Текст книги "Матрёшка"

– Сильно напугалась? – спрашивает Чарли, Катя хохочет. Он смущается, понимая, что вопрос идиотический.

– Да капец! – Запросто отвечает она, беспечно махнув рукой. – Но ничего, выжила, как обычно, как Коннор говорит. Я, как таракан, выживу даже при ядерном взрыве, видимо. Ему назло.

– А как…как ты вообще? После такого? – Заикается Чарли. – И вы даже после этого общались? После вот такого? Ты не убежала от этого человека? Как ты пережила вообще это все?

– Дааааа, даже не знаю. – Она пожимает плечами. – Нормально. Старалась не думать об этом. Я с единственным с кем разговаривала, это с тем охранником, тогда у нас еще психоаналитиков не было, знаете ли, каждый справлялся, как мог, сам по себе. Он спецназовец был, да еще и повоевать успел на настоящей войне. Он мне сказал, что страх пройдет со временем, выкинь эту картину из головы, и не возвращайся в тот день. Если совсем накрывает – водку пьешь и нормально становится. Но меня и не накрывало особо. Психика устойчивой оказалась. И потом это все настолько было нереально, как будто не со мной.

Так получилось, что раненого увезли в Германию лечиться, и она тоже почему-то полетела, как-то так сложилось. Вроде, посчитали, что ей небезопасно оставаться, что, конечно, было полным бредом, но ей хотелось первый раз в жизни полететь частным самолетом, и это стало определяющим в ее решении. Проторчала в Берлине два месяца – прекрасный город! Тусовки сумасшедшие! Он на глазах выздоровел, как будто и не было ничего, только шрамы остались. Они оставались в Европе, пока проблемы его не урегулировали, и не стало можно вернуться в Москву. Как раз он купил Кате тот самый дом, с которым тоже история была отдельная. Она просто сказала как-то вскользь, проезжая мимо, и, определённо, ни на что не намекая, что уж очень ей этот дом нравится, самый красивый дом в округе, насколько видно из-за ограды, и сад шикарный. На следующий день они опять проезжали мимо, и он предложил ей зайти. Она страшно удивилась, потому что там точно не могло быть знакомых, и не было никаких знаков вокруг, что дом продается, и можно зайти и посмотреть. Внутри сидели какие-то люди, испанцы, видимо, владельцы, с видом, как будто их пытали до этого в подвале – с очевидной бледностью даже под смуглой кожей и напуганные, и юристы. У нее попросили паспорт, который по случаю оказался с собой, он попросил взять, чтобы что-то там, вроде бы билеты заехать купить, попросили расписаться, на чем она даже не поняла, потому что документы были на испанском, и поздравили с покупкой.

– Прикиньте, такая специфическая романтика – жесть просто. – Рассказывает Катя, параллельно обжаривая брускетты, уваривая соус для стейка, откидывая спаржу на лед. – Я обалдела. А, главное, не скажешь же ничего. Понятия тогда такие были. Надеюсь, он им денег заплатил, по крайней мере. Хотя, уверенной быть нельзя. Но я была таким же заложником ситуации, как и они! – Опять оправдывает она сама себя, что не может не отметить Итан, который, конечно, уверен, что никогда в такой бы ситуации не оказался бы, а, даже если случилось бы такое, повел бы себя совершенно по-другому. Например, нашел бы владельцев и вернул бы им дом. Потом он осознает, что девочке на момент всех этих событий было семнадцать лет. Сам имея пятнадцатилетнего сына, он понимает, что, какой бы взрослой на тот момент себя Катя не считала, мозгов в таком возрасте у детей нет, а у нее еще и в воспитании гигантские пробелы, и что такое хорошо, а что такое плохо, она, возможно, до сих пор точно не знает, что говорить про двадцать лет назад.

Итан, было, решивший после визита к Коннору, что удивить его больше нечем, сидит, совершенно одурев. Это он ей объяснял на съёмках фильма про бандитов их психологию? Она так яростно спорила с ним, доказывая, что логично, а что нет. Нет, чтобы сказать, что она сама видела это все изнутри. Да он бы и не поверил! Он и сейчас не верит, хоть и слышит это все своими ушами. Он вспоминает, насколько респектабельной ему показалась эта девушка при первой встрече. Умная, образованная, тактичная, счастливая, что он заинтересовался работой с ней. Он сразу зауважал ее. Но воспринимал как новичка, как совершенно не сведущего человека. Не мудрено, что она смогла написать такой живой сценарий, что, читая его, у него сразу перед глазами была картинка. Да он просто осел! Нужно было сложить 2+2 и понять, что не может такое знание предмета возникнуть на ровном месте! Непостижимо, сколько же она навидалась в жизни!

Видно, что у Чарли еще много вопросов, но тут в кухню входит Милош, и он прикусывает язык, не зная, насколько Милошу известно это все. Вот ему, что сразу замечают все, очень идет борода, и растет она у него нормально. Единственный нюанс, она почему-то на два тона темнее, чем светлые волосы на голове, но так даже смотрится еще лучше. В руках у него цветы.

– Как это мило! – Катя обнимает его. – Всегда умудряешься букет собрать невероятный – такой изящный вкус со всем.

Тот светится, как всегда, от ее комплиментов. Так, сходу, нельзя сказать, что что-то поменялось у них в отношениях. Он с радостью здоровается со всеми.

– Хорошо выглядишь, прям расцвела. И энергии много, как я посмотрю. – Он обводит взглядом кухню. – И аппетит, похоже, проснулся. Значит, чувствуешь себя хорошо. – Улыбка не сходит с его лица. – Угадай, кто мне звонил. С новостями про тебя.

– Да ладно! Он тебе позвонил? – Катины глаза лезут на лоб. – Зачем?

– Даже не знаю, – Милош пожимает плечами, – мне показалось, он очень близко к сердцу это воспринял. Как ты и предполагала. Может, хотел мою реакцию проверить?

– Близко к сердцу – это не то слово. – Подтверждает Катя, качая головой. – Ты не сказал, что знаешь, надеюсь?

– Извини, я растерялся, автоматически сказал, что да, знаю, конечно. – Расстраивается Милош, осознавая, что это, конечно, косяк. Он это понял через секунду, когда Коннор захрипел что за херня, почему он всегда все последним узнает, и Милош мог бы предупредить, он бы хотя бы морально подготовился, а то явилась на встречу с пузом. Милош смотрит на Катю и отчетливо понимает, что никакого пуза у нее нет, и, видимо, еше долго не будет.

– Блин, он теперь меня замучает, что опять все последним узнает. – Сокрушается Катя. – Ты не представляешь, что он устроил, можно подумать, я должна у него разрешения спрашивать, как будто я недееспособная какая-то.

– Ерунда какая! – Милош притворно поражается, хотя уже знает, что именно такая реакция и была. Коннор и в разговоре с ним не постеснялся упомянуть, что «этой» детей доверять нельзя, а она их стругает одного за другим. – Это только твое дело, и тело твое, что самое главное, так что решать только тебе. Я сам его реакцию не понял, взвинченный весь.

– Взвинченный – это не то слово. Орал, как ненормальный!

– Орал?

– Да, вот спроси у них, – Катя кивает на Итана с Чарли, Чарли подтверждающе качает головой, Итан предпочитает не комментировать, – устроил мне геноцид полнейший.

– Правда, при вас орал? – Милош с недоверием смотрит на Итана с Чарли и озабоченно качает головой.

– Сказал, что я ужасная мать, таким как я, вообще детей нельзя иметь. Что и этот ребенок будет несчастным, никому не нужным.

– Милая, ну это несправедливо, ты прекрасная мама. – Утешает ее Милош с умилительным выражением на лице, которое, видимо, должно возникать у людей, когда они называют кого-то прекрасной мамой. – Разве можно так говорить? Иди, я тебя обниму.

– Правда так думаешь?

– Конечно! И этот малыш будет самым счастливым, я уверен. Молодец, что решилась, я очень счастлив за тебя.

Катя благодарно повисает у него на шее, а затем опять принимается суетиться на кухне. Милош предлагает помочь, но у нее уже все готово, и она зовет всех за стол.

– Сколько я с ним общался, – говорит Милош, накладывая себе первым делом любимый тар-тар, – он всегда абсолютно сдержанный, даже, в таких, кхмммм, казалось бы, сложных ситуациях, никогда себе не позволял выйти за рамки. Я как вспомню нашу первую встречу – я подумал: «Ничего себе невозмутимый чувак!»

– Это, когда ты к нему пришел и сказал, что встречаешься со мной? – Уточняет Катя, тоже накидывающаяся на еду с невиданным прежде никем из присутствующих аппетитом.

– Что, реально пришел и сказал? – не верит Чарли.

– Да блин, – смущенно хихикает Милош. – Это был максимально странный поступок в моей жизни.

– Да я тебя умоляю, милый, я тебе таких твоих поступков миллион перечислю.

– Неееет, не скажи, этот выделялся. – Смеется Милош. – Короче, не представляю его в ярости. Когда ты на прошлый Лилин день рождения ему объясняла прямо вот здесь, что у него во рту, сколько, и что с этим делать, он и тогда даже себе не позволил выйти из себя. И про тебя он никогда слова плохого не сказал при мне.

– Надо было записать на диктофон. Ты бы послушал, понаслаждался. Просто ты ему нравишься, всегда нравился. Вот он и ведет себя нормально с тобой. Сказал, что ты идеальный мужчина.

– Серьезно? – хохочет Милош.

– Да, всегда тебя называл лапочкой. «Твой лапочка, твой лапочка».

– А что, я не лапочка, разве?

– Конечно, лапочка, с абсолютно хулиганским характером.

– Не рассказывай ничего больше, умоляю. – Просит Милош, но Катю уже не остановить.

– И как мы ночью на сафари пошли гиппопатамов смотреть и еле ноги унесли не рассказывать? Или как на крышу в отеле в Париже смогли подняться, чтобы снимок классный сделать, а потом протрезвели, обратно испугались, и пришлось спасателей вызывать?

– Все, прекрати! Хотя, помнишь, когда мы затопили катастрофически отель и одновременно подожгли! – говорит он прерывающимся от смеха голосом.

– Да уж! – Катя перехватывает у него инициативу. – Он пошел в номер вроде как поработать, я попросила ванну мне набрать. И задержалась. Поднимаюсь на этаж – ковер под ногами хлюп-хлюп. Открываю дверь – вода по щиколотку! Милош спит с компьютером на коленях. Я открываю дверь в ванну – оттуда просто цунами. Бужу его, говорю: звони на ресепшен, сама пытаюсь закрыть кран в ванной, а не получается, резьбу сорвало.

– Мы пока сотрудников ждали, вышли на балкон покурить. – Продолжает Милош. – Пепельницы не было, затушили окурки в цветок. В темноте не было видно, а он оказался пластиковым и как загорится! Причем так бодро загорелся, со всполохами пламени среди черного густого дыма. Жесть! Огонь, дым, все залито водой. А внизу под нами был зал, где шла свадьба! – Милош уже рыдает. – Какой был трэш! Мы еще посмотрели до этого, какая свадьба красивая. Короче, эвакуация, спасатели приехали. Так стыдно перед невестой и женихом!

– И таких историй масса. Человек-приключение. – Катя показывает глазами на Милоша. – Постоянно меня в самые авантюрные истории втягивал, но всегда было очень весело. Коннору, наверное, рассказать, он тоже не поверит. Скажет: «Как же так! Такой приличный молодой человек! Таких уже нет среди молодежи. А у этого и костюм ручной работы! И Моне отличает от Мане!» – Она изображает очень похоже его вытаращенные глаза, манеру, хрипловатый голос и акцент, заставляя всех хохотать.

– Не рассказывай ему, пожалуйста, а то он меня к детям перестанет пускать. – Милош вытирает слезы.

– Да уж, ты у него молодец. А вот я оказалась крайней. Еще и виновата перед ним, перед ним! Что у меня будет ребенок. Без него не воспитаем, так и сказал, представь. Ужасные родители, но особенно я, конечно.

Милош совершенно так не считает про Катю, по его мнению, она замечательная мама, конечно, не обезумевшая «яжемать», которая только может говорить про детские болячки и одна знает, как правильно воспитывать, но у нее такое естественное материнство: она ничего не запрещает, не нравоучительствует, не гонится за детскими успехами, а прислушивается, знает, что у них на душе, умеет подход найти. Захотела Лили в четыре года читать научиться, она ее научила. Научила в три секунды, без криков, без нервотрепки, Лили теперь от книжки не оторвешь. А Вилли не хочет до сих пор, так она к нему и не пристает, он, вроде, даже букв не знает. Зато читает ноты. Катя их любит, даже обожает, уверен он. Единственное, чем Милош может объяснить такое отношение Коннора к ней, что тот чувствует вину и пытается сам себя убедить, оправдать, что он все правильно сделал, что забрал тогда детей. Милош же считает, что Коннор виноват намного больше. Зачем было тогда так резко их увозить, ну полежала бы Катя несколько дней в клинике и вышла бы, все было бы нормально. Конечно, он, как отец, обязан был как-то реагировать. Но отбирать насовсем! Милош совершенно не верил, что он сможет так поступить, отказывался верить до последнего, все ждал, что тот передумает. Не давать видеться с ними столько времени им обоим! Cтрашно представить, что у них в головах происходило, что это сильнейшая детская травма, он даже не сомневается. Поэтому Коннор и пытается сейчас компенсировать, Кате не препятствует приезжать сколько угодно, даже Милошу, хотя не обязан. Милош ознакомился с документами по опеке, конечно же. Там только сказано, что он имеет право находиться с детьми и куда-то их водить по согласованию с Коннором, так что тот вполне может его на фиг послать, поэтому Милош всячески пытается не испортить с ним отношения. Он не Катя, которая, он не сомневается, бросилась сегодня в пучину скандала, вместо того, чтобы постараться того успокоить.

– Еще он себя убедил, что я всем порчу жизнь. – Продолжает ябедничать Катя. – Ему испортила, тебе тоже. Жертвы вы.

– Мне? Что за бред? – Милош искренне удивляется. – Абсолютно счастливые годы, какие жертвы?

– Вот скажи ему при встрече, что это бред. А то он несколько лет переживал, все ждал, и, как ему кажется, дождался твоей сломанной жизни.

Милош опять хохочет. Агата заходит в столовую в наушниках, радостно кидается сначала к маме, потом к Милошу.

– Мама мне не сказала, что ты приедешь! – Тоже радуется он при виде ее. – А что случилось? Почему не в школе?

– Расскажу потом. Мам, папа не приехал еще? – Она усаживается за стол.

– Папа? А он что, в Лондоне? – Удивляется Катя.

– Да, он тебе не звонил разве?

– Не знаю, не видела, может, я в самолете была? Ладно, пусть приезжает, конечно. Расскажи, что в школе.

– Отстранили на 4 дня. – Агата жует и совершенно не выглядит обеспокоенной или смущенной, видимо, наперед уверенная, что ругать ее никто не будет.

– А что опять, сколько можно? Ты хочешь, чтобы не осталось школ вообще в мире, откуда тебя не выгнали? – Сокрушается Катя, хотя заметно, что и она не особо переживает по этому поводу, но чувствует необходимость повести себя, как взрослая, как мама. – Из-за чего хоть?

– Да из-за придурка одного! – Буднично рассказывает Агата. – На математике он начинает сплетничать соседу, что у меня есть парень Марк. Я все прекрасно слышу. Говорю: какой ещё Марк? Есть у меня парень, но не Марк. Нет, твой парень Марк, и ты с ним ведёшь сексуальную переписку. Учитель отвлёкся, что, говорит, происходит, почему вы болтаете? Я говорю: Да он мне рассказывает, что жить не может без Марка какого-то. Все уже начали ржать. Он кричит: это твой парень – Марк. Я говорю: Я Марка никакого не знаю. А вот ты уже все уши нам прожужжал – Марк, Марк! Что ведёшь с ним сексуальную переписку. – Все за столом хохочут. – Уничтожила и закопала. – Агата делает движение, как будто устанавливает памятник на могиле, крестит, складывает руки и возносит взор к потолку в молитве. – Выставили, как буллинг. Буллила его перед всем классом, видите ли. А тут еще и тема ЛГБТ задета. Ты не представляешь, что они устроили! К директору потащили меня, Коннору давай названивать, он не ответил, они Меган вызвали.

– Да ладно! – Не верит Катя. – Что они себе позволяют? Как можно владельца школы вызывать к директору? Бред! Хочешь сказать, они ему могут вот так запросто позвонить, и он бы их на хрен не послал и пришёл бы?

– Мам, на хрен посылать – это ты у нас специалист. – Катя возмущенно взвивается, а все остальные за столом делают вид, что сосредоточенно жуют и пропустили эту фразу мимо ушей. – Пришёл бы, представь себе! – Подтверждает Агата. – Ой, мам, он и до этого ходил, и Милош ходил сколько раз, я всегда в школе говорила, что ты в отъезде.

– Чтоооо? Это почему это? – Катя аж вскакивает. Она негодующе смотрит на Милоша, он же прячет глаза, сконфуженно улыбаясь. – А я думаю, почему мне ни разу учитель не позвонил и не поговорил? Все время какие-то вдруг выговоры или отстранения. Все меня успокаивают, что так и надо, в школу ходить не за чем!

– Да потому что! – Повышает голос Агата. – Ты как пришла один раз, после этого учительница уволилась, класс остался без преподавателя, а на меня год смотрели как на прокажённую! Учителя боялись мне замечание сделать, я себя могла вести как угодно вообще! Все знали, если что, мама придёт и разнесёт тут всех, потому что ее ребёнку посмели замечание сделать! Мам, ну успокойся, – Агата встает и усаживает Катю обратно, гладит ее по голове и целует в макушку, как маленького ребенка, вид при этом у Кати обиженный, – просто вести переговоры не твой конёк. Я знаю, ты всегда будешь защищать меня. Своим специфическим методом. Умри все живое, что посмело мявкнуть на моего ребенка. А мне ещё учиться потом с этими людьми.

– Я не имею вести переговоры. – Катя закрывает лицо рукой. – Да я лучше всех веду переговоры, ты знаешь, сколько раз в жизни я это делала?

– Конечно, когда тебе что-то от людей надо. А к учителям ты относишься, как к нанятым сотрудникам. Сама себя послушай: «Он бы их не послал на хрен?» Вообще, учителей принято уважать.

– Нда? – с сомнением произносит Катя. – Ладно, буду знать, спасибо, что научила, доченька.

– Да у тебя вообще отношение к школе всегда было такое. – Агата крутит рукой перед собой, как бы неопределенно. – Пишу тут маме недавно, что мне двойку по немецкому поставили, – рассказывает она всем за столом, – но на это она всегда спокойно реагировала. А на следующем уроке у нас пожарная тревога, эвакуация, я испугалась очень сильно, дети плакали, звонили родным, на случай, если умрут. Звоню маме, ее реакция: «Блин, что так поздно-то, надо было на немецком поджигать!» – Взрыв смеха совсем не тот эффект, который Агата рассчитывала произвести этим рассказом, теперь ее пора делать обиженное выражение лица. – Мне вот тогда вообще не смешно было!

– Звони мне в следующий раз. – Говорит Милош. – Я с тобой бояться буду.

– А вообще школа гениальная! – Продолжает Агата, не став обижаться дальше. – Учителя все классные! По истории только стремная женщина! Она так тихо-тихо разговаривает, потом как заорёт какое-то слово! Я аж подпрыгиваю! – Агата с удовольствием, вообще не смущаясь присутствием чужих людей, изображает манеру речи училки.

– Как Лиам поживает? – интересуется Катя.

– Лиам? Какой такой Лиам? – Милош весь превращается во внимание.

– А ты Агатину инсту не смотришь? – Спрашивает Катя.

– Я смотрю, вроде! А что там? – Он открывает телефон. – Бойфренд? – Лицо его вытягивается. – Сколько же лет ему?

– 16 лет! – Гордо заявляет Агата.

– Мне волноваться начинать? – реально с тревогой интересуется он.

– Нет! – Агата швыряет вилку на стол. – Можешь ни о чем не волноваться. Мне даже поцеловаться ни с кем не светит до 18 лет! Вообще ничего попробовать не светит! Два охранника – в кино садятся за нами, в кафе садятся на соседний стол, больше, чем на два метра вообще не отходят. Спрашиваю у Коннора: «А, если я его в гости приглашу, они в комнате будут сидеть?» Он ответил, что не сомневайся.

– Ужас какой! – восклицает Катя. – Два – это плохо, но всегда же можно договориться с ними.

– Нет, нельзя, они еще и меняются все время.

– Но все равно их какое-то ограниченное количество, можно вычислить парочку самых покладистых. – Катя тут же начинает соображать, как бы так помочь дочке выкрутиться.

– Нет, они не просто меняются, но и в разных сочетаниях, пока ни разу ни одна пара не совпала.

– С ума сойти! Вот это нововведения! – Поражается Катя. – Джеймс, смотрю, стал получше соображать.

– Джеймса нет. – Сообщает Агата.

– Да ладно! Давно?

– Не знаю, не видела, как переехала.

– Слушай, и я не видела. – Неожиданно доходит до Кати. Она аж приоткрывает рот от изумления. Действительно, она его давно не видела. Вот прям с Сен-Тропе и своего передоза и не видела. Неужели, все-таки избавился от него? Давно пора было. Ей становится очень-преочень любопытно, и она сама чуть не тянется к телефону, чтобы позвонить Коннору и выяснить, что случилось. Наверное, почитал ее беседы с психотерапевтом и психанул. Не мудрено. Прожил несколько лет с человеком, о котором не знал вообще ничего. Катя отчетливо представляет себе ярость, которая обрушилась на Джеймса, и испытывает двоякие чувства – злорадство и сочувствие, так-то он ей не чужой человек.

– Пригласила подружек в гости, так одна охранница с нами сидела все время. – Тем временем продолжает жаловаться Агата, Катя, пропустив начало фразы, рассеянно смотри на нее, возвращаясь в действительность, о Джеймсе она подумает потом. – Я пошла возмущаться, Коннор говорит: «А вдруг вы там будете курить!» Курить! Я говорю: ты куришь, мама курит, Милош курит.

– Я бросил!

– Я бросила!

Выпаливают Милош с Катей одновременно.

– Да вы вечно бросаете, раз в полгода. Вот ты, мам, со скольки лет куришь?

– Ничего же хорошего в этом нет, лучше не начинать, поверь. Ты что, хочешь курить? – Милош не дает Кате ответить.

– Да не хочу я курить, хочу, чтобы меня не контролировали каждую секунду! Я уже научилась почти внимания не обращать, но друзей моих смущает, про Лиама вообще молчу, он их побаивается.

– Малыш, ну что я могу тебе сказать? – Вздыхает Катя. – Сваливай оттуда, поехали в Америку.

– Ага, а там с пятью охранниками ходить, знаю я это все, проходили. Тут хоть школа хорошая. И по улице я могу пройти. Фотографируются, конечно, но хоть на части не рвут. Вот что я за несчастный человек? Почему все люди как люди? – Качает головой Агата, но заметно, что печаль ее не настоящая, а она просто привлекает к себе внимание, как все подростки. Но Катя реально ей верит и очень сильно сочувствует. Такого она не ожидала. Речь шла только о школе, как-то они даже не обсудили никакие правила, границы, за которые Коннор не может выходить в воспитании ее дочки. Катя как-то рассчитывала, что оно все само собой будет нормально, потому что Агата очень разумная девочка. Кем он себя возомнил вообще? Даже не считает нужным с Катей советоваться.

– Я поговорю с ним. – Обещает Катя. – Или лучше Милош, да, поговоришь с ним? Это ненормально никакого личного пространства не иметь, он что, сам никогда подростком не был?

– Думаешь, он меня послушает? – Сомневается Милош.

– Да ты единственный, кого он слушает. Ты, главное, будь паинькой, – советует она Агате, – он расслабится, я тебе сто процентов даю, это он поначалу бодро взялся за тебя, доказывает, какой он ответственный и заботливый. Потом убедится, что все в порядке, переключится на что-то другое и отстанет. Твоя задача не спалиться ни на чём до этого момента. Наоборот, постараться усыпить бдительность. – Всем за столом, кроме Агаты, становится очевидным, что Катя делится своим собственным опытом. Катя понимает, что все это понимают, поэтому она решает разговор этот свернуть и пообщаться с дочкой позже наедине. – Расскажи еще про школу, интересно. – Просит она.

– Ну а что, я сказала уже, школа классная, учителя классные. Кормят очень вкусно. Я прям реально жду каждое утро, чтобы позавтракать в школе. Каша офигенная.

– Ты, наверное, единственная, кто ест кашу. – Смеется Катя. – Вот, ребенок, воспитанный русской няней – каша, суп, котлеты.

– Ага, все на меня смотрят, как на сумасшедшую: «Ты ешь кашу?!!» И суп тоже я одна ем. Они какой-то дрянью все питаются: суши какими-то, роллами, бургерами. Вообще там все есть, они спрашивают, чтобы ты предпочитаешь, и готовят всем все разное. Повар приходил к нам домой, и Галина его научила специально для меня сырники делать. Кстати, сырники многим понравились и их стали заказывать тоже.

– В школе подают бургеры? – поражается Чарли. – Почему в моей школе такого не было? И учат так же, надеюсь? Кто что предпочитает?

– Если бы! – Агатик хихикает. – Нет, вообще есть специфика, делимся на группы. У меня больше естественные науки идут. Химия у них вообще на уровне, конечно, и физика, и биология! Такие там лаборатории! Я бы не вылезала.

– Горжусь тобой, милая! – Выходит это у Кати с сомнением. – Вообще мечтаю, чтобы ты всю жизнь провела в лаборатории, конечно! – Говорит она с явным скепсисом на лице.

– Почему? – Не понимает Агата. – Ученым быть почётно, вроде. Изобрету что-нибудь полезное.

– Мне таблетку от старости, пожалуйста. – Катя поднимает руку, как школьница за партой.

– Мам, ты как обычно. – Агата смеется. – Вот эгоист ты! Нет, чтобы лекарство от рака там, сказать.

– А у меня же нет рака, зачем мне? – Смеётся Катя в ответ. – Мне надо от морщин под глазами.

– От этого уже ботокс изобрели, только тебе не надо. Мам, ты прекрасно выглядишь, лучше всех мам в моем классе, я тебя уверяю. Мне все мамашки: «Ой, Агата, ты такая красавица, такая длинноногая, вся в маму!» Замучали с тобой сравнивать. Одна сказала, что повесила твою фотографию в купальнике на холодильник для мотивации.

Катя со вздохом отодвигает от себя тарелку.

– Как бы мне рот зашить? Я решила сожрать, по ходу, что не доела за всю предыдущую жизнь. Это мне расплата за то, что я хейтила всех, кто в беременность разжирается. Ну, не хейтила, не понимала, так скажем. Думала, что такого сложного? Просто не ешь и все! Ни фига эти не просто, оказывается.

Чарли активно кивает, подтверждая мудрость этих слов, и подкладывает себе еще запечённой с тимьяном и розмарином картошки.

– Кстати, мам, – вспоминает Агата, – хотела спросить, ты долго ещё скрывать будешь? Я боюсь проговориться.

– Да все уже, больше не скрываю.

– Сказала?

– Сам догадался как-то. Он случайно встроенный в глаз рентген не изобрёл, не знаешь?

– И что? Нормально отреагировал?

– Был пиздец.

– Катя! – одновременно выкрикивают Итан и Чарли. Милош делает рука-лицо, видимо, скрывая улыбку.

– Да ладно, вы думаете, она не знает слово пиздец? – Катя пожимает плечами. – А по-другому не описать.

– Да нормальное слово, что такого? – Подтверждает Агата. – Что, распиховался?

– Я думала, у него инфаркт будет. Но, зато, теперь можно спокойно жить дальше, самое страшное уже произошло.

Агата, не став выпытывать подробности, утыкается в телефон, а потом зовет Милоша пойти посмотреть на компьютере ее новый комикс. Тот с готовностью выбирается из-за стола.

– Дай мне минутку, я догоню. Послушай, – обращается он к Кате, когда Агата уходит, – извини, но я полностью с ним согласен. Я тоже волнуюсь, например.

– Да ты всегда с ним со всем согласен!

– Ну, он умный человек, почему бы с ним не соглашаться? И Агату любит, как родную. Ему виднее, как ее обезопасить. Я даже удивляюсь, что он вообще ей разрешает куда-то там ходить. В кафе! Это в какое кафе они ходят? Мороженое есть? В кино на мультики? У меня в голове не укладывается. Конечно, он переживает! Посмотри, она с какой лёгкостью на темы секса рассуждает, подкованная. Ну, может, это и правильно, если теоретически. Но парень 16-летний – это уже явное намерение перейти от теории к практике. Наоборот, он все правильно делает. Я бы не отпустил, и ещё больше бы охраны нанял, и поговорил бы с мальчиком, чего вообще ему надо. Здоровенный мужик, сколько росту-то в нем?

– А с кем ей встречаться? – Катя смотрит на него, поджав губы от недовольства. – С ровесниками, которые ей по пояс?

– А почему ей вообще надо с кем-то встречаться в 12 лет? Нет, я знаю, она хорошая девочка, но мальчик, извини, 16 лет – это большой мальчик. Какого черта он вообще лезет к ребенку? – Шепчет Милош, хотя Агата слышать его не может. – Я понимаю, что она взросло очень выглядит и рассуждает, но, по факту, она же маленькая совсем!

– Она, вроде, еще ничего не сделала, и не собирается, а вы ей уже априори приговор вынесли. Она разберется, я тебя уверяю. Охрана еще никогда ничего не предотвращала. Не тебе ли не знать об этом. – Напоминает она ему. – Как там твой шрам на брови поживает? Ммм? – Милош слегка краснеет. – И что, остановило это тебя? А любое действие рождает противодействие. Тем более, подростковый возраст. Она назло сделает все, что и не собиралась! Это просто бред, что он творит. Можно вообще в клетку посадить, так еще надежнее будет. В лучшем случае, она оттуда просто сбежит, и останется без нормального образования, в худшем – даже не знаю. Подумай об этом.

– Ладно. – Милош смотрит неуверенно. – Пойми, он за нее отвечает. – Все-таки не сдается он. – Ведь не дай бог что, ты же с него спрашивать будешь.

– Я поняла, ты с ним не будешь на эту тему говорить. – Злится Катя. – Это очень трогательно, как вы во всем друг друга поддерживаете, конечно. Вот ведь взаимопонимание. Ладно, я сама разберусь.

Милош в ответ на это целует ее в макушку, она строит ему забавную рожицу, и Милош радостно бежит в комнату Агаты.

– Почему вы расстались вообще? – Спрашивает Чарли. – Вы выглядите абсолютно как раньше – влюблённая пара. Что происходит, я понять не могу?

– Ох, – тысячный раз за день вздыхает Катя. – Как вам объяснить? Да я сама не знаю, что произошло. Конечно, мы любим друг друга. Как друзья. Мы и были друзья, лучшие друзья, partners in crime, он оооочень классный человек, лучший был отец моим детям. По факту, человек, который больше всех их любил всегда, и заботился, и знал все про них лучше меня. Когда это произошло, ну… кхм, мы потеряли все. Милош хороший, он никогда бы сам не бросил меня в такой ситуации, он пытался не злиться, поддерживал, но из-за детей безумно переживал. Я не могла так поступить с ним. Заставить сидеть со мной из благородства. Постоянно видеть эти пустые комнаты, эту тишину слушать. Я сама хотела остаться одна, просто пережить все это сама. А он не заслуживал такого, вот это единственное, в чем Коннор прав. Я его буквально заставила уйти. Не могла я его ещё дальше в депрессию вгонять. Как только ушла радость из отношений – все, их не стало. Так нужно было, отпустить его. Но Милоша я люблю, и всегда буду любить, он неотъемлемая моя часть. Я так счастлива, что он в жизни детей остался, и всегда будет, я уверена, даже, когда у него будет своя семья. Его даже Коннор любит! Это, прямо-таки сказать, редкость! Он вообще не любит людей, в целом. Хоть, якобы, и работает для них всю свою жизнь. Но это так, масса каких-то клеток, молекул для него. А человеческие отношения для него сложны, часто непонятны, загадочны.