спасенья в мифе старом,
А если крылья отпадут,
Не бойся: несколько минут
Полета – больше жизни всей,
Благоуханней всех речей!
 

Сумерки

 
Поэтам нужны полутени,
Церквей мистические сени,
Колонн объятья, темный лес,
Провалы звездные небес.
Нас полдень яркий ослепляет,
Когда при солнце исчезает
Для нас загадка бытия,
И в нем сгорает наше Я.
Нам нужны сумеречность утра
И дымчатость больных сердец,
Оттенок нежный перламутра,
И звезд мерцающий венец.
 

Хризалида

Нередко вдруг – на самом дне темничном –

Я чувствую себя от всех отличным,

И начинаю смутно вспоминать

Про Вечность, голубую нашу мать,

Про Хаос синий, творческий и грозный,

Про облик мощный, грустный и тревожный,

Забытого Небесного Отца, –

И страстно жажду я тогда конца.

Я райские повсюду слышу хоры,

И вижу очарованные взоры

Архангелов на звездном алтаре,

Поющих о заоблачном Царе.

Когда-нибудь из жалкой хризалиды,

Томящейся в бесформенном Аиде,

Взовьется в небо пестрый мотылек,

И этот час наверно не далек.

Уже трещит по швам вся оболочка,

Уже изведана вся суть комочка, –

И крылья за спиной моей опять,

И мне всего дороже – Вечность-Мать.

Вечный мотив

 
Когда на кладбище, как туя,
Меж плит ввалившихся стою я,
То вопрошаю сам себя
О странной сути бытия.
 
 
Цветы, что были у купели,
И соловьи, что так же пели, —
Но уж никто не льет слезу
На тех, кто глубоко внизу.
 
 
Потом и кладбище запашут,
И травы сорные замашут
Метелками меж мшистых плит,
Или дорога запылит.
 
 
От всех бессмертия потуг
Останется лишь пышный луг,
Цветов бессмертный древний род,
Козявок бронзовых народ,
Что будут шустро меж стеблей
Жужжать над прахом королей.
Потом, под новым ледником
Иль под морским исчезнет дном
И успокоится земля,
Как сгнивший остов корабля…
 

Последний вопрос

 
Туман. Домов, деревьев тени,
Виденья смутные людей.
Не побороть душевной лени,
Обрывков не связать идей…
И всё же что-то копошится
В уставшем от идей мозгу,
Как черная ночная птица
На задремавшем берегу.
У моря валуны без счета
И звездная над нами пыль,
Как тельца мировой аорты,
Нам обесценивают быль.
Ни счесть, ни охватить руками, —
Так коротка у всех рука,
Будь ты хоть полубог Гаутами,
Будь ты хоть Галилей. Тоска!
Что за алмазными мостами?
Что за началом? За концом?
Возможно ль к Вечности устами
Припасть и пламенным лицом?
Ничто для нас не постижимо, —
И за такой уже вопрос
Низверг из рая серафима
Загадочный Отец Хаос.
 

Первая прогулка

 
Сегодня пир священный солнца, —
Оттаяла у всех душа
До сокровеннейшего донца,
Себя и всё вокруг смеша.
Проснулся Бог в деревьях, в травах,
Как во влюбленных меж олив,
В пестреющих цветах, в муравах, —
И мир доверчиво счастлив.
Как хорошо на вешнем солнце
Среди серебряных олив!
Откройте тусклые оконца,
Глядите в голубой залив!
Сойдя с дороги на тропинку,
Змеящуюся меж плетней,
Целуйте каждую былинку,
Лопух целуйте и репей.
Влюбляйтесь в розовые тучки,
Плывущие над головой,
Подруженьке целуйте ручки,
Уста целуйте ей. Эвой!
 

Розовые покрывала

 
Как розовые покрывала —
На небе расстелились тучи,
И солнце медленно всплывало
На фиолетовые кручи.
Всех роз земли бы не хватило,
Чтобы украсить свод небесный
В такие пышные ветрила,
В такой гиматион чудесный.
Из радужного перламутра
Колокола звонят вокруг,
И новорожденное утро
Озолотило душу вдруг.
Прошли стотысячные роды
Из чрева безымянной ночи, —
И нежной матери природы
Открылись голубые очи.
Но ничего помимо сказки
Не будем у нее искать,
Не будем розовой повязки
Со звезд невидимых срывать.
 

Тростники

 
Не нужно никакой нам власти,
Не нужно никаких цепей!
Пусть одинокими в ненастьи
Стоим мы, как степной репей.
 
 
Нагрянет буря, – мы согнемся,
Как на болоте тростники,
К защите вместе соберемся,
Зеленые сомкнув штыки.
 
 
И руки подадим друг другу,
Как отпрыски одной семьи,
Что, чужды стадному испугу,
В родную грудь земли вросли.
 
 
Но лишь пройдет для всех опасность,
Мы снова – каждый по себе,
И сознаем, что всё напрасно,
Что тайна в каждой есть судьбе.
 

Вешняя литургия

 
Уж все деревья в изумруде,
Иные – как сплошной рубин.
Бог всюду в этом вешнем чуде,
И сам я – Божий херувим.
Ковер чудесный из Шираза —
Ромашки, одуванчик, мак.
Лебяжьи тучи – от экстаза —
Как бы торопятся на брак
С влюбленным солнцем на зените.
Как стайки пестрых мотыльков,
Резвятся дети у самшита, —
И нет уж тягостных оков.
Божественно всё, всё в природе
В такой великолепный день,
Всё драгоценно на свободе,
Лазурна даже наша тень.
Тепло, – как будто мамы пальцы
Ласкают детское лицо,
Как будто бы, склонясь на пяльцы,
Невесте подаешь кольцо.
Бог всюду, – в каждом изумруде,
Рождающемся на ветвях,
В проснувшемся словесном чуде,
В души сокрытых родниках.
 

Песнь парса

 
Под окном моим базар.
Над окном моим пожар:
Тучи на небе горят,
Солнечный надев наряд.
Ноги у меня – свинец,
Но я Эроса гонец:
Крылья у меня в мозгу —
На шумливом берегу.
Как магнитная стрела
Только полюсом жила.
Так я солнцем лишь живу,
Глядя в синюю канву.
Я безумный Ихнатон,
Фив священных фараон, —
Никакие муравьи
Не тревожат сны мои.
Жизнь трагический лишь фарс,
Я ж солнцепоклонник парс,
Не ищу уже дорог,
Солнце мой единый Бог!
 

Арабеск

 
Чрез синюю ведет нас сцену
На гор белеющую стену —
Как кучевые облака —
Судьбы незримая рука.
 
 
Всё преходяще в этом мире,
И растекается всё шире.
Всё переливчато, как пар.
Как солнечный в волнах пожар.
 
 
Нет неизменного начала,
Нет благодатного причала, —
Как зыблющийся мы песок,
Или ныряющий челнок.
 
 
Мы все – мгновенное ничто,
Земли смешное божество, —
Перо лебяжье в синеве,
Роса алмазная в траве.
 
 
И после всех метаморфоз, —
Шипы колючие без роз.
Нас всех незримая рука
Клубит, как эти облака!
 

Отражения

 
Между роз над чашей круглой
Неустанно бьет фонтан.
Сидя с удочкою, смуглый
В воду смотрит мальчуган.
В воду смотрят олеандры,
Смотрит группа тополей,
Я смотрю с лицом Кассандры,
Словно вижу мавзолей.
Смотрят тучи тиховейно
В маслянистый синий глаз,
Сыплется алмаз с бассейна,
Радуги над ним экстаз.
Отраженный мир прекрасней,
Чем действительный, стократ,
Всё в нем стильней и прозрачней,
Всё тебе – любезный брат.
Тучи, липы, олеандры,
Даже лабиринт морщин,
Это – зыбкие меандры,
Это Ангельский уж чин.
Всё в искусстве – отраженье
Страшной яви, как во сне,
Цель всего – преображенье,
Слов узоры на канве.
 

Белое облачко

 
Одно на куполе небесном
Ты, облачко, плывешь, одно, —
И появлением чудесным
Я поражен, гляжу в окно.
Одно, как лебедь с гибкой шеей,
Летишь ты на далекий юг,
Как чистый серафим с лилеей,
Бежавший от полярных вьюг.
Спустись на горную вершину,
Где я уж мысленно стою,
Спой человеческому сыну
Навеки баюшки-баю.
Ты соткано из слез, конечно,
Каких-нибудь печальных глаз,
И более ты быстротечно,
Чем стихотворческий экстаз.
Слети хотя бы на мгновенье,
Чтоб остудить мой жаркий лоб,
Чтоб мог, окончив песнопенье,
Я с верою улечься в гроб.
 

Альбатросы

 
Над волнами реют альбатросы,
Белые безбрежности матросы,
Серафимы ледовитых стран,
Любящие вьюгу и буран.
Нет у Ангелов огромней крылий,
Нет в Эдеме белоснежней лилий,
Нет загадочнее круглых глаз, —
Дней творенья в них еще экстаз.
Что им бушеванье океана?
Нет для них блаженнее пеана,
Чем заламыванье сизых волн:
Рев морской – гармоний странных полн.
Тайн они наверное не знают,
Но зато без устали летают,
Как небес божественный символ, —
Волны, небо, тучи – их престол.
Черный глаз их видит душу моря,
Символ божества у них во взоре,
Нет для них тоски усталых звезд,
Нет стеснительных, печальных гнезд.
 

Предсмертие

 
По временам я уж совсем не существую,
Как будто в темную преобразился тую,
Что чувствует лишь корни под собой
Да ветра завывающий гобой,
Качанье легкое ветвей,
Где гнездышко свил соловей.
 
 
Одни лишь корни в мраке что-то ощущают,
Когда в сосновые коконы проникают
И дух усопших тянут из гробов,
Чтоб выше всё зеленый рос покров,
Чтоб больше всё в нем было гнезд,
И всё грустней сиянье звезд.
 
 
Как хорошо беспечное ветвей зыбленье,
Совсем как вдохновенное стихотворенье,
И ликованье птичьих голосов,
Сопранных всё – без низменных басов,
Да окарин пернатых свист, —
В экстазе самый малый лист.
 
 
Душа наверное – лишившись оболочки —
Должна от радости дрожать, как все листочки,
Как яркие лучи блистать огнем,
Как солнца блик сверкать на всем живом.
Смотри, как много душ вокруг,
Ты скоро сам войдешь в их круг!
 

Морской пеан

 
Мне Бог внушил высокое стремленье,
И ввысь растут мои стихотворенья,
Слагаясь из простейших русских слов, —
И в них бушует музыка валов.
Он мне разверз смежившиеся веки,
Чтоб я не успокоился навеки, —
И я творю без цели красоту,
Влюбленный в воплощения мечту.
Всё снова Он живит мои химеры,
Чтобы хоть луч остался чистой веры,
И в храм приводит рыбаря Петра,
Чтобы словесная не умерла игра.
Здесь вновь сижу я на скалистой круче
И созерцаю огненные тучи,
Встающие из синих недр морских,
И из меня струится синий стих.
И море, как лазоревое поле,
Сверкает подо мной, как чешуя,
И ран душевных уж не слышу боле,
И нет как будто жалкого меня!
Я лепечу и сладостно бушую,
И Ангелы со мною аллилуйю
Поют лазоревую у причала,
Сирены вторят грохотом кимвала.
Из облаков сияет Божий глаз,
И всё вокруг – молитвенный экстаз.
 

Подножники

 
Что б мы ни мыслили о мире,
Мы – безнадежные нули,
И нет спасенья в звездном клире,
Хотя бы крылья отросли.
 
 
Там только дико воют сферы,
Несясь неведомо куда,
Нет рая там Христовой веры,
Нет даже Страшного Суда.
 
 
Мы из подножного ведь мира,
И только муравьям ровня, —
И скорбная поэта лира
Поет метаморфозы дня.
 
 
Гармония для нас – в пустыне,
Где всё задумчиво молчит,
Где даже коршун в небе синем
Молитвенен, как эремит.
 

Голубой храм

 
Ты хочешь знать, зачем ты существуешь?
Открой окно и погляди на мир,
Иль, если ты меж стен сырых бедуешь,
Возьми суму, – и я твой поводырь!
Вокруг – кольцом недвижимые волны
Мечтательно завороженных гор,
Они духовности лазурной полны,
В них Вечности неизъяснимый взор.
Над головой муар необычайный
Жемчужных искрящихся облаков,
За ними звездные сокрыты тайны,
За ними синие дворцы богов.
Там море духа, света и движенья,
Но родина для творчества не там,
Не там рождаются стихотворенья,
И часто мы тоскуем по крестам.
Нам нужны ювелирные работы,
В степи родной – зеленый филигран,
Бессонные полночные заботы,
Следы едва заживших в сердце ран;
Вот это поле с пестрыми цветами,
Благоухающее в солнцепек,
С жужжащими мохнатыми шмелями,
И радужный атласный мотылек.
Они нам братья, – младшие, но братья:
Они одушевляют мертвый мир,
Они не знают нашего проклятья,
Вся жизнь их – нескончаемый лишь пир.
И камень жив, он пламенен как солнце,
Десяткам ящериц дает он жар.
Смотри, глаза у них, как два червонца,
В глазах у них – творения пожар.
Прижмись и ты к нему! Как мать родная,
Он отогреет твой застывший прах,
Скатился он наверное с Синая,
Где встретил Бога Моисей в горах.
Будь с братьями меньшими в хороводе,
Как голубой цветок благоухай,
Живи еще неслыханной свободой,
В душе твоей еще возможен рай!