Текст книги "Быть человеком"

В наш век статистика заменила религию. Если Бог молчит уже в течение двух тысячелетий, то цифры статистики обезоруживают нас и заставляют подчиниться фатальности судьбы. Важно при этом лишь попасть в те интервалы цифр, которые обеспечивают нам или беззаботное будущее и всеобщую радость, или убогое исковерканное болезнями существование, переходящее в вегетацию.

Статистика пытается все подчинить железной логике цифр: сюда относится и зависимость производства гениев от времени года. Холод и метели чаще загоняют под одеяло в феврале. Количество свободных радикалов в этот зимний месяц оптимально, усиленное питание тоже еще никому не повредило. Считается, что пики рождения гениев зависят от повышения солнечной активности и совпадают с ней по циклу с интервалом в 58 лет. Ученые, подбрасывая нам новые идеи, призывают, тем не менее, не пользоваться календарным планом создания гениев и не учитывать астрономически благоприятное расположение планет. Объединившись с классической медициной, они предлагают при помощи умеренного облучения беременных женщин солнечным светом, кислородной подпитки и других мер создать оптимальные условия для новой жизни, при которой на Земле возникнут трудности не от изобилия дураков, а от избытка гениев.

Ученые-естествоиспытатели пытаются не только познать тайны зачатия гениев, но и оценить разницу между посредственностью обывателя и не знающей границ креативностью мышления гения. При этом главное направление таких исследований было направлено на думающий центр – мозг.

Чем они не похожи? Неистовые поиски начались уже 700 лет назад и продолжаются до сего времени. Оказывается, как опять же показывает статистика, природа «вооружила» жителей разных континентов мозгом разной массы. В начале ХХ в. мозг русского в среднем весил на 70 г больше среднеевропейского. В самой России он разнился у этнических групп. Например, у татар, армян, грузин, евреев он был легче, чем у русских, а у башкир, украинцев, поляков – тяжелее.

Однако стоит отдельной нации повысить свой материально-духовный статус – лучше поесть, больше посмеяться – и мозг реагирует, увеличиваясь в объеме. Антропологи показали: 100 лет назад емкость черепа парижан была на 35 см³ больше, чем у их предшественников, живших в XIII в. То же обнаружилось и у египтян: в эпоху расцвета их древней культуры она была на 45 см³ больше, чем в период длительного упадка.

Итак, эволюционное биологическое развитие человека продолжается, о чем свидетельствует увеличение веса мозга. Антропологическая эйфория, применяя опять же среднестатистические результаты, положила на стол обывателя данные, согласно которым вес мозга среднего жителя планеты в XX в. увеличился аж на 40 с лишним граммов. Например, средний вес мозга японцев увеличился у мужчин на 30 г, у женщин на 15 г.

Однако процесс увеличения размеров головы не может быть неограниченным, голова не может быть больше тела. И здесь, возможно, природа, исчерпав свои резервы количественного роста, перейдет на качественный уровень преобразования серого вещества нашего мозга, посредством которого она и производит сегодня гениев.

Это преобразование характеризуется активным включением в процесс многоклеточных ансамблей и нейронных структур, заполняющих наш мозг, которое возможно при постоянных умственных нагрузках и раздражениях, привносимых в наш мир развивающейся цивилизацией.

Судьба «гена гениальности»

Талант работает, гений творит.

Роберт Шуман

По словам заместителя директора по науке НИИ мозга Р. Худоеркова, чей институт уже в течение 80 лет занимается, в частности, исследованиями индивидуальных особенностей мозга выдающихся деятелей науки, культуры и государства, «гена гениальности» не существует.

Ученым удалось выяснить, что у глухих и слепых людей происходят серьезные изменения структуры головного мозга, при которых возникает своеобразная компенсация утерянных функций зрения слухом и наоборот. Это указывает на то, что возникновение исключительных характеристик человека напрямую не зависит от генных переключений.

Также установлено, что наличие у больных патологии мозга ведет к нарушениям моторики, когда больной не может регулировать определенные движения. Однако патологические нарушения моторики нельзя путать с навязчивыми состояниями, которым сродни целеустремленность и огромная воля, вовлекающая в мир иллюзий и фантазий и придающая незаурядным личностям огромную работоспособность. И не случайно некоторые гениальные личности, будучи под постоянным влиянием и давлением собственных бесконтрольных возбуждений и фантазий (Мусоргский, Гоголь), находили последний приют в сумасшедших домах.

Вот что пишет в 1959 г. в своих воспоминаниях К. Чуковский о процессе творческого вдохновения Репина и Маяковского. Не ведая о физиолого-биологических подоплеках, он тонко разглядел наравне с повышенной способностью отмежеваться от окружения постоянную подвижность ума, яркое воображение великого художника и знаменитого поэта, маниакальную экзальтированность ума, доходящую до аффектации: «…Помню, у меня на террасе, во время мирного чаепития Репин в присутствии художников Сергея Судейкина и Бориса Григорьева заспорил с футуристами Пуни и Кульбиным об одном ненавистном ему живописце и все порывался в ослеплении гнева схватить руками жаркий самовар. Я несколько раз отводил его руки, а он тянулся к самовару опять и опять и даже ударил меня по руке, а потом всхлипнул и, не прощаясь ни с кем, выбежал без шляпы из комнаты. Побежал на берег моря и, когда я кинулся его догонять, отмахнулся от меня с отвращением, словно я и был ненавистный ему живописец… Утром, сейчас же после завтрака, Репин спешил в мастерскую и там буквально истязал себя творчеством, потому тружеником он был беспримерным, и даже немного стыдился той страсти к работе, которая заставляла его от рассвета до сумерек, не бросая кистей, отдавать все силы огромным полотнам, обступившим его в мастерской. В течение многих лет я был в этой мастерской завсегдатаем и могу засвидетельствовать, что он замучивал себя работой до обморока, что каждая картина переписывалась им вся, без остатка по десять-двенадцать раз, что во время создания той или иной композиции на него нередко нападало такое отчаяние, такое горькое неверие в свои силы, что он в один день уничтожал всю картину, создававшуюся в течение нескольких лет, и на следующий день снова принимался, по его выражению, “кочевряжить” ее… “Весь процесс (работы) труженика-самоучки у Вас был на виду, – писал он мне незадолго до смерти, – от Вас я ничего не скрывал… Да, Вы – живой свидетель, сколько раз я перестраивал свои картины… Вы – ближайший и многократный свидетель моих больших усилий и потуг над писанием моих неталантливых картин”»[61]61
  Письмо И. Репина К. Чуковскому от 29.04.1926.


[Закрыть].

Далее Чуковский вспоминает: «Едва только познакомившись с ним, я видел у него на мольберте картину «Пушкин над Невою в 1835 году», над которой он работал уже несколько лет. И когда я был у него незадолго до его смерти, уже в советское время, все та же картина стояла на том же мольберте. Двадцать лет он мучился над нею, написал, по крайней мере, сотню Пушкиных – то с одним поворотом головы, то с другим, то над вечерней рекой, то над утренней, то в одном сюртуке, то в другом, то с элегической, то с патетической улыбкой, – и чувствовалось, что впереди у него еще многие годы работы над этой незадавшейся картиной».

В 1917 г. Репин пишет по поводу этой картины Л. Андрееву: «Прошло двадцать лет, и до сих пор злополучный холст, уже объерзанный в краях, уже наслоенный красками, местами вроде барельефа, все еще не заброшен мною в темный угол… Напротив, как некий маньяк, я без страсти часто схватываю этот саженный подрамок, привязываю его к чему попало, чтобы осветить, вооружаюсь длинными кистями, по одной в каждой руке, а палитра уже лежит у моего идола. И несмотря на то, что я ясно за двадцать лет привык не надеяться на удачу… я подскакиваю со всем запасом моих застарелых углей и дерзаю, дерзаю, дерзаю до полной потери старческих сил»[62]62
  Голубев В. Пушкин в изображении Репина. М.–Л., 1936. С. 16.


[Закрыть].

Чуковский продолжает вспоминать о Репине: «Кругом были десятки холстов, и я знал, что если на каком-нибудь, скажем, восемь фигур, то, в самом деле, там их 80 или 8 раз 80. А в “Черноморской вольнице”, в “Чудотворной иконе”, в “Пушкине на экзамене” он у меня на глазах переменил такое множество лиц, постоянно варьируя их, что вполне хватило б, чтобы заселить губернский город. И когда к старости у него стала сохнуть правая рука, и он не мог держать ею кисть, он сейчас же стал учиться писать левой, чтобы ни на минуту не оторваться от живописи. А когда от старческой слабости он уже не мог держать в руках палитру, он повесил ее, как камень, на шею при помощи особых ремней и работал с этим камнем с утра до ночи.

И когда, бывало, ни войдешь в ту темную, тесную, низкую комнату, которая была расположена под его мастерской, всегда слышишь топот его старческих ног: это значит, что после каждого мазка он отходит поглядеть на свой холст, потому что мазки были у него рассчитаны на далекого зрителя, и ему приходилось проверять их на большом расстоянии; значит, он ежедневно вышагивал перед каждой картиной по нескольку верст и только тогда отставал от нее, когда изнемогал от бесчувствия. Порою мне казалось, что не только старость, но и самую смерть он побеждает своей страстью к искусству.

Когда я посетил его в Финляндии в 1925 г., я отчетливо видел, что этот “полуразрушенный полужилец могилы” только и держится здесь, на земле, своей сверхчеловеческой работой, что он только ею и жив. А когда смерть вплотную подступила к нему, он написал мне письмо, где благодарил уходящую жизнь за то счастье работы, которым она баловала его до могилы»[63]63
  Чуковский К. Из воспоминаний. М.: Советский писатель, 1959. С. 59, 86–89.


[Закрыть].

Какая наблюдательность, какое детализированное описание процесса творчества, несущего не только ни с чем несравнимую радость созидания, но и глубокое неудовлетворение так называемыми неудачами, постоянное напряжение поиска именного того образного выражения, которое соответствует внутреннему душевному состоянию художника!

Чуковский, не будучи ни психологом, ни физиологом по профессии, создает аналитический портрет художника в непрерывном акте творческой эйфории со всеми ее аномалиями. Возможно, ни у одной лаборатории мира нет такой детальной методической двадцатипятилетней документации огромного проекта – именно столько времени Чуковский был свидетелем колоссального труда великого мастера.

Эта феноменальная наблюдательность дает нам возможность спустя годы оценить создателя великих шедевров сквозь призму теперешних знаний о деятельности мозга. Вызывает удивление селективная работа ума художника, которая из множества образов, окружающих его в состоянии творчества, стремится выбрать тот единственно оптимальный. Эта способность отобрать из фантастического калейдоскопа тот заветный образ и делает художника гением. И снова заглянем в кладовую воспоминаний и наблюдений того же Чуковского, но уже за поэтом Маяковским.

«В 1915 г. Маяковский приехал в Петроград, – вспоминает Чуковский[64]64
  Там же.


[Закрыть], – и, кажется, к началу весны поселился невдалеке от столицы в дачном поселке Куоккала (ныне Репино), где у меня была дача – наискосок от репинских Пенатов.

Куоккала на берегу Финского залива – песчаная, суровая, обильная соснами местность. Там, на пляже, торчат из воды валуны. Порою их совсем прикрывает волна, порою, когда море отхлынет, они лежат на песке неровной и длинной грядой. По этим-то камням и зашагал Маяковский, бормоча какие-то слова. Иногда он останавливался, закуривал папиросу, иногда пускался вскачь с камня на камень, словно подхваченный бурей, но чаще всего шагал, как лунатик, неторопливой походкой, широко расставляя огромные ноги в “американских” ботинках и ни на шаг не переставая вести сам с собою сосредоточенный и тихий разговор.

И это продолжалось часов пять ежедневно. Пляж был малолюдный. Впрочем, люди и не мешали Маяковскому: он взглядывал на них лишь тогда, когда потухала его папироса и нужно было найти, у кого прикурить. Однажды он кинулся с потухшей папиросой к какому-то финну-крестьянину, стоявшему неподалеку на взгорье. Тот в испуге пустился бежать, Маяковский за ним, ни на минуту не прекращая сосредоточенного своего бормотания. Это-то бормотание и испугало крестьянина.

Каждый вечер, выхаживая целые мили, придумав новые строки, Маяковский приходил ко мне или к Кульбину, или еще к кому-нибудь из куоккальских жителей и читал всю поэму сначала, присоединяя к ней новые строки, которые написались в этот день… Иногда какая-нибудь строфа отнимала у него весь день, и к вечеру он браковал ее, чтобы завтра “выхаживать” новую, но зато, записав сочиненное, он уже не менял строки»[65]65
  Чуковский К. Указ. соч. С. 353.


[Закрыть].

Приведенные наблюдения Чуковского за двумя великими мастерами кисти и пера объединяет общность поведения творцов. Это полная отрешенность от действительности во время процесса творчества, постоянный поиск вариантов, доводящий до иступленной маниакальности, до изнурительного состояния, приводящего или к успеху и удовлетворению, или к неудаче и последующему циклу новых поисков, со всеми присущими этому процессу состояниями самобичевания, изнурения, отчаяния, неудовлетворения, подавленности и депрессий.

А вот еще один пример гениальной реализации фантазий в процессе счастливого творческого вдохновения, описываемый самим создателем этого поистине чуда, стремление овладеть которым затмевает все другие жизненные радости. Великий Пушкин свидетельствует:

 
И забываю мир, и в сладкой тишине
Я сладко усыплен моим воображеньем,
И пробуждается поэзия во мне:
Душа стесняется лирическим волненьем,
Трепещет, и звучит, и ищет, как во сне,
Излиться, наконец, свободным проявленьем –
И тут ко мне идет незримый рой гостей,
Знакомцы давние, плоды мечты моей.
И мысли в голове волнуются в отваге,
И рифмы легкие навстречу им бегут,
И пальцы просятся к перу, перо к бумаге,
Минута – и стихи свободно потекут.
 

Процесс познания радости и счастья в эти мгновения творчества для поэта соизмерим с какой-то фатальной эйфорией, подобной допинговой зависимости, которая, по сути, становится главной в жизни поэта.

И хорошо, если из этого круговорота состояний можно выйти человеком со здоровой психикой, а если нет? И вот тогда-то приходится обращаться либо к врачам и лекарствам, либо к стимуляторам, алкоголю и наркотикам, которые воссоздают те моменты, которые делают, с одной стороны, счастливым, с другой – зависимым. Примеров таких тьма, и имена у всех на слуху – от Мусоргского до Врубеля.

Чужой среди чужих

Человек человеку Бог, если знает свои обязанности.

Стаций Цецилий

Стремление дифференцировать ощущения людей, разбить их по общим тенденциям и вызывающих их соответствующим стимуляторам, привело Цукермана (Zuckerman) к созданию в 1978 г. таблицы, состоящей из 40 пунктов, собранных в 4 группы:

1 – связанные с физическим риском (парашютный спорт, лыжи и др.);

2 – отражающие интерес к новым интеллектуальным и эмоциональным впечатлениям (музыка, искусство, некоторые лекарственные препараты, наркотики, путешествия и др.);

3 – касающиеся гедонистической погони за наслаждениями (употребление спиртных напитков, секс, азартные игры и др.)

4 – связанные с отвращением к рутинной деятельности

Ответственные за различные функции жизнедеятельности нашего организма структуры мозга обеспечивают нам адекватный контакт с окружающей средой, позволяют занять оптимальную позицию в различных ситуациях и создают равновесие психического, физиологического и биологического состояния человека. С изменением внешних условий меняется поток информации, принимаемой рецепторами нервных окончаний, и поступающей в структуры мозга, которые, посредством биохимических и гормональных факторов влияют на поведение человеческой личности. Например, секрет щитовидной железы непосредственно влияет на глубину и продолжительность сна. Нарушение выработки инсулина поджелудочной железой может вести к умственным отклонениям. Выброс в кровь адреналина железами внутренней секреции влияет на эмоциональные реакции. Постоянно меняющиеся жизненные ситуации, непрерывно атакующие человека концентрированной, импульсивной информацией со всеми опасностями и радостями, заботами и покоем, экстремальными событиями и монотонной каждодневной текучкой, находят свое выражение в наших реакциях.

Исследование, которое сейчас является классическим, относится к 1962 г., когда ученые Шехтер (Schächter) и Зингер (Singer) вводили пациентам эпинефрин – гормон, вызывающий потоотделение, жар и сердцебиение, иллюстрируя тем самым сложную взаимозависимость между гормонами и поведением. Одним участникам экспериментов было рассказано о действиях эпинефрина, другим – нет. После введения препарата они были разделены на две группы, одну из которых усердно развлекали, а вторую заставили скучать под воздействием монотонности рутинных занятий. В результате у участников, знающих о действии препарата, было отмечено усиленное потоотделение и сердцебиение, в то время как другие описывали психологическую реакцию либо эйфории, либо злости, в зависимости от условий эксперимента.

В 1986 г. ученые Левенталь (Leventhal) и Томаркен (Tomarken) не смогли подтвердить подобные результаты, хотя и показали, что влияние факторов окружающей среды может и не вызывать у человека реакции психологического характера. Природа эмоциональных реакций человека на поток информации представляет собой сложное взаимодействие биохимических веществ, ситуационных факторов и их интерпретации в сознании, зависящей от степени внушаемости. Например, опыты, проведенные учеными, в том числе Г. Айзенком (H. Eysenck), показали, что кофеин повышает способность к деятельности импульсивных, возбудимых людей и снижает у более уравновешенных – но только по утрам. Эти тенденции были установлены в результате той предпосылки, что всегда интроверты находятся в пониженном тонусе, в то время как экстраверты постоянно перевозбуждены. Таким образом, кофеин повышает уровень возбуждения интровертов до оптимального, а уровень возбуждения экстравертов – выше оптимального, затрудняя тем самым выполнение задач. Тем самым учет характеристики темперамента в исследованиях на предмет выяснения зависимости внутреннего (гормонального) от внешнего (химического) воздействия на организм приводит к неоднозначным выводам.

Еще раньше, в 1976 г., Амарал (Amaral) и Турифф (Turiff) показали, что действие кофеина различно в зависимости от времени суток. Известно, какие неимоверные количества кофе (до 50 тыс. чашек в течение жизни) выпивал Бальзак, чтобы поддерживать силы, приводя себя в состояние творческого экстаза. Средний австриец выпивает 162 литра кофе в год, то есть более двух с половиной чашек ежедневно, перегоняя даже кофеманов-итальянцев. Но представители холодных северных стран, таких как Финляндия, Норвегия или Дания, выпивают больше этого возбуждающего напитка, хотя, возможно, кофе пьют там не таким крепким. Этот напиток очень полезен, ведь в кофе содержится огромное количество антиоксидантов, защищающих человеческие клетки от разрушения.

Существует множество натуральных или искусственных субстанций, перемещающих нас в чуждое нам состояние, в котором как бы не существует ни времени, ни пространства. Действие этих средств весьма необычно и порой опасно для жизни.

Солнечным ранним утром 1953 г. писатель О. Хаксли растворяет таблетку в стакане воды, выпивает раствор, садится и ждет. Возможно, это важнейший эксперимент в его жизни. Он хочет проверить действие необычной субстанции, полученной из одного вида кактуса – мескалина. В течение тысячелетий жители центральной Америки употребляют это вещество во время исполнения религиозных обрядов, принимая мескалин во время церемоний, подобно тому, как христиане пьют вино и едят хлеб, празднуя Рождество. Кто глотает эту вытяжку из кактуса, тот приближается к Богу – полагали они.

Поначалу с Хаксли не происходит ничего необычного. Но спустя полчаса перед его глазами начинают плясать золотые огни, перед ним колеблются красные пространства и нежно-голубые шары. Книги на полке его кабинета вспыхивают искрящимися цветами. Хаксли потрясен этим «потоком красоты, постоянно меняющейся по интенсивности». Время и пространство теряют свое значение. Даже собственное тело кажется ему чужим. Позже он замечает, что «Я» покинуло его тело, соединившись со всем живым на Земле, и парило в магическом состоянии неведомого доселе счастья. Лишь спустя часов десять действие мескалина ослабевает. Чтобы дать название данному эффекту, психиатр Х. Осмонд, сопровождающий Хаксли во время эксперимента, использовал латинские слова psyche и delos, и в результате родился новый термин «психоделик».

Сегодня исследователям известны многочисленные субстанции, влияющие на психику подобным образом. Среди химических препаратов, стимулирующих или подавляющих психику, они образуют особую группу психоделиков, или галлюциногенов. Их немало можно найти в природе, например в мухоморах, плодах белладонны, дурмане, ипомее. Другие, такие как экстази, вызывающие чувство эйфории и полностью подавляющие негативные эмоции, можно синтезировать только в лабораториях.

В поисках средства против нарушений кровообращения химик А. Хофман в 1938 г. открыл психоделик, сильнодействующий даже в очень малой дозировке. Хофман экспериментировал с кислотой из крохотных грибов спорыньи – сорняка, растущего на полях, и заметил, что с помощью нескольких химических реакций кислота спорыньи превращается в новую субстанцию в виде бесцветных кристаллов – диэтиламидлизергиновую кислоту (ЛСД). Его надежды синтезировать желаемый медикамент не оправдались, и полученная субстанция была забыта. Лишь несколько лет спустя Хофман вновь обратил внимание на психоактивную функцию ЛСД и из любопытства принял сам небольшую дозу вещества. Он еще успевает записать: «Беспокойство, затруднение концентрации мыслей, нарушения зрения, приступы смеха», после чего его захлестывает поток красок и звуков, несравнимо более интенсивных, чем при обычном восприятии.

Действие ЛСД подобно действию мескалина, но гораздо сильнее. Лишь одного грамма достаточно, чтобы привести 40 000 человек в состояние наркотического дурмана. Действие его настолько интенсивно, что человек полностью теряет контроль над своими эмоциями. В течение нескольких минут настроение скачет от восторга к панике, от радости к депрессии. В более высоких дозировках ЛСД вызывает галлюцинации. В некоторых случаях даже недели спустя пережитое состояние может повториться, особенно если человек, принявший наркотик, переутомляется или находится в темноте. При определённых обстоятельствах ЛСД способен вызывать или обострять уже имеющиеся психические расстройства.

Психоделики способны изменять восприятие и сознание человека, оказывая воздействие на химические процессы мозга. Они нарушают тонко сбалансированную структуру нейротрансмиттеров, передающих сигналы от одной нервной клетки к другой. Нередко химический состав психоделиков напоминает химический состав самих нейротрансмиттеров. В этом родстве и заключается феномен действия наркотиков – они конкурируют в мозге с естественными субстанциями и вытесняют их в точках коммуникаций. Но в отличие от натуральных, наркотические субстанции приводят налаженную систему передачи сигналов в состояние полного хаоса. В результате естественный фильтр мозга, принимающий решения о важности информации, частично или полностью выходит из строя. По этой причине на человека обрушивается такой поток впечатлений, переживаний, мыслей и эмоций, что его мозг оказывается не в состоянии их переработать, воспринимая деформированным существующий мир, становясь самим чужим для окружения.

Многие психоделики оказывают еще и опасные для жизни побочные действия: некоторые вызывают нарушение сердечного ритма, повышают температуру тела, обезвоживают организм, приводя к опасно низкому содержанию минералов. Другие могут провоцировать депрессивные состояния или увеличивают вероятность заболевания шизофренией. В связи с этим с 1971 г. международная конвенция ООН регулирует обращение с психоделиками. Во многих странах они вообще запрещены, хотя только в 2010 г. было конфисковано 68 000 тонн этих веществ. Слишком велико стремление многих людей хоть на пару часов забыть свое «Я».

О. Хаксли был не в восторге от своих экспериментов с мескалином. Он восхищался райскими картинами, вызванными наркотиком, с оговоркой: «Если бы мир был всегда таким, никто ничего не стал бы больше делать».

Достижения науки и техники позволяют уже сейчас определить взаимозависимость между отдельными функциональными компонентами деятельности мозга и поведением личности. Однако комплексное установление взаимозависимостей всех параметров работы человеческого мозга с учетом генных предпосылок и одновременного влияния внешнего информационного поля на поведение человека, со всеми его нюансами и аномалиями, даже в пересчете на среднестатистические характеристики усредненного индивидуума еще очень далеки от реализации.

Научные поиски привели к открытию фермента моноамина оксидазы (МАО), находящегося в мозге и в большинстве тканей нервной системы, регулирующего их различные функции. При введении лекарств, подавляющих МАО, часто наблюдаются изменения в поведении, проявляющиеся в эйфории, агрессии, раздражительности, галлюцинациях. Цукерман совместно с Бухбаумом (Buchbaum) и Мерфи (Murphy) продемонстрировали в 1980 г. обратную зависимость между содержанием МАО и количеством баллов, набранных тестируемыми персонами по таблице Цукермана. Выяснилось, что лица, стремящиеся к получению острых ощущений, со склонностями к повышенной социальной активности обычно имеют низкий МАО.

Научные обоснования влияния химических и гормональных веществ на поведение человека стали возможны благодаря успешному использованию фармакологических лекарственных препаратов в ходе лечения различных психических заболеваний, в частности шизофрении и различных видов психоза.

До 60-х гг. ХХ в. эти болезни являлись неизлечимой и уничтожающей формой умственных заболеваний. Больных, по сути, заключали в переполненные изолированные палаты психиатрических учреждений, забывая о них. В 60-е гг. ХХ в. во Франции было синтезировано антигистаминное средство для лечения сенной лихорадки – хлорпромазин. Два французских психиатра, Дилей и Денекер, испытали этот препарат на своих пациентах, страдающих психозом, и получили потрясающие результаты. Пациенты стали спокойнее, их контакты с окружающим миром наладились.

Вскоре хлорпромазин стал использоваться в большинстве психиатрических клиник, и пациенты, которые годами содержались в них, смогли покинуть стены больниц. Позже был создан целый ряд препаратов, ослабляющих депрессию и страхи. И если раньше польза психотропных препаратов и антидепрессантов обнаруживалась часто чисто случайно, то теперь, благодаря разработке целого ряда молекулярно-биологических моделей и концепций ученые целенаправленно выбрасывают на фармацевтический рынок препараты, противостоящие многим психическим недугам. Их успешное использование является веским свидетельством того, что биохимические вещества оказывают влияние на направленное психологическое изменение мыслей, чувств и как следствие – поведения.

Наряду с позитивным влиянием подобных препаратов часто наблюдаются неожиданные и нежелательные побочные эффекты. Еще в 1991 г. ученый Гуалтиери (Gualtieri) выявил, что у 30 % пациентов, принимающих психотропные препараты, возникает состояние, при котором необратимо поражается участок мозга, ответственный за контроль над моторикой. Позднее оно было названо дискинезией. Результатом побочных действий является то, что пациенты, переставшие принимать эти препараты после выписки из клиники, обречены на повторное лечение.

Самым новым, наиболее распространенным и часто выписываемым препаратом для борьбы с депрессиями является флуоксетин, известный также под названием «прозак». Его действие основано на угнетении повышенного поглощения серотонина нервными клетками. Этот антидепрессант имеет меньше побочных эффектов, но вместе с тем часто ведет к изменениям в характере пациента. Пассивные, осторожные люди становятся импульсивными, коммуникабельными и активными. Прозак повышает самооценку личности, вызывает чувства счастья и превосходства, приносит удовлетворение своим независимым положением в обществе. Его принимают около 10 % населения США.

В 1994 г. вышла книга ученого П. Крамера под названием «Лекции о прозаке», в которой популярно излагалось обобщение его опыта по применению прозака в лечении депрессивных больных. Одно из ранних наблюдений, поразивших Крамера, состояло в том, что пациенты, которых лечили этим медикаментом, чувствовали себя гораздо лучше. Прозак не только устранял симптомы депрессии, но и преображал склад характера некоторых пациентов. Он, казалось, способствовал приливу бодрости, давал социальную уверенность обычно робким людям, преображая их в даже навязчивых, обладающих незаурядной социально-коммуникабельной активностью, упрямых, доходящих до уровня маклеров и продавцов.

Крамер пишет: «Я задался вопросом, насколько далеко мы – доктора, пациенты, общество в целом – зайдем в этом направлении, позволяя лекарственным препаратам изменять и формировать понимание своего “Я”. Мы создали препарат, который может воздействовать на черты характера даже при отсутствии заболевания. В любом случае, мы приближаемся к “лекарственно созданной индивидуальности”. Если личность станет объектом химического воздействия, то мы можем представить большой спектр пар набора противоположных черт характера, например, пассивный/активный, мягкий/жесткий, неподатливый-гибкий, осторожный-импульсивный, избегающий риска-склонный к риску, склонный к мазохизму/чрезмерно самоуверенный, имеющий склонность к наукам/бьющий баклуши, почтительный/навязчивый и многие другие. Обладатели первого элемента любой из этих пар могут равным образом ассоциироваться со склонностями к депрессии или навязчивым идеям (одержимости), и в обоих случаях стать кандидатами для лечения медикаментами». Не каждому понравятся подобные изменения, а у некоторых такие перемены могут быть слишком резкими, что может привести даже к суициду.

Прозак – не единственный медикамент, меняющий настроение, чувства и характеры людей и, как следствие, их поведение. К таким веществам целенаправленного фармакологического действия на личность следует добавить риталин – стимулятор нервной системы, по своему действию приближающийся к кокаину. Его прописывают уже в школе неспокойным, невнимательным и неусидчивым детям, помогая им в усвоении учебного материала.