Текст книги "Голос бездны"
Автор книги: Андрей Ветер
Жанр: Приключения: прочее, Приключения
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 15 (всего у книги 33 страниц)
Чаепитие
Ксения ждала возвращения Романова от Лисицына с нетерпением. После всего случившегося она оставалась в состоянии полной растерянности и никак не могла расставить всё по своим местам. То есть всё было вполне ясно, но вместе с тем всё сделалось другим, новым. Романов внезапно превратился в человека близкого и надёжного. Он мог быть не просто другом по имени дядя Ваня, он мог быть её отцом, кровь которого наполняла её плоть. Двадцать два года она жила без отца, и теперь вдруг появился человек, который мог называться им. Он не навязывался, не утверждал, он сам не знал наверняка, да это и не было нужно. Начиная с их разговора на обочине шоссе, Ксения стала испытывать к нему огромную нежность и доверие. Чувства были острее и сильнее, чем девичья влюблённость и сексуальная страсть. Они были основательнее, громаднее, просторнее. Она не противилась им. Наоборот, ей хотелось этих чувств, она лелеяла их, наслаждалась ими. Она с головой отдалась тому, чего была лишена все прежние годы.
«Пусть он и не отец мне, – размышляла Ксения, – но он близко знал маму, он любил её. Он связан с той жизнью, от которой у меня не осталось ничего, кроме имени и фамилии. Он пришёл оттуда. Он соединил прошлое и настоящее в одно целое! Ах, как хорошо, как здорово, что появился дядя Ваня!»
Дожидаясь его возвращения, она невольно перебирала в памяти события прошедших дней, вновь и вновь содрогаясь от накатывавшего на неё кошмара. Опять её глаза шарили в непроницаемой тьме по крышке гроба, опять видела она дрыгающееся на полу тело Павла Шеко, опять смотрела безумно на стекающую с морды жующей собаки кровь. И ужас пронизывал её всю миллионами острых иголок. Но иногда к ней подкрадывалось незнакомое чувство, исходившее будто не от неё самой, а от кого-то ещё, может быть, от Сергея Лисицына.
Сергей. Странный человек. Непонятный. Ей приходилось много слышать о нём, читать его статьи в дурацком «Плюфе». Многое в его писанине оставалось для Ксении непонятным, но статьи непременно наводили на размышление. Она знала, что не отличалась особым умом, но никогда не страдала от этого, тем более что дорогу в жизни она прокладывала иными своими достоинствами. Именно поэтому «Твёрдый знак» Лисицына всегда удивлял её. Сергей рассуждал о вещах вроде бы хорошо знакомых, говорил о понятиях, давно навязших в зубах, но выворачивал их наизнанку и выставлял в новом свете. Это понимала даже Ксения, несмотря на своё… Как он назвал это – невежество? Невежество идёт по пути желания. Невежество постоянно жаждет. Невежество хватает всё, что попадается под руку, не утруждая себя вопросами, нужно это или нет. Только невежество хочет обладать знаниями, только невежество хочет быть респектабельным, богатым, могущественным. Человеку, которого невежество не поглотило, всё это не нужно. Однако невежеству так трудно противостоять, оно неукротимо, дико и тупо.
Ксения вспоминала эти слова из последней публикации Лисицына и содрогалась, понимая, что они полностью отвечали её характеристике. Она всегда стремилась чем-то завладеть: положением в обществе, модными картинами, книгами, туалетами, знакомствами. Она спешила получить в свои руки побольше. Но никогда не нуждалась ни в чём из того, что получала и что выставляла напоказ. Она прекрасно могла обходиться без своего богатства, ей не нужны были её многочисленные приятели и приятельницы. Однако она неустанно прибирала к себе всё новых и новых. Что это? Болезнь? Или невежество? А ведь так не хотелось принадлежать к этой категории людей, к этим так называемым сливкам общества…
Тьфу! При чём тут это?
Если сказанное Лисицыным не относилось к ней, тогда почему она так задета этим? Он не называл ни одного имени, ни одной фамилии, но на следующий день после выхода «Плюфя» все почему-то всегда оправдывались. Не то чтобы открыто говорили: «Это не про меня!», но всё-таки яростно оспаривали написанное Сергеем.
Да, Лисицын не был похож на остальных. И то, что Ксения познала его как мужчину, лишь утвердило её в этой мысли. Он был человеком на все сто процентов, но человеком, абсолютно отличным от других людей. Ему, разумеется, были свойственны обычные человеческие качества, у него была нормальная мужская эрекция, под мышками пахло потом при возбуждении, но разве в этом дело? Он оценивал всё происходившее с ним и со всей толпой человеческой будто бы с изнаночной стороны. Он сам был изнанкой человека.
Что до истории с Когтевым, то Ксения ощущала всей своей природой, что в закружившем её вихре скрывалось нечто глубокое, важное. Не просто из-за её увлечения молодым скульптором случилось убийство и захоронение. Не просто из-за шокового состояния она перепутала адрес и пришла к Лисицыну. Нет, нет и ещё раз нет! Бывают случайности, но не бывает целой цепи случайностей, которые приводят к опять же случайной и очень важной встрече. А встреча произошла. Встреча с Романовым. Значит…
Какие странные повороты задумывает штука под названием жизнь.
Ксения росла беспризорницей, красивой беспризорницей. Своего первого мужчину она познала в четырнадцать лет. Многие её подруги, прошедшие через детские дома, начали половую жизнь гораздо раньше. Будучи симпатичной девчонкой с ядовито-зелёными глазами, выворачивающими любого встречного парня наизнанку, вскоре поняла, что её притягательная внешность может обеспечить ей сносное существование. Поначалу продавать своё тело было забавно, но вскоре первое любопытство, свойственное всем подросткам, было удовлетворено, и его сменило понимание того, что заниматься проституцией придётся без всякого удовольствия. Неожиданно возле Ксении появился волосатый бугай Мишка по кличке «Штырь». Он взял Ксению под своё крыло и сам подыскивал ей клиентов, получая от них богатое вознаграждение. Ксения не сразу поняла, какой хомут надела на себя. Проституция оказалась делом болезненным. Не в смысле телесного недуга, а в душе. Каждый раз уходя с клиентом, Ксения ощущала, что в неё впрыскивалась очередная порция яда. Её мутило, она подолгу отлёживалась, медленно приходила в себя. Но снова и снова шла на работу, убеждая, что это был единственный шанс скопить денег и начать новую жизнь. Однако с каждым разом ей становилось труднее. Непереносимая тяжесть давила на неё. За полтора года Ксения насытилась своей профессией настолько, что готова была броситься в море головой вниз. Спасение явилось в облике красивого молодого человека. Он приехал из Москвы в Краснодар в поисках красивых девчонок для агентства фотомоделей. Такова была его работа – ездить по стране и вылавливать повсюду красивую молодёжь. Увидев Ксению, он не колебался ни секунды. Пронзительный зелёный взгляд сразил его сразу, на остальное он даже не смотрел, хотя тело Ксении, хоть и не развившееся ещё полностью, обещало в будущем превратиться в идеальную форму. Мишка Штырь не пожелал отпустить Ксению, и тогда появились ещё какие-то люди, тоже приехавшие из Москвы. Сперва они предложили Мишке денег, но он упрямился и даже угрожал москвичам.
– Вы так просто наших тёлок не угоните. Я не позволю. У меня здесь крутые подвязки, парни. Лучше не суйтесь в мои дела…
На следующий день Мишка Штырь пропал, и никто не помешал Ксении отправиться в Москву в сопровождении сказочного принца. Она влюбилась в него сразу. Он же не ответил ей ни единым поцелуем, хотя проявлял удивительную нежность и внимание. Лишь много времени спустя она узнала, что он не интересовался женщинами как сексуальными партнёрами.
– Вот твой контракт. Здесь изложены все условия: что обязуешься ты и что обязуемся мы, то есть я.
Ксения обязалась не иметь никаких сексуальных контактов в течение двух лет обучения в агентстве «Пафос» и не обзаводиться семьёй в течение трёх лет после окончания учёбы. «Пафос» взял на себя заботу по её содержанию и обеспечению работой по окончании учёбы. Так началась жизнь фотомодели Ксении Литвиновой. Жизнь была пёстрой, шумной, денежной, но однообразной. Очень быстро пришла известность, появились поклонники. Казалось, что Ксения добралась до вершин того, о чём могла мечтать девчонка из провинции. Но ей чего-то не хватало. Затем появился Когтев. Взрослый, умный, обаятельный и головокружительно богатый. Ксения получила мужа, но она по-прежнему не испытывала сладкого чувства, называемого счастьем.
Иногда ей вспоминался голодный и грязный детский дом. В те годы она умела быть счастливой, своровав на рынке недозрелый банан или апельсин и сжевав его, лёжа где-нибудь на гнилой крыше сарая. Это далёкое наслаждение теперь казалось недосягаемым. Получив деньги, Ксения лишилась счастья.
***
Входная дверь внезапно отперлась. Ксения заметила, что охранявший её Влад уже стоял в тёмном коридоре, держа дверь под прицелом. Надо же! Она ничего не слышала, а он уже достал пистолет и готов стрелять. Как же они умеют это? Как умеют не забываться, не улетать в своих мыслях далеко-далеко? Наверняка ведь у Влада есть свои заботы, свои переживания, но кажется, что в голове у него нет ничего, кроме возложенной на него обязанности. Он пришёл на работу и вот уже вспрыгнул, обнажив оружие, молча шагнул навстречу пришельцам и готов умереть за Ксению, за эту совершенно чужую ему и, вполне возможно, презираемую им девчонку.
Входная дверь открылась, но Ксения не вздрогнула. Впервые за этот страшный отрезок времени она не вздрогнула, осталась совершенно спокойной. Откуда-то пришла твёрдая уверенность в том, что опасность не угрожала. В двери показались Романов и Лисицын.
– Как дела, караси?! – крикнул вместо приветствия Романов.
– Дела у вас, Иван Васильевич, а у нас делишки, – откликнулся Влад, убирая пистолет.
– Да, Владик, у нас действительно дела! – хохотнул Иван Васильевич Романов. – Дела, как говорится, широкого покроя. Все на ушах стоят от волнения и нетерпения.
Навстречу пришедшим шагнула Ксения. Сергей остановился, увидев её.
– Так ты её у себя прячешь, Вань? – посмотрел он на полковника.
– Ну, не к тебе же мне её вести. Ты опять чего-нибудь нагородишь, утащишь её в какую-нибудь «малину», подвесишь там на крючок и предоставишь братве использовать её в качестве боксёрской груши. Нет, дружок, эта девочка поживёт у меня. На то имеются веские причины, – он подмигнул Ксении, мол, теперь у нас с тобой есть секреты от них, Ксюха, а у них от нас – ничего.
– Так вот почему ты шёпотом матерился по телефону. Стыдно было, что молодая и красивая женщина услышит, какой ты, оказывается, невоспитанный мужчина. – засмеялся Сергей.
– Матерился… Это я по-доброму это как бы и не по-матерному… Кхе, кхе… Ксюша, сваргань-ка нам чайку. Я перезвонюсь со своими, узнаю, раскрутился маховик или нет. Влад, ты останься пока у меня, звякни, если кому обещался быть сегодня вечером, скажи, что дела срочные. Что-то подсказывает мне, что Когтя будем брать сегодня ночью, под утро…
В квартире царила вполне домашняя обстановка. Посторонний человек и не помыслил бы, что здесь собрались люди, ожидающие развязки трудного кровавого дела.
– Чай готов.
Они сошлись в этой квартире, охваченные напряжённым ожиданием. Каждый думал о своём, но все вместе думали об одном и том же.
– А что, сахар в твоём доме не водится разве?
Где-то на улице рыскали бандиты и сотрудники правоохранительных органов, рыскали в поисках одного и того же человека. Разные охотники по разным причинам вынюхивали след одной дичи.
– Кто-нибудь слышал анекдот про того еврея, который хранил секрет, как правильно заваривать чай?
– Слышали, с бородищей анекдот…
В городе шла война. На улицах и в квартирах появлялись трупы с простреленными насквозь черепами. Трупов было много. С каждым днём их становилось всё больше. Но так было всегда. Война никогда не прекращалась. Она перетекала из одной формы в другую. Она меняла боевые костюмы. Она переделывала прежние песни на новые. Но она не исчезала никогда. Война была неотъемлемой частью общества, которое поставило своей целью достижение материального благосостояния. Общество боялось этой войны, но не прекращало её, ибо не умело наживать свои богатства без войны. Общество стремилось к богатству, запутавшись в своих желаниях, но дорога к богатству и жизнь в богатстве порождали страх. И люди жили в страхе.
– А вот я уже не боюсь, – сказала Ксения.
– Что ты вдруг расхрабрилась? – нежно улыбнулся Романов. С другой стороны, оно понятно: три мужика рядом, три здоровых мужика, три богатыря…
– Я не расхрабрилась, – кокетливо качнула головой Ксения. – Просто я вдруг поняла, что всё будет хорошо. Пусть ещё хоть что угодно случится, но теперь всё закончится хорошо. Я так чувствую.
– Но пока ещё не всё хорошо, – сказал полковник и повернулся к Сергею: – Слушай, старик, обзвони свои газеты и журналы.
– Какие такие «мои»? – не понял Сергей.
– Ну, я не так выразился. Приятелей своих обзвони. Скажи, что намерен сделать заявление (кстати, Ксюша тоже выступит) о негодяе Когтеве и так далее. С некоторыми подробностями…
– Это зачем же? Сейчас уже поздно, никто не приедет. Для чего такой трюк? – удивился Лисицын.
– Чтобы задницу прикрыть, балбес. Об этих звонках непременно станет известно и Когтеву и Чемодану, и всем остальным. Пусть понервничают. Я хочу заставить их всех зашевелиться активнее. Они задёргаются, захотят убрать Когтя побыстрее. Естественно, что работать будут неаккуратно. Мне только этого и нужно. Разве это не очевидно?
– Очевидно? – Лисицын налил очередную чашку чая. – Дурацкое слово «очевидно». Откуда взялось слово «очевидно»? Почему не говорят «ухослышно» или «ногоходно»?
– Какое такое «ухослышно»? – вступил в разговор Влад.
– Обычное, – ответил с невозмутимым лицом Лисицын. «Очевидно» происходит от «очи» и «видеть». Почему тогда нет соответствующих слов, связанных с другими действиями?
– Влад, он сейчас начнёт тебе мозги втирать, – пояснил Романов своему подчинённому. – Его хлебом не корми, дай словечками поиграть. Ты не видишь, что ли, как он подбирается, выискивает повод для активного спора, чтобы разложить вас и пригвоздить своими разглагольствованиями? Знаете, братцы, как он однажды, когда мы ещё торчали в Ченгреме, ораторствовал перед нашими солдатами на тему войны? Не поверите! Я уже подумывал о том, что его придётся выслать оттуда за разложение морального духа моих бойцов или посадить под арест. Он тогда в плену у горцев побывал, насмотрелся на их жизнь и ну загибать про всякое…
– Ничего я не загибал, – возмутился Сергей. – Я говорил о том, что видел. А видел я, как мужики в горах танцевали перед боем. И тогда я понял, что нам таких людей не одолеть. Наёмников одолеть, а этих, вольных, – нет. Вольные навсегда останутся вольными.
– Вот-вот. Нашёл, что сказать солдатам во время войны.
– А когда мне им говорить это? Когда они по госпиталям будут валяться без рук, без ног, без глаз? Я и сейчас повторю то же самое. Никакие правительственные войска со всей своей бронетехникой ни на что не годятся против таких партизан. Правительственные войска, которые военное дело воспринимают только как умение точно стрелять по цели, могут уничтожить такого врага физически, но не морально. Солдаты – люди подневольные. Такая армия может вести успешные боевые действия только против такой же армии. Что же до горцев или каких-либо иных аборигенов, то они воюют иначе. У них дух другой. Они танцуют, хороводами вокруг костра ходят. А это такую силищу даёт, что мало не покажется. Они прекрасно знают, для чего идут в бой. У них настрой вот здесь, в сердце, настоящий воинский дух. Мы же не танцуем.
– При чём тут танцы, Сергей? – взвился Романов.
– Воинское искусство держится не только на умении правильно держать нож или пистолет. Взгляни на всю свору, которой окружил себя Коготь и ему подобные. Там очень сильные ребята найдутся, и головой они своей рискуют точно так, как наши солдаты на войне. Разве что деньги здесь получают за риск и верную службу совсем другие. Но вряд ли кого из этих амбалов можно назвать воинами.
– Конечно, они не воины. Обыкновенные бандиты! – гнул своё Романов.
– А чем они отличаются от солдат, стреляющих в горах по местным жителям? – возмутился Сергей. – Если там солдаты, то и эти бандиты такие же солдаты, Ваня. И ты не отнимешь у их профессии ни риска, ни страха, ни смерти.
– Они воюют не за Родину.
– А наши пареньки в Ченгреме и других «горячих точках» воюют за свою Родину, что ли? Бросьте, господин полковник, не надо юлить перед самим собой. Их туда швыряют, потому что они бесправны, никто не спрашивает их согласия, а за отказ выполнить приказ их упекают за решётку. А те, которые по контракту идут, так их тоже патриотами не назовёшь. Они деньги зарабатывают. И никогда такие парни не будут петь горячие песни перед костром, чтобы кровь вскипела. Они лучше водки жахнут, чтобы страх придавить… Воин это образ жизни. Нет, я ничего не хочу сказать против спецназовцев, Ваня, ты же знаешь, с каким уважением я отношусь ко всем спецам. Но всё-таки это – их работа. Они всегда могут оставить её и перейти на другую. Сколько твоих ребят бросило работу из-за мизерной зарплаты? Сколько ушло вкалывать в частные структуры, которые фактически работают против государства?
– Самураи тоже часто шли наёмниками, – проговорил Романов. – А мне кажется, что самураи – воины из воинов. Или я ошибаюсь?
– Мне начинает казаться, что вы сейчас поссоритесь, а я так и не пойму, о чём вы толкуете, – нахмурилась Ксюша. – Вы для начала разберитесь в терминологии, а потом уж затевайте спор, ладно? Я не разбираюсь в самураях и не разбираюсь в тонкостях спецназа, но вы же говорите о том, что знаете. Почему же вы не понимаете друг друга? Воин это кто? Или что? Это профессия? Или призвание? Или духовность?
Мужчины посмотрели на Ксению с удивлением…
Ночные передвижения
Эдуард Семёнов приехал к Чемодану не сразу. Он долго размышлял о Когтеве, прикидывал все «за» и «против». Конечно, Когтев влип. В том не было никаких сомнений. Влип основательно. Скорее всего, его возьмут, так как уже разыскивают повсюду. Через пару часов после встречи с Когтевым в «Васко да Гама» Семёнову позвонил главный редактор «Волонтёра» и застрочил, точно пулемёт:
– Эдик, я только что имел разговор с Лисицыным. Он сегодня, несмотря на поздний час, собирает журналистов, чтобы сделать какое-то заявление насчёт Когтева. Оказывается, Михал Михалыч свою красотку живьём в землю зарыл! Голова кругом идёт!..
После пары таких звонков Семёнов понял, что с Лисицыным разбираться поздно. Информация уже получила широкую огласку. Значит, Когтева не отмыть. Если же его не отмыть, то от него следует избавиться. И по возможности быстрее. Теперь Когтев становится опасен для всех. Он слишком тесно завязан на Семёнове, Саприкове, Фелимонове, Жбане и других. Нельзя допустить, чтобы он потянул за собой хотя бы одного из этих людей. Один низложенный король не должен свалить других королей. Нет, Когтев человек конченый. И кончать его нужно очень быстро. Ни о каком сходняке не могло быть и речи. Решать нужно было самому или… Семёнов расстроенно вздохнул и набрал номер Саприкова Старшего.
– Алло, Чемоданчик? Это Эдик говорит.
– Можешь не представляться, старик, я твой нежный голосок из тысячи других узнаю, – ответил Чемодан пьяным голосом.
– Мне бы поговорить с тобой надо.
– Валяй. Мои локаторы наготове.
– Не по телефону. Пошушукаться. Это очень важно и срочно. Касается Михалыча.
Чемодан громко засопел в трубку.
– Ладно, я дома. Ты подъедешь или хочешь где-то ещё?
– Приеду к тебе.
Они встретились через сорок минут.
– Что у тебя? – с порога начал разговор Чемодан. – Не ходи кругами, выкладывай прямо.
– Несколько часов назад я разговаривал с Когтевым. Он просил у меня помощи. Он спрятался в углу и не имеет возможности высунуть нос.
– Я в курсе, – Чемодан провёл Семёнова в гостиную, – знаю, что Коготь шнуркуется.
– Я полагаю, надо сделать так, чтобы он не поставил нас в неудобное, очень волнительное положение, – негромко произнёс Эдуард, элегантно поправляя завитую прядь волос на виске. – Ведь менты скоро вычислят его. Ни ты, ни я в этом не заинтересованы.
– Ты намекаешь, что он может потянуть за собой и нас? – нахмурился Чемодан.
– Мало ли как повернётся дело. Он в отвратительном состоянии.
Чемодан наклонился вперёд. Его так и подмывало открыть Семёнову, что он сам уже собрался разделаться с Когтевым. Но Чемодан сдержался. Он прекрасно знал Эдика, этого тонкого, скользкого, хитрого, опасного и изящного, как змея, человека. «Пусть мои пожелания останутся при мне», – рассудил Саприков Старший, переборов пьяное желание поведать о своих замыслах, и вместо этого спросил:
– Ты пришёл сблатовать меня на эту работу?
– Я пришёл обсудить положение, – улыбнулся хитро Семёнов.
– А затем на меня укажут рукой, что я воспользовался случаем? Никто же не поверит потом, что положение Когтя было полный горюн! – Произнося эти слова, Тимофей Саприков мысленно улыбался. Эдик Семёнов появился в его доме с своим предложением как нельзя более кстати. Теперь совесть Саприкова очистилась. То, что несколько часов назад он единолично принял решение убить Когтева, нарушив законы своего мира, не имело теперь никакого значения. Отныне он мог не беспокоиться. Решение о ликвидации Когтева принадлежало не ему одному.
– У Когтя два пути, – Семёнов повысил голос, – либо к ментам язык распускать, либо в холодильник с бирочкой на левой ноге… Согласен ты с этим? А чтобы твоя совесть была чиста, Чемодан, и чтобы ты не сказал потом, когда мы начнём кроить когтевские дела, что я не участвовал в этой работе, мы провернём операцию совместными усилиями.
– А Коготь звал тебя зачем? Помощь, говоришь, просил? – ухмыльнулся Чемодан. – Стало быть, если бы он не был в полной жопе, то ты бы помог ему?
– Безусловно. Всё-таки мы партнёры. Но я не могу рисковать, – развёл руками Эдик.
– Ну ты и жук, – засмеялся Саприков.
– Я честен, Чемоданчик, просто предельно честен. Ты просил не ходить кругами, и я не хожу. Я свистеть не люблю.
– Много ли у него с собой людей?
– Я видел пятерых возле дверей. Вполне может быть, что столько же тихарей бродит по фойе отеля.
– Так он в отеле шнуркуется? В каком?
– «Васко да Гама».
– Где же он в «Ваське» спрятался? Место шумное, людное.
– Третий этаж, угловые апартаменты, обозначенные номером 222. Окна выходят на две стороны. Одни смотрят на площадь, другие на перекрытый сейчас из-за стройки узенький проезд. Там стоит блочный дом, из которого, я думаю, можно взять Когтя на прицел.
– Снайпер?
– А почему бы нет? – Семёнов произнёс это с каким-то особым мальчишеским задором, и Саприков вспомнил, как давным-давно, ещё в молодые годы, он повздорил с Эдиком и стукнул его кулаком в лицо, разбив ему нос. Эдик увидел льющуюся кровь и с точно такой же интонацией воскликнул, что не стыдно и даже приятно получить затрещину от настоящего мужчины.
– А почему бы и нет? – повторил Семёнов.
– Снайпер… Пусть пойдёт снайпер. Я отправлю Лешака на это дело. Но не думаю, что мы обойдёмся выстрелом издалека. Лешак работает со свечкой наверняка, когда есть время подготовиться, а тут сплошная скороспелка. Я, пожалуй, сам пойду в «Ваську».
Семёнов одарил Саприкова пронзительным взглядом:
– Не боишься, что можешь засветиться?
– Меня там никто не пасёт, да и разве не могу я появляться в «Ваське»? Что хочу, то и делаю. Я, может, Кошелева навестить желаю.
– Верно говоришь. Но всё же там после тебя труп останется.
– Это не моя забота. Даже если я свидетелем буду по его убийству проходить. Откуда мне знать, кто его сделал? У Когтя врагов – как у сучки блох. Я пришёл, поговорил, а тут выстрел в окно. Я же ни ухом ни рылом. Стрелять не мне. Зато я буду уверен, что Коготь не слиняет, а останется там, – оскалился Чемодан.
– Очень, как я вижу, тебе охота увидеть его в таком качестве.
– Охота, есть причины. Так что приступим, Эдик.
– Мои ребята подстрахуют! – Эдик хищно улыбнулся, показывая ровный ряд мелких зубов.
То, с какой быстротой Чемодан согласился взять на себя ликвидацию Когтева, навело Семёнова на мысль, что Саприков уже строил такие планы. Значит, с ним следовало держать ухо востро.
***
– Закопошились, черти, – Романов опустил трубку на рычаг. – Что-то даже слишком быстро. Торопятся.
– Выехали, что ли? – насторожился Лисицын.
– Собираются. К Чемодану приезжал Семёнов. Думаю, они решили действовать сообща. До этого Семёнов был в «Васко да Гама». Полагаю, что Когтев именно там сховался.
Романов взял телефонную трубку:
– Алло? Шкаликов? Поднимай команду. Отправляемся в «Васко да Гама». Только никакого шума. Пусть обложат этот притон со всех сторон. Все входы и выходы держать под прицелом. Ясно? Там может начаться сильная стрельба. Место людное, так что надо приложить максимально усилий, чтобы эту самую стрельбу пригасить… А я что могу?.. Петрович со своей стороны должен посодействовать… Нет, не надо… Не мне тебя учить… Чёрт, ни хрена мы не готовы к этому броску, ничего у нас не отработано… Одна группа пусть ведёт Чемодана от самого дома. И на всякий случай пошли людей к Семёнову, но я уверен, что он лично никуда не поедет, переждёт на хате… Всё, я выезжаю…
Романов бросил трубку и горящими глазами посмотрел на Сергея и Ксению.
– Вот, братцы мои дорогие, началось! Так, что ли, князь Андрей говорил? Началось то самое, о чём так думалось, о чём переживалось… Я помчался. Влад, пошли.
– А мы-то что? – поднялся Сергей.
– А вы с Ксюшей смотрите детективы по телевизору. Они безопаснее.
– Ты хочешь сказать, что не пригласишь меня с собой? – спросил Лисицын.
– И не подумаю. Ты уже нагулялся вдоволь. Всё! Мне некогда!
Хлопнула дверь.
Наступила тишина.
– Мы опять вдвоём с вами, Сергей, – смущённо проговорила Ксения.
– Вообще-то после того… после дачи ты могла бы вполне обращаться ко мне на «ты», как я обращаюсь к тебе. Я люблю уравновешенные отношения.
– Я не могу.
– Почему?
– Вы старше, Сергей.
– А мужа ты тоже во множественном числе величала?
– С мужем всё иначе.
– Но он же старше тебя. И даже старше меня.
– Он старше годами. А вы как-то по-другому. Я вас уважаю.
– Спасибо. Но я вроде бы не проявил себя никак, чтобы заслужить твоё уважение.
Она сверкнула глазами в ответ.
– Вот что, Ксения дорогая, ты глазами своими на меня так не смотри. Я уже купился на них однажды. До сих пор себя ругаю.
– Вам было плохо со мной?
– При чём тут «плохо» или «хорошо»? Дело в другом. Я с тобой встретился по иному поводу, по иной причине.
– Разве одно другому мешает? – спросила девушка, как бы настаивая на чём-то.
– Нет, конечно, но…
***
Выйдя из дверей лифта и повернув за угол, Саприков и его сопровождающие, со спрятанными под пиджаками пистолетами, попали в коридор, просматриваемый насквозь охранниками Когтева.
– Четверо, – шепнул ближайший к Чемодану мордоворот, здесь только четверо. Нас тоже четверо.
– Эдик сказал, что пятеро, – бросил в ответ Чемодан.
Они мягко прошли по ковровой дорожке до конца коридора и остановились.
– Михалыч меня не ждал, но он не будет огорчён моим появлением, – сказал Саприков высокому парню, закрывшему собой дверь в номер. – Доложи ему.
Парень молча кивнул, но внутрь не вошёл. Он лишь сделал шаг в сторону и пропустил за дверь другого охранника, сам же продолжал наблюдать за гостями.
– Михал Михалыч, там Чемодан пришёл, – сказал вошедший в комнату парень полулежащему в кресле и потягивающему коньяк хозяину.
– Чемодан? Откуда он узнал?
Охранник пожал плечами.
– Пусть войдёт, – разрешил Когтев. – Но без охраны. Вы все будьте начеку. Чуть шорох – сразу сюда.
Он повернулся к сидевшему в углу комнаты пятому охраннику.
– Ты тоже не спи. Чемодан – свой, но я его не ждал, так что не убирай руку с пушки.
Тот понимающе кивнул.
Дверь открылась, и на пороге появился Саприков Старший.
– Как ты нашёл меня, Тимофей? – протянул руку Когтев.
– Эдику меня был. Рассказал про твою беду. – Саприков изобразил на лице глубокое сочувствие и пожал протянутую руку. Но я не думаю, что из-за этого стоит переживать. Ты же не один и не в пустыне. Мы всё сделаем.
Когтев кивнул.
Тимофей Саприков внимательно оглядел комнату. Белые стены с тонким золотистым рисунком, напоминающим паутину. На каждой стене по большой печальной картине в коричневых тонах. Светильники в форме золотых оленьих рогов. Лепной бордюр под потолком. Четыре низких кресла вокруг невысокого столика с наставленными на нём блюдами. Громадные окна, наполовину закрытые тяжёлыми тёмно-зелёными шторами. Чемодана интересовали эти окна. Особенно то, что выходило на проезд Волконского. Где-то там должен был уже пристроиться верный ему Лешак с неразлучным своим чёрным футляром. Но занавески, пожалуй, слишком мешали обзору. Отодвинуть бы проклятые занавески, сорвать их к чёртовой матери.
Сквозь распахнутую дверь в соседнюю комнату виднелись стулья с высокими спинками, обтянутые красным бархатом, и полностью задёрнутые красные занавески на окне. Охранник следил из угла комнаты за каждым движением гостя. Дремавшая во втором кресле Войка что-то проскулила во сне.
Саприков не любил такую обстановку. Его всегда утомляли бессмысленные украшения, вензелюшки, бантики. Он не любил подчёркнутого изящества. Ему по душе было всё, что выглядело натурально, не несло на себе толстого слоя грима, не пряталось за тугие корсеты и искусно уложенные складки. Саприков не любил дорогие гостиницы, хотя вынужден был посещать их по крайней мере раз в неделю, встречаясь с нужными людьми. Он с удовольствием выезжал на свою дачу, где не было никаких атрибутов высшего общества. Он дышал обычным лесным воздухом, радовался доносившемуся с ближайшей фермы запаху навоза, посиживал на простенькой деревянной лавочке перед горящим в небольшом углублении костром. Саприков Чемодан считал, что удобства богатой жизни слишком изнеживали людей, расхолаживали любой характер, что человек, попадавший в зависимость от удобств, лишался части своей природной силы, умения добывать себе корм, терял зрение и слух. Доказательством его убеждений служил откинувшийся в кресле Когтев. Некогда он был сильным зверем, не страшившимся ничего, не боявшимся лично участвовать в каких бы то ни было заварушках. Но он очень быстро оброс жирком уюта, армией прислуги и телохранителей. И вот теперь, когда жизнь вцепилась Когтеву в горло, он оказался совершенно неспособным дать отпор неприятностям и целиком зависел от чужих рук и умов.
Раскинувшийся в кресле Когтев венчал собой окружавшую его обстановку. Чемодан внимательно наблюдал за ним. Ему было любопытно смотреть на человека, которому предстояло через несколько минут покинуть мир живых. И Чемодана радовало, что он, над которым Когтев постоянно посмеивался за неотёсанность, сможет приложить к этому свою широкую руку и доказать, что грубая рука, налитая грубой силой, служит человеку вернее изысканного разума.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.