Текст книги "Матрёшка"

В грандиозной повиснувшей тишине Даня слышит, как далеко-далеко что-то жужжит, видимо, мотоцикл едет по улице, никогда он звуков с улицы не улавливал и радовался, что такая тишина у них, ребеночка ничего не будет беспокоить. Ему, серьезно, только что поставили ультиматум? Никто никогда так грубо с Даней не разговаривал, даже отец родной, всегда все решения он сам принимал и ничего не боялся и, если что решал – сразу действовал, но сейчас почему-то у него в голове белый шум и он, на самом деле, не может ничего сообразить, испытывая ужасное давление от человека напротив себя.

Бум! Коннор дергается. Бум! «Это собака пришла», – спокойно поясняет Катя. «Гав!» – раздается из-за стеклянной двери в подтверждение ее слов. Даня вскакивает и бежит открывать. Пес подходит и обнюхивает Коннора. «Хороший, – гладит тот его по голове. – До чего же ты здоровый вырос! Ему год есть уже?»

Даню вот этот мгновенный переход от резкого тона к такому дружелюбному, уже который раз за вечер, потрясает. Катя говорила, что это биполярка и привыкнуть тяжело, потому что не знаешь, чего ждать в следующий момент. Но Дилл разряжает обстановку, и Даня решает взять себя в руки, перестать тупить и все выяснить. Он усаживается напротив Коннора, который все еще гладит собаку, прямо даже улыбаясь, как только что Агате.

– А можете мне поподробнее рассказать, что вы знаете? – Просит он, включая все свое обаяние. Конечно, с Диллом тягаться не получится, но, если бы Даня Коннору не нравился, он бы не стал ему помогать тогда, несколько лет назад, не стал бы отпускать к ним детей, не стал бы предлагать переехать, не стал бы беспокоиться о его документах. Значит, ему не все равно, убеждает себя Даня, просто такой специфический способ демонстрировать свою заботу – безапелляционно и грубо навязывая свое решение. – И по поводу стримов, если можно. Это все так интересно, чем вы занимаетесь. Это же прямо будущее.

Спустя час Катя, уснувшая на диване под их разговоры и заботливо накрытая пледом, просыпается и идет их искать, беспокоясь, куда же они оба подевались. Даня демонстрирует Коннору свою домашнюю студию, тот уважительно рассматривает пульты, микшеры и колонки, одобрительно кивая. Коннор ценит, когда все сделано на пятерку, а лучше на пятерку с плюсом, а пацан явно подходит к делу с энтузиазмом и старательностью. «Потрясающе, – говорит он. – Сколько здесь метров? Надо подумать, как все это разместить». «И шумоизоляцию сделать, – добавляет Даня, назидательно поднимая палец, – и акустика должна быть соответствующая». «И шумоизоляцию сделать, – послушно соглашается Коннор. – Ты все опиши подробно, я тебе инженера дам». Катя с удивлением понимает, что и эти спелись, и идет спать, посчитав, что ее присутствие им точно уже не нужно, и все решили без нее, испытывая огромное облегчение, будто гора сваливается с плеч. Интересно, а их с Коннором развели уже официально? Надо выяснить у адвоката, а то ей опять, похоже, забыли сообщить.

Глава 35

29 февраля Катя с Даней, котом и собакой садятся в самолет до Дублина. Она до последнего не уверена в правильности этого поступка. Не возненавидит он ее за это? В полный локдаун она не верит. Вдруг в Штатах все будет происходить, а он окажется отрезан? Конечно же, никакой дом они не нашли, у Кати начиналась клаустрофобия еще на стадии просмотра фотографий милейших, заросших вьюном по самую крышу, коттеджей. Даже Даня, который еще не совсем забыл свое бедное детство, при виде описания «Гостиная 25 кв. м» подумал, что ошиблись и циферку не дописали, но слушая, как Катя распекает Эбби, что охренела вконец такие варианты присылать, понял, что не ошиблись, и это не 250 и даже не 125 метров, а именно 25. Аня предлагает им старый дом Шона. «Сарай, конечно, – смеется она, – но как-то год мы там прожили, я даже привыкла. Единственное, холодно, мерзла постоянно – окна вообще не защищают от внешней среды и пол ледяной. У меня ребенок новорожденый вечно в шапке был, даже дома, а все ирландские родственники думали, что я сумасшедшая».

Катя настаивает, что они будут жить в отеле, заняв самый просторный номер из возможных, но Даня утверждает, что Коннор уже все приготовил к их переезду, и разбирает свою студию, отправив аж два самолета с оборудованием в Дублин. Опять толпа народа ошивается в доме, потому что нужно срочно все дозаписать, доделать, доснять, выполнить все свои обязательства перед рекламодателями и лэйблом, Дэн при этом ходит в маске, заставляя всех их надевать и разуваться на пороге, поливает все литрами обеззараживающих средств, а Кате вообще запрещает лишний раз выходить из жилой зоны и с кем-то общаться, тем более, ездить на съемки. «Все, Катя в декретном отпуске!» – сообщает он Итану, порекомендовав ускорить процесс, пока все не свернули. Оказывается, Итан уже в курсе, Коннор с ним тоже встретился и переговорил, и они удлиняют смены, что полностью противоречит правилам профсоюза, но благодаря тому, что с Итаном работают годами проверенные люди, которые доверяют ему больше, чем правительству, все соглашаются пахать на грани сил и возможностей, лишь бы успеть довести проект до конца. Простояв в душе полчаса и бросив всю одежду в стирку, Даня, наконец, позволяет себе приблизиться к Кате. Ну, она, конечно, знала, что Коннор умеет людям внушать, но не до такой же степени! «Котииик, – мурлычет он, когда она начинает причитать, что скучала и вообще не может целый день без своего будущего мужа, с которым их скоро распишут в Дублинской мэрии, чтобы он, голытьба русская, мог хотя бы вид на жительство получить в приличной стране, – у нас столько времени скоро будет вместе! Ты еще от меня устанешь!»

Увидев гостевой дом, Катя не верит своим глазам, что это можно было в Ирландии исполнить за три недели. Да знает она прекрасно, как здесь люди работают: с утра кофе восемь чашек, бла-бла-бла, в двенадцать обед в местном пабе с парой пинт пива, а там, глядишь, часа в четыре можно и домой собираться. Дом полностью перестроен – поделен на две части звукоизолируюшей стеной. Гостиная на первом этаже стала значительно компактнее, и одной из трех спален на втором не стало – все это теперь студия. Детская спаленка заставляет Даню прослезиться: кроватка и полочки все усажены вязаными зайчиками, белочками, лисятами, даже есть один медведь. Это Меган, осознавшая, что вязаные ею вещи не особо востребованы, переключилась на мягкие игрушки.

– Я еще и пледик вяжу. И шапочку. – Обещает Меган неуверенно, не зная, как интерпретировать Катино выражение лица. – А то Аня говорит, что холодно здесь. Мы окна-то поменяли, но полы не успели, извини. – По привычке оправдывается она, вместо того, чтобы ждать благодарности за свои заслуги. – Но здесь можно ковер застелить будет, когда она ползать начнет. – Мямлит она, уже предвидя, что Кате явно есть, что сказать.

– Да вы охренели? – Спрашивает Катя, заставив челюсти у всех троих поотваливаться. – Это что за кукольный домик? Вы представляете, сколько у нас вещей? Кроссовок сколько у него знаете? – Кивает она на Даню. – Вы видели когда-нибудь обувь сорок седьмого размера? Сколько это места занимает? Да он в дверь не смог войти, не пригнувшись. Ну, вы серьезно? – Хотя Катя обращается как бы к Меган и Коннору вместе, но все, включая Меган, смотрят на хозяина дома. Тот старается дышать поровнее, убить ее в первые же пять минут проживания на его территории не входило в его планы. – У вас восемь спален в доме! Восемь! Заняты четыре. Меня моя спальня вполне устраивает – там и гардеробная более-менее, и ванных две, и кусок холла можно будет со временем отделить под маленькую детскую, если мы тут застрянем. Я думала, ты нас к себе приглашаешь жить! Давай еще к персоналу в дом посели нас!

– Мы подумали, вам самим так удобнее будет, чтобы отдельно, – испуганно бормочет Меган, наблюдая за цветом лица Коннора. Оно, хотя бы, не пунцовое, уже хорошо.

– Может, вам сразу главную спальню отдать? – Интересуется он, резко выдыхая через нос.

– А отдай! – Нисколько не смущается Катя. – Я беременная вообще-то, мне надо все самое лучшее уступать. К тому же, если мы поженимся, то молодоженам тоже надо все лучшее уступать. Когда там свадьба у нас?

Даня прыскает себе под нос.

– Дура. – Фыркает Коннор. – И этот цирк мне теперь в доме терпеть. – Закатывает он глаза. – Ладно, пошли, покажу тебе студию. – Обращается он к Дэну. Делает шаг к выходу из детской, но тут же останавливается, разворачивается и тычет пальцем в направлении Дани. – И только посмей мне хоть слово сказать, что что-то не устраивает, – предупреждает он, – пойдешь на все четыре стороны.

Даню все полностью устраивает, получилось даже лучше, чем он рассчитывал. Коннор, смягчившись от такого неприкрытого детского восторга, ведет его в главный дом, показывает, где тут что, и сообщает, что встают они рано, но от Дэна с Катей этого не требуется, завтрак у каждого сам по себе, но обед в час, а ужин в семь – все обязаны быть за столом, дресс-код кэжуал. Даня, который всю жизнь перекусывал, как придется и когда придется, а о дресс-коде за столом дома вообще никогда не задумывался, активно кивает, заранее соглашаясь со всеми порядками. «И головной убор в помещении не носят», – просвещает его Коннор, косясь на шапку, которая явно надета не для тепла, а для стиля. Таких замечаний Даня еще получает не мало, потому что нельзя класть локти на стол, нельзя перебивать, если тебе вдруг пришла в голову мысль, которую надо срочно высказать, нельзя начинать есть, пока все не уселись и не взяли приборы. И вот Катя с Коннором уже орут на друга, что ты заколебал тут институт благородных девиц устраивать и можно хоть раз поесть без вот этой твоей нудятины, да что я такого сказал дура истеричка тебе лишь бы скандал устроить. Меган мечется, пытаясь утихомирить их и параллельно заткнуть детям уши, а Агата, которая давно привыкла, вместе с Даней подкармливает Дилла, который, в отличие от всех остальных собак, не понимает, что столовая – закрытая территория для его вида, и каждый раз упрямо выламывает дверь и садится рядом с папочкой, зная, что Дэн непременно разделит с ним свой обед поровну. Спустя три минуты все снова чинно сидят каждый на своем месте: Коннор оскорбленно надувшись, а Катя все подкладывая себе кусочки пожирнее, и он удивляется, как она еще не лопнула, и скоро вообще в дверь перестанет проходить с таким аппетитом. Кажется, за последний месяц еще килограммов пять прибавила, и останавливаться на достигнутом не собирается. Катя же клянется про себя зашить рот, но вот только, когда родит. А что тут уже осталось каких-то три месяца, а потом все, на жесткую диету.

Первое время Катя все ждала, что Даня психанет, как здесь скучно в этой деревне и засобирается домой. В конце концов, думала она, вернуться всегда можно. 13 марта Трамп объявляет в Америке чрезвычайное положение и запрет на въезд из европейских стран не гражданам. Даня никак не прокомментировал эту новость, потому что усердно готовился в своему онлайн-концерту. Музыкантов собрали местных, благо было из кого выбирать, нашли площадку с лучшей акустикой, компания Шона должна была обеспечивать качество трансляции, и Даня требовал, чтобы она не просто не падала и не зависала, и была идеальной и беспрерывной, и Шон даже сам приехал на площадку, потому что ему тоже было важно, чтобы все прошло идеально. Даня начал общаться с ним со свойственной ему непосредственностью, не заметив никаких особенностей, даже то, что Шон не подал ему руку, а протянул локоть, чтобы Дэн прикоснулся своим в ответ, выглядело теперь нормально и, наоборот, всячески рекомендовалось. Катя, которая, конечно же, таскалась везде с Даней, надев маску, защитный пластиковый козырек на лицо, как у сварщика, и перчатки, наблюдала за ними со стороны – две долговязые фигуры, оба в бейсболках, увлеченно что-то обсуждающие, при этом Даня активно жестикулировал, размахивая своими длинными руками, а Шон стоял, засунув руки в карманы спортивных штанов, и Кате казалось, что он не просто для удобства их туда засунул, а для надежности. Потом, к своему изумлению, она увидела, как Шон открыл свой широкий рот и расхохотался, хотя Катя, в принципе, сомневалась, обладает ли тот всем спектром обычных человеческих эмоций, не говоря о чувстве юмора, которое и людям без отклонений не всем присуще. Когда она чуть позже поинтересовалась у Дани как ему Шон, тот просто ответил, что отличный парень, дальше она уточнять не стала, убедившись, что его ярко выраженная специфика заметна только ей. Концерт собрал рекордную аудиторию и рекордные деньги от рекламодателей, тут Коннор оказался прав, а Даня так искренне отдавался каждой частичкой, словно перед ним и правда был целый зал девок и все орали, хотя в зале было человек тридцать технических сотрудников. «Сейчас я спою только для тебя, лично, – подходил Дэн вплотную к камере. – Малыш, все будет зашибись, я тебе обещаю», – обещал он раньше какой-то одной, выхваченной из толпы, а теперь каждой в лицо, и просмотры зашкаливали.

Свадьбу они провести уже никак не успевали, даже просто расписаться в мэрии, это было решено отложить на неопределенный срок, но оба были даже рады, потому что не могли смириться, что церемония получится чисто формальной. Коннор пообещал, что с документами для Дэна разберется, больше они его не спрашивали, разумно полагая, что раз сказал, что разберется, то разберется. Даня, казалось, вообще не заметил, что что-то изменилось, был такой же абсолютно счастливый, а то, что он может все время быть с Катей, не рваться постоянно из поездок, совершая какие-то немыслимые перелеты, чтобы ненадолго увидеться, делало счастливой и ее. Кате иногда приходила мысль, хоть и грех было так думать, когда люди болеют и умирают, что вирус этот возник очень вовремя, когда она больше всего нуждается в Данечке рядом. Постепенно закрылось вообще все, и даже поехать к друзьям в гости или пригласить к себе стало невозможно.

Если бы Катю попросили представить себе максимально невообразимую ситуацию, она бы никогда, никогда! не предположила бы, что такое возможно. Что они соберутся в таком составе в замкнутом пространстве. Не совсем, конечно, в замкнутом, все-таки вокруг несколько гектаров, где они могут гулять, ни с кем не пересекаясь. Только совместный прием пищи был челленждем, но постепенно Даня, который всегда умел подстраиваться под предлагаемые обстоятельства, научился себе вести соответствующе высоким стандартам, а Коннор либо отсутствовал, будучи сильно занят на работе, либо молчал в тряпочку, науськанный Меган, что нельзя в такое положение ставить людей, которых сам же и пригласил. Меган же была даже благодарна, что так все получилось, потому что у нее в кои-то веки появилась веселая компания, а Катя и Дэн с удовольствием проводили с ней время. Она, будучи почти ровесницей Дэна и на десять лет младше Кати, чувствовала себя кем-то вроде их мамочки, принося им каждое утро завтрак прямо под дверь спальни, пекла пироги, которые теперь было кому есть, и даже делала Кате педикюр после того, как та впала в истерику, что она мало того, что не может в салон пойти, а даже дотянуться до своих пальцах на ногах тяжело, потому что живот мешает. Катя приобщила ее к йоге, потому что все равно упрямо тащила свои уже семьдесят с лишим килограммов на коврик, уверяя, что йога, во-первых, нужна, чтобы спина не отвалилась, а, во-вторых, тело-то помнит, и она сразу похудеет после родов и никаких необратимых последствий в виде висящей и дряблой кожи не останется, и тут же легко становилась на голову или на руки, словно так же ничего не весила, как раньше, а Меган переживала больше всех и все время Катю страховала, боясь, что живот перевесит и Катя кувыркнется, но Дэн уверял, что бояться нечего, что там такой баланс, выработанный годами, и, в свою очередь, страховал Меган, которая научилась тоже на голове стоять, но чувствовала себя абсолютно деревянной рядом с этими спортивными ребятами, которые после полутора часов адской, по ее мнению, тренировки, просто усаживались на шпагат – Дэн, положив голову на коврик и распластавшись по полу, а Катя, опершись на стул, и так «расслаблялись». Меган, у которой подколенные связки даже не позволяли выпрямить ногу до конца, тихо уходила готовить им перекус, потому что это только у Коннора по правилам было три приема пищи в день, а эти ребята ели раз по восемь.

Коннор же тоже, в свою очередь, был рад, что он так все шикарно уладил и гордился собой. Дэн перестал его раздражать практически сразу, были моменты, конечно, когда тот неосозанно себя вел, но Коннор в него верил в том смысле, что парень сообразительный, просто воспитания не хватает. Когда они вместе пошли на конюшню, Дэн точно с ходу оценил самых выдающихся скакунов, а потом сел на одного темпераментного, с видом, словно он всю жизнь в седле провел, и сначала шагом, как положено, проехал верхом несколько кругов по ипподрому, потом перешел на рысь, потом на галоп, и, не успел Коннор сделать замечание, что в кроссовках это делать небезопасно и, если хочешь заниматься, нужно заказать сапоги, повел жеребца на барьер и барьер взял, хотя Коннор, понявший куда Дэн правит, уже накидал себе в голове оправдания, почему у Катиного нового ребенка отца не будет и мысленно с ним попрощался, уверенный, что тот не удержится, из седла вылетит и шею сломает, и даже отвернулся, не желая быть свидетелем такой нелепой смерти. С победным видом слезая с коня, Дэн посетовал, что в кроссовках, конечно, стремно было, думал, не удержится, он же конкуром немножко занимался, понимает, что к чему, а Коннор подумал, что точно отбитый, и немного восхищался такой безмозглой отчаянностью, но тут же на Дэна напустился, что он отвечать за его дурость не собирается, и молодой человек немедленно извинился, а не стал ничего доказывать и оправдываться, закрыв все дальнейшие претензии.

За Милоша, который подхватил-таки ковид, Коннор сильно переживает. Двадцать пять процентов поражения легких, при этом в больницу его, конечно же, не кладут, туда только со смертельной степенью и дальше в морг. Коннор делает ему созвон со своими врачами, отправляет лекарства и витамины вместо тех бесполезных, что прописали английские врачи, требует, чтобы тот измерял сетурацию каждые пять минут – сетурация нормальная, Милош даже практически не кашляет, только обоняние и вкус пропали, и температура держится в районе тридцати восьми. Коннор каждое утро начинает со звонка ему, заботливо расспрашивая все в малейших подробностях, Милош его уверяет, что все хорошо, беспокоиться не о чем: он лежит читает или смотрит Нетфликс, когда устает лежать, идет за рояль, когда устает сидеть, ложится опять. Он оборудовал себе мольберт, который ставится на кровать, и может порисовать время от времени, скучать некогда. Коннор слышит на заднем фоне тявканье собачек и пугается, как же он забыл про собак, а кто же с ними гуляет, кормит и все такое, но Милош как-то неопределенно хихикает, что заботятся о них, нормально все, и Коннор подозревает, что тот застрял на карантине не один. Здорово было бы, если бы ему досталась хорошая девушка, а не очередная стервозина, мечтает он.

Меган же в это самое время заботливо накладывает оладушек Кате, которую чувство голода пригоняет в кухню ни свет ни заря. Из своего крохотного холодильника, который установили прямо в спальне, за ночь она успевает все вкусное съесть, оставляя брокколи и листы салата, которые раньше были ее основной пищей, вянуть нетронутыми. Поначалу пришедший пить кофе Коннор слегка дергался, увидев ее теперь вечно жующие круглые щеки за столом, но постепенно привык, бросая все более приветливое с каждый днем «Доброе утро».

– Звонил Милошу, – светски сообщает она, усаживаясь за стол, уже с утра с иголочки в элегантнейшем костюме.

– Аааа, – небрежно отзывается Катя, которая, похоже, переселилась в спортивный костюм с безразмерной толстовкой навсегда, – что там Тина? Не заболела пока? Мне кажется, она уже переболела, только бессимптомно.

Коннор обиженно глядит с ответ. Почему ему, ему, который переживает, помогает, никогда ничего не рассказывают, а эта уже давно в курсе про Тину?

– Ой, он тебе не сказал, что ли? – Спохватывается Катя.

– Почему? – Трагически спрашивает Коннор, даже не пытаясь скрыть свое разочарование.

– Ой, да брось! – Утешает его Катя, жуя дальше. – Просто тебя боятся все! От тебя же не знаешь каждый раз, чего ждать! Вдруг тебе это не понравится, психанешь, детям не разрешишь общаться с ним, мало ли, что там за девушка, скажешь, что у них и так путаница в головах кто кому кем приходится. Может, не уверен, что у них серьезно. Она же просто домой в Канаду не успела улететь, вот у него и осталась, они не так давно знакомы. Короче, он перестраховался, вот и все!

– Что за Тина? – Тут же приходит ему на помощь Меган, уверенная, что Коннор умрет, но такой вопрос не задаст, а самому интересно.

– Из Монреаля, модель, мулатка, девятнадцать лет, красивая – умереть не встать, ноги – ооот, – Катя приставляет ребро ладони к своей груди, хотя у самой уж ноги длинные дай бог каждому, – кудри воооот такие, – она крутит руками вокруг головы, изображая шапку волос, смотрит на их обескураженные лица и начинает хохотать.

– Как же не стыдно так врать?! – Первым ориентируется Коннор, пока Меган пытается вернуть на место свою отвалившуюся челюсть. – Когда я уже перестану вестись на твои приколы?

Катя только вытирает слезы от смеха и держится за живот. Жаль Милош не видел этой картины. После завтрака она тут же набирает ему, и они полчаса ржут вместе, представляя, как Коннор увидит Тину, которая соответствует Катиному описанию один в один.

Когда-нибудь Катя напишет книжку или юмористический сборник рассказов об этом периоде жизни. Выжить на карантине, будучи заточенной с бывшим мужем, отношения с которым вечно на грани, его невестой, своим парнем, детьми, самой будучи беременной. Она уже даже и название придумала: «Сканворд», потому что так все переплелось, что и редактору, который, не выходя из запоя, придумывает эти сканворды для дешевых газетенок, умудряющемуся волшебным образом соединить несоединяемое, с легкостью изобретая новые слова и понятия, и в белой горячке такое не привидится. Добавить сюда еще Аню с Шоном, и вообще картина маслом, потому что все они соединены через Антона, благодаря которому Катя попала на тот самый форум и познакомилась с Даней и с Коннором, и который оказался Аниным бывшим и отцом ее ребенка. Антон с Аней, конечно же, поддерживают отношения, и поначалу он был категорически против их дружбы с Катей, считая Катю какой-то прошмонтовкой, но Аня, слава богу, его слушать не стала, а предпочла верить собственным глазам и ушам и стала Катиной самой близкой подругой на период карантина, ну, после Меган, вернее, они втроем стали близкими подругами. Катя прямо хочет посмотреть в лицо китайца, съевшего эту несчастную летучую мышь, с которой все началось, и спросить его, а как он это так все устроил. Когда-нибудь напишет, однозначно, но сейчас все ее внимание Данечке – только бы он не почувствовал себя приживальщиком, которого приютили-то по случаю. Еще и с этой оскорбительной «визой жениха»! Это его-то – кумира миллионов! Почему ему не дали американское гражданство? Да они бегать должны были за ним с этим синим паспортом! Но Даня, судя по всему, чувствует себя, как рыба в воде, и пропадает теперь с Коннором на конюшне, куда младшие дети ходить не особо любят, а Агата, после неудачного падения и перелома ключицы, тоже теперь держится подальше. Катя и не знала, что Даня еще и конным спортом увлекается, а для него это, конечно, большущий плюс в налаживании отношений с Коннором.

Тот сначала усиленно скрывал свою радость, что нашелся хоть один из «этих» всех, кто разделяет его страсть, и бесконечно Дэна понукал и отпускал ехидные замечания по любому поводу, но тот совершенно сарказм не считывал, внимательно прислушивался ко всем советам и демонстрировал какую-то полнейшую незамутненность сознания и невосприимчивость к негативу в свой адрес. По этим качествам Коннор находил Дэна удивительно похожим на Аню – жену Шона. Такие же ясные глазенки, смотрящие открыто на весь мир, не ожидая для себя ничего, кроме всеобщей любви, хотя обоих ведь жизнь помотала, но их врожденную счастливость это не поколебало. Оказывается, как хорошо-то жить без мозгов, думал Коннор, который сначала бесконечно удивлялся, как Шон женился на этой смазливой дурочке, но пообщавшись и ней и с Даней получше, решил, что более комфортных, добрых и бесконфликтных людей найти сложно, и весь его яд со временем улетучился. Он подарил Дэну кучу своей экипировки и заказал сапоги удивительного сорок седьмого размера. По дороге на и с конюшни они провели в разговорах массу времени, и Дэн всегда так внимательно слушал и переспрашивал, если было непонятно, и вообще с таким уважением относился, и хотел во всем разобраться, и Коннор милостиво объяснял, довольный, что хоть кто-то в этом доме, кроме Мушки, его слушает с открытым ртом, и давал ему книги, которые Дэн даже, вроде, читал, хотя Коннор и подозревал, что ему Катя пересказывает. Еще ему импонировала прямо-таки звериная серьезность, с которой Дэн подходил к работе. Когда Коннор один раз буквально заехал на площадку во время подготовки концерта, идейным вдохновителем которого он, вроде бы, являлся, то сначала подумал, что здесь балаган какой-то, потому что Дэн прыгал на руках по сцене, а другие танцоры пытались повторить эту проходку, но не у всех получалось, и все отпускали шуточки, но потом Дэн хлопнул в ладоши и все мгновенно заняли свои позиции и идеально, по мнению Коннора, исполнили номер. Дэн какое-то время молчал, анализируя, потом всех похвалил и ободрил, отозвал в сторону хореографа и выкатил гигантский список замечаний, и на полном серьезе посоветовал всем подписать руки и ноги, где право, а где лево, потому что полный рассинхрон на сцене и такое исполнение никак не годится для его выступления. Потом он пошел приставать к режиссерке, которая заранее замахала руками, что ей уже американский многолетний режиссер всех его концертов, висевший на зуме и видевший весь зал, как будто сам здесь был, на все недостатки указал, а пианисту Дэн тыкал в ноты и спрашивал, почему именно в этом месте тот всегда ошибается, и предлагал переписать, если неудобный аккорд, и Коннор уехал, уверенный, что Дэн не опозорит ни его, ни Шона, ни рекламодателей своих.

Посмотрев концерт, и, наконец-то, прослушав весь хитовый репертуар, он подумал, что тексты это, конечно же, господи боже мой какая пурга и половины слов таких нет, и грамматические конструкции нарушены все, какие только можно, и вообще полнейший примитив и набор банальщины, который, к тому же преподносится в таком пафосном ключе, словно это имеет глубинный смысл, и удивлялся, как Катя вообще такое допускает, ведь образованная и начитанная же, литератор! Когда на следующий день Катя поинтересовалась, как ему понравилось, он честно сказал, что было очень музыкально хорошо, и вокальные данные у парня потрясающие, и голосом владеет, и тембр такой проникновенный, что, если отвлечься и не вдаваться в смысл, словно это на иностранном языке, то вообще отлично, а шоу просто высший класс, и мальчик, конечно, харизматик, но не стал скрывать свое полнейшее разочарование в его способности писать тексты и посоветовал Дэну хотя бы курсы английского закончить или экзамен сдать на владение языком. Катя только махнула рукой и сказала, что на русском было то же самое, и даже на английском ей проще воспринимать и хотя бы кровь не идет из ушей. Но (тут же отмела она дальнейшие доводы), она пыталась вмешаться и переписывала в соответствии с нормами языка и стихосложения, но на выходе получала что-то совсем стерильное, выхолощенное и глупое. «В этом фишка его, – объясняла Катя, – что простые фразы, иногда просто поток сознания, но каждый раз волшебным образом прямо в сердечко. Прямо в сердечко! – Повторяла она, доказывая, что подвергать анализу и разбору этот поток сознания не требуется, а нужно просто почувствовать. – Ну ты же тоже был молодым, – с сомнением смотрела она на Коннора, не в силах представить его подростком или хотя бы двадцатилетним, – вспомни! Тоже метался по синусоиде от полнейшего счастья до полнейшей безнадеги, и не понимал, почему этот мир еще стоит, когда он рухнул полностью в твоей голове. Поэтому все и рыдают, что он каждому в душу заглядывает, и своим все считают, родным, потому что каждому кажется, что это лично про него написано». И Коннор потом один, когда ночью не спалось, еще раз пересмотрел, а потом еще раз переслушал без картинки, и, окончательно погрузившись в эту лиричную атмосферу, вытирал пару раз подступившие слезы, но только сопоставлял себя не с собой двадцатилетним, а с сорокалетним, когда одна женщина из него всю душу вынула, а на обычной фразе «Ночь такая длинная, темная порой», спетой раз десять подряд на разные лады таким надтреснутым и тоскливым голосом, словно вот-вот сорвется, вообще расплакался, как ребенок, очень сильно себя пожалев, и не понял, как ему этот парнишка смог в душу влезть и выразить именно его чувства, и с Катей потом долго не разговаривал и дома почти не появлялся, а она не могла понять, что опять сделала не так. С отвращением к самому себе он вынужден был признать, что никакая другая поэзия, самая замечательная и прекрасная, его до этого так не цепляла и не заставляла внутрь себя заглянуть, вспомнить и светлые стороны своего сумасшедшего чувства любви, а потом страшный мрак, из которого он так долго себя выковыривал, и не факт, что до конца выковырял, и взял несколько сессий онлайн у психолога, потому что физически ее видеть не мог, покрошившую его жизнь женщину, ненавидел ее страшно и проклинал себя, что сам так над собой издевается, что притащил ее к себе в дом, видимо, чтобы побольнее было. Потом успокоился, выговорившись с терапевтом, постарался всех простить и отпустить, пересмотрел концерт еще раз и уже не так надрывно все и показалось. Пазл у него в голове, наконец, сошелся, он понял в чем, как Катя выразилась «фишка», и пришел к выводу, что вот это все – и этот голос, и движения Дэна, вроде как естественные, но точные, и режиссерские находки, и проезд камеры, выхваченные осветителем какие-то яркие моменты – это все очень грамотный маркетинговый трюк, и с уважением подумал, сколько в этом дотошной работы огромной команды, и за этот математический расчет парня оценил, при этом не отказывая тому в искренности, но прекрасно понимая, что петь в сто двадцатый раз одно и то же невозможно на том же нерве, как это писалось. «Просто спектакль, с досконально прописанным сценарием, – убедил себя он, – точно просчитанное умение выставлять напоказ и монетизировать то, что нормальные люди хранят у себя в душе за семью печатями». Если даже он, взрослый и умный человек повелся на такое, что говорить об обычных людях. Конечно, они съедят все, что им предложат и за чистую монету примут. И, когда Дэн явился на следующий день в трениках, заправленных в носки, в разных, не парных разноцветных ботинках, снизу из-под куртки торчала майка, доходящая чуть не до колен, в розовой шапке с ушами и с розовым же маникюром со стразами, сделанным Лили, Коннора вообще отпустило. Парень был похож на гопника из рабочего района, но за шапку и ногти эти же самые гопники запросто наваляли бы ему, и Коннор просто не мог объяснить себе этот фьюжн, и всерьез Дэна воспринимать тоже не мог. Самое ужасное было то, что Агата начала полностью копировать этот стиль, и теперь ее можно было увидеть только в неких затейливых клоунских нарядах и то с синими, то с зелеными прядями в волосах, это она так, по ее словам, выражала свою самоидентичность, а нормальная одежда была для старых формалистов, не готовых ни к чему новому, хотя уж кто-кто, а Коннор изобретал новое на ходу. Когда Коннор употребил пару слов из диковинного новояза, подхваченного у Дэна, Мушка сделала «буэээ», словно ее сейчас вырвет, и тут же заявила, что это кринж полнейший от него такое слышать и прекрати, и он, хотя крайне уязвленный, на Мушку злиться не мог, объясняя все переходным возрастом, а психотерапевт обещал, что они обязательно опять станут лучшими друзьями, когда та подрастет, а пока что он хочет, если у нее такой пример перед глазами, а где популярность Коннора среди молодежи? А вы попробуйте хоть один тик-ток снять, чтобы он в рекомендации залетел, а потом будете говорить, что это легко.