Текст книги "Голос бездны"

– Ты против того, чтобы наказывать преступников? Я правильно понял тебя? Надо признаться, это странная точка зрения.

Они в очередной раз замолчали. Когтев поднялся и сделал несколько шагов по комнате. Сергей налил себе третью рюмку. Он начинал уставать. Продолжительная болтовня страшного гостя натянула струны его нервов до предела. Сергей выплеснул содержимое рюмки себе в рот. Глубоко в душе у него теплилась надежда, что всё происходящее – это сон, который вот-вот оборвётся, завершится, перекроется сверху другим сном, пусть столь же ненормальным, но другим. Сложившаяся ситуация не сулила никакого выхода. Её нужно было просто смыть набежавшей волной, загасить катастрофой, сломать собственной смертью или внезапным пробуждением, что было бы приятнее всего. Однако пробуждение не наступало. Сон продолжал тянуться, рассыпаясь в тишине комнаты крупным тиканьем часов и воплощаясь в сидящей мужской фигуре, руки которой, лёжа одна поверх другой, опирались на красивую трость из слоновой кости.

– И всё-таки я тебе не верю, – вдруг сказал Когтев. Сергей вздрогнул всем телом. В животе неприятно похолодело.

– Не верю, что ты не знаешь, где Ксения. А раз не верю, то не могу отпустить тебя. Даже на пять минут не могу отпустить, продолжал говорить Когтев, не поднимая головы. – Володя!

В дверь быстро шагнул один из охранников.

– Проводи нашего гостеприимного хозяина в мою машину. Мы немного прогуляемся. Хочу познакомить господина Лисицына с одним прелюбопытнейшим человеком.

Сергей поднялся:

– Спасибо, у меня на сегодня иные планы.

– Нет уж, дорогой Лис. Придётся принять моё приглашение, иначе я очень обижусь. Тебе, такому любознательному, грешно отказываться от знакомства с моим Химиком. Володя, ты проверь, нет ли у него чего-нибудь стреляющего.

Крепкие руки огладили Лисицына со всех сторон и извлекли из заднего кармана джинсов маленький пистолет.

– Это мы оставим здесь, – сказал Когтев, взвесив оружие на ладони, и положил его на письменный стол.

О последствиях разных знакомств

Сергей не стал сопротивляться. Он понимал, что сопротивление может причинить только лишнюю боль, но никак не избавит от уготовленной участи, раз уж он попался в ловушку, как глупая дичь.

Перед ним стоял небольшой столик на колесиках, на белой поверхности находились шприц и эмалированная посудина, на дне которой лежало несколько ампул с розовым содержимым. Он не стал сопротивляться. Против трёх амбалов, мёртво впившихся в него со всех сторон, ему было не устоять в создавшейся ситуации. Двое держали за руки, один – за горло сзади.

– Пустите, – прохрипел Лисицын, глядя в глаза Когтеву Тот сидел напротив, упершись локтями в колени и подавшись вперёд корпусом.

– Пустите, – повторил Сергей, – я не побегу…

– Отпустите, – велел Когтев.

– Спасибо, Михал Михалыч, – отдышался Сергей. – Век не забуду доброты вашей.

– Значит, сам руку подставишь?

– Сам, сам. Если не сам, то всё равно заставите. Куда мне против ваших орангутангов? – Сергей сглотнул и облизал пересохшие губы.

– Ты на редкость разумный человек, Лис. И мне бы хотелось иметь такого возле себя.

– Если ваш укол меня не добьёт, то мы обсудим ваш тонкий намёк позднее, – хмыкнул Сергей.

– Почему же ты, такой разумный, не хочешь сам сказать, где Ксения?

Лисицын пожал плечами.

Позади амбалов появился человек в белом халате, его лицо закрывала марлевая повязка.

– Вот наш знаменитый Химик, – улыбнулся Когтев, указывая рукой на белую фигуру. – Всегда одет соответственно случаю. Не то что мы, люди без резиновых перчаток и без халатов. Это, кстати заметь, он усыпил Ксению. Талантливый человечище! Столько всякого разного наизобретал…

Человек, названный Химиком, приблизился к Сергею и перетянул его руку резиновым жгутом.

– Покачай рукой, согни в локте несколько раз, – приказал он, – вот так.

Он взял шприц, наполнил его из одной ампулы, и глаза его усмехнулись. На кончике иглы вздулась капля розового цвета. Марлевая повязка приблизилась к лицу Лисицына. Игла мягко проткнула кожу. Лис внимательно смотрел на то, как розовое содержимое шприца легко перекачивалось в его вену.

Почти сразу он услышал шум в голове. Шум напоминал гудение ресторана – множество голосов, шаркающие подошвы, вальсирующий ритм музыки. Шум разрастался, быстро выливаясь за пределы черепной коробки и заполняя окружающее пространство. Постепенно к звукам присоединились тени, их издававшие. Комната уплыла в небытие. Но в пространстве остались чьи-то вопрошавшие голоса. Первоначально Сергея тошнило от этих голосов, вопросы вызывали ощущение омерзения и невыносимой тяжести, затем внезапно накатило понимание, что, как только вопросы исчезнут, наступит покой. Уверенность в этом была столь велика, что Лисицын немедленно начал говорить. Он не сопротивлялся, не упирался. Да, Ксения прячется на даче. Найти её можно без труда. Никакой охраны, совсем никакой. Он отвечал на вопросы с удовольствием, с жаром, пытаясь быть точным в словах и ни в чём не ошибаться, ибо он понимал, что только ответы избавят его от головокружения и тошноты. Язык плохо слушался его, но мысли были ясными. Правда, мысли не касались ничего, кроме звучавших вопросов. Остальной мир перестал существовать. Были только вопросы, ответы и густая тошнота, разлившаяся по всему телу.

– Значит, там будет указатель «Сосняки», – уточнял голос Когтева. – Какой дом? С какой стороны улицы?

***

Москва дремала, окунувшись в серо-голубую вуаль раннего утра. Чёрный «мерседес» стремительно и мягко объехал пару машин, стоявших на светофоре на Кунцевской, в считанные минуты оставил Крылатское позади и стрелой полетел вперёд по серому утреннему шоссе к тихому деревянному домику полковничьей дачи.

Когтев молчал. С того самого момента, когда он узнал о раскопанной могиле, в нём что-то сломалось. Рассыпалась в прах его непоколебимая твёрдость, заметалась никогда прежде не метавшаяся уверенная мысль, нарушилась логика. Весь организм его сделался в одночасье совершенно другим, чужим, неузнаваемым. Когтеву казалось, что он наполнился изнутри горячим воздухом, будто надувной шарик, руки и ноги ощущались неимоверно толстыми и тяжёлыми. Когда он хотел глубоко вздохнуть, он начинал задыхаться. Его распирало какими-то неведомыми кипящими пузырьками, бешено бегающими от головы к пяткам и обратно.

Когтев молчал. Сейчас, когда разговор с Лисом остался позади, Михаил Михайлович уже не был так спокоен, как прежде. Лисицын, разумеется, выложил всё, что знал. Но ведь могло быть нечто такое, что ему было неизвестно. Например, этот мент по фамилии Романов запросто мог уже забрать Ксению с дачи. Зачем ему упускать такой случай?

Когтев молчал. Временами водитель поднимал глаза к зеркальцу, что-то спрашивал, но видел каменное лицо хозяина и обрывал себя. Когтев молчал. Былая уверенность покинула его. В голове закопошилось то, что он всегда называл ерундой. Всплывали разрозненные картинки из далёкого детства.

Он вырос в обеспеченной семье, но никогда не знал, что такое семейный уют, покой, радость – одним словом, никогда не знал семейного счастья. Отношения родителей были холодными, как сталь брошенного в снег тонкого клинка. Обладая богатым воображением, Миша всегда представлял отца и мать стоящими друг против друга, а из их ртов, глаз и даже раскрытых ладоней вытягивались металлически-синеватые стержни, спицы, иглы, которыми они норовили проткнуть друг друга. Ревность была воздухом семьи. Ревность и буйно проросшая на её почве молчаливая ненависть. Однажды Миша стал свидетелем того, как отец возвратился с деловой встречи сильно пьяный. Войдя в спальню, он шагнул на кровать, не снимая блестящих башмаков и строгого синего костюма, и сдёрнул одеяло со спящей матери. На самом деле мать не спала (Миша знал это точно), она ждала возвращения мужа, чтобы встретить его привычной сценой безмолвного упрёка. Отец не стал дожидаться сцены и первым ринулся в атаку.

– Спишь, что ли? А давай поговорим!

– Отстань.

– А это видела?

Отец спустил брюки и рухнул на кровать. Мать сдержала его падение руками, но он всё же придавил её своей массой. Послышалась возня, назойливый скрип пружин. Миша ночевал в те дни в родительской спальне, так как сильно простыл и нуждался в постоянном догляде. Из-под натянутого на голову одеяла он видел, как отец сильно раздвинул материнские ноги, развалил своими обнажёнными ляжками её колени и стал грузно плюхать задом вверх-вниз.

– Кроме этого, ничего тебе и не нужно от меня, – услышал Миша сдавленный голос матери.

От прозвучавших слов в животе у него вздулся ледяной ком. Мать произнесла это слово! Гадкое, мерзкое, вонючее слово, которое вместе с другими словами из этого ряда относилось к категории отвратительных. Эти слова были запретными, их произносили на улице люди низшего сорта, люди опустившиеся, люди-нелюди. И теперь он услышал такое из уст матери! Всё остальное уже не имело значения. Мир перевернулся с ног на голову. Правда оказалась не такой, какой её пытались представить Мише. Она имела совершенно иное лицо. Она пользовалась не одним, а сразу десятком или сотней раздвоенных змеиных языков. Правда была ложью. Всё, что от Миши скрывали, всё, что называли недостойным, всё, что было нельзя, это всё вдруг стало настоящим, допустимым, досягаемым, всё это можно было увидеть и даже пощупать.

Миша увидел, как отец грузно перекатился мешком на бок, открыв взору сына свой скользкий колбасистый орган. До Миши донёсся их запах. Снова зазвучали слова, громкие, беззастенчивые, болезненно-гадкие…

– Шеф, – голос вырвал Когтева из пучины воспоминаний, мы приехали. Вот надпись «Сосняки». Всё, как говорил Лисицын.

– Тормози, – приказал Когтев.

Он вышел из «мерседеса» и заложил руки за спину, держа трость в горизонтальном положении. Утренний воздух был чист и необычайно прозрачен. Внезапное желание бросить всё, развернуться и уехать овладело Когтевым. Он наклонил голову, сжал челюсти и закрыл глаза. Свежесть близкого леса проникала в ноздри, а в голове пульсировала чёрная кровь ненависти. Нет, раз он приехал, он не повернёт.

– Ступайте вперёд. Дом должен быть справа от дороги, примерно посередине улочки. Я отсюда вижу колодец. Лис сказал, что колодец прямо возле калитки… Только никакого мне фейерверка! Понятно? Тихо, без шума…

– Ясно, шеф.

– Я жду здесь, – он занял водительское место и впился глазами в три удаляющиеся фигуры.

Они шагали неторопливо, переговариваясь о чём-то с видом беззаботных дачников. Их голоса отчётливо слышались в умиротворяющей тишине, хотя слова не различались. Под башмаками рассыпчато хрустел гравий. Жёлтая сияющая пыль поднималась с разбитой дороги из-под их ног. Солнце всплыло над крышами домов, и Михаил Михайлович чувствовал на лице тёплые лучи. Но они не радовали его, солнце светило в глаза и мешало ему наблюдать. Он нервно поднялся и вышел из машины, оставив дверцу открытой. Слева тявкнула мелкая собака, ей отозвался более далёкий басовитый лай.

– Быстрее, – проговорил Когтев, мысленно подгоняя своих парней.

Они приблизились к колодцу. Остановились. Крайний слева бросил вниз ведро, и Когтев услышал шелестящее повизгивание лебёдки и громыхание разматывающейся цепи. Пока ведро летело вниз, парни поглядывали через ограду. Один из них лениво подошёл к калитке, перегнулся, протянул руку, откидывая задвижку. Двое других поднимали ведро и осматривали улицу. В самом конце улицы появился мальчуган на велосипеде, сделал пару разворотов и свалился. До Когтева долетело едва уловимое треньканье звоночка. Малолетний велосипедист поднялся, потёр ручонками ушибленные коленки и покатил в обратную сторону. Когтевские парни поспешно прошмыгнули в калитку.

– Ну? – Михаил Михайлович ощутил, как ладони его взмокли.

Он бросил трость в распахнутую дверцу «мерседеса» и, не в силах справиться с волнением, сделал несколько шагов в сторону интересующей его дачи. Что там? Где Ксения? Почему так медленно? Или вовсе не медленно? Совсем никуда не годятся нервы. Поскорее разделаться с этой девкой, и всё! Всё! Уехать! Отдыхать! Наплевать на все дела!

Раздавшийся выстрел заставил Когтева вздрогнуть. Выстрел прозвучал там… Или не там? Нет, именно в том самом доме. Послышались громкие голоса, крики, топот, звон, грохот. Когтев пробежал несколько шагов вперёд и увидел троих во дворе. Ловкими движениями двое из них (чужие) скручивали третьего. Ещё одна фигура (свой), доставая на бегу пистолет, стремительно выбежала из двери, нагнулась, подобрала и швырнула через плечо ведро, легко перемахнула через забор, мелькнув белыми кроссовками. Резко прозвучал второй выстрел, мгновенно растаяв в разлитой тишине. Убегавший человек будто споткнулся, подвернул ноги, кубарем пролетел вперёд, ударился головой о стенку колодца и затих.

Когтев пришёл в себя и услышал своё громкое дыхание. Эти несколько секунд показались ему вечностью.

– Суки! Бляди! – брызнул он слюной, нажал на педаль и пустил «мерседес» задом по улице, продолжая смотреть вперёд.

Он видел ещё одного выбежавшего человека, который поднял руку, примерился для стрельбы, но почему-то не выстрелил. В ту же секунду Когтев услышал удар «мерседеса» о что-то твёрдое, оглянулся назад. От машины откатывался пожилой мужчина с корзинкой в руках. Прикованный взглядом к людям, устроившим засаду, Михаил Михайлович не заметил, как позади его автомобиля появился дачник, вышедший по грибы и ягоды и остановился в полной растерянности от разыгравшейся на его глазах сцены. Любопытство сослужило дачнику дурную службу. Застыв на месте, он попал под колёса сорвавшегося с места «мерседеса».

– Плевать! – Когтев выжал педаль до упора.

Сбитый им дачник остался на дороге. Машина домчалась задом до широкого места, и Когтев ловко развернулся, не останавливаясь ни на секунду. Поднялась пыль.

– Теперь всё. Теперь конец. Теперь только на дно! – выдохнул Михаил Михайлович, впившись зубами в нижнюю губу.

Доброе утро, Лис

Зелёные стены помещения шевелились, будто дышали. В отдельных местах краска топорщилась и отслаивалась чешуйками, и шевеление стены делалось похожим на дыхание рыбы, на колыхание её жабр.

– Что-то я… – Лисицын тихонько покачал головой, пытаясь встряхнуться.

Голова отозвалась сгустком тяжести, который качнулся туда-сюда и взбаламутил целую волну тошноты.

– Ой, мать моя… – Сергей опустил голову на твёрдую поверхность и понял, что подушки не было. Похоже, он лежал на полу или на деревянной лавке.

– Когда же я успел так нализаться?

Помигивая сквозь трепещущую листву, в помещение проник через окно солнечный луч, и Сергей увидел перед собой прутья решётки. От яркого света голова отозвалась новым спазмом. Сергей закрыл глаза. Опущенные веки дрожали, как лошадь, встряхивающая с себя мошкару. Опущенные веки источали кровавый свет. Опущенные веки не желали открываться.

– Смотри-ка, Вань, наркота пробуждается, – услышал Лисицын чью-то речь. – И не стонет, не ломает его…

– Может, он и не глотал ничего? – предположил второй голос.

– Конечно, не глотал. У него же на руке след от укола.

Лисицын заставил себя открыть глаза. За решёткой стояли два человека в милицейской форме. Один из них добродушно улыбался:

– Ну, приятель, чем порадуешь служивых?

– Где я? – ответил вопросом на вопрос Лисицын.

– Любопытство лежит в основе человеческого прогресса, – второй сунул руки в карманы брюк и выпятил нижнюю губу. Удовлетворяю твоё любопытство, несчастный. Ты находишься в отделении милиции…

Дальше Сергей не расслышал, так как в ушах громко зашумело. Но дальше слушать было необязательно. То, что он был в милиции означало, что он не умер. Это радовало.

– За что вы меня забрали? Я журналист. Моя фамилия Лисицын, Сергей Лисицын.

Его имя не произвело на стражей порядка ни малейшего впечатления.

– Да хоть Медведев. Мне-то что? – ответил стоявший с руками в карманах.

– Что же вы на улице-то валялись, если журналист? – сочувственно спросил тот, кого Сергей мысленно окрестил добряком. Неужто вы с такими общение водите, которые вас на иглу соблазняют, а потом бросают в кустах.

– В каких кустах?

– В обыкновенных, – засмеялся строгий, – в зелёных насаждениях. Было бы неплохо штраф содрать за порчу. Деньги все пропил, как я погляжу.

– Я не был пьян, – попытался объяснить Сергей, но язык плохо слушался его. – Моя фамилия Лисицын. Я работаю в журнале «Плюфь». Взгляните на мои документы.

– Нет у тебя ничего, Лисицын, никаких документов и ни копейки денег. И мы обязаны тебя задержать до выяснения твоей дурацкой личности.

– Дайте мне телефон. Я позвоню в редакцию. Который час?

– Пора вставать, – заржал строгий, – уж скоро обед.

– Вот телефон, – указал рукой добряк, – какой номер набрать? Кого позвать?

– Я сам… Можно я сам?

Трынь, трынь, пальцы застревали в заедающем диске.

Гудок, ещё гудок. Голова вновь закружилась.

– Чем же они меня накачали?

– Кто накачал-то? Вы что пили?

– Я не пил… Алло, кто это? Артём? Хорошо, что ты на месте… Это Лисицын… Нет, не пьян… Меня чем-то напичкали… Потом, всё потом… Мне нужны деньги и мои документы… Удостоверение в ящике посмотри… Должно лежать… Мне очень трудно говорить, я в милиции, – он протянул телефонную трубку дежурному. Объясните всё сами, я не могу… Скажите, как сюда добраться…

Сергей отошёл к деревянной лавке, служившей ему койкой.

– Вот, оказывается, как бывает, – подошёл к Лисицыну строгий милиционер, голос его звучал гораздо доброжелательнее, чем пару минут назад. – Получается, что вы приличный человек. А где же вас так угораздило? Вообще-то похоже на то, что вас хорошенько протащили по земле. Вон, смотрите-ка, рукав порван, царапины на носу.

– И голову ломит вот тут, – Сергей прикоснулся к затылку и нащупал шишку. – Ударился… ударили… Да вы пока оформляйте, что вам там надобно… У вас работа… – Лисицын вытянулся на спине и уставился в потолок. Потолок замедлил своё кружение и остановился.

Минут через сорок появился Артём Шаровик, что-то говорил, возмущался, правда не слишком уверенно.

– Неужели вы не слышали про Лисицына? – слышал Сергей его расстроенный голос. – Это же, наверное, самый известный человек.

– Самый известный человек – это Семён Егорыч Кузьмачкин по кличке «Хулёныш», – убеждённо ответил строгий милиционер.

– Кто такой Семён Егорыч? – спросил Артём.

– Наш майор.

– Понятно, – засмеялся молодой журналист. – Только я не про это. Я о журналистике. Вы «Плюфь» читаете?

– Это журнал, что ли, такой? Я слышал название, но не читал. Толстый, шикарный и дорогой слишком. Это не для нашего брата.

– Ясно, – кивнул Артём, – вы, наверное, правы. «Плюфь» на самом деле дорогой. Я как-то не думал об этом.

– А что такое «Плюфь»? Что за слово такое? Я раньше не встречал.

– Да глупость это, – искренне засмеялся Артём, – кто-то однажды ляпнул это звукосочетание, и оно прижилось в редакции. Вот и весь секрет.

– Вот-вот! – нахмурился строгий милиционер. – Вы, журналисты, так именно и пудрите нам мозги. Слепите какое-нибудь словцо шутки ради и начинаете народу втолковывать связанные с ним проблемы. Это мы знаем. Это мы проходили. Это мы каждый день видим и слышим… А потом вы же возмущаетесь, почему народ не говорит на нормальном русском языке…

Они ещё немного поперебрасывались словами, затем Артём поблагодарил милиционеров за что-то и повёл Лисицына к автомобилю. Усевшись на переднее сиденье, Сергей зачем-то тупо потёр ладонью лобовое стекло.

– Отвези меня домой, к тебе домой или к кому-нибудь из наших, – попросил Сергей. – Я не могу пока появляться у себя.

– Что с вами произошло, Сергей Владимирович?

– Чуть позже я поведаю тебе забавнейшую историю из жизни твоих обожаемых «сливок», дружок. Только сперва нужно довести всё до логичного и бесповоротного конца. А пока не задавай лишних вопросов. Что там у нас на работе? О чём судачат? Эх, тошнит меня, укачивает.

– Остановить?

– Поезжай, мне надо позвонить, – махнул рукой Сергей.

– Я же говорил, что вам, Сергей Владимирович, без мобильного телефона нельзя… И где же вы всё-таки погуляли, что в отделение угодили?

– Балда ты, дружок, – вяло засмеялся Сергей.

«Жигулёнок» завернул на Вражский переулок.

– Ты куда меня везёшь? – огляделся Лисицын.

– Я на минутку, Сергей Владимирович. Это я к Наташе Неглинской заехал. Я у неё оставил случайно мой диктофон. Решил забрать, раз уж мимо едем.

– Ты у неё ночевал, что ли? Уже приклеился к ней?

Артём молча кивнул.

– Прыткий же ты оказался, Артём.

– Очень уж она мне нравится, Сергей Владимирович. Вы меня, наверное, осуждаете?

– За что?

– Втюрился в знаменитость, – виновато произнёс молодой журналист.

– Балда ты. Втюрился, так наслаждайся чувством.

Лифт поднял их на второй этаж, пешком Лисицын отказался идти наотрез. Наташа Неглинская встретила нежданных гостей в халате на голое тело. От неё пахло душистым мылом и джином. Она выглядела на редкость соблазнительно, несмотря на растрёпанные волосы, и заплаканные глаза не портили этого впечатления. Возможно, именно влажные глаза и придавали её облику особое обаяние и чувственность. Женские слёзы – великое природное украшение, хотя страшно бесчестное. И женщинам это известно.

– Мальчики, как хорошо, что вы заехали ко мне, – всхлипнула она.

– Что у тебя стряслось? – нахмурился Сергей, хотя его брови висели и без того низко и весь облик однозначно говорил, что сочувствия от него не дождаться.

– Ты продолжаешь из-за своего кино? – спросил Артём актрису.

– Да. Опять и снова. И так будет всегда, мой дорогой, – капризно заявила она, уперев руки в бока.

– Дайте мне присесть, а там выясняйте свои проблемы, – Сергей раздвинул их руками и прошёл в комнату. – Угостили бы чем-нибудь. Что в этом тереме могут предложить к завтраку, кроме хныкания? Кофе? Чай? Апельсиновый сок с накрошенным льдом? Наташка, сделай одолжение, пошевели гостеприимно ножками и наклей на свою мордашку шикарную улыбку. Ты ведь умеешь так очаровательно улыбаться.

Неглинская прошла в гостиную следом за Сергеем и опустилась на диван рядом с ним. Артём увидел свой диктофон и поспешил сунуть его в карман.

– Поухаживать за вами, что ли, господа? – добродушно засмеялся он. Ему явно нравилось находиться в обществе двух знаменитостей, разговаривать с ними запросто, как принято трепаться со старыми друзьями. – Пойду сварганю что-нибудь на кухне.

Неглинская положила голову Сергею на плечо.

– Серёженька, напиши про меня статью, расхвали меня покрепче, пожалуйста, – плаксиво протянула она.

– Какую статью? О чём ты говоришь?

– Мне не дали роль. Ты должен помочь мне. Сделай мне рекламу.

– Ты пьяна?

– Вовсе не пьяна. Просто выпила немного для поднятия тонуса, – Наташа придвинулась к Сергею, взяла его руку и положила её себе под халат на то место, где сходились её ноги.

– Наташка, ты ведёшь кошачью жизнь, – устало улыбнулся Лисицын, ощутив её мягкую мокрую плоть. – Тебе стоит лишь подумать о мужике, как ты уже готовенькая.

– Неужели ты не соскучился по мне?

– Во-первых, здесь сейчас Артём, а я не участвую в групповухах, по крайней мере при раскладе двое на одного при мужском большинстве. А во-вторых, Наталья, у меня такое тяжёлое состояние, что трахаться сейчас мне просто невмоготу.

Она прилипчиво поцеловала его в губы, нахально протолкнув язык между его зубами, и отодвинулась.

– Ну и не надо. Мне и самой-то не очень хочется сейчас. Это я по привычке. Увидела тебя и потянулась. Извини, дорогой. Давай я плесну тебе выпить. Джин с тоником сойдёт? Или вермут?

– Один чёрт, – Сергей хлопнул в ладоши и потёр ими одну о другую, выражая тем самым готовность начать разгульную жизнь.

Пока Неглинская гремела бутылками, Сергей нашёл среди развала цветных подушек телефонную трубку с антенной и набрал служебный номер Романова.

– Где ты, сукин сын, пропадаешь?! – закричала трубка ему с таким нетерпением и с такой озлобленностью, что Лисицын отодвинул её подальше от уха.

– Вань, дело тухло. Коготь, кажется, выведал у меня, где Ксения. Её надо увезти оттуда. Он мне какую-то гадость ввёл, и я, похоже, что-то рассказал ему.

– Я уже забрал барышню, не беспокойся, – спокойно сообщил Романов. – Более того, я оставил на даче людей. Сегодня утром за Ксенией уже приезжали, мои парни уложили одного и двух взяли живыми.

– А Коготь?

– Когтя не было. Или же он улизнул. Кто-то наблюдал за сварой из чёрного «мерса» и уехал, увидев, что его жлобы попались. Может, это был сам Михал Михалыч. Кто бы там ни был в машине, Когтев теперь в курсе, что Ксения у нас и что до неё ему не добраться. Стало быть, он заляжет или бросится бежать.

– Как же быть?

– Объявлен розыск. Ты не высовывайся. Сиди, где сидишь, строго произнёс Романов. – Я не шучу, Лис. Шутки кончились. Началась серьёзная охота.

– Я сам охотник, – возразил было Сергей.

– Дерьмо ты без крема и сахара, а не охотник, – отрезал Романов. – Где ты находишься? Оставь мне телефон.

– Я у Неглинской Наташи.

– Вспомнил старую любовь? – протянул Романов, и в голосе его прозвучала незнакомая Сергею нотка.

– Ничего я не вспомнил, я тут случайно.

– Блядун ты, – сказал полковник с нескрываемым осуждением и повесил трубку.

Лисицын недоумённо посмотрел на трубку, словно пытаясь найти в её конструкции причину внезапно пробудившегося в полковнике беспокойства за нравственность Сергея, но ничего не обнаружил. Тем временем Неглинская вышла на несколько минут в ванную комнату. Артём заглянул в гостиную:

– Сергей Владимирович, я вспомнил, что мне нужно срочно уехать.

– Валяй, журналист.

– А вас двоих можно оставить наедине? – Артём мотнул головой в коридор, где скрылась Наташа.

– Балда, взгляни на меня, – улыбнулся Сергей и придурковато скривил губы, – во-первых, мне дурно от одной мысли о каких-либо телодвижениях. Во-вторых, как ты разговариваешь с начальством?

– Сергей Владимирович, вам-то я доверяю. Но ведь она – искусительница, а мы, мужчины, отличаемся нетвёрдостью духа.

– Вали отсюда, маленький зануда, – отмахнулся Сергей. Это у тебя дух похож на детские сопли, а мой дух – кремень. Правда, сейчас он несколько обмяк, поэтому мне надо привести себя в порядок, отдохнуть. Звони мне сюда постоянно, у нас с тобой куча дел в «Плюфе». Кстати, мои встречи все до одной отмени, ничего никому не объясняй и ни в коем случае не говори, где я.

– Так точно, начальник, – Артём взмахнул рукой и скрылся. Хлопнула дверь.

– Варил, варил он кофе и не принёс ни шиша, – вздохнул Сергей.

Неглинская направилась на кухню и остановилась посреди коридора. Бросив хитрый взгляд назад, она изящно приподняла пальцами полы халатика и обнажила стройные ноги настолько, что открылись основания её голых ягодиц. Солнце живописно обрисовало сияющей желтизной соблазнительные окружности.

– Серёжа, ты уверен, что хочешь только кофе и больше ничего?

– А юношу не жалко обманывать? – Сергей криво улыбнулся, тошнота явно оставила его в покое. – Он ещё ключ зажигания в машине не успел повернуть, а ты уже навострилась… Ай-ай-ай.

– Разве это обман? – Наташа на цыпочках подбежала к распластанному на спине Лисицыну. – Разве это обман? Никакой не обман. Просто мы с тобой легко и по-дружески перепихнёмся.

Наташа распахнула халат и встряхнула крепкими грудями с яркими торчащими сосочками. Сергей положил руку на женскую талию, привлёк шикарное тело к себе и взял губами упругий сосок, но через секунду выпустил его и бросил голову на подушку. Неглинская прижалась лбом к его лбу и лизнула в щёку.

– Кошка, послушай, – произнёс он, – оставь меня в покое. Хотя бы на сегодня. Ладно?

– Какой же ты противный. Фу, какой противный!

– Ты можешь потерпеть самую малость? – Лисицын по-отечески обнял женщину. – Честное слово журналиста, мне сейчас не до дружеского порева. Я чудом жив остался.

– Тем более! Это надо отметить! Это надо закрепить любовным цементом!

Он чмокнул её в кончик носа и приподнялся, высматривая телефонную трубку.

– Куда ты опять телефон зашвырнула?

– Сам ищи. Я тебе не помощница в твоих глупостях.

Сергей нащупал трубку.

– Алло, Гоша? Привет, Лисицын на проводе. Как твои дела? Болит? Так и должно быть. Не болело бы, значит, попадание было бы с иным исходом.

Сергей замолчал, прислушиваясь к голосу в трубке.

– Слушай, Гош, я сперва ополоснусь. У меня ночь была хуже твоего вчерашнего дня. Так что дай мне оклематься маленько, и я тебя навещу…

Неглинская вернулась в комнату с двумя чашками.

– Ваш кофе, сударь. Желаете в постель? Или оставить в чашке? – Она кокетливо наклонила голову.

– Мерси за обслуживание, – он отпил кофе. – Всё-таки славная ты девка, Наталья.

– Нравлюсь?

– Нравишься, всегда нравилась и будешь нравиться. Если бы ещё актрисой не была, то я бы тебя просто обожал.

Сергей поднялся.

– Полотенце дашь? – спросил он и пояснил, увидев непонимание на лице Неглинской: – Душ хочу принять.

– А спину потереть пустишь? – Она надула губки.

– Пущу.

– Тогда ступай, сейчас принесу полотенце.

– Кстати, Наталья, ты не одолжишь мне свою машину? Я же на Артёме прикатил. Мне нужно в больницу смотаться, а я в таком состоянии, что на собственных ногах не дотяну.

– Ладно, но за это я потру тебе не только спину. Обещаю, что через полчасика ты будешь в самой нормальной форме. Я таким классным штучкам научилась…

– Ты про что?

– Я про массаж… Ну, в общем, это можно назвать массажной разновидностью…