Текст книги "Голос бездны"

– Это всё потому, что я сел на хвост Ларисе. Что мне до этой сумасшедшей? Какое мне дело до того, что она убивает бомжей?.. Впрочем, не в этом дело. Не в бомжах. Она не остановится на них, она захочет большего, устроит грандиозный пожар, наймёт террористов, чтобы закладывали бомбы в универмагах, и будет наслаждаться взрывами… Нет, опять не то… Что-то другое беспокоит меня. Что-то совсем другое… Я чувствую… Что я чувствую? Подумай, Лис, что ты чувствуешь? Где твоё обострённое обоняние, где звериный слух? Давай же, не пропусти…

Он вернулся в кресло и закрыл глаза. Рука взболтнула бутылку и поднесла горлышко к губам. Водка показалась до невозможности противной, но Сергей сделал ещё пару глотков.

– Лис, ты должен успокоить её, иначе она перегрызёт тебе горло…

Он открыл глаза и прислушался, будто пытаясь поймать выловить из воздуха только что произнесённые слова.

– Перегрызёт тебе горло… Точно! Почему бы ей не убить тебя, Лис? Ты ей мешаешь… Или не мешаешь? Нет, не может она тебя грохнуть. Вы же занимались любовью, чёрт возьми… И всё же… Она ведь потеряла рассудок… Если так то любовь и всё остальное для неё не имеет значения… Так вот что подтачивало весь вечер твоё настроение! Чувство опасности. Тебе угрожает опасность, Рыжий Лис. Ты это здорово чувствуешь, это чувствует всё твое тело, твои мускулы, оттого они сейчас в такой тревоге. Впрочем, нет, уже не в тревоге…

Стоило Сергею понять, что скрывалось за рыхлой стеной неуютности, всякое беспокойство, всякий намёк на тревогу исчез.

Сколько стоит шкура Лиса

Бледное утреннее солнце застало Ларису в дурном настроении.

«Он знает всё, – размышляла она, нахмурившись, – он знает… Нет, он не знает, но догадывается. Он почти уверен, но у него нет никаких доказательств… Он знает. Он приложит все усилия, чтобы поймать меня…»

Сергей нарушил её душевное равновесие. Вскоре после ухода Лисицына Лариса отправила Дениса домой. Она разговаривала с племянником резко, почти грубо, ничего не желая объяснять мальчику.

– Лара, не гони меня…

– Мне не до любви сейчас, Дэн, уезжай!

– Не злись. Я хочу остаться с тобой. Я хочу помочь тебе…

– Много вас таких, которые хотят помочь! Уходи сейчас же! Помощник! Целая страна помощников, и каждый приносит свою беду…

– Я-то чем насолил тебе, Лара?

– Уходи! – Она почти вытолкала Дениса, но в дверях вдруг смягчилась и сказала почти виноватым голосом: – Дэн, не обижайся на меня. Извини, но я должна побыть одна.

– Я позвоню тебе завтра? – Мальчик улыбнулся.

– Позвони…

Ночь прошла в нервных размышлениях. Казалось, весь воздух квартиры наполнился чёрными клубами, мешающими ровно дышать. Ларисе чудились мутные густые разводы в пространстве, подкрадывающиеся к ней со всех сторон. Так выглядит банка с водой, в которую плеснули чернил.

Проснувшись, Лариса заставила себя сразу встать.

«Выходит, Сергей был там, когда бомжи убивали этого дурика. Значит, это он спугнул нас… Ужасно! Ведь он мог застать нас на месте… Несколько секунд… И что? Пришлось бы убить его там… Нет, ничего не вышло бы. Эти бродяги не справились бы с ним… Получается, что он не имеет никаких доказательств, но всё знает… Проклятый журналюга! Не зря он сказал мне при первой встрече, что ему было бы приятно, если бы я оступилась. “Вы представляете собой замечательный экземпляр, женщина редкой красоты. Оступись вы хоть на полшага, это будет отличный повод для ваших знакомых, чтобы начать мести языком. А я бы превратил это в событие космического масштаба”. Да уж, этот превратит меня в порошок… А может быть, бомжи сумеют справиться с ним?..»

Лариса быстро оделась. И в эту минуту пропищал домофон.

– Кто там? – настороженно спросила она.

– Это я, это Олег, – послышалось в ответ.

– Олег? – удивилась Лариса.

Она не могла сразу сообразить, кто такой Олег, но, едва поняв это, сперва вспыхнула раздражением, а затем вдруг почувствовала огромное облегчение. С Олегом Расшугановым она не виделась давно и никогда не вспоминала о нём. Когда Лариса решила расстаться с молодым человеком, Олег был по-прежнему влюблён в неё, плакал, как ребёнок, у которого отняли самое дорогое, умолял не гнать его. Он звонил почти каждый вечер, просил разрешить ему прийти. Но Лариса Губанова была не из тех, кого могли смягчить слезы молодого мужчины. Она бросала трубку и выключала телефон. Затем Олег исчез, но через некоторое время объявился и сказал заплетающимся языком, что Ларисе придётся считаться с ним.

– Ты мне угрожаешь? – удивилась она.

– Я угрожаю. Ещё как угрожаю! Если в твоей груди бьётся настоящее живое сердце, то ты не сможешь остаться равнодушной. Я заставлю тебя вернуться ко мне.

– О чём ты говоришь? – искренне удивилась она.

– Каждый раз, как ты будешь отказывать мне, я буду убивать людей. Я уже убиваю их.

– Хватит нести чепуху! Тоже мне граф Дракула, кровожадный какой…

– Я буду убивать их до тех пор, пока ты не примешь меня обратно к себе, – произнёс он вдруг совершенно твёрдым и ясным голосом, будто в одну секунду избавившись от хмеля.

– Ты сошёл с ума! – воскликнула она тогда.

Она готова была пригласить Олега к себе, чтобы убедиться в том, что он просто пугал её, она хотела заглянуть в его глаза. Но она испугалась самой мысли, что в её дом ступит безумец. А если его руки и вправду выпачканы человеческой кровью? И она отказала ему снова.

Он исчез столь же внезапно, сколь появился. Лариса так и не узнала никогда, были те его слова пустым звуком или Олег говорил серьёзно. Но это осталось в прошлом…

И вот теперь он пришёл снова. Зачем? Чего он хотел? О чём думал? Что затеял?

– Олег, – проговорила Лариса, – поднимись ко мне, я открою дверь.

Она не боялась его безумства. Она сама была такой.

Ларисе внезапно пришла мысль, которая показалась ей спасительной. Если Олег Расшуганов, её давний любовник и покорный слуга, по-прежнему желал быть с ней и был готов платить за это любую цену, то Лариса не могла не воспользоваться таким случаем. С её стороны это было бы непростительным упущением.

Он появился в двери весь помятый, какой-то ненастоящий, будто выдуманный. Его облик не имел ничего общего с теми бродягами, которых успела узнать Лариса Губанова и к услугам которых прибегала. Он совсем не выглядел клочковатой бездомной псиной, и всё же его серовато-голубое лицо, хоть и старательно выбритое, смотрелось запущенно. Лариса сразу поняла, что Олег недавно пришёл в себя после какого-то дурного сна или забытья, попытался привести себя в порядок, приоделся или почистился. Нет, он не был бомжем, но явно принадлежал к числу тех, кому наплевать на себя, на свои грязные ногти, на свои неухоженные волосы. Он был похож на красивую фотографию, которую чья-то рука порвала на куски, затем спохватилась, склеила их в одно целое, даже подкрасила по возможности выцветшие места, чтобы вернуть к жизни былую прелесть. Но прелесть получилась испорченной. Угадывались прежние черты, но в них не осталось гладкой целостности, на них лежала несмываемая печать крушения.

– Вот и я, – проговорил Олег глухим голосом и замолчал. Минуту или две он разглядывал стоявшую перед ним женщину, и в его уставших глазах забрезжил огонёк надежды.

– Ты красива, как и прежде, – он слабо улыбнулся и прислонил непокрытую голову к дверному косяку.

– Зачем ты пришёл? Ты отсутствовал так долго и вдруг объявился. Тебе что-то нужно от меня?

– Как всегда. Мне нужна только ты, – он прошёл в комнату, не снимая обуви, затем спохватился, сел на стул и принялся развязывать шнурки неуверенными движениями.

– Оставь, не разувайся, – остановила его Лариса.

– Спасибо, а то мне нагибаться в тягость.

– У тебя всё нормально? Ты странно выглядишь.

– Всё нормально, если не считать этого, – он презрительно сбросил с плеча пальто, вяло засучил рукав и показал исколотую иглой кожу – сплошной синяк.

– И давно ты так? – спросила Лариса, пытаясь говорить мягким тоном.

– С тех пор как понял, что больше не увижусь с тобой. Ты меня вышвырнула, но я продолжал видеть тебя. Особенно часто я стал видеть тебя, когда сел на иглу. Мы летали с тобой к облакам, мы смеялись, мы радовались и любили друг друга. Но после этого становилось совсем дурно, я возвращался в реальный мир… И вот я пришёл… Надумал…

– Как же ты жил всё время? На что? Откуда деньги?

– Я знаю, что ты будешь презирать меня, я давно для тебя уже не человек… Я грабил, воровал, жил на помойках и многое другое…

– Но ты вполне прилично одет.

– На днях сошёлся с одним… В общем… Я у него дома привёл себя в порядок, прихватил кое-что… Он сам дал, я его не тронул, так как он назвал меня своим другом, разрешил брать всё, что мне приглянется… Он недавно на игле… Я свёл его кое с кем. Он разрешает мне жить у него…

– Ты сейчас себя нормально чувствуешь, Олег? – Лариса положила руку ему на лоб.

– Мне хорошо, – от прикосновения женской руки Олег зажмурился, как домашняя кошка. – Как давно ты не трогала меня, как далеко то дивное время… Лара… Я хочу к тебе… Оставь меня у себя. Мне нужен будет только коврик перед входной дверью, чтобы я мог свернуться на нём калачиком… Я знаю, что к тебе приходят мужчины, они не могут не приходить. Но я не буду возражать. Я буду твоим преданным псом, только не гони меня…

Она села на стул напротив него и спросила, глядя ему в глаза:

– Однажды ты звонил мне по телефону, уже много позже того, как мы расстались, и сказал, что ты убил кого-то. Ты помнишь это?

– Может быть, – он пожал плечами, – может быть, сказал. Почему бы и не сказать?

– Ты на самом деле убил кого-то или наврал мне, чтобы порисоваться? Убил ты кого-нибудь?

– Несколько раз, – его взор затуманился. – Кое-что я помню, но далеко не всё. Ты должна понять меня. На самом деле я никогда не хотел этого… Что-то чужое, что-то вне меня… Оно вынуждало меня…

– Тебе хуже? Посмотри на меня!

– Всё в порядке, – он тряхнул головой и открыл глаза.

– Ты хочешь вернуться ко мне? – спросила Лариса.

Он широко, но очень медленно улыбнулся, кивнул и вдруг тихонько, глуповато засмеялся.

– Я хочу, конечно. Как же не хотеть? Я буду спать на полу возле твоей двери… пёс… пёс…

– Я верну тебя, Олег, верну при одном условии. Ты меня слышишь?

– Да.

– Ты говорил, что будешь убивать людей, чтобы привлечь моё к тебе внимание.

– Говорил.

– Это страшно. Это кошмарно. Если ты так и поступал, то…

– Я так поступал, – утомлённо кивнул он головой, – я так поступал… я ненавижу мир за то, что он разлучил нас…

– Тогда я хочу, чтобы ты больше никогда не делал этого.

– И ты примешь меня снова?

– Нет. Я приму тебя, если ты прекратишь убивать… убивать просто так…

– Просто так? А как ещё можно убивать?

– По заказу… Ты сможешь убить по моей просьбе одного человека?

– Какого? – вскинулся Олег.

– Ты хорошо понимаешь моё условие?

– Я хорошо понимаю. Я готов, я пойду прямо сейчас, – Олег тяжело поднялся, нацепляя пальто, – я перегрызу ему горло!

– Сперва возьми себя в руки, – строго сказала Лариса. – Ты сейчас… э… как у вас это называется? Ты сейчас под действием, то есть под кайфом?

– Да, но мне надо сделать ещё укол.

– И ты будешь в норме?

– Я буду в норме. Я крепкий. Я себя знаю…

– Тоже мне крепыш, – покачала она головой, – едва на ногах держишься. Сколько ты уже на игле-то сидишь?

Он не ответил, но опять стянул с себя пальто, на этот раз бросив его на пол, сунул руку в карман и достал оттуда шприц, резиновый жгут и маленькую железную баночку с чем-то перекатывающимся внутри.

Лариса быстро ушла на кухню и остановилась перед высокой деревянной подставкой, из которой торчали длинные рукоятки кухонных ножей. Несколько минут она пристально смотрела на эти рукоятки, затем вытащила широкий нож с острым концом и медленно повертела его перед собой, следя за игрой света на холодном лезвии. Удовлетворившись своими размышлениями, она тщательно протёрла его полотенцем и принесла в комнату.

Олег сидел, закрыв глаза, и слегка покачивался взад и вперёд. На лбу у него выступили капли пота.

– Как ты? – спросила Лариса.

Он кивнул в ответ и улыбнулся.

За окном вяло падал с бледно-серого неба редкий мокрый снег, прозрачные солнечные лучи едва угадывались в рыхлых прогалинах зимних туч.

***

Остановив «вольво» возле ближайшего газетного киоска, Лариса вышла купить журнал «Плюфь».

– У нас только прошлый номер, – хрипло ответила продавщица, укутанная в платок, – новый ещё не поступал.

– Мне любой, – быстро сказала Лариса.

Она схватила журнал и торопливо пролистнула его.

– Ага! Вот вы где сидите, – прошептала она и надавила на педаль.

– Что ты выискиваешь? – полюбопытствовал Олег.

– Адрес редакции, – быстро ответила она. – Мы поедем туда, и я покажу тебе того человека. Ты нож куда засунул?

– Под пальто держу, рукой прижимаю.

– Замечательно. Будь готов к прыжку, пёс.

– Я готов! – Он оскалился, изображая собаку.

Минут через тридцать она остановила «вольво», не доехав одного дома до здания, где располагалась редакция «Плюфя», вышла из машины. Вдоль улицы шли люди, хмурые и весёлые, говорливые и молчаливые.

– Слушай меня! – Лариса вернулась в машину, и голос её стал строгим. – Сейчас мы с тобой пойдём вон к тому дому. Там работает нужный нам человек. Мы будем ждать его, долго будем ждать. Может быть, мы и не увидим его сегодня, тогда вернёмся завтра.

– Как я его узнаю? – спросил Олег.

– Ты увидишь его, поймёшь. Я с ним заговорю. Я остановлюсь возле него. Ты же сперва держись поодаль. Когда я отойду от него, подойди и ударь его… Ты сейчас хорошо чувствуешь себя? Ударить ножом сможешь?

– Я в полном порядке. Мне хорошо. И ты сидишь рядом со мной, – Олег улыбнулся по-детски открыто. Трудно было поверить, что человек с такой улыбкой мог пойти через минуту на убийство.

– Я рассчитываю на тебя, Олежек, – вкрадчиво произнесла Лариса.

Она была уверена, что Лисицын скоро приедет. Она была уверена, что он обязательно остановится, увидев её, чтобы поговорить. Не мог он не остановиться после вчерашнего разговора. Не мог он не остановиться, встретив её возле редакции. Он остановится, это точно… Самой большой трудностью в её плане было вовремя улизнуть. Она предполагала, что перемолвится с Лисицыным двумя-тремя словами и тут же уйдёт, возможно, назначив встречу на более позднее время. В ту минуту Олег и должен напасть на Лисицына, неожиданно ткнув его ножом.

Но то были лишь планы…

Вскоре она действительно увидела, как Сергей припарковал «жигулёнок» неподалёку от входа в редакцию. Но едва он вышел из машины, как к нему приблизились двое мужчин, вероятно, коллеги, вышедшие из подъезда. Он оживлённо заговорил с ними. Один из них, одетый в длинную серую дублёнку и лисью шапку, живо жестикулировал.

Лариса повернулась к Олегу:

– Пошли, быстро. Держись чуть поодаль. И помни, что мы с тобой не знакомы!

Лариса шагала медленно, почти топчась на месте. Она ждала, когда Лисицын закончит разговор и попрощается с собеседниками. Она ждала…

Внезапно тот, что был в длинной дублёнке, пожал Лисицыну руку и неторопливо двинулся вдоль улицы, сунув руки в карманы. Поравнявшись с Ларисой, он неожиданно сдержал шаг и заговорил:

– Простите меня великодушно за мою наглость.

– Что такое? – Лариса вздрогнула, растерялась, взглянула на подошедшего, быстро перевела глаза на стоявшего метрах в ста от неё Сергея и снова посмотрела на незнакомца.

– Я не мог пройти мимо.

– Что такое? Почему? Кто вы? – забеспокоилась Лариса.

– Я фотограф. Моя фамилия Иванченко.

– И что?

– Лариса заметно занервничала.

– Что вам надо от меня?

– Видите ли, я подыскиваю образ, а у вас такое лицо, что я не мог не остановиться… Вы уж извините меня, я хотел бы предложить…

– Никакое не лицо, уходите, не мешайте мне…

Она подняла воротник, чтобы спрятаться за ним, и поспешила прочь от фотографа, направляясь к Лисицыну. Она боялась упустить Сергея. Она боялась убегающего времени. Она торопилась. И тут она услышала вскрик позади.

Обернувшись, она увидела, как Олег взмахнул рукой, остановившись перед фотографом. Сверкнула серая сталь лезвия, тёмными пятнами встрепенулись прохожие и рассыпались в стороны, чья-то фигура скользко свалилась на тротуар, задрав ноги, высокий женский голос испуганно завизжал. Олег резко опустил руку с ножом и ударил фотографа в плечо. Лезвие пронзило толстую дублёнку, но судя по всему, не поранило жертву, ибо фотограф схватил обеими руками Олега и с огромной силой оттолкнул его от себя.

Лариса стремительно бросилась прочь, поняв, что её план разрушился. Олег ошибочно напал на фотографа, приняв его за нужного человека, так как Лариса заговорила именно с ним. Поправить ничего было нельзя. Задуманная ситуация рассыпалась.

Лариса быстро пошла прочь, почти побежала, не поднимая глаз.

Тем временем фотограф безумно выкатил глаза и кинулся на упавшего Олега. Из плеча фотографа торчала рукоятка кухонного ножа, но он уже забыл про воткнутое в его дублёнку лезвие. Незадачливый преступник с трудом поднимался на четвереньки, путаясь в длинных полах чёрного пальто.

Лисицын обернулся на прозвучавший крик и успел увидеть, как мелькнул нож. Инстинкт заставил его немедленно метнуться в сторону столкновения. До стоявшего на четвереньках Олега ему оставалось не более десяти шагов, когда фотограф с яростью обрушил на того свои кулаки. Тот с кошачьим визгом затряс ногами, перевернувшись на спину, высунул тёмный язык, выкатил глаза.

– Убью! – заорал Олег. – Я должен убить!

Но удары сыпались на него безостановочно. Лисицын схватил фотографа за плечи и рывком отодрал от Олега. При этом нож разрезал дублёнку глубже и вывалился на мокрый асфальт.

– Он хотел меня зарезать, пьянь чёртова! – хрипел фотограф. – Посмотрите на его глаза, это же наркоман какой-то!

– Не трогайте его, не трогайте! – повторял Лисицын.

– Скрутите его! – раздались отовсюду громкие советы. – Скорее милицию сюда! Разбейте ему рожу! Не трогайте его, иначе он укусит, он же бешеный!

Олег Расшуганов, поняв, что кулаки перестали колотить его, с неожиданной прытью перевалился на бок, встал на четвереньки и быстро-быстро, как таракан, припустил в сторону оборонённого ножа. Лисицын без труда отшвырнул Олега в сторону, тогда Расшуганов издал дикий рык подраненного зверя и бросился прочь.

Он не успел сделать и пяти шагов, как раздался скрежет тормозов, и перед ним вырос жёлтенький, как мультипликационный цыплёнок, «запорожец». Несмотря на все старания водителя, машина стукнула Олега бампером и свалила его на спину. В следующую секунду послышался лязгнувший металлический звук, и в заднее крыло «запорожца» с размаху воткнулся сверкающий красными бортами «опель». «Запорожец» скакнул вперёд и ударил Олега Расшуганова второй раз, теперь уже по-настоящему сильно, и отшвырнул головой на угол тротуара. Послышался глухой хруст.

Лисицын был первый, кто склонился над погибшим.

Лариса наблюдала за происходящим со стороны, спрятавшись за чёрным стволом дерева с налипшими комьями снега, и едва слышно чертыхалась.

– Надо же! Ну ведь не бывает такого! Это же глупость, нелепость какая-то, дикость!

Из «опеля», который приложился к «запорожцу», вышли два человека. Увидев их, Лариса ахнула. Это были Брусовы: отец и сын. Лисицын пожал обоим Брусовым руки. Лариса видела, как он жестикулировал, излагая случившееся. Ещё более яростно жестикулировал фотограф в продырявленной серой дублёнке, то и дело сильно пожимая плечами. Над телом Олега ежесекундно склонялись любопытные.

«Как хорошо, что я смотрю издалека на это представление. Меня никто не видит, никто не задаёт вопросы. А то пришлось бы объяснять, как я тут оказалась. Слишком много знакомых лиц в одном месте. Уж Лисицын-то непременно увязал бы всю историю со мной… Хоть бы Олег умер на месте… Жаль, что я поспешила, вечно я тороплюсь… Нет, так больше нельзя. Надо всё устроить иначе. Мне нужен профессионал, настоящий профессионал, который умеет стрелять без промаха… Но где его взять? Где их берут? Как на них выходят?.. Брусовы! Они же наверняка знают таких людей, они же хищники, акулы…»

***

Сергей Лисицын, конечно, не ошибался, говоря, что Ларису охватила болезнь. Но её не интересовало его мнение по этому поводу. Её беспокоил лишь один вопрос: как Лисицын намеревался поступить? Рассказать о ней? Спеленать её туго-туго и передать на руки врачам, которые не знают ни черта и потому не излечивают никого? Нет, в лапы белых халатов она не дастся. Что угодно, только не доктора с их замашками садистов-экспериментаторов.

После того как покушение на Лисицына закончилось столь плачевно, чувство опасности вдруг сделалось ясным и жгучим. Оно испугало, но оно же доставило необъяснимую приятность. То же самое она испытала когда-то давным-давно, неосмотрительно подступив к самому краю глубокой пропасти и надавив на почву с такой силой, что под ногой всё просыпалось. Лариса удержалась чудом, отпрянув и упав навзничь. Она слышала, как земля рыхло расползалась, увлекая из-под тела новые и новые комья. Пропасть готова была схватить Ларису и увлечь в свою сыпучую пасть. Но вдруг всё остановилось, стихли шорохи последних падающих камешков. Лариса лежала неподвижно, держа ноги на весу и чувствуя гуляющий под ними ветер.

Много раз после этого она видела во сне эту сцену и просыпалась с колотящимся сердцем, замирая от жути, от ощущения внезапной бездны под ногой. И это ощущение было пьянящим. Страх выворачивался наизнанку и превращался в восторг.

«Может быть, такое же блаженство испытывают люди, бросающиеся с крыши небоскрёба? – гадала она, анализируя свои ощущения. – Они испытывают ужас оттого, что уже нельзя поправить, и наслаждение от состояния полёта. Этот полёт прекрасен тем, что он неповторим. Я хочу такой полёт…»

Теперь, когда за её спиной было несколько смертей, она понимала, что сделала тот самый шаг, после которого не осталось тверди под ногами. Она уже взмыла. Её охватило состояние гибельного восторга, пронзило её со всех сторон тончайшими отравленными иглами. Она сделала прыжок, который неминуемо закончится падением, сотрясающим ударом. Она разобьётся на куски, превратится в лепёшку. Но до того момента она будет лететь. Вопрос заключался теперь в одном: как сделать этот полёт более продолжительным, как сделать наполнившее её чувство более сильным, более острым?

Чуть раньше она пошла на совокупление с родным племянником, и жгучим блаженством было именно то, что она сознавала запретность подобного шага. Однако острота этого чувства быстро притупилась. Теперь, уничтожив зятя, Лариса изнывала от желания ощутить в себе молодое тело Дениса лишь потому, что каждую секунду в её голове пульсировало сознание того, что она причина и двигатель той силы, которая уничтожила отца Дениса. Понимание этого опьяняло её, бросало в нетерпеливую дрожь, заставляло тело сжиматься, испускать соки.

Первую ночь после убийства Володи она провела с Сергеем. Это немного приглушило импульсы, дававшие о себе знать. Затем она приехала в дом сестры. Она видела скорбные лица и млела от их вида. Во всеобщем хороводе траура, она была единственной, кто знал, видел и был причиной гибели отца семейства. Она была единственной, кто знал всю подоплёку сложившейся ситуации. Лариса не могла описать своё состояние словами и не собиралась делать этого. Она пользовалась им, смаковала его, пила по каплям.

Ни разу она не заметила, чтобы в ней поднялась хотя бы тень сожаления о содеянном. Наоборот, она блаженствовала от своего особенного положения. Так может блаженствовать лишь нищий, когда заманивает чужака в трущобы, пугает его до смерти в мрачных закоулках, незаметно выкрадывает все его деньги, а затем с благородным жестом выводит на знакомую улицу, сочувствует потерянным деньгам и после всего этого ведёт пострадавшего в ближайшее кафе, где угощает его, успокаивает, набивается в друзья и расплачивается, разумеется, теми самыми деньгами, которые вытащил из кармана несчастного час назад. Этот вор – истинный хозяин положения. Только он способен оценить всю прелесть такой двойственной ситуации.

Лариса представляла себя именно таким вором.

Отняв у племянника отца, она теперь успокаивала Дениса, окутывала его нежностью и ласками. Сознание того, что встречи с ним возобновились только благодаря её внезапному бешенству, оборвавшему жизнь зятя, придало любовным играм неповторимый вкус. Теперь к этому примешалось и ощущение подкравшейся опасности. Она занималась любовью на краю того самого осыпающегося обрыва.

***

Отправившись к старому Брусову Лариса не знала толком, как поведёт разговор. Она и не пыталась выстроить беседу заранее. Борис Борисович встретил её приветливой улыбкой.

– Давненько я вас не принимал, Ларочка.

– Да, – кивнула она.

– И в салоне вы не появились, хотя я вам приглашение послал.

– В салоне? Вы имеете в виду фотографии? – уточнила Лариса. – Да, что-то у меня не сложилось в тот вечер.

– Жаль… Да и вообще мне жаль, – Брусов провёл женщину в комнату, – что у вас ничего не получилось с моим Николаем. Вы казались мне такой милой парой. Я был бы горд иметь такую «дочку». Николай до сих пор вспоминает вас.

– Я слышала, что он встречается с какой-то балериной.

– Да, с Расшугановой Таней.

– Значит, не очень страдает без меня.

– Ларочка, мужчина должен создавать семью, ему нужно потомство. Скажу честно, я не одобряю выбор сына. На мой взгляд, он остановился не на той женщине. Во-первых, слишком молода, во-вторых, она актриса и к тому же балерина. Худшего сочетания быть не может.

– Вы настолько дурно относитесь к женщинам актёрской профессии? – удивлённо подняла брови Лариса.

– Я всегда старался не допускать их до себя.

– Почему?

– Эта, скажем так, порода людей всегда была наиболее раскованной, раскрепощённой. В обществе актрис во все века не только крутятся их поклонники, но их вдохновенным ароматом питаются крупные фигуры из политики, бизнеса и, конечно, спецслужб. С богемой общаются, дружат, флиртуют. Актрисы опьяняют мужчин. Происходит этакое брожение страстей, в котором запросто развязывается язык.

– Что вы хотите сказать?

– Актрисы частенько служат источником полезной информации, они легко умеют добывать её, перед ними мужчины бравируют, раскрывают им тайны. А я не люблю, чтобы в мои тайны кто-то совал свой нос.

– Вы в чём-то подозреваете Татьяну?

– Нет, но всё может быть. И мне бы не хотелось, чтобы мой сын попал из-за этого в какую-нибудь неприятность… Вот вы, Ларочка, совсем другое дело. Вы сама по себе… Хочу вам сказать также, что после знакомства с вами никому из мужчин не будет покоя. Давая кому-либо от ворот поворот, вы обрекаете человека на долгие мучения, на постоянные воспоминания о себе. После вас трудно найти подходящую женщину, ведь с вами не может тягаться никто. Вы – редкое творение природы.

– Борис Борисович, вы засыпали меня комплиментами.

– Упаси Господь, моя дорогая. Никаких комплиментов. Вы не нуждаетесь в них. Это пришлось к слову. Мы же говорили о Николае. А что до той балерины, то я лично надеюсь, что она откажет ему. Мне бы так хотелось.

– Неужели она совсем не нравится вам? – Лариса спросила не без удовольствия.

– Женщины… Разве могут они не нравиться? Дело не в этом. В данном случае меня интересует практическая сторона. А я уверен, что Татьяна – не очень надёжна.

– Я тоже не оказалась надёжной, бросила мужа, – засмеялась Лариса.

– Хотите, я открою вам правду?

– Какую?

– О вашем муже.

– Любопытно, чего же я о нём не знаю, – она положила ногу на ногу, показывая красивые колени.

– Я приложил некоторое усилие к тому, чтобы ваш супруг расстался с вами.

– То есть?

– Ни один мужчина не захочет покинуть вас добровольно, поверьте старику. Вы обладаете гипнотической прелестью. Пришлось надавить на вашего супруга, – Брусов виновато развёл руками.

– Неужели вам настолько хотелось видеть меня в роли жены вашего сына?

– Я хотел, чтобы Николаю было легче встречаться с вами. Однако ваш дуэт не продержался долго.

– Простите меня за это, – Лариса положила руку на сердце, жест её был искренним. – Я всю жизнь поступаю не так, как должна. Я живу будто не по своей воле. Меня словно ведёт какая-то сила.

– Зря вы так говорите. Никто из нас не должен подчиняться никакой силе. Мы сами – сила, по крайней мере, часть силы. Поэтому мы не должны чувствовать никакой власти над собой. Вода в реке бежит единым потоком, никакая из капель не чувствует принуждения.

– Капли не умеют рассуждать, – возразила женщина.

– Вам не дано знать этого. А если и так, почему вы считаете, Ларочка, что человек способен рассуждать? Если он чувствует, как вы, например, что им управляет некая сила, то зачем ему разум? Зачем рассуждения, если приходится поступать вопреки здравому смыслу? Если бы мы все жили, как вода в реке, то нам не приходилось бы совершать подлость, идти на преступление.

– Почему же?

– Потому что мы совершали бы естественные вещи. Река подмывает берег, разрушает его, но не считает это преступлением. В глазах природы это не есть преступление. Вышедшая из берегов река уничтожает целые города, и люди судорожно пытаются найти виновных: кто не предупредил о наводнении, кому голову с плеч снести за халатность? Люди наивны в своих рассуждениях и в своей морали.

– Вы так думаете?

– Я уверен. Никто не попадает в руки грабителей ни с того ни с сего. Ничего не случается просто так. Кирпич срывается с крыши на голову прохожего только в том случае, если прохожий заходит туда, где кирпич может свалиться. И кирпич не считает, что совершает преступление. Ураган, сметающий на своём пути сотни людей, не считает, что совершает преступление. Но люди любят рассуждать на эту тему и переворачивать всё иным образом. Что такое смерть, что такое преступление, что такое правда? А разница между правдой и неправдой, между справедливостью и несправедливостью – не толще волоса.

– Вы на что-то намекаете, Борис Борисович? – Лариса растерялась от сыпавшихся на неё слов. Ей стало казаться, что старик всё прекрасно знал про неё и тонко над ней посмеивался.

– Я вам так скажу, Ларочка. Я уже человек старый, и я много повидал на своём веку. На моих руках много крови.

Лариса удивлённо вскинула брови.

– Я не понимаю вас, Борис Борисович.

– Желторотым юнцом я ушёл на фронт бить фашистов. Теперь эта война большинству людей представляется чем-то очень далёким, чуть ли не доисторическим. Но для меня она вовсе не так уж далека. Она во мне. Я видел её и слышал, я прошёл сквозь её грязь, её крики, её ярость. Пока я жив, пока я помню, эта война ничуть не устареет для меня… – Он задумался и почесал кончик носа. – Я попал к партизанам. Скольких врагов положил, глядя на них сквозь прорезь прицела, я не могу сказать. Но знаю, что много, очень много. Я испытывал радость, убивая их…